— Прислугу нашёл, что ли? — возмущённо фыркнула соседка, поправляя сползшую бретельку ночнушки. — В холодильнике вроде минералка оставалась. Давай очухивайся быстрее. Мне детей из деревни через час встречать. Прибраться надо и сварить чего-нибудь.

— Ох, какая ты неблизкая, неласковая, альпинистка моя, скалолазка моя… Кхе-кхе…

Зловонный воздух из пищевода царапнул мелким абразивом пересохшее горло.

— Вали уже, певец…

Жанкина пятка больно впечаталась в голую ягодицу Вадима. Он обиженно сполз с кровати и, подхватив валяющуюся на полу одежду, покачиваясь, побрёл на кухню.

Из жидкостей удалось обнаружить лишь недопитую поллитровку водки в морозилке. Ковалёв тяжело вздохнул и надолго присосался к еле бегущей из крана холодной струе. Вода нестерпимо разила хлоркой, однако выбирать не приходилось. Ополоснув помятое лицо, Вадим брезгливо покосился на грязное полотенце над раковиной и утёрся висящей на плече футболкой.

Одевшись, он похлопал ладонями по карманам в надежде найти сигареты. Не обнаружив оных, прихватил со стола полупустую пачку ментоловых «Glamour» любовницы вместе с зажигалкой, на секунду задумавшись, решительно рванул дверцу морозилки. Прислушавшись к звукам из спальни, он осторожно свинтил крышку с бутылки и залпом опрокинул остатки водки прямо из горлышка в широко открытый рот. Вязкий глоток обжигающим холодом скользнул в глубины организма и мягко расцвёл где-то в его центре, разбегаясь по телу умиротворяющей теплотой. Вадима резко прошиб пот, сцепив зубы, он сдержал рвущийся наружу рвотный позыв, едва не нарушивший идиллию внутренней гармонии, достигнутой своевременным похмельем.

— С утра выпил и весь день свободен, — словно оправдываясь перед самим собой, пробубнил он под нос любимую присказку Тюбика, утирая выступившие на глазах жгучие слёзы.

Стараясь не звенеть, Вадим опустил пустую тару в ведро под раковиной и поспешил к выходу.

— Ковалёв, мусор захвати! — донеслось из спальни. — По пути выкинешь.

— Прислугу нашла, что ли? — мстительно огрызнулся он перед тем, как громко хлопнуть входной дверью.

На лестничной площадке Вадим закурил и немного постоял в раздумьях. Подниматься в свою квартиру совершенно не хотелось. Небольшой дозы алкоголя на старые дрожжи с лихвой хватило для возникновения чувства лёгкой эйфории. Более того, проснулось желание разделить эти ощущения с кем-то понимающим.

Он спустился во двор. Посёлок просыпался с большой неохотой. Даже беспокойные бабки, снующие обычно с самого утра по каким-то неведомым старушечьим делам, не спешили сегодня выползать из своих квартир. Тем лучше. Очень уж Вадиму не хотелось ловить на себе их осуждающие и недовольные взгляды.

В песочнице, одетый в неизменную розовую футболку, пуская слюни, ковырялся Карасик. Казалось, что с того момента, как пацан впервые появился в посёлке, он совершенно не изменился. Словно время совсем забыло про него. Точного возраста Карасика Вадим не знал, как не знал и откуда мальчишка получил свою кличку. Может, его так прозвали из-за бессмысленно выпученных «рыбьих» глаз, а может, просто исковеркали уменьшительно-ласкательную форму имени Тарас. В Адай Карасик приехал лет пять назад вместе с бабкой Натальей – замкнутой, пугливой старухой. Жили они всегда особняком, с соседями практически не общались и дальше порога никого в свою квартиру не пускали. Как следствие, поселковые их быстро невзлюбили, относились с подозрением и опаской, однако странных чужаков это, казалось, вполне устраивало. Карасик всегда играл один, дети его избегали, но не травили. Побаивались. Вадиму и самому частенько бывало не по себе от пристального взгляда пустых, немигающих глаз.

Карасик, словно почувствовав повышенное внимание к своей персоне, поднял непропорционально большую гидроцефальную голову. Выпученные зенки уставились на Ковалёва из-под нечёсаной копны чёрных курчавых волос. Рука мальчишки взметнулась ко рту, он ухватил себя за язык и сильно оттянул его вниз, что-то неразборчиво мыча. В памяти мгновенно всплыл давешний неприятный сон. Вадим, резко отвернувшись, раздражённо сплюнул под ноги и поспешил прочь со двора. Подгадил малой настроение, конечно, но, по счастью, Ковалёв знал, как исправить ситуацию.

Путь к Тюбику занял не больше десяти минут. Как и все алкоголики, тот спал мало, но часто. Цикл сна художника формировался совершенно непредсказуемо, и при должной удаче застать верного собутыльника в состоянии бодрствования с одинаковой вероятностью можно было как ранним утром, так и глубокой ночью.

Отчего-то Вадим пребывал в уверенности, что сегодня удача точно на его стороне. Как оказалось, он нисколько не ошибся. По блестящим глазам и благодушной глуповатой улыбке, растянувшей спутанные седые усы старого приятеля, уже с порога стало понятно, что Тюбик успел неслабо принять на грудь.

В квартире, заваленной исписанными холстами, планшетами с бумагой и мольбертами, привычно пахло краской, растворителем, а также застарелым перегаром. Хозяин жилища разгуливал в рваной заляпанной тельняшке и огромных семейных трусах, пестрящих весёлым разноцветным горохом. Буйная, с проседью растительность, густо покрывающая его лицо и голову, в сочетании с сухопарым телосложением, делали художника похожим на безумный гибрид Карла Маркса и льва Бонифация из старого советского мультфильма.

— Пришажывайщя, дружище, — радостно прошамкал он беззубым ртом, смахнув широким жестом мусор с табурета. — Щем обяжан штоль раннему вижиту?

— Настроение хорошее с утра было. Дай, думаю, навещу старого друга.

— Шовешть, поди, жамущила? Шавщем жабыл штарика. Ща, погодь. Где-то тут должен быть…

Он суетливо пошарил рукой за креслом, достал наполненный почти до краёв гранёный стакан, выудил плавающий внутри зубной протез и отработанным движением сунул его в ротовую полость.

— Ну вот, — Тюбик довольно щёлкнул челюстью. — Совсем другое дело.

Старик, прищурившись, придирчиво изучил стакан в льющихся через открытое окно пыльных лучах утреннего солнца, с сомнением понюхал содержимое и, вздохнув, опустошил его одним глотком.

— Хорошо, — крякнул он, утирая губы. — С утра выпил и весь…

— Знаю-знаю, — махнул рукой Вадим. — Есть курить? А то я эти ментоловые терпеть не могу.

— Так я ж некурящий.

— Мне-то не гони. Бросил, что ли?

— Я курю, только когда выпью. А так как выпиваю я регулярно, многие ошибочно полагают, что я курю.

— Не смешно, — скривился Ковалёв.

— Так я и не клоун, чтобы тебя смешить. Кстати, о клоунах… Цирк сегодня приезжает, в курсе?

Он кивнул на стоящий в углу подрамник с ярким рисунком.

— Глава лично просил афиши оформить. Третьего дня заказ забрали. Одна вот осталась. Хочешь, подарю?

— Не, спасибо, — мотнул головой Вадим. — Куда мне её? Нормально заплатили хоть?

— На удивление, — довольно оскалился Тюбик. — Сам не ожидал.

— Пропить ещё не успел?

— Обижаешь. Я себя контролирую. На, вот…

Он достал из потёртого бумажника несколько смятых купюр.

— Сгоняй в лабаз. Водки возьми, сигарет и закусить чего-нибудь, если деньги останутся.

Вадим с деланой неохотой поднялся с табурета.

— Сколько брать?

— Одну для начала, а там посмотрим, как пойдёт.

Отпускные Ковалёв прогулял ещё в первую неделю активного отдыха практически подчистую и теперь с тревогой поглядывал на неприкосновенную заначку. В связи с этим неожиданный широкий жест приятеля пришёлся как нельзя кстати. Скрывая ликование от столь удачного стечения обстоятельств, он поспешил за покупками, прихватив по ходу нераспечатанную упаковку жвачки с полки в прихожей. Надолго от вчерашнего выхлопа она, само собой, не избавит, но в случае непродолжительного контакта сможет, если что, выручить.

Адай постепенно пробуждался: меж домов носилась орущая ребятня, любители солнечных ванн лениво тянулись в сторону карьера, дачники сползались к автобусной остановке. Вовремя заметив Жанку, ожидающую приезда своих отпрысков, Вадим юркнул за угол дома. Та ведь сразу поймёт, куда он направляется. Ни к чему ей эта информация.

— А-э-э, — раздалось сверху.

Ковалёв вздрогнул, чертыхнулся и задрал голову. С широкого балкона двухэтажного общежития, сунув свою громадную башку между прутьями обрешётки, на него таращился Карасик. Пацан, крепко вцепившись пальцами в собственный язык, ожесточённо тянул его наружу. Свисающая изо рта слюна шлёпнулась вязкой каплей Вадиму на плечо.

— Ах, ты ж… — вскрикнул тот, отпрыгнув. — Вот придурок! Чего ты ко мне привязался, идиот?

Он стянул футболку и, озираясь на неперестающего строить жуткие гримасы Карасика, потрусил к магазину обходным путём.

— Ой, а что это за Апполон? — с издёвкой протянула Мальцева из-за кассы, скептически окинув взглядом щуплый торс Ковалёва. — Жанка знает, что ты по улице полуголым разгуливаешь?

Сама она даже в самый жаркий день неизменно носила одежду с длинными рукавами. Все знали почему, и давно уже не обращали внимания на эту причуду.

— Тише ты, — шикнул на неё Вадим. — Ещё бы всему посёлку растрепала.

— Толика боишься? Так ему ещё лет пять сидеть.

— Никого я не боюсь, только ты всё равно лишнего не болтай. Водки лучше дай.

— Рано, Ковалёв. На время смотрел?

— Завязывай, Нин. В первый раз, что ли?

— Не положено.

— Слушай, не начинай. Я ведь тоже могу…

— Чего? — напряглась собеседница.

— Того. Мишка твой в курсе про ваши с Антохой шуры-муры? А если ему кто-нибудь намекнёт, а?

— Ой, всё. Скучный ты, Вадик. Уже и пошутить нельзя. Со школы вообще не изменился. Как я только с тобой за одной партой столько времени вытерпела? Какую водку надо?

Ковалёву внезапно показалось, что по рукаву её салатовой блузки быстро расползаются тёмные пятна. Он зажмурился и помотал головой.

— Ты чего? — подозрительно уставилась на него одноклассница. — Поплохело?

— Да не… Померещилось.

— Завязывал бы ты бухать, Вадик.

Скрипнув несмазанными петлями, отворилась входная дверь. На пороге возникла грузная туша в фетровой шляпе. Тихо звякнули друг о друга позолоченные медальончики, болтающиеся на пёстрой ленте, опоясывающей тулью. Из-под малиновой атласной рубахи, широко распахнутой на груди, блеснула массивная цепь.

— Дэвэ́с лачо́, гадже́! — громыхнул раскатистый бас. — Здравствуйте, уважаемые!

Вошедший пригладил свисающие подковой усы и осмотрелся.

Таких стереотипных цыган Вадим ни разу в жизни не встречал. Всё в посетителе, начиная от просторных шаровар и заканчивая расшитой витиеватыми узорами жилеткой, настолько соответствовало типичному образу, что казалось каким-то фальшивым. Будто мужчина старательно выдавал себя за того, кем на самом деле не являлся.

— Утро доброе, — кивнул Ковалёв.

— Здрасти, — буркнула Нина, подозрительно зыркнув на цыгана.

— Напиться бы мне, красивая, — широко улыбнулся тот, сверкнув золотыми коронками клыков. — Водица продаётся у тебя?

— Продаётся, — в голосе женщины почувствовалось напряжение. — Ждите своей очереди. Я вообще-то с покупателем работаю.

— Не ругайся, раклы́. Я подожду.

Он снял шляпу и отёр мятым платком влажные волосы, редкими волнистыми сосульками падающие на плечи.

Вадим торопливо сунул в пакет водку, кинул сверху пачку пельменей, сгрёб сдачу и поспешил к выходу. Рядом с незнакомцем он отчего-то чувствовал себя крайне неуютно.

— Постой, миро́ мо́рэ, — догнал его на пороге голос цыгана. — Ты потерял?

Он вертел в пальцах так и не пригодившуюся жевательную резинку. Видимо, та выпала из кармана, когда Ковалёв вынимал деньги.

— Оставьте себе, — отмахнулся тот на ходу.

Необходимость маскировать перегар уже не была такой острой, а брать что-то из рук этого странного мужика совсем не хотелось. Вообще непонятно, как эта жвачка оказалась у Тюбика, с его-то зубами? Вместо сдачи, наверное, когда-то всучили. Вадим сомневался, что художник вообще помнит о её существовании.

Выскочив на улицу, Ковалёв в изумлении замер. У крыльца магазина стояла большая деревянная кибитка, запряжённая четвёркой лошадей. Резные стены повозки были выкрашены в яркие цвета, изнутри слышались громкие женские голоса и детский плач.

Вокруг необычного транспортного средства опасливо топтались местные, одёргивая ребятню, норовящую погладить прядающих ушами животных.

Вадим сунул руку в карман и понял, что забыл купить сигареты. С трудом поборов необъяснимую тревогу, охватившую его в присутствии цыгана, Ковалёв потянулся к дверной ручке. Створка резко распахнулась. Толстяк в шляпе вальяжно выплыл на крыльцо, обвёл взглядом удивлённо шушукающихся людей, хлебнул минералки и провозгласил:

— Дорогие мои! Я понимаю ваш интерес, но всё же прошу не толпиться у вардо́. Кони нервничают. Наберитесь терпения. Завтра в полдень приглашаю всех на наше представление. Будет потрясающее шоу, пропускать которое крайне не рекомендую.

Тяжело опираясь рукой на перила, он спустился с лестницы, пыхтя и отдуваясь вскарабкался на ко́злы, щёлкнул вожжами, понукая лошадей, и неспешно покатил в сторону старого футбольного поля. Ковалёв только сейчас обратил внимание на афишу, прилепленную скотчем к окну магазина. Крупная надпись «Цыганский цирк-шапито» серебрилась среди ярких клякс фейерверков, изогнутых спиральных лент и причудливых узорных завитков. Атмосфера праздника была передана цветом просто изумительно. Рисунок хоть и отличался от виденного им в квартире Тюбика, но авторство не вызывало сомнений. «Талант не пропьёшь», — с гордостью за старика подумал Вадим и толкнул дверь магазина.

Нина, недовольно хмуря брови, сосредоточенно рассматривала своё отражение в раскрытой пудренице. Ковалёв выгреб из кармана остатки денег и высыпал на прилавок, не считая.

— «Явы» пару пачек дай ещё, если хватит.

Женщина раздражённо спрятала зеркальце, отработанными движениями пальца отделила мелочь от мятых купюр, щелчком отправила в сторону покупателя пару лишних монет, остальное сгребла в подставленную ладонь и вдруг замерла.

— Вадик, я старая уже, да? — подняла она покрасневшие глаза на Ковалёва.

— Ты чего, Мальцева?.. Мы же одноклассники с тобой, а уж я-то себя старым не считаю вообще. Случилось чё?

— Да цыган этот…

— Нагрубил? Обозвал?

— Не то чтобы… Волос у меня выдрал.

— Чего?

— Сказал, что седой. Я даже понять ничего не успела, а он, главное, ловко так рукой — хвать! Откуда у меня седой волос-то?

— Так тебе сейчас не о седине беспокоиться надо, — выпучившись на одноклассницу, зловеще прошептал Вадим. — Они же колдуны, все через одного. Вуду-шмуду и тому подобное. Может, он порчу какую-нибудь на тебя навести решил?

Наблюдая, как стремительно бледнеет Мальцева, он изо всех сил держался, чтобы не расхохотаться. Сам Ковалёв был убеждённым материалистом и старался не упускать возможности поиздеваться над людьми, верящими во всю эту эзотерическую чушь.

— И что теперь делать? — еле шевеля побелевшими губами, выдавила Нина.

— Для начала дать мне сигареты…

Мальцева поспешно выложила «Яву» на прилавок.

— А потом?

— Защиту от порчи ставить нужно, пока не поздно.

— Как?

— Значит, это… После работы сегодня берёшь пузырь, закуску, надеваешь красивое нижнее бельё и бегом ко мне. Будем трах-тибидох делать.

— Козёл! — Нина запустила в него пачкой. — Как был дураком…

— Так я же не настаиваю, — хохоча, Ковалёв подобрал с пола сигареты, — но, если что, адрес знаешь.

Подмигнув красной от возмущения Мальцевой, он вывалился из магазина. Подавив секундный порыв вернуться и извиниться перед слишком впечатлительной одноклассницей, Ковалёв бодро зашагал к дому собутыльника. Нинка хоть и принимала всё очень близко к сердцу, но не будет же она из-за такой чепухи снова вены резать. И так полжизни руки под одеждой прятать приходится.

— Здоров, Коваль, — раздался позади сиплый окрик. — Зазнался, что ли?

Вадим, мысленно чертыхнувшись, неспеша развернулся, пряча пакет с водкой за ногу. В его сторону бодро ковыляла перманентно благоухающая перегаром неопрятная троица. Кутузов, Чаплин и Крюгер были местной достопримечательностью. Неразлучные как мушкетёры, эти горемыки вечно влипали в различные неприятности, преимущественно под воздействием разнообразных веществ или во время поиска оных. Три Поросёнка, как их прозвали в Адае, были не самой желанной компанией даже среди запойных алкоголиков и других любителей сбежать от реальности. Вороватая кодла славилась полным отсутствием принципов, агрессивным поведением и неуёмной жаждой халявы. Они с прожорливостью саранчи алчно потребляли любые препараты, которые попадали в их цепкие ручонки, и Вадим ясно понимал, что содержимое его пакета оказалось в нешуточной опасности.

— И вам не хворать, — поочерёдно пожал он грубые руки с грязными обломанными ногтями. — Далеко направляетесь?

— К циркачам, — прохрипел Крюгер прокуренным голосом. — Им помощники нужны. Купол устанавливать и так, по мелочи. Обещают хорошо заплатить. Не хочешь?

Самый крупный и уродливый из всей компании, он являлся её бесспорным лидером. Своё прозвище Крюгер получил за изуродованное ожогами лицо. Ходили слухи, что он когда-то заснул с тлеющей сигаретой, однако лично подтверждать подлинность этого утверждения никто не брался.

— Давай правда с нами, — поддакнул Кутузов. — Вместе быстрее управимся.

— Отпуск у меня, — притворно зевнул Вадим, — а в отпуске люди… что делают?

Он выжидающе обвёл собеседников взглядом.

— Отдыхают же, — так и не дождавшись ответа, продолжил Ковалёв. — Поэтому сегодня без меня, ребята.

Даже временные финансовые затруднения не могли заставить его связаться с этими отморозками. Опыт подсказывал, что финал мероприятия может получиться весьма печальным.

Из-под несвежей повязки, прикрывающей незрячий глаз Кутузова, по щеке сползла белёсая с кровавыми вкраплениями капля. Вадим моргнул. Капля пропала.

— Ну как знаешь, — провёл Крюгер ладонью по бугрящейся жуткими шрамами лысине. — Нам больше денег достанется. Погнали, братва.

Они направились к перелеску, за которым на берегу горной речки располагалось футбольное поле. На самом деле в футбол там давно никто не играл, а использовали в основном для коллективных пьянок на свежем воздухе. Однако топоним прочно прижился среди местного населения. По сути, «поле» было обширным вытоптанным за долгие годы пустырём на берегу горной речки со вкопанными по краям гнутыми прямоугольниками металлических труб.

«Это вы прям по адресу, — подумал Вадим, провожая глазами удаляющихся шабашников. — Хоть бы насовсем там остались, что ли. Таких выродков надо в клетках держать и нормальным людям за деньги показывать. Цирк уродов, сука».

Он сплюнул под ноги и быстрым шагом потопал к пятиэтажке товарища.

Вернувшегося в квартиру Вадима, Тюбик заметил не сразу. Художник, обняв себя за плечи, замер спиной к двери перед большой неоконченной картиной. Изображение на холсте полностью захватило его внимание. Стараясь не шуметь, Ковалёв примостился на табурет и стал терпеливо дожидаться, когда приятеля отпустит творческий столбняк.

Эту картину старик писал уже довольно давно, и что на ней изображено Вадим, конечно же, знал, хоть Тюбик и прятал её от посторонних глаз под грязным чёрным покрывалом. Утверждал, что показывать неоконченную работу – плохая примета.

Чего дед так носился с этой мазнёй, было совершенно непонятно. Однажды, выждав момент, когда хозяин квартиры в процессе потребления горячительных напитков уснул, Вадим всё же заглянул под драпировку. На холсте в тусклых красно-коричневых тонах была запечатлена обычная комната. Ничего особенного, однако художнику неведомым образом удалось передать ощущение безысходности и печали, царящих в покинутом жилище. То, что квартира давно пустует, было понятно по скопившейся на полу пыли и висящей в углах паутине, а разбросанные в беспорядке вещи говорили о том, что жильцы уезжали впопыхах, возможно, вообще от чего-то бежали. Вадиму эта комната казалась смутно знакомой, и оттого тягостное впечатление только усиливалось, но вспомнить, где он мог её видеть раньше, у Ковалёва не получилось. Так или иначе, удовлетворив любопытство, он решил больше не забивать себе голову всякой ерундой, и его интерес к картине постепенно угас.

— Вадя! — наконец, почувствовав, что он в комнате не один, обернулся старик. — Чего так долго?

Он суетливо накинул на холст рваную ветошь и поспешил к столу.

— Да, то одно, то другое, — Ковалёв разлил водку по стаканам. — Три Поросёнка чуть на хвост не упали, насилу отмазался. Поставь кастрюлю.

Он швырнул на стол пачку подтаивающих полуфабрикатов.

— Это правильно. Только их тут не хватало. Чего голяком, жарко?

Старик выпил, не чокаясь, и, подхватив пельмени, направился в кухню.

— Карасик, идиот, футболку оплевал. Простирнуть надо бы.

— Странно, — нахмурился Тюбик. — Не похоже на него. Мальчик обычно спокойный.

— Сегодня вообще много странного происходит, — хмыкнул Вадим.

Он как-то упустил из вида особое отношение старика к пацану. Пожалуй, тот был единственным во всём Адае, кто нормально общался с мальчишкой. Конечно, учитывая особенности умственного развития последнего.

— Слушай, давно хотел спросить, как ты подход к нему найти умудрился?

— Да он сам в гости приходить повадился, — отозвался из кухни старик. — Не гнать же его. Бывает скучно одному, а тут какая-никакая компания. А потом он мне краски стал приносить.

— Чего? — Вадим чуть не подавился выпивкой. — Какие ещё краски? Откуда?

— Думаю, у Натальи таскает. Уверен, бабка раньше тоже живописью баловалась. Не знаю, как объяснить, но это чувствуется. Как рыбак рыбака… понимаешь?

— Наверное, — неуверенно протянул Ковалёв. — Хотя я вот других слесарей в толпе не смогу сразу узнать. Пообщаться надо с человеком сперва. А как с ней общаться, если она всех игнорит?

— Тут немного другой уровень. Люди искусства тоньше чувствуют. Жесты, движения, манера держаться… Ты не поймёшь, это на уровне ощущений.

— Куда уж нам, убогим, — насупился Ковалёв. — Мы в высших материях не разбираемся.

— Не обижайся, — опершись плечом о косяк кухонного дверного проёма, виновато улыбнулся Тюбик. — Я не со зла. Просто не могу объяснить.

— Ладно.

Ссора со стариком пока не входила в планы Вадима.

— Краски хоть хорошие?

— Отличные, но я ими только одну картину пишу. Ту самую...

— И как? — ехидно ухмыльнулся Вадим. — Скоро явишь свой шедевр миру?

— Как закончу. Обещаю, ты будешь первым, кто сможет оценить.

— Весьма польщён.

Ковалёв изобразил шутовской поклон, не вставая с табурета. Из глубины кухни обиженно зашипел выкипающий бульон.

— Ах ты ж зараза!

Старик бросился к плите.

— Шука! — донесся спустя пару секунд его страдальческий возглас. — Жуб!

— Чего?

Ковалёв с неохотой поднялся с табурета, однако идти никуда не пришлось. Собутыльник, жалобно вздыхая, сам вышел в зал. В одной руке он держал влажно блестящий протез, а на раскрытой ладони второй лежала пара изъеденных кариесом жёлтых зубов.

— Шражу два, — запричитал Тюбик чуть не плача. — Как же так-то?

— Таким темпом тебе скоро ни одного секрета доверить нельзя будет, — прыснул Вадим. — Язык за зубами держать не сможешь.

— Ощень шмешно, — прошамкал опечаленный художник. — Наливай.

Адай помещённый в бездну (часть вторая из трёх)

Адай помещённый в бездну (часть последняя)

Михалыч не любил лишние разговоры. Он переехал в этот дом три месяца назад и сразу подвергся подробному допросу. Утреннюю тишину уютной каморки разорвал настойчивый звонок. Он открыл дверь и вопросительно посмотрел на раннюю посетительницу. Пожилая женщина придирчиво рассмотрела нового соседа и изрекла:

— Старый, около шестидесяти. Значит, баб водить не будешь, — уверенно сказала она.

— Не такой и старый, — немного обиженно пробурчал он.

— Надолго сюда? — продолжила собирать досье бдительная старушка.

— Как получится, — уклончиво ответил Михалыч.

Он и сам не знал, сколько здесь задержится. Внеплановая командировка вырвала его из привычного уклада. Но неожиданно для себя мужчина приобрёл то, чего никогда не было в его долгой жизни, — покой. Он чувствовал себя необычайно счастливым и умиротворённым и смаковал сладкие минуты отдыха до очередной смены, сидя в кресле перед окном.

— Зачем приехал в наш город? — бесцеремонно продолжила старуха.

— В ссылку отправили. За амурные дела, — подмигнул ей Михалыч.

Соседка шутку оценила, прониклась симпатией и при встрече делилась «ценными» новостями. Михалыч спустился вниз и столкнулся с молодым человеком, который предусмотрительно придержал перед ним дверь в подъезд. Старичок одобрительно кивнул, глядя на него, и поспешил на работу.

Александр

Мужчину в дорогом костюме с букетом цветов и тортом, с которым столкнулся Михалыч, звали Александр Андреевич. Он работал в лучшей частной клинике. Доктор освободился пораньше и спешил домой.

— Здравствуй, моя красавица! — сказал он и нежно поцеловал жену. — Леночка, как настроение? — Александр пошёл на кухню вслед за супругой, которая набирала воду в вазу для цветов.

Он с удовольствием пробежал взглядом по многочисленным фотографиям в рамках, которые висели в просторной прихожей. «Восхитительная женщина… А сейчас, благодаря мне, стала ещё лучше», — подумал он. На снимках блистала роскошная брюнетка: в элегантных нарядах, с затейливыми причёсками, сверкая бриллиантами, она надменно улыбалась и дерзко смотрела в камеру.

Александр сел на стул и с тревогой наблюдал за женой. Движения женщины были заторможены, в красивых зелёных глазах не было ни огонька, ни интереса к жизни.

— Ты опять загрустила. Давай я сделаю тебе укол, — предложил он, но в очередной раз не услышал ни слова. После инъекции Елена уснула. Александр лег рядом, гладил её по голове и вспоминал, как обрел своё счастье.

Они знали друг друга со школьной скамьи. Он со злорадством наблюдал, как самая красивая девочка в классе безжалостно разбивает мальчишеские сердца. Лена прочно поселилась в его фантазиях. Она замечала взгляды, полные томления, садилась рядом и с нарочитым кокетством улыбалась. Сашка, весь пунцовый от смущения, чувствовал, как распирает грудную клетку жар, и не мог вымолвить ни слова. Мальчик сидел, как каменный истукан, и не слышал хохота одноклассников.

После окончания школы Саша не потерял её из виду. Он стал закадычной «подружкой», жилеткой, личным супергероем: забирал пьяную девушку из ночных клубов, приезжал за чемоданами, когда очередной ухажёр выставлял её вон, ночи напролёт выслушивал потоки откровений. Однажды отчаявшийся влюблённый признался в чувствах, но Лена фыркнула и расхохоталась. Парень туже сжал дружеские оковы и продолжал мечтать о недоступной красавице.

Александр окончил медицинский, после успешной практики стал работать в клинике пластической хирургии, зарекомендовал себя блестящим специалистом — решительным и принципиальным. Но когда доктор снимал белый халат, миру открывался прежний Сашка — робкий, милый, застенчивый.

Елена долго его обхаживала: она хотела изменить форму носа, и однажды Александр сдался. Операция шла по плану, и доктор не испытывал беспокойства. Лишь ненадолго остановился, разглядывая лежащую под наркозом любимую, и вдруг почувствовал резкий толчок.

В теле возникли странные ощущения: будто ледяные черви сверлят его изнутри. Они подбирались к каждому органу, резвясь, превращали всё в сито. Обжигающе-холодные существа то замирали, покачиваясь на кровеносных реках, то стремительно продвигались вперёд — уже копошились в горле, ползли по гортани и шевелились в носовых пазухах. Мужчина задыхался, пытался закричать, но лёд сковал все звуки, и тонкая струйка воздуха не могла просочиться в пробитые стужей лёгкие. Наваждение вскоре исчезло; анестезиолог и медсестра вопросительно смотрели на доктора — не понимали причин задержки.

Хирург очнулся и приступил к операции. Он работал аккуратно, старательно, словно школьник, точащий острым ножом карандаш. Плавное движение скальпеля — ещё одно, с другой стороны — и ученик превратился в опытного живописца.

Он сделал шаг назад, взмахнул опасным инструментом, замер, завороженный созданным шедевром, и вновь принялся за дело. Операционная бригада наконец заметила неладное: медсестра с выпученными глазами издала громкий стон, когда поняла, что если пациентка выживет, то внешне будет напоминать злодея без носа из детской сказки.

— Шурик, ты что делаешь? — выдавил из себя ошарашенный анестезиолог.

— Называйте меня Александр Андреевич. Что ж, коллеги, продолжим, — голос хирурга напоминал негромкое шипение.

— Но... — пыталась что-то сказать медсестра, но осеклась под гипнотическим взглядом Александра Андреевича.

После операции доктор забрал Лену к себе, был внимателен и заботлив. Леночка попыталась покончить с собой, увидев своё отражение в зеркале, но Саша всегда был рядом. Она бросилась на него с ножом, но он, пристально глядя ей в глаза, вкрадчиво сказал: «Тебя больше никто не полюбит. А я всегда буду рядом». Безумный хирург сдержал обещание.

Верочка

Михалыч торопливо шагал по улице. Весёлая стайка ребятишек носилась по площадке; маленькая девочка в красном беретике и светлом пальтишке, шумно дыша, присела на скамейку. Девчушка сняла головной убор, и волна белокурых локонов хлынула на плечи. Она кокетливо тряхнула волосами и довольной улыбнулась, наслаждаясь эффектом. Подружки замерли рядом и завистливо косились на кокетку.

Михалыч залюбовался милым созданием: таких светлых ангелочков изображают на поздравительных открытках к Дню матери. «Эх, хороша! Далеко пойдёт!» — пробубнил он в пушистые седые усы и поспешил к автобусной остановке.

Верочка, так звали ангелочка, была очень сердита. Она покусывала пухленькие губки и раздражённо топала ножкой. Девочка смотрела на Никиту, который носился за Машкой, и совсем не обращал внимания на признанную королеву детской площадки. Муки ревности пощипывали Верочку так же противно, как та девчонка, которая больше не выходит на улицу. Вера по большому секрету рассказала, что у забияки вши, и с ней больше никто не захотел дружить.

Белокурая интриганка была не по годам развита: она обладала тонким талантом манипуляции. «Какие взрослые глупые!» — думала она, когда в очередной раз за шалости наказывали не её, а другого ребёнка. Открытый невинный взгляд и тонкий дрожащий голосок действовали безотказно. Она всегда говорила то, что взрослые хотели услышать. Её комната была забита пушистыми зайками и куклами в розовых платьях; втайне же к ним она относилась равнодушно и порой откручивала куклам головы, сваливая вину на невоспитанных гостей.

Верочке вдруг стало холодно, и она соскочила со скамейки. Её ножки стали холодными, как лёд; морозная струйка пробежала по спине, и девочка натянула шапочку. Она решительно направилась к Маше и схватила её за руку.

— Пойдём ко мне. Мама пирожные купила. Я покажу тебе свою комнату, — сладеньким голосочком предложила она.

— Правда? Тебе мама разрешила? — Маша удивилась и обрадовалась.

О волшебной комнате маленькой принцессы с придыханием рассказывала вся ребятня. А у Маши своей комнаты не было: они жили вдвоём с мамой на съёмной квартире.

— Конечно! Я покажу тебе много интересного! Ну их, этих мальчишек, — фыркнула Верочка, глядя на Никиту. — Мы будем лучшими подружками!

Обнявшись, две девочки шли с площадки. Верочка внимательно разглядывала одежду новоявленной подруги. Она раздумывала, куда спрятать мамино колечко с бриллиантами — в голове уже зрела мысль, что кольцо исчезнет едва та уйдёт. У подъезда они хором поздоровались с пожилой женщиной, ковылявшей к остановке.

Валентина Михайловна

— Вот же курица, — пробормотала старуха, вспоминая её последнюю клиентку. Мадам хорошо раскошелилась, чтобы её богатый пузатый папик ушёл от жены. — Будет ждать долго. Мужики они всегда такие — пообещают золотые горы, а потом растворяются как дым.

Валентина вот уже несколько лет трясла наивных женщин, обещая любовь до гроба. Она криво улыбнулась, вспоминая тот вечер, который изменил всё.

Она шла с работы — подрабатывала уборщицей в офисном здании. Зарплата копеечная, но ничего другого найти не могла. Образования не было, навыков особых тоже. В сумке лежали десяток яиц и батон, купленные на последние деньги до следующей получки.

На остановке толпился народ. Валентина протискивалась сквозь людей, стараясь не уронить драгоценную покупку. И тут какой-то мужик врезался в неё плечом. Резко, грубо, даже не извинился. Сумка выскользнула из рук.

Время словно замедлилось. Валя съежилась то ли от холода, то ли от ужаса. Она видела, как пакет падает, как скорлупа яиц трескается о грязный асфальт, как батон катится в лужу.

— Что ты делаешь, старый чёрт! — крик вырвался сам собой, наполненный такой болью и злостью, что у неё перехватило дыхание.

Мужчина обернулся.

— Не такой уж и старый, — буркнул он со странной ухмылкой и растворился в людском потоке.

Валентина прислонилась к холодной стене остановки. Слёзы душили, но она их сдерживала — сантименты здесь никого не интересовали. Люди торопились по своим делам, никто не обращал внимания на женщину с разбитыми яйцами у ног.

И тут она увидела её — цыганку. Та стояла чуть поодаль, наблюдала за толпой, высматривала жертву. Пёстрая юбка, золотые серьги, напускная загадочность в глазах. И деньги. У неё были деньги.

«Вот же клоунада, — подумала тогда Валентина, — а люди ведутся».

Но мысль засела в голове и не отпускала. К чему ей горбатиться на трёх работах, когда можно... Она выглядела старше своих лет, изможденная постоянной усталостью и недоеданием. Синяки под глазами, впалые щёки, руки, огрубевшие от постоянной работы. Идеальный образ для бабки-гадалки.

Через неделю Валентина сидела в той же точке, что и цыганка. Старый платок на голове, потёртая шаль на плечах. Первые дни были провальными. Люди шарахались от неё, морщились, ускоряли шаг. Но потом... Потом что-то щёлкнуло. Словно внутри проснулось нечто дремавшее. Она начала видеть. Не будущее, нет — она видела людей. Их страхи, желания, слабости.

Молоденькая девчонка с тоской в глазах — любовь безответная. Мужчина средних лет с беспокойным взглядом — проблемы на работе. Пожилая женщина с дрожащими руками — боится болезни. Валентина говорила им то, что они хотели услышать. И они верили. Платили. Сначала мелочью, потом купюрами.

Через год она уже снимала квартиру приличнее. Через три — купила собственную. Маленькую, но свою. И клиенты потекли рекой. Но была у Валентины одна особенность, которую она даже от себя не скрывала: она никогда не возвращала мужей в семью. Зато любовницам помогала от души. Заговоры, привороты, обереги — всё, что угодно, лишь бы разрушить чужую семью.

Потому что когда-то у неё самой был мужчина. Любимый, единственный. Он обещал уйти от жены. Клялся, божился. Шесть лет они встречались. Шесть лет она ждала, надеялась, верила. А потом он просто исчез. Жена забеременела, и Сергей сделал выбор — не в её пользу.

С тех пор Валентина точно знала: жёны не заслуживают мужей. Если мужчина изменяет — значит, в семье что-то не так. Значит, нужно помочь ему вырваться на свободу. К той, которая действительно любит.

Эта философия приносила доход. Любовницы платили щедро. Они были готовы отдать последнее, лишь бы заполучить чужого мужчину.

Валентина прекрасно понимала — никакие заговоры не работают. По крайней мере, не так, как думают клиентки. Но она говорила правильные слова, давала правильные советы. "Будь настойчивее. Не давай ему вернуться к жене. Устрой скандал. Поставь ультиматум". И это срабатывало — не магия, а обычная женская хитрость. Впрочем, иногда случались странности. Клиентка приходила, платила, получала заговор. И через неделю мужчина действительно уходил из семьи. Просто так. Без видимых причин. Будто кто-то дёргал за ниточки.

"Совпадение", — говорила себе Валентина. Но в глубине души чувствовала — не совпадение. После того вечера, когда она встретила мужика на остановке, в ней что-то изменилось. Словно открылась дверь, которую лучше было держать закрытой.

Возле магазина, куда направилась Валя, остановилась машина. Дорогая, чёрная, с тонированными стёклами. Из неё вышла женщина. Молодая, лет двадцати пяти, в роскошной норковой шубе, с лицом фотомодели. Длинные ноги, идеальная фигура. Валентина остановилась как вкопанная. Что-то в этой женщине резануло глаз. Не зависть к красоте или богатству. Что-то другое, глубинное.

Она подошла ближе, почти инстинктивно схватила красавицу за руку.

— Давай погадаю, — вырвалось само собой. — Бесплатно.

Женщина резко обернулась. Их взгляды встретились. Чёрные глаза лжегадалки были пусты. Совершенно пусты. Словно внутри не было души — только холодная бездна.

Красавица отшатнулась, высвободила руку.

— Отстань, бабка.

И пошла прочь, цокая каблуками по асфальту. Валентина осталась стоять, чувствуя, как по спине ползут морозные мурашки.

Агата

Агата повернулась перед зеркалом в фойе ресторана, оценивая отражение. Белая блузка идеально подчеркивала линию плеч, юбка-карандаш — длинные ноги. Темные волосы были собраны в тугой пучок, открывая лебединую шею. Красота — это оружие, думала она, и глупо им не пользоваться.

Сегодня была встреча с инвесторами. Презентация проекта, над которым она работала последние три месяца. Вернее, над которым работала Лена Соколова, её коллега. Но кто об этом узнает? Соколова сидела бледная, с красными глазами — видимо, всю ночь не спала, пытаясь восстановить файлы, которые "случайно" удалились с сервера. Агата позаботилась об этом еще вчера вечером, задержавшись после работы.

— Агата Владимировна, мы начинаем через пять минут, — секретарь Ирина, неприметная мышка в сером свитере, нервно крутила в руках планшет.

— Уже иду, — Агата окинула её снисходительным взглядом. Бедняжка, небось мечтает о том, чтобы хоть раз в жизни выглядеть так же эффектно.

В конференц-зале уже собрались все: директор, потенциальные инвесторы в дорогих костюмах и Лена Соколова, забившаяся в дальний угол. Её взгляд был полон отчаяния и немого укора. Агата едва сдержала улыбку. Слабаки никогда не понимали — в бизнесе выживает сильнейший.

Презентация прошла блестяще. Инвесторы были в восторге, директор лично пожал Агате руку и пообещал повышение. Она улыбалась, принимая поздравления, а в голове уже считала прибавку к зарплате. Может, наконец купить ту квартиру в центре?

— Поздравляю, вы превзошли все ожидания, — один из инвесторов, седоватый мужчина лет пятидесяти, не отрывал от неё восхищенного взгляда.

— Я просто делаю свою работу, — Агата изобразила скромность, хотя внутри ликовала. Повышение в кармане. Премия обеспечена. А Леночка пусть учится не быть такой доверчивой дурочкой.

После работы Агата встретилась с Викой, своей лучшей подругой еще с университета. Они сидели в модном кафе, и Вика взахлеб рассказывала о своем парне, Максиме.

— Он такой внимательный! Представляешь, запомнил, что я люблю белые розы, и прислал целый букет на работу, — щебетала Вика, сияя счастьем.

Агата рассеянно кивала, листая ленту в телефоне. Да, подруга была права, Максим действительно хорош. Агата убедилась это на собственном опыте, она затащила парня в постель на следующий день, после того как Вика их познакомила.

— Агата, ты меня слушаешь? — Вика нахмурилась.

— Конечно, дорогая, — она наконец оторвалась от экрана. — Просто работа, понимаешь. Этот проект...

— Ты такая молодец! Вика протянула руку и сжала её ладонь. — Всегда восхищалась твоей целеустремленностью.

Целеустремленностью. Какое милое слово для обозначения того, что Агата попросту брала то, что хотела, не спрашивая разрешения. И Максима взяла. Вика до сих пор не подозревала, что её любимый мужчина провел ночь в постели лучшей подруги. И, судя по тому, как он писал Агате, готов повторить.

— Ладно, дорогуша, мне пора, — Агата встала, изящно закинув сумку на плечо. — Хочу отметить сегодняшний успех.

— Одна? — удивилась Вика.

— Мне иногда нужно побыть наедине с собой, — соврала Агата. На самом деле она планировала встретиться с Олегом, женатым партнером из смежной фирмы. Его жена, толстушка с тремя детьми, наверняка сидела дома в растянутом халате, а Олег жаждал острых ощущений.

Пустая болтовня быстро наскучила красавице, и она решила отпраздновать свою очередную победу в ресторане. Олег в последний момент отменил встречу — что-то про семейный ужин и тёщу. Агата скривилась. Зачем вообще связываться с женатыми? Слишком много обязательств, слишком мало свободы.

В ресторане она заказала столик у окна и бутылку дорогого вина. Официант, молодой парень с приятной улыбкой, явно заинтересовался ею. Агата это заметила и кокетливо улыбалась.

Противная тетка за соседним столиком — в вязаной жилетке и с недовольным лицом — бросала на Агату косые взгляды. Наверное, завидовала. Или осуждала. Агата налила себе еще вина и демонстративно подняла бокал в её сторону. Пусть подавится своей моралью.

Агате вспомнила гадалку у ресторана и нахмурилась, но потом быстро сгладила досаду бокалом шампанского. Потом еще одним. И еще одним.

Голова слегка закружилась, но это было приятное головокружение — как после победы. А сегодня она победила. Снова. Как всегда.

— Ещё один бокал? — официант вернулся, и в его глазах читалось что-то похожее на надежду.

— Нет, спасибо, милый, — Агата поднялась, слегка качнувшись. — Мне пора.

Из ресторана она вышла пошатываясь. Села в свою роскошную машину, и, выжав педаль газа до полика, рванула с места.

Город мелькал за окнами яркими огнями. Агата включила музыку погромче — энергичный трек, под который так приятно ехать по ночной трассе. Красный свет светофора она проскочила, едва заметив. Ещё один. Машина послушно летела вперёд, а мир за стеклом казался размытым и нереальным.

— Да чего вы все там ползёте! — рявкнула она в пустоту салона, когда впереди притормозил какой-то седан.

Агата резко вывернула руль, выезжая на встречную полосу. В следующую секунду мир взорвался светом фар, визгом тормозов и оглушительным грохотом металла.

Через несколько часов новостная программа началась с ужасающей новости.

— Сегодня вечером в центре города произошла страшная авария, — говорил диктор ровным голосом. — Водитель дорогостоящего автомобиля, находясь в состоянии алкогольного опьянения, выехала на встречную полосу и столкнулась с маршруткой. Количество жертв уточняется. Виновница скрылась с места происшествия, но была задержана через два часа.

Дорога на смену 2 (продолжение)

Приемная встретила меня полумраком, частично рассекаемым светильниками в виде лампад. Длинный коридор был заполнен страждущими: мужчинами в строгих костюмах; теребивщими шарфики от Шанель и Живанши женщинах. Были те, кто пришел всей семьей: эти сидели с кислыми лицами, даже дети были погружены в некий транс - двигались медленно, как в киселе, как будто старались не запачкать свои светлые брючки и юбочки. И не смеялись, только скорбно смотрели на светильники.

Через четыре часа преблагая бабка Серафима закончила прием. Большая часть недождавшихся ушла, осталось только двое нищебродов: я и еще одна бритая налысо девушка с большими серыми глазами, смотреть в которые мне было стыдно. Я поделился с ней бутербродами, а она - чаем из термоса. Спрашивать имя я не стал, как и она мое. Мы познакомились без слов: на медкартах, которые мы прижимали к себе, все было вполне читаемо. Надя, я надеюсь, что с тобой все будет все хорошо… И прости меня.

Снов мне давно никаких не снилось - это не пугало, просто данность. Утро было буднично - те, кто забил очередь, просачивались к бабке, а остальные ждали своего часа. Надя все так же сидела, нахохлившись, но когда подошла ее очередь, я занервничал. Внутри меня все сжалось - ей же должна помочь эта бабка, насколько бы пресвятой эта Серафима не была! Внутри где-то сжималось: единственный человек, достойный помощи во всей этой псевдоочереди - Надя. Ей надо помочь. И если эта преблаженная…

• Ну и пошла ты, шарлатанка! - из приемной вырвалась Надя. С красным от злости лицом и искрами из глаз. Она хлопнула дверью, досыпая проклятья на бабку Серафиму. Потом девушка перевела взгляд на меня и категорично схватила за рукав. - Пойдем, эта индюшка щипаная нам не поможет!

Я подорвался со скамейки. Она так и не помогла Наде. Но моя очередь…

• Следующий! - донеслось из приемной.

И я заколебался.  Ждал почти сутки, чтобы вот так уйти?...

• Ну иди, - Надя с одного взгляда все поняла и выпустила мой рукав. Она потерянно побрела к выходу. А я вошел в приемную.

Комната была просторная, с большим окном, но темная за счет навешанных повсюду пучков трав и каких-то кореньев. В смутном дымном мареве, которое, я уверен, создано искусственно, удалось разглядеть силуэт этой самой Серафимы.

Она мне не понравилась. По очертанию тела, по голосу, по… Хрен знает, почему еще. Но все же я сел на стул напротив нее. Хотелось понять: что же это за человек.

• Что привело тебя, дитя? - донеслось из рассеивающегося тумана.

• Мне нужна помощь, - хрипло. Я почти не верил, но сильно надеялся.

• Расскажи про свою боль, - выкрикнула Серафима, хватаясь за мою руку.

Это было неприятно. Ее рука была потной. Ко всему прочему, мистически-туманная завеса потихоньку спадала, и я рассмотрел красные глаза бабки, неотрывно следящие за мной. Потом я разглядел отечное лицо, заставившее шевелиться моего червячка недопсихолога с неоконченным медицинским.

• А вы про свою расскажете? - бутафорский дым уже рассеялся, и передо мной оказалась просто весьма упитанная женщина старше средних лет, завернутая в какие-то лохмотья. Я пригляделся - сухая кожа лица; тонкие, ломкие волосы; кубок с водой, из которого бабка то и дело пила.

• Мы здесь, чтобы помочь тебе, расскажи про свою проблему, - настаивала Серафима, хлебнув из кубка. - Проблемы с бизнесом? Жена отдалилась?

• Да вы же знаете, как оно бывает, - я, точнее, червячок внутри меня, состроил максимально жалобную мордашку. - Заказы все куда-то мимо, да мимо. А Аленка не разговаривает, грустит. Все больше путешествует: то на Канары, то на Бали…

• Знаю, - довольно зашамкала губами бабка. - Девка твоя изменяет тебе.

• Да вы что?! - искренне изумился недопсихолог во мне.

• Точно, а друг хочет фирму себе прикарманить… - она поводила руками над хрустальным шаром, который, оказывается, был на столе.

• Ага-ага, - закивал я. - А вот скажите: не испытываете ли вы последнее время проблем с кожей? У вас нет проблем с заживлением ран? Может, потоотделение избыточное?

• ЧТО?! - бабка нахмурила брови и, казалось, зашипела.

• Дело в том, что мне кажется, что у вас диабет. Стоит срочно показаться врачу, - добродушно затараторил мой рот. - Я так-то по поводу кардиологии пришел, но у вас явно проблемы посерьезнее. Скажите, а мочеиспускание не вызывает дискомфорта? Может, присутствует отечность ног?

• ВОН!!!

А вот бежал я со всех ног без памяти. Мелькали странные лица людей из очереди, машины, фонарные столбы… Очнулся - хоба - остановка.

• Вот так оно и есть, - я посильнее прижался к теплой металлической стене. Достал сигарету, предпоследнюю. Затянулся: - Так оно и есть, что выхода нет… Ну и зачем я это сделал? Дебил, - колечки дыма не получались, что еще больше злило. - Еще и Надю подвел. На хрена…

• Друг мой, вы совершенно напрасно страдаете, - справа от меня оказался низенький мужичок. Честно сказать, не знаю, как он смог подобраться так близко - видимо, я погряз в мыслях. - Я  тут давненько стою - за вашими метаниями смотреть больно: ищете помощь, которой не верите. И зачем это вам?

• А?  - так не хочется думать. - Что вы хотите?

• Я? - удивился тот и поправил черепаховые очки. Дядька в целом выглядел как типичный советский служащий, что настораживало, но и давало подсознательный сигнал, который я черканул где-то в книжечке памяти: мужчина застрял в прошлом, он безобиден... - Да ничего. Просто не понял вашей мотивации.

• А, ну да, - затянулся. Какое значение это вообще имеет? Зачем разговаривать с людьми на остановке? Кто вообще так делает?

• Только знаете, друг мой, - мужичок поправил свой поношенный клетчатый костюм. - Вам можно помочь. Но только если вы сами захотите. И если будете готовы что-то сделать доброе взамен…

• Денег нет, - прогундел я помимо воли.

• Да что вы в самом деле! - разъярился собеседник. - Засуньте вы эти деньги… - он со злостью топнул по растрескавшемуся асфальту. Потом, видимо, взял себя в руки и протер лицо клетчатым платочком. - Все вы одинаковые: денег дать, денег взять! А если что-то сделать надо, так все: ничего не можем, и гори оно синим пламенем!

Мужичок сердито взмахнул платком, резко развернулся и быстро пошел прочь. Меня выбило его заявление из колеи, и одновременно внутренний червячок поднял голову с вопросом, который вырвался помимо воли:

• А что делать-то?

Дядька остановился и с насупленным лицом повернулся. Осмотрел меня с головы до ног, придерживая очки, цокнул языком, закатил глаза. Он молчал, внимательно рассматривая меня. Время тянулось долго, и он не произносил ни слова, склоняя голову то на один бок, то на другой.

• Да какого хрена?! - эта пантомима стала меня утомлять. По часам еще было двадцать минут до автобуса. Я затушил бычок, метнул в урну и с раздражением посмотрел на мужичка. - Какого хрена?!

• Да такого, - он сморщился, потом вздохнул и уселся рядом со мной. - Все хотят чуда исцеления. Только делать ничего не хотят. Денег вкинуть - пожалуйста. Только это все… - дядька уронил голову на руки. - Вот как понять - откуда у человека деньги? Заработал талантом, навыком? Или родители красивую жизнь оформили? Или лоха какого-то развел? А, может, еще что похуже? А?

Червячок забуксовал, семафоря о том, что рядом со мной психологически нестабильный индивид. Но почему-то я искал смысл словах этого странного человека. Искал и находил, что пугало и интриговало одновременно. Сюрреализм, которому противиться не было ни сил, ни желания.

• Мужик, - мои слова должны были звучать по-доброму и успокаивающе, так должно было казаться. Ну, я на это надеялся. - Не расстраивайся. Буш сигарету?

Последняя оставалась. И я протянул ее, потому что не знал, что делать. Червяк агонизировал.

• А ты сгодишься, - дядька как-то горько улыбнулся и помотал головой, отказываясь от предложения. - Ты может и подойдешь. Тут есть… человек. Она может помочь…

• Опять бабка? - стало немного смешно, но больше - обидно.

• Сам ты… - мужичок сплюнул. - Не смей такого произносить. Ни одна женщина не потерпит такого! А это женщина, - он лукаво улыбнулся и подмигнул. Помимо воли я тоже заулыбался. - Если она и не сможет помочь, то даст тебе смысл, которого не хватает, - мужичок пожал плечами. - Ты не думай, что я ненормальный. Просто я дурак. Вижу, как мучается человек, и тянет помочь. И, главное, - дядька повернулся ко мне с болью в глазах. - Помочь-то возможно. Только не все реально хотят помощи.

Мне вместе с ним стало горько. Мы сидели на остановке и безучастно смотрели на последний автобус, который щелкнул перед носом дверями, а потом запылил, удаляясь. Помощь… так хочется и так страшно. После диагноза слышать какие-то обнадеживающие слова так… не хочется. Не верю. Не может быть. Хотя нет. Aut Caesar, aut nihil!

• Мужик, если можешь помочь - валяй! - внутренне я зажмурился и неосознанно вдавился в металл, пытаясь ощутить опору: во что я сейчас ввязался?

• Друг мой, - поправил очки собеседник. - Давайте для начала познакомимся, - он протянул руку. - Панкрат Пантелеевич. Можно просто, Пантелеич.

• Георгий Маслов, - рука была теплая, крепкая. - Можно просто, Гоша.

Лесом-лесом… Мы шли к заброшенному санаторию, как мне пояснил мой новый знакомый. Пройдя где-то полчаса, мы наткнулись на сильно обветшавший баннер с надписью: “Добро пожаловать!”.

• Чего не снимете? - спросил я у мужичка. - Того и гляди - развалится.

• А, - он засмеялся и покивал. - Это напоминание. Развалится - уберем.

До девяностых успели отстроить пару корпусов да медблок, в который меня потянул Пантелеич. Пахнуло хлоркой и зубным кабинетом. Учащенный ритм сердца… Тяжело дышать… Потеряно…

• Дыши, дебилушко, - смутный силуэт, вещающий жизнеутверждающим тоном, прижимал что-то к моей морде лица. - Дыши, малохольный. Ща еще мочегонное подействует…

Как же… Я закашлялся, отбросил маску. Как же вы … достали! Не могу больше, не могу… Дайте сдохнуть! Темнеет…

День или не день. Или вообще утро. Нет, скорее день. Потолок белый. Сука. Опять. Я резко сел, но в глазах потемнело. Терпи… терпи… В руке катетер. Откуда-то запищало.

• А ну, лег обратно! - в комнату зашла… кажется, девушка.. кажется, симпатичная… - Руки от капельницы убрал и перестал рыпаться! А то бесишь. Будешь бесить - пристрелю.

Речевой аппарат перехватил червячок. Он всегда так делает, когда я в ступоре:

• А мне нравятся решительные дев…

Темно. Ничто посреди нигде. И я в центре. Зачем я тут… что делать…

Солнце било в левый глаз. Мои руки и ноги невольно дернулись - самодиагностика прошла успешно. Все части тела себя обнаружили, а грудь почему-то издала глубокий выдох. Вывод: я все еще жив, потому что мне оказали медицинскую помощь. Дерьмо.

Снаружи теплым светом грело солнце. И я выполз из аскетичного медблока, бессовестно выставив к светилу лицо, лыбящееся во всю ширь. Во дворе носились дети, то подпрыгивая, то приседая. Они радостно гоготали, саля друг друга. Что это за игра, было непонятно, но от этого мне становилось светлее.

• О, вывалился, - ко мне подсел суховатый парень. У него было бледное лицо с правильными чертами,  жесткий, почти потухший взгляд. - Ну что, отпустило?

• Угу, - мне хотелось впитать все это желтое тепло солнца. Прочувствовать, каково оно. Может, в последний раз…

• Тебя трое суток нянчили. Сейчас-то себя нормально чувствуешь?

• Угу, - чувствую. Этого достаточно.

• Ну и хорошо, - парень зашуршал чем-то, не отходя от меня. Спустя некоторое время этот звук стал интересен, и я пригляделся: мой собеседник плел соломенную куколку. Его тонкие, ловкие пальцы порхали по волокнам так завораживающе, что до меня не сразу дошло, что я несколько минут откровенно пялюсь. Оторвавшись, потер нос.

• А я Гоша, - все еще улыбаясь, как дебил, протянул ему руку.

• А я Андрей, - усмехнулся в ответ парень и указал куколкой в толпу детей. - А там мой сын, Ванька.

• Это хорошо, - я блаженно облокотился об стену медблока.

• Может и так, - отреагировал парень, продолжая плести куколку.

“Черный лес” - более странного названия  для санатория я пока не встречал. Еще ночь я провел в лазарете. Суровая медсестра, обладавшая холодным взглядом и аппетитным, кхм, всем, поставила мне два укола. Хотя бы узнал, что ее зовут Света. И то, что она временнообязанная медсестра тоже, пусть это стоило мне пренебрежительных взглядов с ее стороны, но теперь я располагал минимальными данными для анализа. В ее резких движениях и упрямых морщинах в уголках губ была видна потеря, огромная, которую Света завернула в броню циничности и холода. Предложить помощь? Нет, откажется, а насильно навязываться - пустая трата времени.

Примерно через сутки после такого теплого ухода я смог почти самостоятельно передвигаться по всей территории. Столовая понравилась: кормили вкусно и обильно. Но мне не давала покоя мысль - как, чем и когда мне расплачиваться за это гостеприимство. Хотя все равно. Так и так недолго осталось. Но быть в долгу не привык, поэтому озвучил свой вопрос Андрею, с которым мы делили столик.

• Деньги не важны тут, - он достал два кусочка хлеба с середины стола и положил на чистую тарелку перед вихрастым пацаненком - Ваня его зовут, точно. Потом постучал сына по плечу и, после непонятной мне пантомимы, положил еще кусочек. Немой? Или глухонемой? Не буду спрашивать. - Тут важно делать что-то. Вот мы, - он распрямился и обвел себя с мальчиком рукой. - Мы куколки плетем. Их потом продают как сувенир из Сибири.

• А в чем помощь выражена? - я задал тот самый вопрос, который тревожил изначально. Внутри даже зазвенело.

• Кому что, - покачал головой Андрей. - Кому-то соматику снимают, - он отвлекся на работницу столовой, которая выставляла вторые блюда и забирала тарелки из-под первого. - Тут все неслучайно. Кто-то пытается смириться с физической проблемой, кто-то с психологической. Вон те, - он кивнул на сгрудившихся в углу суровых мужиков, которые только зыркали глазами во все стороны. - Пытаются преодолеть ПТСР. А эти, - Андрей указал глазами на группу, в которой все очень странно двигались. - С ДЦП.  Остальные по мелочи, кто с чем.

• И реально можно излечиться?! - у меня зашлось сердце, и тут же кольнуло подозрение.

• Не знаю, - мужчина отвел взгляд. - Физически, может и не получится. Но не всегда же в этом проблема.

В принципе, я представляю, как работать с посттравматическим стрессовым расстройством - но это очень долгая, кропотливая работа. Санаторий, конечно, хорошо, но этого мало. Да и специалистов, способных это вести, я пока не увидел. Может, еще встречу.

Но что неведомые мне специалисты могут сделать с детским церебральным параличом? Массажи и лечебная физкультура? Физиотерапия? Где бы мне найти ответственного человека… а то сдается мне, что тут попахивает знахарством - а это уже не шутки.

Моросил дождь, но я сидел на скамейке перед лазаретом. Возможно, что это мой последний дождь. Двинуть бы отсюда, но сперва - найти заведующего или еще кого. Нельзя просто так пускать это на самотек. То, что помочь конкретно мне никто здесь не сможет - стало очевидным. Потому что моя проблема - физическая, потому что не надо лечить мою голову, я так-то, сам почти врач… Но я-то ладно. Жаль было остальных, которые надеются на чудо… Хотя опять же бабка Серафима - та еще… Нет на них рычага, а то пересажать этих псевдоцелителей… Вот встану на ноги…

Внезапно ко мне подошла медсестра Света и посмотрела, как будто уже расчленила меня и прикидывает, сколько пакетов понадобится для фасовки. Мысли улетучились, я попытался побороть оторопь от представленной картины и улыбнуться, но вышло неубедительно, пришлось спешить в медблок.

Следующим утром наткнулся на бравых ребят, охраняющих какую-то дорожку с белыми надписями “СТАРТ” и “ФИНИШ” с обеих сторон от белой же полосы. Так трассы для кросса обозначают обычно. Выяснить смысл такого внимания к разметке не удалось: откуда ни возьмись появился Андрей и поволок меня подальше, пока червячок задавал моим голосом язвительные вопросы по делу и без.

• Это последнее испытание, - шипел парень. - Порог. Не суйся туда: пока кто-то в пути - нельзя идти следом. Не пустят.

• А если обойти? Они ж только дорожку охраняют.

• Догонят и нашвыряют, так что еще раз говорю: не суйся.

Мы прошли к столовой, рядом с которой была площадка, и сели на скамейку. Вокруг бегали смеющиеся дети. А мы говорили о том, о сем. Андрей рассказал, что из себя представляет “помощь”: сперва тебя маринуют и заставляют делать какие-то бесполезные вещи: куколок плести, платочки шить, конверты клеить… И если ты достаточно проявил себя, то тебе позволяется пройти через Порог. Так и сказал, с большой буквы. Никто из вернувшихся толком не мог объяснить, что там, за Порогом, у всех показания различались. Более того, кто-то возвращался через трое суток, кто-то - через неделю… Может, секта с посвящением? Не нравится мне это.

• Рита вот уже почти месяц там, - Андрей, нахмурился. - Аневризма, понимаешь? До этого игольницы вышивала. Мне она нравилась, - он неожиданно улыбнулся. - Вечно на приколе, заводная такая. На скорой работала. Ты не представляешь, сколько баек…

• А все возвращаются? - вырвалось из меня, и сердце забилось как будто в новом припадке. Нет уж, дышать ровно. Ровно, сука! Я СКАЗАЛ: РОВНО! Дышать…

• Все, - погрустнел Андрей. - Только не такими, как были. Я слышал, что за одним мужиком отправляли спецотряд на поиски. Нашли, полузаморенного, потом он долго в себя прийти не мог. Но это только слухи… Иван!

Из кучки детей тут же отделился его сын. Он уставился большими голубыми глазами на Андрея и улыбнулся, извиняясь и сожалея.

• Вот где ты лазал, чудо-юдо, - затарахтел Андрей, отряхивая его. - Почему ты опять весь в грязище, а? Кто это чистить будет?

Ваня молчал. Его уголки глаз и губ поползли вниз, а родитель продолжал причитать:

• Вот вечно все так! Ну почему ты такой непутевый! Что мне с тобой делать? Ты сделал домашнее задание?

Мальчик на мгновение заискивающе улыбнулся и достал из кармана мятую, кривую и перекошенную соломенную куколку.

• Ты издеваешься, что ли?! - Андрей выхватил поделку и бросил на землю. - Не понимаешь? - парень уронил голову на руки. Его голос стал хриплым, потерянным каким-то. - Хотя какое там… Иди уже…

Глаза Вани наполнялись слезами по мере того, как говорил отец, но он не заплакал. Мальчик просто кивнул, стиснув губы, крепко зажмурился и ушел с площадки, даже не обернувшись на отца.

• Давно он? - аккуратно спросил я. - Врачи говорят что-то?

• Полтора года, Лева умер. Брат его, старший, - Андрей отвернулся и покашлял. Я ждал, мужчина молчал. Справившись с эмоциями, продолжил. - Говорят: соматика, - он скривился. -  Лиза через полгода мотания по клиникам ушла. Не выдержала мамка, да, - он снова затих. - Знаешь, я вот так сижу иногда, вспоминаю: как мы все вместе были счастливы. А оказалось, что от счастья до катастрофы всего полшага на проезжую часть. И переломано всё и все.

Сигарет у меня не было, но в столовой удалось разжиться семечками, и я протянул горсть Андрею. Мы еще посидели. Я не спрашивал ничего, это не нужно. Облака ненадолго стягивали небо и рассыпались; по поляне носились тени вместе с радостными детьми, озорно окрикивавшими друг друга.

• А я все жду, - продолжил мужчина. - Мы два месяца тут, эти сраные куклы без лиц плетем. Я к главной каждый день хожу - ответ один: не готов. Один раз наорал на нее страшно, чуть не ударил, честное слово! Пусти, говорю, я все пройду, все выдержу. А она: все выдержишь? Тогда давай я тебе кисти отрублю, зато Ваня заговорит сразу же. И так меня пробрало, Гош, - в голосе было столько боли, что по спине побежали мурашки. - Струсил, не смог. Я же пианист. На что мы жить будем? Как мне пацана поднимать? Струсил…

Я не знал, что ответить. Шокировало и признание недавнего знакомого, и цену, которую с него запросили. Андрей беззвучно выдохнул, доплетая поделку. Не было ни единой мысли, чем я могу помочь этому человеку, яростно сжимающую соломенную куколку.

• Георгий Маслов, - Света на этот раз предстала в обычном спортивном костюме, но была как всегда блистательно холодна. - Пройдите за мной.

• Удачи, - прошептал Андрей. Он тихонько сунул мне законченную куколку в руку.

Начиналось всё как обычная милая студенческая влюбленность после первого курса. Однажды мы сидели в общаге, и он начал плакаться мне о том, что ему жёстко не везло с девушками, и в том числе упомянул про алкоголизм своей матери — в целом он был ужасно травмирован женским полом. Он даже слезу пустил, сказав, что так счастлив наконец-то со мной (и этими словами он хитро переложил на меня ответственность за свое счастье, но поняла я это очень поздно). Мне в тот момент захотелось его обнять, приласкать, утешить. Да, во мне проснулся синдром спасателя.

Так и начался конфетно-букетный период не обремененных бытом двух детишек 19-20 лет.

Первый наш по-настоящему серьёзный конфликт случился, когда я приехала в его родной город на летние каникулы. Стоял дикий зной, и у меня для такой погоды были короткие шорты (которые я, кстати, носила исключительно дома). Конфликт произошел на почве того, что он начал сравнивать меня с девушкой его брата на тему неподобающего внешнего вида: «Это вульгарно и пошло. Хочешь носить короткие шорты — иди на хуй». От таких откровенных оскорблений мне тут же захотелось расстаться (к чему собственно и начала морально готовиться: раз сам же шлёшь меня на хуй, значит, я пошла). Поскольку время было позднее, я начала собирать вещи, решив, что с утра уеду на автовокзал и с того момента мы с ним — чужие люди.

Могу расшифровать хитрый приём абьюзера: он диктует свои условия, когда вы полностью находитесь в зависимом от него положении (я в чужом городе, не знаю, куда и как добраться, что делать, кого попросить о помощи, и т.д., и т.п.). Но так вышло, что в тот момент я просто показала свой характер и независимость, сказав, что уеду утром, как только будет безопасно передвигаться по городу. В тот момент эмоции зашкаливали, и я искренне разрыдалась из-за предстоящего разрыва спустя год отношений. С его стороны последовали слезы, извинения и почти ползание на коленях. И я поверила в его раскаяние, что он с пьяну переборщил, ляпнул, не подумав, поэтому отношения сохранились.

Кстати, когда я впервые приехала в его город, очень многие люди из его окружения побежали со мной знакомиться: «Любопытно узнать, кто эта девушка, от которой Серёга сияет» (не буду отрицать, что эти отзывы мне льстили, но это была лишь идеализация и возведение меня на пьедестал).

К третьему курсу мои родители купили мне квартиру. К этому моменту я уже плотно «подсела» на бывшего. Когда мы въехали в нее, возникла необходимость облагородить ванную комнату: ремонт было решено сделать дёшево и сердито (материалы закупались тоже моими родителями). Делать его вызвался мой бывший сам, хотя его никто не просил. Фронт работы был таков, что занял бы в одиночку от силы три недели, но затянулся больше чем на полгода. Я то и дело спотыкалась или царапалась об металлические профили, наступала на саморезы, просила закончить уже всё и даже предлагала нанять на это дело рабочего (НЕ за его счёт). Но он упёрся рогом: делать буду я, и всё тут. К тому моменту он, кстати, уже почти не учился и даже успел поработать на стройке и уйти с этой работы. Но вот ремонт не продвигался (кто-то назовет это ленью, а кто-то — его саботажем для установления своего контроля на чужой территории).

У него завязывались неплохие отношения с надёжным прорабом, который сам предлагал ему работу и никогда не обижал работников. Но от этой работы бывший начал отказываться, что постепенно скатилось в банальное дармоедство. Да, он покупал дорогие продукты, пока имел заработок, но на этом его вклад в наш общий быт быстро закончился. При этом ни разу за первые годы он не оплатил ни коммуналку, ни интернет. На что расходовались деньги, которые выделял ему его отец, кроме бензина, я не знаю (это при том, что минимум два раза он оставался без руля на длительные сроки, а я к машине имела очень мало отношения).

Мне не нравилось его безделье и пристрастие к доте. Зачастую я откровенно терпела его поведение. Именно терпела. Как так выходило? А так, что он ловко мной манипулировал, и мои претензии попросту самоликвидировались. Есть такая техника манипуляций — «словесный салат». Простыми словами, это лютое заговаривание зубов бешеным количеством псевдологических утверждений или даже недерективный гипноз. Когда в споре он начинал говорить, он попросту не затыкался: говорил и говорил, говорил и говорил, говорил и говорил... Мой мозг натурально начинал кипеть от такой нагрузки и потока информации, и я уходила в какой-то транс и принимала свою «неправоту», лишь бы настала тишина: «Ладно-ладно, я ошиблась, только замолчи и отъебись уже».

«Словесный салат» в купе с газлайтингом — вообще ядерная смесь, способная довести до камеры с мягкими стенами. Представьте себе, что вы целую дипломатическую миссию готовите: тщательно подбираете слова, чтобы быть правильно понятым и услышанным при озвучивании проблемы, готовите способы решения, 100500 раз напоминаете себе, что нельзя поддаваться эмоциям, стараетесь избегать обвинительных претензий. Но как только оппонент открывает рот, через пару минут вы становитесь неадекватной фурией.

Либо же я в конечном счёте могла остаться виноватой за то,что вообще имею собственное мнение, либо сидела и думала: «И в самом деле, че это я на ровном месте до человека докопалась?», не смотря на то,что мои претензии были обоснованными.

Был случай, когда я озвучила свой «победный» аргумент, а он после «салата» вернул мне мои же слова, но смысл их был искажен на 180 градусов и вывернут наизнанку. До сих пор помню это чувство, как у меня земля из-под ног ушла от такого логического парадокса.

Или же я могла задать ему вопрос, на который существует только два варианта ответа: «да» либо «нет». И с его стороны начинался такой поток слов, что в конечном итоге четкого ответа не следовало: ни согласия, ни отрицания (когда я смотрела вырезки из судебного заседания над казахстанцем бишимбаевым, ловила триггер: абсолютно идентичная манера и интонации, как и полное отсутствие точного ответа, как будто по одной методичке учились). Бывали случаи, что меня этот словесный понос не устраивал, и тогда я переспрашивала, а он снова начинал бесконечный поток сознания. Тогда я перебивала его: «Да или нет?» — и так несколько раз, пока он не понимал, что загнан в угол, и в конечном счёте отвечал:

—Ну, допустим, да.

—Без «допустим». Значит, «да».

—Я сказал: ДОПУСТИМ, да! (Он прямо подчеркивал свое условно-уклончивое утверждение, за которое можно потом снять с себя какую-либо ответственность).

Я даже могу перечислить некоторый список его «крылатых фраз» из этих отношений:

«С возрастом у женщин планка падает» (хотел внушить мне, что я должна держаться за эти штаны, потому что последующие варианты будут ещё пиздецовее).

«Некоторые парни своим девушкам даже лишние проколы в ушах запрещают, а не только тату» (перевод: бывают тираны и похуже, чем я).

«Изменишь мне — убью тебя» (во-первых, не планировала; во-вторых, а расстаться после такого не вариант? Исключительно на подсудное дело согласен?).

«Я из-за тебя на гашиш подсел» (ага, это ж я виновата в его слабостях. При этом я на таком стрессе не спилась).

«Ты мне не говорила» (угу, я ведь не помню, что 5 минут назад было).

«Не возьмёшь мою фамилию — я на тебе жениться не стану» (банально тупой шантаж).

Спустя примерно пару-тройку лет с начала наших отношений у нас случилась ещё одна крупная ссора, которая дошла до «расставания». Когда он съехал, в тот же вечер начал говорить, что ему больше нет смысла жить, поэтому он намерен вскрыть себе вены. Эмоциональный накал опять же был не из самых лёгких, поэтому чтобы «сохранить ему жизнь» я пообещала, что буду любить его, только пусть живёт. Через пару часов он вернулся ко мне, и на его запястье были несколько надрезов поперёк, сделанных, очевидно, тупым ножом и больше похожих на кошачьи царапины.

Последующие несколько лет сопровождались мощнейшими эмоциональными качелями, доходившими вплоть до того, что я откровенно желала ему смерти или сама задумывалась о *роскомнадзор*. Но при этом я не имела моральных сил и физической возможности порвать с ним. Если вы скажете, что раз мне было плохо, то я могла уйти от него, и, вероятно, вы будете правы. Но при этом вспомните алкоголиков или наркоманов и представьте себе с ними такой диалог: «Ты же понимаешь, что алкоголь/наркотики портят тебе жизнь? Почему ты не можешь завязать с этим?». Он скажет, что всё понимает, но при этом не имеет возможности прекратить свою зависимость. Возможно, вы удивитесь, но зависимость от конкретного человека на биохимическом и нейропсихологическом уровне мало чем отличается от зависимости от психоактивных веществ.

Пока мы были вместе, он меня не бил. Но в моменты разногласий мог проявлять физическую агрессию — демонстрировал своё физическое превосходство. Вы бы только знали, как он этим упивался! Он мог толкнуть меня, загнать в угол, держать за локоть, бодать и попутно материть так, будто у нас уличные разборки. Он натурально грудь выпячивал и плечи расправлял, пытаясь казаться больше, хотя и так был почти на голову выше и килограммов на 16 тяжелее (само такое проведение справедливо считать физическим насилием).

Помимо различных запугиваний, он называл меня нарциссом или эгоисткой, загонял в различные рамки под соусом заботы, оскорблял под соусом комплимента и тем самым методично стёр практически все мои личные границы.

Был такой случай во время моей учебы: наш преподаватель психологии, практикующий психолог по совместительству, попросила студентов помочь ей отработать какую-то практику в рамках повышения квалификации. Обычно для таких вещей студентов она не привлекала, но группа у нее не набиралась, поэтому я и ещё пара девчонок согласились. Практика заняла два дня: там было много разного, но мне в основном запомнились медитации, направленные на саморефлексию. Когда я возвращалась домой, у меня не было желания делиться с парнем тем, чем мы там занимались (банально потому что я имею право на личное пространство для своего внутреннего мира). А он в свою очередь выходил из себя и стремился выпытать у меня, что там происходило: «Я твой близкий человек! Почему с посторонними ты говоришь о том, что у тебя на душе, а со мной не хочешь?!» (Сейчас я понимаю, что при помощи навязанного чувства вины он пытался влезть мне в голову, чтобы знать мои мысли; либо он боялся каких-либо моих озарений, из-за которых мог потерять надо мной контроль).

Помимо вторжения в личное пространство (я даже душ не имела права принимать без него), он часто любил устраивать своего рода проверки: блефуя, говорил, что ему всё известно и он всё обо мне знает. Я первое время пугалась, даже если мне нечего было скрывать. Но на очередной подобный выпад я уже никак не реагировала.

Более того, он плавно разрушал мою самооценку — медленно и постепенно отщипывал от неё по атому. На протяжении всего этого времени происходило лютое обесценивание моих интеллектуальных способностей. Я не претендую на звание Перельмана, но при этом откровенно тупой себя не считаю. Представьте себе, что даже на бытовом уровне все ваши идеи, задумки, инициативы и предложения либо обесцениваются, либо высмеиваются, либо подвергаются газлайтингу («А чё ты мне сразу не сказала?»). А если эти идеи «выгорали», то заслуга в этом была никак не ваша. И так день за днём.

Что бы я ни придумывала,мне не оказывалось никакой поддержки. Как-то раз я сказала ему:

—Нет бы поддержать меня, ты только смеёшься.

Он фыркнул и снисходительно сказал что-то вроде:«Ну ладно, дерзай» — с таким посылом, что всё равно получится хуйня.

У нас был такой эпизод: я (и его семья, кстати, тоже) годами упрашивала его закончить ВУЗ (наличие корочки, которая открывает многие двери, + возможность закончить военную кафедру, избежав службы в армии). И я несколько лет различными способами, формулировками и доводами пыталась донести мысль обо всей пользе. Хоть бы раз в жизни он ко мне нормально прислушался. Но когда я не выдержала того, что он очередной раз обосрался, и выпалила: «Ну, я же тебе говорила!» — припомнив и про вышку, — в конечном счёте я услышала в свой адрес: «Ну, говорила ты мне. И что? А что ты сделала, чтобы меня в этом убедить?». У меня от ахуя челюсть отвалилась, я просто начала глотать воздух и задыхаться от возмущения, шока и диссонанса.

Добавьте к этому ряд самых разных мелочей, в которых вам а-ля «яжлюбя», «яжвшутку» преподносится и даже внушается информация о том, что вы откровенный затупок. В подобных случаях психика, чтобы избежать серьёзного урона по самооценке, иногда начинает включать режим токсичности или пассивной агрессии, и тогда я откровенно тыкала ему в нос его же провалы. Как-то раз мне на голову упал молоток (была такая проблема, что ящик для инструментов довольно маленький и хранился на антресолях; чтобы уместить в него всё, приходилось «поиграть в тетрис», что у меня получалось, но ему либо было лень, либо ума не хватало). И тогда я психанула и высказала ему: «Если ты всё время считаешь меня тупой, тогда какого хрена сам не в состоянии уложить инструменты так, чтобы они не сыпались мне на голову, дебил?». И дальше примерно такой вот скандальный диалог у нас состоялся:

—Я никогда не считал тебя тупой.

—А тогда какого хрена ты всё время выставляешь меня такой? (Тут я начинаю припоминать те или иные случаи).

—Так я же просто шутил! Ладно, если тебе такой юмор не нравится, я больше шутить на эту тему не буду, обещаю.

А обещание он своё держал до тех пор, пока ему не надоело. Спустя некоторое время, я даже не заметила как, он снова начал меня всячески подначивать. Постепенно в какой-то момент случилось то, что его мнение стало для меня самым важным на свете — существовала исключительно его правота и его одобрение. Весь мой мир свёлся к тому, чтобы угодить ему. Я даже помню этот восторг, который переживала: он похвалил меня (за какую-то малозначимую чепуху), и я была на седьмом небе от счастья. А ещё помню, как понимала его недовольство, даже если он его не выражал вслух: как менялось его лицо, голос или темп дыхания — я знала о его реакции, даже стоя к нему спиной. В такие моменты во мне что-то сжималось, и я начинала лебезить перед ним.

Кстати, в период после (или между) катаклизмов случались милые романтИки и подвиги с его стороны (он даже однажды здорово выручил меня с курсовой), на что я с удовольствием отвечала взаимностью. Но потом снова случалось очередное извержение: либо из-за его склонности к алкоголизму, либо он сам придумывал себе повод для ревности, либо у меня начинало заканчиваться терпение, либо ещё что-нибудь. А ссорились мы часто. В такие моменты я нередко задавалась вопросами: почему мы так часто в состоянии какой-то войны и стремимся вечно подавить друг друга? Почему нельзя просто быть вместе?

Могу внести ясность в слова о том, что мы стремились подавить друг друга. Да, в какой-то момент я захотела взять контроль над ним, но исключительно для того чтобы обезопасить себя. Глядя на то, как он занимается саморазрушением, я испытывала страх за совместное будущее. Человек игнорировал не только моё мнение, но и мнение более авторитетных для него людей: отца, матери, старшего брата; и вопреки всему здравому смыслу пускал по пизде свою жизнь. Уровень моих требований к нему скатился до нижайшего: я хотела быть уверенной в том, что он не будет создавать новых проблем, а того, что он будет способен решать уже имеющиеся, я от него уже перестала ждать. Парадоксально, но про планку он оказался в какой-то степени прав (сарказм).

Ревность — отдельная тема для разговора. Он однажды устроил мне разнос за то, что я сказала своему младшему брату о том, что он ревнивый. А ревновал он с самого начала к каждому столбу и читал мои переписки (хотя, повторюсь, мне нечего было скрывать). Не знаю, правда это или нет, но как-то раз по пьяне он рассказал, что, подключив свой ноут напрямую к роутеру, он мог отслеживать трафик всех подключенных устройств — так был в курсе, о чём я общаюсь с другими людьми.

Ещё в самом начале наших отношений из-за эйфории от влюблённости противоположный пол для меня перестал существовать как явление. Даже помыслов о других парнях у меня не было. Но бывший всё равно находил повод для беспокойства. Когда меня это начало раздражать, я намекнула ему: а у самого-то рыльце не в пуху случайно? Ох, как-то он опять всё салатом вывернул, а я вдруг озадачилась: я вроде ничего такого сознательно не делала (ни с кем лишнего не обсуждала, не флиртовала, не заигрывала и т.д.), но, может, я действительно неправильно себя веду, раз его это так сильно тревожит?

Я изначально была интровертом и даже социофобом. Но каких-то вылазок иногда хочется всем. За общение в его отсутствие с одногруппниками или коллегами всегда следовало «наказание»: игра в молчанку, разговор сквозь зубы, холодность и т.д., и т.п. Открыто бывший мне не запрещал ни с кем дружить, но его системная пассивная агрессия диктовала: «Как бы можно, но на самом деле нельзя». Так, планомерно, я полностью изолировалась даже от доверенного круга общения.

А если мы всё же вдвоём оказывались в моей социальной среде, его поцелуи и объятия в мой адрес были гипердемонстративны, даже вызывающи. Цитата из сериала — «он её разве что не обоссал, чтоб пометить территорию» — довольно точно характеризует его поведение.

Ещё во время отношений я стала замечать, что бывший видел смыслы там, где их нет. Например, я однажды без задней мысли добавила в свой плейлист песню Netta - Toy просто потому, что мне понравились её ритмы и кудахтанье. Когда бывший это заметил, он посчитал содержимое песни моим личным заявлением лично ему. А я же только после этого обратила внимание на то, что там поётся: «Я не игрушка, глупый ты мальчишка».

Могу ещё назвать отдельные случаи тотальной безответственности этого человека. Не считая нарушенных обещаний, он подвергал себя и других (меня и третьих лиц) опасности: нарушал ПДД (в том числе садился пьяным за руль; однажды чуть не сбил женщину на переходе), попадал в ДТП, попадал на деньги (их сумма сопоставима со стоимостью хорошей поддержанной, иномарки).

При этом ни одной из проблем,которые бывший создавал себе, он самостоятельно не решил — всё за него разруливал его отец: выплачивал долги и чинил машину. И нет, это не избалованность, это систематическое игнорирование логики, общепринятых норм, этики, правил и даже законов. При этом он себя всегда считал исключительно правым. А даже если и признавал свою ошибку, то это было исключительно наигранно и снисходительно, лишь бы перестали мозг клевать, — выводов он не делал никогда.

А его круг общения состоял из достаточно антисоциальных личностей, которые, по его же словам, «скурили свой мозг вместе с наркотой». Разумеется, я была против таких друзей и даже позволяла себе едкие высказывания в их адрес в надежде, что у него откроются на них глаза. Но я не стремилась изолировать его от общества в целом, я лишь просила его найти себе более адекватных товарищей. Ведь люди, которых он считал своими наилучшими друзьями, кидали его на крупные суммы (я задавала вопросы ему: «То есть у них есть деньги на шалав и шмаль, но на то, чтобы рассчитаться с тобой, денег нет?»). И нет, я не лезла ему в кошелёк, мы были финансово независимы друг от друга. Но меня пугала перспектива того, что подобные проблемы повторятся уже в браке, и тогда пострадает не он один, а уже семья — то есть он, я и, возможно, дети. И тут включались его удивительные двойные стандарты: он часто говорил, что не лох, чтобы позволять как-либо себя использовать, но при этом, когда я ему заявляла: «Эти люди ведут себя по отношению к тебе, как к лоху», — он как-то смиренно принимал данный факт.

Это не единственный случай, когда я ловила его на лицемерии или даже лжи. Однажды я заявила: «Пиздишь!», а он что? А он безразлично ответил: «Да».

После армии он смог пробиться в ряды нашей доблестной полиции. При том что до службы твердил: «Я по красной масти не пойду» (до знакомства с ним я даже выражений таких не слышала и уж тем паче не знала их смысла). Повзрослел и сменил точку зрения или же предал свои «идеалы»? А пёс его знает.

Вот вам забавная (нет) история: после нашего разрыва он обвинил меня в том, что остался без друзей из-за меня. А сам незадолго до этого показывал мне фото со встречи с товарищами и, гыгыкая, рассказывал: «Вот этот — работник угрозыска, этот тоже, а это — пэпээсник, а это я — тоже пэпээсник». А на фото они бухали на детской площадке среди ночи на территории огромного ЖК, где жил один из его друзей-коллег, и тот читал, как в чате соседи на шум жалуются. Моя единственная на тот момент реакция: 🤦🏼‍♀️.

...

Извините, лимит знаков скоро исчерпается, так что здесь я пока что прервусь, но далее будет продолжение, даже если никому не интересно.