Проклятое призвание. 48. Светлячок во тьме
Девочка на танцах танцует капоэйра.
Артур Пирожков
Когда мать сказала «хочешь танцуй, хочешь рисуй», она имела в виду групповые занятия в зале, которые я периодически посещала. Собственно, не столько танцы, сколько фитнес под музыку с элементами бачаты, зумбы и джайва.
Мне нравилось двигаться. Я была чувствительна к искусству в любых его формах. К музыке, к литературе, к театру… В юности писала стихи, какое-то время занималась в театральном. Но живопись победила. Возможность рисовать, запечатлевать на бумаге или холсте возникающие в голове образы, визуально воплощать нечто никогда не бывшее затмила все другие формы самовыражения.
И никогда я не была так счастлива, когда заканчивала большую картину, сложный проект, требующий много внимания. Даже когда открывала свою выставку, когда получала восторженные отзывы, читала рецензии в газетах. Это все уже было внешнее, социальное, последняя волна, накатывающая на берег. Главным же было мое собственное удовлетворение от законченного дела. Если оно, конечно, было закончено хорошо. Я как никто другой чувствовала и понимала, где не вытянула, схалтурила, не сумела воплотить первоначальный замысел…
Собственно, воплотить полностью, идеально никогда не получалось. Всегда в сущности выходило что-то несколько иное, не то, что мелькало в воспаленном воображении. Но иногда этот другой, но все же интересный результат выглядел достойно, а порой нет. Впрочем, чем старше я становилась, чем больше набиралась опыта, тем меньше было осечек и досадных разочарований.
Но как бы ни любила я водить кисточкой по холсту или фломастером по бумаге, порой хотелось какой-то более серьезной физической активности. Занятия танцами помогали прочистить голову и переключиться.
Хотя и в зале я порой ловила себя на том, что продолжаю обдумывать текущие проекты… Или размышляю над чужими… Совершенно забыть о работе получалось редко.
Но все же это было хоть что-то.
Да и гиподинамию никто не отменял. Надо же было как-то поддерживать тушку в тонусе.
Так что с утра я закинула в рюкзак форму и кроссовки и отправилась в зал.
Занятия вела молоденькая девушка с идеальной фигуркой и сиреневыми волосами. От нее просто било энергией во все стороны. Наверное, она с детства занималась гимнастикой или чем-то подобным, движения ее поражали аккуратной отточенностью. Ничего лишнего. При этом, как ни странно, невысокая, худенькая, с маленькой грудью под однотонной оранжевой футболкой, она не казалась особенно сексуальной. Скачущая белочка у зеркала.
Звали ее Ксения.
Контингент на занятиях был весьма разношерстный. Значительную часть составляли полные тетки за сорок, стремящиеся похудеть. Они, как и я, впрочем, ходили нерегулярно и, кажется, без особого успеха в плане достижения исходной цели. В этой категории всегда было много новичков, пристраивающихся где-то в задних рядах, совсем ничего не умеющих и чувствующих себя очень скованно. Другую большую группу составляли мамочки в декрете, их было сразу видно, они были молодые, стеснительные и какие-то ошалевшие. Словно отвыкшие от социума, куда им пришлось вернуться. И наконец самой мощной частью, ядром, являлись девочки из первой-второй линии – бывшие спортсменки и танцовщицы. Они прекрасно танцевали и ничего и никого не боялись, некоторые сами могли бы вести занятия. Стройные, подтянутые, хорошо владеющие техникой, они ходили, чтобы не терять форму – и практически не пропускали.
Я обычно пристраивалась где-то сбоку, в середине, и иногда даже выбирала себе кого-то из «звезд» как ориентир, если тренера было не очень хорошо видно. Как-то по неопытности решила встать в центр, во второй ряд – меня тут же поправили. Простых людей в самых «козырных» местах не было. Там занимались только те, кто делал это годами.
Вот и сейчас, переодевшись в раздевалке, я устроилась сбоку, у окна. Ксюша нажала на кнопку стереосистемы, в колонках зазвучала энергичная музыка…
– Начинаем, девочки! – скомандовала она.
Я принялась повторять движения, которые демонстрировала тренер у зеркал впереди…
Мышцы заработали в привычном ритме. Руки вспомнили о том, что вообще-то умеют не только держать карандаши и фломастеры, а ноги – не только наматывать километры по городу.
И вдруг все стало неважным.
Митька с его нелепым романом. Вик с заплесневевшим вареньем и нелюбовью. Мать и отчим, грызущие друг друга на Преображенке. Отец, который после дня рождения тещи не позвонил мне ни разу… и которому не звонила и я…
Осталась только музыка в зеркальном зале, оранжевая белочка впереди, демонстрирующая отточенность движений и равнодушие ко всему на свете. Осталась я, Нета.
Сама по себе Нета. Одинокая, безумная и бесчувственная.
Крошечная звездочка во Вселенной. Мерцающий светлячок во тьме.
