Тоска обернула содержимое черепушки в пемзу, забитую сором и дохлыми паучками. Сутки напролёт я анархически валялся на полатях. Анархия отупляла. Избыток свободы расковырял мою правую ноздрю в кровь. Потом левую. Независимость лишила баблоного хруста. Прерывистый ручей халтуры иссяк окончательно. Мысли пропали. Родные и близкие безмолвствовали, отгородившись непониманием. Не выдержав сепаратизма, я заходил в городских пространствах, добиваясь оплачиваемого труда.
Ковырянье в носу прилипчиво и прилично. Для меня. Я никому не показываю свои козявки, никому не предлагаю использовать их в своих интересах. В ответку не прошу козявок у ближнего своего и не ковыряю в чужих носах. Никогда не проси козявок и не пользуйся ноздрёй, тебе не принадлежащей. Господь бох дал тебе две ноздри, ими и обходись. Если господь бох отнял у тебя ноздри, значит они не нужны тебе. Возможно, они понадобились ему. Возможно, он проиграл свои ноздри в техасский покер или злоупотребил своим положением. А вообще я в него не верю. И ему не советую.
Ещё алкалось сношений, отчаянных и страстных. Бывают деньки, когда хоца часто и подолгу. Коли бабёнки на примете нетусь, удовлетворяюсь двумя средствами. Я обзываю их средством левых и средством правых. Непруха. Все знакомые бабы при попытке выйти на их орбиту скользкими угрями ускользали в свои вселенные. Дроч приличен, как и ковырянье в носу. Дроч естестенен за неимением живого женского тела, иначе лопнешь и погибнешь. Я бы даже сказанул (и сказану!), дроч самобытен. В такие периоды чаще обычного заглядываешь в сортиры, пещерные и публичные.
Множество людских шкирок подхвачено крюками желаний. Рыбами бьёмся мы на песке, воздух хватаем и жилами рвёмся! Но улыбнётся удача, и мы поебёмся! Каждому по ебле, и пусть никто не уйдёт обиженным. Не проходите мимо! Однако жёсткая действительность вынуждает растрачивать драгоценную сперму вхолостую. Натруженная пушка производит прощальный выстрел миллионами потенциальных детей. Миллионы потенциальных детей совершают лебединый полёт и сломя чайник беспечно уносятся в сральное горло в розовой пене бурных вод стока. Жизнюха безумна и несправедлива по умолчанию. Но тише будь в этой жизни, как говорил один корефанчик. Царство ему небесное. Месяцко назад он бесшумно погиб от перитонита. Редкий чел соблюдает свои же советы. Берегите таких. Они мрут как мухи.
Для начала завернул в шмоточную обдираловку с жаждой устроиться обувным втирателем, короч, торгашиком голимым. У меня симпотное жало. Как выдала одна дамузель, со мной самое то к зубному ходить. Не так страшно. Вела переговоры белобрысая женщина, приготовленная к старости, с плоской харей гладкой кожи в строгих морщинах. Женщина встретила меня таким взглядом, каким могла бы смотреть электрическая розетка.
— С людьми общаетесь непринужденно? — ставит вопрос ребром.
— С ними да. Вот со сторожевыми псинами не всегда. — Ковырнул в носу. — Меня трёп не накаляет. — Ковырнул в другой ноздре. — Люблю умничать. Ну, типа, делиться знаниями. О башмаках знаю всё: есть женские, мужские, есть детские. И все разных размеров.
Сказала, звякнет. Ждал. Не звякнула. Поди, телефон мой посеяла и в бумажном море утопилась.
Далее блуждаю. В мобный магаз сунулся.
— Раньше продавцом-консультантом работали? — вопрошает кадровая каурая.
— Почему решили устроиться именно к нам?
— Ну...эээ... — Тут осмыслил, какая-нить безобидная шутка не повредит. Юмор смазывает общение как масло булки. Улыбаюсь, значица, от уха до уха и произношу фразу, поумнее и поострее, поостроумнее: — Полагаю, к вам привело подсознание. Подсказало, что здесь мне обломится вольное сношение с кем-то вроде вас.
Сказала звякнет. Ждал. Не звякнула. Зачем страждущих обманывать? Я хочу честно зарабатывать на комфорт, а напарываюсь на откровенных кидал. Пошлялся, в анкетах почиркал. Резюме в фаршировальню пошвырял. Везде — жди, звякнем. И не звякают. В ту пору мой мир наполняли брехастые луи и звёзды.
Зато звякнул Финча. Халтурка. Стиральные машины из овчарни на склад таскать. Ну, затаскали стиралки, получили деньжата, по два с тремя ноликами. Жалуюсь. Хочу регулярно вкалывать, по расписанию, а вокруг беспросветный обман: грят одно, совершают другое. Чё за люди? До пустых обещаний опускаются.
А Финча и грит, в наш Гробыв Фиолетовая Улитка примчала. Она со всеми общается, и все после общения с ней озаряются ясным пониманием своих недостатков и как им надо далее бытоваться. Озарение стоит косарь. Меня аж затрясло от такого озарения. Понимаю, рубленций 30, а тут цельный косарь. За косарь я сам кого хошь озарением оделю. Безвозмездно.
Финча на ухи конкретно подсел, мол, как твой лучшейший друган, настоятельно советую сходить к Фиолетовой Улитке. Ты себя и своих возможностей не знаешь, тычешься рандомно по всем углам вслепую, в духовной тьме блуждая, а Улитка научит, как с ходу прорываться, башкой своей тупой стены преград проламывать и к свету, к мечте своей забытой, приближаться, ручилы к ней протянув. Она тебе путь начертит. И тебя в него носярой ткнёт. Раз и навсегда. Моя, грит, Улитку давеча навещала. От её прямиком уборщицей устроилась. Ликовала после, это моё призвание, я, ликовала, с мытьём полов отлично гармонирую. Каждому своё. Я вот, может, гениальный грузчик, и не догадываюсь об этом, но при этом хочу гениально ничё не делать и баблосики за это брать. Не все с собой в мире и согласии живут. Вот и я не умею.
Поддавшись уговору корефанскому, направил стопы к Фиолетовой Улитке. Она в театрике «Бульон» засела. На сценке домишку ей соорудили, заныканная в нём сидит, полотенцем занавешенная. Отдаю косарь, полотенце откидываю. Вхожу. Передо мной натурально Фиолетовая Улитка. На табурете возвышается, белой гобеленовой скатертью накрытом. Крупная, сволочь, с овцу. Раковина тёмно-фиолетовая, с розоватыми кляксами по всему хитину, тело светло-фиолетовое, а глазила оранжевые, на чёрных отростинах. Взгляд выразительный, как у рыбы. На меня пялится. Я на неё. Через минутное молчание вещает: «Мой цвет фиолетовый, как и твой. Если хочешь, беги, нарезая круги». Я ей за такое остро возжелал зрительные нервы пучком выдернуть, но почему-то домишку улиточную покинул. Спокойствия полный. Сам не врубился, как улитка с глазилами осталась.
— Я ей косарь, — говорю Финче, — а она схалтурила, едва на бумагу наговорила, сука фиолетовая.
— Чё сказала-то? — интересуется корефан. — А то и я бы к ней сходил.
— Сказала, её цвет и мой цвет — фиолетовый. Короче, намекнула, что ей откровенно похуй.
— Как и тебе, — заметил Финча. — Кому на себя похуй, у того и пути никакого, тот вечно по кругу скакать обречён.
— Тогда по спиральке поскачешь, верх али вниз.
Я долго возмущался. И тут обман! Я ей косарь, а ей похуй! Я к тем, а они не перезвякивают! Эх!
Текст книги "Миразмы о Стразле" целиком здесь: https://author.today/reader/135259
