– Буон джорно, синьор Валентино. – Я положил на прилавок картонное сердечко.
Словарный запас иссяк. Продавец – лысоватый низенький итальянец – это знал и ответил по-русски:
– Добрый день, синьор. Рад, что воспользовались новым купоном. Чем могу служить?
– Нужен еще один рассказ для конкурса.
Синьор Валентино усмехнулся:
– Надеетесь выиграть?
Я улыбнулся. Мы друг друга поняли. Для вампира, который питается надеждами, выгода небольшая, но в обмен не всемогущество просят, а всего лишь рассказ.
Да, синьор Валентино – вампир. На самом деле вампиры – вовсе не кровососы из страшных сказок.
– У вас есть выражение «энергетический вампир», это ближе, но тоже не то, – объяснял он при знакомстве. – Мы, вампиры, не люди и ничто из того, что человек способен представить. В человеческих языках нет нужного слова. С вашей точки зрения мне подойдет определение «сущность вне времени и пространства, чья пища находится в мире, на который эта сущность умеет воздействовать в определенных пределах». Я исполняю желания, но питаюсь надеждами, что связаны с этими желаниями. Если попросите миллион долларов, надеясь жить после этого долго и счастливо, вы получите свой миллион, но проживете несчастливо и недолго.
Вспомнился анекдот, как за душу, которую надо отдать после смерти, мужик потребовал у дьявола вечную жизнь. Я рискнул:
– А если попрошу бессмертие? Это возможно?
– Почему нет? Но вы учли, с какой надеждой связано это желание? Подумали, где и кем в этом случае проведете вечность, когда я заберу оплату?
Воображение нарисовало вечного узника, замурованного, как мумия в пирамиде, затем олигарха, чьи деньги веками множатся в банке, а он сам лежит в гробу закопанным на километр, и любимца женщин, у которого при касании прекрасного пола случается понос или импотенция. Как обойти нежелательное? Потребовать вечность в раю? Но я не представляю рая, здесь меня подставить еще проще. А вопрос «кем» просто размазал по стенке. Кем меня могут сделать? Вечно шпыняемым бесом, что обязан являться по чужому желанию? Камнем? Элементарной частицей?
Если попрошу, чтоб меня сделали Богом – не сойду ли с ума от одиночества и безысходности? Утешат ли меня послушные людишки, которых создам, и не разозлят ли непослушные?
А если забыть о себе и сделать что-то для человечества? Чтоб все были счастливы. Чтоб не было войн. Чтоб люди не болели. Чтоб не было бедных. Чтоб разделенные встретились, а поссорившиеся помирились.
Надежда при этом будет самой благой, а она, надо помнить, не оправдается в любом случае. Это плата за исполнение желания. Подвох заключен в самом условии. Что бы я ни пожелал, эффект получится обратный.
Синьор Валентино почувствовал мое смятение.
– Вы же писатель, как о себе думаете, – сказал он. – Разделите понятия желания, надежды и цели. Представьте ситуацию, в которой исполнение желания при крушении надежд приведет к цели. При правильной формулировке все остаются довольны.
Я моргнул несколько раз, почесал щеку и все равно спросил:
– Это как?
– Очень многие, как, например, местные подростки, которых ныне приписывают к семействам Монтекки и Капулетти, так и не поняли, а некий Хью Хеффнер, пожелавший, чтоб его постоянно окружали самые красивые девушки мира, имел целью долгую жизнь, но надеялся, что его будут любить не за деньги. Желание сбылось, и цель достигнута – хотя надежда не оправдалась. Но цель-то, повторяю, достигнута! Думайте, синьор. И думайте в первую очередь о себе. Чем больше желание решать за всех, тем больше шансов повторить судьбу зелотов, якобинцев, большевиков… Вам трудно поверить, но даже национал-социалисты хотели счастья для всех. Когда кто-то насаждает счастье, как сам его понимает, ничего дельного не выходит. О благе человечества мечтали не только бесправные, но и власти предержащие, среди клиентов отметились римский диктатор, французский император, русский царь, советский генсек, американский президент… Их желания были благородны, надежды наивны, но честолюбивых личных целей они все достигли. Главное – не врать самому себе. Четко разделите желание, надежду и цель, и все получится. Что же вы хотите лично для себя?
Я нервно постучал пальцами по прилавку. Пятый десяток на носу, внешностью и возможностями в лучшую сторону не отличаюсь, потому главная цель – обрести истинную любовь, взаимную и нерушимую – кажется все более призрачной. Но терять надежду не имею права. Отставим пока в сторону.
Менее приоритетная цель – стать хорошим писателем.
– Вот вы, синьор, пишете роман. – Как типичный итальянец, синьор Валентино помогал себе в разговоре руками, которые изобразили нечто огромное и чудесное. – Хотите, чтоб он оказался лучше остальной литературы, вместе взятой, и надеетесь, что это сделает богатым и знаменитым…
Он прав, я намерен стать узнаваемым писателем, для этого нужны качественные серьезные произведения – такие, чтоб заставляли задуматься, подталкивали к добру и после прочтения не оставляли изжоги. Надежда при этой цели – прославиться так, чтобы на улицах узнавали, деньги рекой текли, и, пока не встретил истинную любовь, женщины штабелями в постель укладывались. Что я потеряю, если попрошу готовое произведение, которое поведет к большой цели, но не оправдает глупых надежд? Итогом станет успех у читателя при отсутствии шумихи вокруг меня лично – произведение скажет само за себя. А другой моей цели – найти Любовь – известность лишь помешает, счастье сторонится толпы.
Вроде бы все отлично. Но роман – плохой или хороший – мой. Не дам.
В сети проходил конкурс Новогоднего рассказа, а идей, чтобы участвовать, у меня не было. Допустим, отправлю я доставшийся по оказии хороший рассказ… по условиям договора с вампиром тайно лелеемые надежды на победу рухнут… но умный читатель посмотрит на текст, а не на результаты голосования. Он поймет «ху из ху», и моя цель приблизится. А если среди читателей найдется та единственная…
Брысь из головы лишняя надежда. Итак: желание – рассказ, надежда – выиграть конкурс, а цель – заявить о себе как об авторе, который что-то может. Я кивнул:
– Устраивает. Можно вопрос не по теме? Почему вы не впустили пару, которая отдала мне купон?
Синьора Валентино передернуло, будто он проглотил муху:
– От парня пахло чесноком. Единственное, что в вашем мире правдиво о вампирах – мы действительно не переносим чеснок, даже запах. Это нас не убьет, поскольку нас ничто не убьет, но работать в таких условиях невозможно. И я постарался, чтобы купон достался вам – более серьезному и благоразумному.
Рукопожатие скрепило заключенную сделку.
Кстати, об этой паре с купоном, и как мы с синьором Валентино познакомились.
Когда мужчина в расцвете сил живет один, он либо пьет, либо гуляет, либо, если работа нравится, работает. Мне моя нравилась: никакой привязки к месту, живи, где хочешь, только статьи вовремя отсылай. Подработка копирайтером и разовыми консультациями также кое-что приносила, а свобода позволяла сосредоточиться на романе, который, я не сомневался, однажды потрясет мир. Заработка хватало, чтобы колесить по странам и континентам и заниматься главным – писать, писать, писать…
Минусы такого существования – небезопасность, одиночество и жизнь на грани нищеты, если оказался в странах «золотого миллиарда». Сюда меня и занесло. Второй месяц я снимал угол в деревеньке вблизи Вероны, выбираться откуда было затруднительно. Селяне не знали русского и нарочно не понимали английский («Бе, ун каццо американо!»). Мы общались жестами. Большие патриоты и хорошие люди, местные жители, узнав, что я никаким боком не каццо американо (один из жестов показал, что без запикивания это не переводится), подвозили меня в город бесплатно, всегда чем-то угощали. И вот однажды…
Рядом с заброшенной сувенирной лавкой ругалась парочка. Сначала они ломились в закрытую дверь, что-то кричали, затем едва не побили друг друга. Итальянка напоминала кинодиву, кавалер – брутального мачо из мелодрам. Когда ярость сменилась безнадежностью, они скорбно обнялись и побрели вдоль улицы. Я как раз проходил мимо. Мачо, от которого легонько пахнуло чесноком, протянул мне картонное сердечко.
– Квелло негоцио, – его подбородок качнулся в сторону запертой лавки, – прови, буона фортуна.
Он подтолкнул меня к двери. Та внезапно открылась.
– Буон джорно, ми кьямо Санто Валентино, – Улыбчивый низенький продавец потянулся к сердечку в моих руках. – Дамми иль купоне.
Дверь мгновенно захлопнулась за мной, отрезав завопившую от радости и снова взвывшую оставленную снаружи парочку.
– Простите, не понимаю.
– Меня зовут Санто Валентино. – Итальянец оказался полиглотом. – Можно просто синьор Валентино. Я вампир.
Сначала мне не верилось в реальность происходящего, я пытался сбежать от психа, но слово за слово – и вышеприведенный разговор привел к исполнению желания.
Надежда на победу в конкурсе, естественно, не оправдались, но цель приблизилась. Рассказ понравился многим. И вот я пришел вторично.
– О чем должен быть новый рассказ? – спросил синьор Валентино.
– Конкурс ко дню Святого Валентина, условие – про любовь, подусловие – попытка склеить что-либо, хотя бы разбитое сердце.
– Позвольте уточнить: любовь к чему? В наличии имеются прекрасные варианты: к приключениям, к спиртному, к азартным играм, к деньгам... – Синьор Валентино оборвал сам себя. – Что-то не то говорю. Любовь. Ну конечно же. – Он хлопнул себя по лбу. – Я понял направление, сейчас подберу что-нибудь.
Он то ли хлопнул в ладоши, то ли потер их в задумчивости перед трудной задачей, но сделать ничего не успел – в лавку влетела запыхавшаяся молодая дама.
Я обомлел. Сколько лет посетительнице, во что одета, какого цвета волосы и прочее – все растворилось во взгляде невероятных глаз – искренних, глубоких, безмерно голубых. Больше я не видел ничего. Меня смыло, закрутило и теперь утягивало куда-то – то ли в рай, то ли в ад, то ли в новую жизнь. Передо мной стояла Она – та самая, из грез и снов, которую ждал всю жизнь, изредка соскальзывая с главного направления в тупички, но всегда возвращаясь.
На прилавок упало такое же сердечко, как пришедшее мне по почте.
– Рад, что воспользовались новым купоном. – Синьор Валентино разгладил картонку и спрятал под прилавок. – Честно говоря, не думал, что увижу вас снова, но все же отправил. Хотите склеить сердце или отношения?
– Не знаю. – Взор, в котором я тонул, погас и опустился. – Я приехала к Бруно, потому что казалось, будто итальянцы – другие. Дома, когда слушала Челентано, кожа покрывалась мурашками, я закрывала глаза и представляла… неважно, что я представляла. Теперь я выучила язык и узнала правду. «Только я. Только ты. И футбол по телевизору» – представляете, это из пробиравшей до дрожи романтичнейшей песни «Соли», что значит «Одни». Когда загадывала желание, я хотела другой жизни, но не думала, что будет так. Не снимать обувь ни дома, ни в гостях, пить вино вместо компота и чая, борщ есть с пармезаном, а затычку в раковине считать главным кухонным атрибутом… не удивляться откровенному разглядыванию, целоваться со всеми приходящими-уходящими до потери пульса, спать исключительно в кромешной тьме, не мыслить ванной без окна, забыть о сливочном масле и пододеяльниках, наворачивая ягненка, кролика или, прости господи, кастрато, считать себя вегетарианцем… разгибать пальцы при счете, сначала завтракать, а затем умываться, воду пить не из крана, а исключительно из бутылки, кипятить ее в микроволновке, считать, что чистые волосы – это уже прическа, после еды не говорить «спасибо», прилюдно сморкаться, а цветы получать только на собственные похороны… Список бесконечен. Не об этом я мечтала, когда бросала работу, друзей и переезжала в чужую страну. Я думала, здесь, в новых условиях, чувства расцветут, а они завяли и умерли. Склейте сердца, чтобы я и мой избранник понимали друг друга с одного взгляда, или просто склейте разбитое сердце. В общем, склейте мою жизнь, если возможно.
Синьор Валентино поднял указательный палец:
– Давайте вспомним условия прежней сделки. Вашей целью было найти свою половинку, при этом вы желали, чтобы все стало по-другому и надеялись, что «по-другому» – лучше, чем было. Желание исполнено в точности, оговоренная плата получена, и просто не представляете, насколько близко вы подошли к главной цели.
Только сейчас дошло, что понимаю разговор, а это значит, что он ведется по-русски. Автоматически вылетело:
– Здравствуйте.
Мое присутствие заметили. Глаза, что ввергли в ступор, оглядели мои ничем не выделявшиеся рост, одежду, внешность… и застыли, встретившись взглядом.
Мы поняли, что нашли друг друга – две половинки единого целого. В лавке вспыхнула и перегорела лампочка.
– Но-но, потише, господа, не надо столько эмоций. – Синьор Валентино восстановил освещение хлопком в ладоши. – Мне кажется, оба ваших новых желания исполнены. Вы, синьор, получили рассказ – именно такой, как хотели, а вы, синьорина, – понимание. И оба пришли к главной цели жизни. А цену вы знаете.
Он еще раз хлопнул в ладоши, и лавку заволокло туманом.
Мы пришли в себя только на улице. Вокруг равнодушно сновали люди, глазели туристы, тянули за покупками горластые смуглокожие зазывалы. Ничего не изменилось. А для нас изменилось все. Я понял, что с этой минуты плевать мне на конкурсы, на рассказы и даже на роман. Жизнь потеряла смысл без нее – стоящей передо мной, которую только что обрел. Хочу быть с ней отныне и навсегда. После разочарований, ошибок и боли потерь во мне проснулась надежда на счастье…
Будто кувалда в висок прилетела. Надежда на счастье? Н а д е ж д а?! Я бросился обратно:
– Синьор Валентино!
Удары в дверь ни к чему не привели.
Рядом стояла та, о которой мечтал, по ее щекам текли слезы. Она тоже поняла. Мы получили желаемое, достигли цели, но как долго продлится миг, прежде чем песочный замок развалится?
Мои руки бессильно опустились. Магазинчик Санто Валентино выглядел так, словно не открывался лет пятьдесят: пыль, грязь, исписанные из баллончиков витрины, а внутри – тьма. Таким же заброшенным он выглядел перед парой, не пущенной из-за запаха.
Как-как?! У меня кожа пошла пупырышками. «Это нас не убьет, – вспомнилось сказанное вампиром, – но работать в таких условиях невозможно». Я едва не задохнулся:
– Ты же говоришь по-итальянски?
– Это не поможет, – глухо вымолвила моя половинка. – Он не откроет. Все кончено.
– Откроет или не откроет – неважно. – Я лихорадочно соображал. – У меня три вопроса: как по-местному «чеснок», где ближайшая овощная лавка, и как в Италии накажут человека, что проник в чужое помещение и натер его чесноком так, чтоб запах стоял десятилетиями?
