Папа
Утро этого дня нельзя назвать ни плохим, ни хорошим. Душ, кофе на бегу, уложить светлые волосы, пару раз послать фен к чёрту, выбегая к ожидающему такси запнуться об кошку и её тоже послать. На работе с утра весело - общепит, какого-то чёрта с самого утра сыпятся заказы, параллельно общаюсь с начальницей, координирую кухню, даю люлей опаздывающим курьерам, в беспроводном наушнике в правом ухе что-то из КиШа, в левое ухо клиентка перечисляет, чем их офис намерен сегодня отобедать и спрашивает про разницу между роллами темпура и гриль. Рутина. С самого прибытия на рабочее место на ватсапе с начальницей - та предупреждает, что сегодня старый новый год и скидки по бизнес-ланчу, а также по промокодам не действуют, мол, праздник.
Усмехаюсь себе под нос. Ага, праздник. Лет сто уже не видела, чтобы кто-то отмечал, мама только как-то в мои лет семь-восемь предпринимала попытку. А после уже и не вспомню, когда самостоятельно вспоминала про странный "праздник" старый новый год. Нет, был один год точно. Его-то уж я запомнила на всю жизнь.
Новый восемнадцатый год. Мне шестнадцать, в апреле стукнет семнадцать, а в мае отгремит последний в моей жизни звонок. Как сейчас помню, на учёбу выходили одиннадцатого января, в четверг. С утра вставать было кошмарно сложно после расслабления на каникулах, настолько, что вечером я ложусь спать в неведомые для подростка девять вечера. Закономерно, просыпаюсь около пяти утра, в комнате темно, спасибо жалюзи и светоотражающей плёнке, без которых летом кошмарно жарко - солнечная сторона, а на зиму лень её убирать. Кофе, тогда ещё едва ли пол-ложки на чашку, но уже без сахара и молока, соцсети и бахвалящиеся бессонной ночью одноклассники, в проводных наушниках какой-то модный тогда исполнитель. Мама встаёт в шесть и у меня есть час наедине с собой. На душе смутно тревожно - надо бы к папе в больницу съездить, привезти чего там положено, но так привычно не хочется ехать в этот жёлтый дом, что я решаю отложить этот вопрос. Я знаю, что к нему не пустят, и я этому рада, ведь можно отложить встречу лицом к лицу - поругались в ноябре ещё, из-за такой мелочи, что даже думать не хочется.
К половине восьмого утра докрашиваю второй глаз тушью и решаю, что поеду завтра. Завтра - хорошее слово, в нём, в этом загадочном завтра, сокрыты все мои попытки бросить курить, там же обещания начать нормально учиться, ведь голова-то есть на плечах, не дура вроде, там же миллионы и миллионы обещания других людей. В "завтра" всё хорошо и все мы лучше, чем были вчера, одна только беда - это завтра всё никак не наступит, как утром глаза не открываешь, всё это трёклятое сегодня.
- Девушка, вы в курсе, что он умер? - отвратительно равнодушным тоном спрашивает меня женщина на другом конце телефона.
- Кто? - я тогда глупо хлопнула густо накрашенными ресницами, хотя в ответе отнюдь не нуждалась - итак догадалась. Люди вообще часто так делают - задают глупые вопросы, на которые сами прекрасно знают ответ, чтобы дать себе короткую паузу на обдумывание собственной реплики. Поэтому когда следом звучит ФИО моего близкого человека, я не удивляюсь.
Мама как-то сказала мне, что никогда не забудет мой крик. Забавно. Я даже не помню, что кричала. В моей памяти запечатлелось, что я поднялась, вышла в общую комнату, сообщила маме эту новость и разрыдалась ей в плечо.
Позже я узнала, что позвонили именно мне, потому что соседка, которая сдавала его псих бригаде, знала только мой номер телефона. В морге был кот. Наверное, животные и впрямь что-то чувствуют, потому что санитарка предупреждает, что кот совершенно дикий, но ко мне он ластится и лезет на руки. Утешает.
Я всё помню, пап. Я помню, как ты бесился со мной в детстве. Помню, как ты сделал мне из водопроводной трубы нунчаки, а бабушка закатывала глаза, мол, она же девочка. Помню, как ты учил меня драться и говорил, что девочке полезно уметь защищаться. Помню, как ты говорил со мной, единственный из взрослых говорил со мной о том, что было важно для меня, а не для тебя. Помню, как ты подкидывал мне денег в юношестве, даже когда прекрасно знал, что потрачу на сигареты. Помню, как ты единственный сказал мне, что красные волосы - это мой выбор и я вольна делать, что хочу. Помню, как ты познакомил меня с КиШом и как мы с тобой заслушивались "Танцем злобного гения".
Мама говорит, что кумиром ты у меня был, потому что быть воскресным папой очень удобно. Наверное, она права.
А ещё я помню, что ты воровал у мамы деньги. Точнее, не помню, но знаю. Знаю, что ты сидел на героине. К сожалению, даже помню. Не слез после Чечни - говорил ты, но я в это не верю. Помню, как ты обещал и не делал, а мне не хватало пороху потом тебе это припомнить. Помню, как ты занимал у меня денег на якобы лечение зуба, но сейчас понимаю, что на наркоту. Помню, как ты закладывал свой ноутбук. Помню, как пропал на полгода. Помню, как мне было стыдно перед подругой и как я уверяла её, что ты выпивший, а не обдолбанный. Помню как запихивала тебя в первый раз в психушку.
Мне скоро двадцать два, пап. Я давно не курю сигареты, пью ужасно крепкий кофе, забила руки и шею татуировками, крашу волосы в "жемчужный блонд", бросила универ и продолжаю убеждать себя, что не скучаю по тебе. Скучаю, вообще-то.
Я научилась не плакать по тебе, но под "Смиряюсь" Арбениной на глаза всё равно наворачиваются слёзы, не могу это контролировать. Я научилась не морщиться, когда поминаю тебя водкой. Сегодня, в старый новый год, спустя пять лет после похорон, я не стану слушать эту песню, помяну тебя после работы, но не стану больше плакать и морщиться.
Ты был в моей жизни слишком противоречивой фигурой. Лучшее, что я могу сделать спустя пять лет - это отпустить. Я люблю тебя, пап, но как пел Саша Васильев, "не посвящу тебе больше ни строчки". Я отпускаю тебя, пап.
В этот странный для меня праздник всем хочу пожелать только одного: не проживите свою жизнь так, чтобы вас некому было хоронить, а единственный ребёнок не сумел простить даже спустя годы.
