Вторая Мировая

«От нечестивого органиста — гимн ненависти»

Самое громкое информационное событие 1938 года произошло 29 сентября, когда четыре государственных деятеля встретились в мюнхенском доме Фюрера, чтобы перекроить карту Европы. Тремя государственными деятелями, посетившими эту историческую конференцию, были премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и диктатор Италии Бенито Муссолини. Но, несмотря ни на что, доминирующей фигурой в Мюнхене был немецкий хозяин, Адольф Гитлер.

Фюрер немецкого народа, главнокомандующий немецкой армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, канцлер Третьего рейха, герр Гитлер в тот день в Мюнхене собрал плоды смелой, вызывающей, безжалостной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он разорвал Версальский мирный договор в клочья. Он перевооружил Германию до зубов - или настолько, насколько это было возможно. Он украл Австрию на глазах у охваченного ужасом и, по-видимому, бессильного мира.

Все эти события были шокирующими для стран, которые всего 20 лет назад победили Германию на поле боя, но ничто так не напугало мир, как безжалостные, методичные, управляемыми нацистами события, которые в конце лета и начале осени угрожали развязать мировую войну из-за Чехословакии. Когда он без кровопролития превратил Чехословакию в марионеточное государство Германии, вынудил к радикальному пересмотру оборонительных союзов Европы и получил свободу действий в Восточной Европе, получив обещание “развязать руки” от могущественной Великобритании (а затем и Франции), Адольф Гитлер, без сомнения, стал человеком 1938 года года.

Большинство других мировых деятелей 1938 года утратили свою значимость по мере того, как год подходил к концу. Казалось, что “почётный мир” премьер-министра Чемберлена, как никогда ранее, не принес ни того, ни другого. Все большее число британцев высмеивало его политику умиротворения диктаторов, считая, что ничто, кроме унизительной капитуляции, не может удовлетворить амбиции диктаторов.

Среди многих французов возникло ощущение, что премьер-министр Даладье несколькими росчерками пера в Мюнхене превратил Францию во второразрядную державу. Подражая Муссолини в своих жестах и копируя кричащий комплекс триумфатора Гитлера, некогда либеральный Даладье в конце года был вынужден прибегать к парламентским уловкам, чтобы сохранить свой пост.

В 1938 году диктатор Муссолини был всего лишь младшим партнером в фирме "Гитлер и Муссолини Инкорпорейтед". Его шумная агитация за то, чтобы отторгнуть Корсику и Тунис от Франции, была расценена как слабый блеф, непосредственными целями которого были не более чем снижение платы за проезд итальянских судов по Суэцкому каналу и контроль над железной дорогой Джибути - Аддис-Абеба.

Ушел с международной арены Эдуард Бенеш, в течение 20 лет считавшийся “Самым умным маленьким государственным деятелем Европы”. Последний президент свободной Чехословакии, теперь он был больным изгнанником страны, которую помог основать.

Благочестивый китайский генералиссимус Чан Кайши, "Человек года" 1937 года, был вынужден отступить в “Новый” Западный Китай, где он столкнулся с возможностью стать всего лишь респектабельным номинальным главой всеохватывающего коммунистического движения.

Если бы Франсиско Франко выиграл гражданскую войну в Испании после своего великого весеннего похода, он вполне мог бы стать лучшим материалом для "Человека года". Но победа все еще ускользала от генералиссимуса, а усталость от войны и недовольство правых сделали его будущее сомнительным.

На американской арене 1938 год не был годом одного человека. Конечно, это был не год Франклина Рузвельта: его чистка потерпела поражение, а его партия потеряла значительную часть своего влияния в Конгрессе. Госсекретарь Халл запомнит добрососедский 1938 год как год, когда он увенчал свои усилия по заключению торгового договора британским соглашением, но история не будет связывать мистера Халла конкретно с 1938 годом. В конце года в Лиме его план континентальной солидарности двух Америк потерпел крах.

Но фигура Адольфа Гитлера шествовала по съежившейся Европе со всей развязностью завоевателя. Не тот простой факт, что фюрер подчинил своей абсолютной власти еще 10 500 000 человек (7 000 000 австрийцев, 3 500 000 судетцев), сделал его Человеком 1938 года. Япония в то же время пополнила свою империю десятками миллионов китайцев. Более значительным был тот факт, что в 1938 году Гитлер стал самой большой угрозой, с которой сталкивается сегодня демократический, свободолюбивый мир.

Его тень простиралась далеко за пределы Германии. Небольшие соседние государства (Дания, Норвегия, Чехословакия, Литва, Балканы, Люксембург, Нидерланды) боялись обидеть его. Во Франции нацистское давление было отчасти причиной некоторых антидемократических указов, принятых после Мюнхена. Фашизм открыто вторгся в Испанию, спровоцировал восстание в Бразилии, тайно помогал революционным движениям в Румынии, Венгрии, Польше, Литве. В Финляндии министру иностранных дел пришлось уйти в отставку под давлением нацистов. После Мюнхена во всей Восточной Европе наметилась тенденция к уменьшению свободы и усилению диктатуры. Только в США демократия к концу года почувствовала себя достаточно сильной, чтобы одержать верх над Гитлером.

ФашИнтерн, во главе которого стоял Гитлер, а за ним - Муссолини, Франко и японская военная клика, возник в 1938 году как международное революционное движение. Сколько бы он ни разглагольствовал о махинациях международного коммунизма и международного еврейства, сколько бы ни твердил, что он всего лишь пангерманец, пытающийся объединить всех немцев в единую нацию, фюрер Гитлер сам стал №1 в интернациональной революции - настолько, что если сейчас и произойдет часто предсказываемая борьба между фашизмом и коммунизмом, то только из-за двух диктаторов-революционеров. Гитлер и Сталин слишком велики, чтобы позволить друг другу жить в одном мире.

Но фюрер Гитлер не считает себя революционером; он стал им только в силу обстоятельств. Фашизм обнаружил, что свобода прессы, слова, собраний представляет потенциальную угрозу его собственной безопасности. В фашистской фразеологии демократия часто ассоциируется с коммунизмом. Фашистская борьба против свободы часто ведется под ложным лозунгом “Долой коммунизм!” Прошлым летом одна из главных претензий Германии к демократической Чехословакии заключалась в том, что она была “форпостом коммунизма”.

Поколение назад западная цивилизация, по-видимому, переросла основные пороки варварства, за исключением войн между нациями. Коммунистическая революция в России способствовала распространению классовой войны. Гитлер довершил ее другой, межрасовой войной. Фашизм и коммунизм возродили религиозную войну. Эти многочисленные формы варварства привели в 1938 году к проблеме, из-за которой люди, возможно, скоро снова будут проливать кровь: проблема цивилизованной свободы против варварского авторитаризма.

Более мелкие люди года казались ничтожными по сравнению с фюрером. Бесспорным жуликом года стал покойный Фрэнк Дональд Костер ("Мошенник года"), а Ричард Уитни, который сейчас находится в тюрьме Синг-Синг, занял второе место.

Спортсменом года стал теннисист Дональд Бадж, чемпион США, Англии, Франции, Австралии.

Авиатором года стал 33-летний Говард Робард Хьюз, неуверенный в себе миллионер, который трезво, точно и безошибочно пролетел 14 716 миль вокруг вершины мира за три дня, 19 часов и восемь минут.

Человеком года на радио был признан молодой Орсон Уэллс, который в своей знаменитой передаче "Война миров" напугал людей меньше, чем Гитлер, но больше, чем когда-либо пугало радио, продемонстрировав, что радио может быть огромной силой в разжигании массовых эмоций.

Драматургом года стал Торнтон Уайлдер, ранее известный литератор, чья первая пьеса на Бродвее "Наш город" была не только остроумной и трогательной, но и имела большой успех.

Габриэль Паскаль, продюсер "Пигмалиона", первой полнометражной картины, снятой по мотивам многословных драм Джорджа Бернарда Шоу, был удостоен звания "Кинематографист года" за то, что обнаружил богатый драматический материал, когда другие знаменитые продюсеры потеряли всякую надежду когда-либо его использовать.

"Людьми года", выдающимися в области всесторонней науки, были признаны три исследователя-медика, которые обнаружили, что никотиновая кислота является лекарством от пеллагры у человека: доктора Дж. Том Дуглас Спайс из больницы общего профиля Цинциннати, Марион Артур Бланкенхорн из Университета Цинциннати, Кларк Нил Купер из Ватерлоо, штат Айова.

В религиозном отношении две выдающиеся фигуры 1938 года резко отличались друг от друга, за исключением своей оппозиции Адольфу Гитлеру. Один из них, 81-летний папа Пий XI, с “горькой грустью” рассказал об антисемитских законах Италии, преследовании итальянских католических инициативных групп, приеме, который Муссолини оказал Гитлеру в мае прошлого года, и с грустью заявил: “Мы пожертвовали своей прежней жизнью ради мира и процветания народов”. Проведя большую часть года в концентрационном лагере, протестантский пастор Мартин Нимоллер мужественно свидетельствовал о своей вере. Примечательно, что лишь немногие из этих людей года могли бы свободно реализовать свои достижения в нацистской Германии. Гении свободной воли были настолько подавлены гнетом диктатуры, что выпуск поэзии, прозы, музыки, философии и искусства в Германии был действительно скудным.

Человек, который несет наибольшую ответственность за эту мировую трагедию, - угрюмый, задумчивый, невзрачный 49-летний аскет австрийского происхождения с усами Чарли Чаплина. Адольф Гитлер, сын мелкого австрийского таможенного чиновника, был воспитан любящей матерью как избалованный ребенок. Постоянно проваливая даже самые элементарные занятия, он вырос полуобразованным молодым человеком, не подготовленным ни к какому ремеслу или профессии и, казалось бы, обречен на провал. Блестящую, очаровательную, космополитичную Вену он научился ненавидеть за то, что называл ее "семитской"; ему больше нравился однородный Мюнхен, его настоящий дом после 1912 года. Для этого человека без профессии и с ограниченными интересами Великая война была долгожданным событием, которое дало ему какую-то цель в жизни. Ефрейтор Гитлер участвовал в 48 боях, был награжден немецким железным крестом первого класса, один раз был ранен и один раз отравлен газом, находился в госпитале, когда было объявлено перемирие 11 ноября 1918 года.

Его политическая карьера началась в 1919 году, когда он стал партийцем № 7 малочисленной немецкой рабочей партии. Обнаружив свои ораторские способности, Гитлер вскоре стал лидером партии, изменил ее название на Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и написал антисемитскую, антидемократическую и авторитарную программу. Первый массовый митинг партии состоялся в Мюнхене в феврале 1920 года. Месяцем позже вождь намеревался принять участие в попытке монархистов захватить власть, но для этого неудавшегося путча фюрер Гитлер прибыл слишком поздно. Еще менее успешная попытка национал-социалистов - знаменитый Мюнхенский пивной путч 1923 года - привела к гибели части "мучеников", а герра Гитлера посадили в тюрьму. Заключение в Ландсбергской крепости дало ему время написать первый том “Майн кампф”, который теперь стоит "обязательно" на каждой немецкой книжной полке.

Объявленная вне закона во многих округах Германии, Национал-социалистическая партия, тем не менее, неуклонно увеличивала число своих членов. Проверенные временем методы Таммани-Холла по оказанию множества мелких услуг сочетались с шумным терроризмом и кричащей патриотической пропагандой. Усердно культивировался образ мистического, воздержанного, харизматичного фюрера.

Только в 1929 году национал-социализм впервые получил абсолютное большинство на городских выборах (в Кобурге) и впервые продемонстрировал свои значительные результаты на выборах в провинции (в Тюрингии). Но с 1928 года партия почти постоянно набирала силу на выборах. На выборах в рейхстаг в 1928 году она набрала 809 000 голосов. Два года спустя за национал-социалистских депутатов проголосовали 6 401 016 немцев, в то время как в 1932 году число проголосовавших составило 13 732 779. Несмотря на то, что ему все еще не хватало большинства голосов, голосование, тем не менее, стало впечатляющим доказательством силы этого человека и его движения.

Ситуация, породившая это демагогическое, невежественное, отчаянное движение, была присуща зарождению Германской республики и стремлению значительной части политически незрелого немецкого народа к сильному, властному руководству. Демократия в Германии была зачата в условиях военного поражения. Именно Республика поставила свою подпись (неохотно) под унизительным Версальским договором, и это позорное клеймо никогда не изгладилось из памяти немцев.

Ни для кого не секрет, что немецкий народ любит униформу, парады, воинские формирования и легко подчиняется властям. Фридрих Великий - герой самого фюрера Гитлера. Это восхищение, несомненно, проистекает из военной доблести Фридриха и его автократического правления, а не из любви к французской культуре и ненависти к прусскому хамству. Но, в отличие от утонченного Фридриха, фюрер Гитлер, начитанность которого всегда была очень ограничена, приглашает в гости немногих великих умов, и фюрер Гитлер не согласился бы с утверждением Фридриха о том, что он “устал править рабами”.

В плохих условиях, не смотря на хорошую погоду, Германская республика рухнула под тяжестью депрессии 1929-1934 годов, во время которой безработица в Германии возросла до 7 000 000 человек, несмотря на общенациональный поток банкротств и неудач. Призванный к власти в качестве канцлера Третьего рейха 30 января 1933 года престарелым президентом-маразматиком Паулем фон Гинденбургом, канцлер Гитлер начал выворачивать рейх наизнанку. Проблема безработицы была решена с помощью:

• 1) широкомасштабной программы общественных работ;

• 2) интенсивной программы перевооружения, включая создание огромной постоянной армии;

• 3) принудительного труда на государственной службе (немецкий трудовой корпус).;

• 4) заключение политических врагов и работников-евреев, коммунистов и социалистов в концентрационные лагеря.

То, что Адольф Гитлер и компания сделали с Германией менее чем за шесть лет, вызвало бурные и восторженные аплодисменты большинства немцев. Он избавил нацию от послевоенного пораженчества. Под знаменем свастики Германия была объединена. Это была не обычная диктатура, а скорее диктатура огромной энергии и великолепного планирования. “Социалистическая” часть национал-социализма могла вызывать насмешки у ярых марксистов, но нацистское движение, тем не менее, имело массовую основу. Построенные 1500 миль великолепных автомагистралей, программы по продаже дешевых автомобилей и простых пособий для рабочих, грандиозные планы по восстановлению немецких городов вызывали у немцев чувство гордости. Немцы могли есть много продуктов-заменителей или носить эрзац-одежду, но они ели. То, что Адольф Гитлер и компания сделали с немецким народом за это время, повергло цивилизованных мужчин и женщин в ужас. Гражданские права и свободы исчезли. Противодействие нацистскому режиму стало равносильно самоубийству или еще худшему. Свобода слова и собраний - это анахронизмы. Репутация некогда прославленных немецких учебных центров исчезла бесследно. Образование было сведено к национал-социалистическому катехизису.

Темп ускорился. 700 000 евреев Германии подверглись физическим пыткам, у них отняли дома и имущество, лишили возможности зарабатывать на жизнь, прогнали с улиц. Теперь их удерживают ради “выкупа” - гангстерский трюк, который использовался веками. Но пострадали не только евреи. Из Германии прибывает постоянный, постоянно увеличивающийся поток беженцев, евреев и неевреев, либералов и консерваторов, католиков и протестантов, которые больше не могли терпеть нацизм. На обложке журнала TIME органист Адольф Гитлер исполняет свой гимн ненависти в оскверненном соборе, в то время как жертвы висят на колесе Св. Екатерины под взглядами нацистских иерархов были нарисованы бароном Рудольфом Чарльзом фон Риппером, католиком, который считал Германию невыносимой страной. Тем временем Германия превратилась в нацию униформистов, шагающих гусиным шагом под дудку Гитлера, где десятилетних мальчиков учат бросать ручные гранаты, где к женщинам относятся как к машинам для размножения. Однако самую жестокую шутку Гитлер и компания сыграли с теми немецкими капиталистами и мелкими бизнесменами, которые когда-то поддерживали национал-социализм как средство спасения буржуазной экономической структуры Германии от радикализма. Нацистское кредо о том, что человек принадлежит государству, распространяется и на бизнес. Некоторые предприятия были полностью конфискованы, с других был взят налог на капитал. Прибыль строго контролировалась. Некоторое представление об усилении государственного контроля и вмешательства в бизнес можно получить из того факта, что в прошлом году 80% всех строительных и 50% всех промышленных заказов в Германии были получены от правительства. Испытывая острую нехватку продовольствия и финансовых средств, нацистский режим захватил крупные поместья и во многих случаях коллективизировал сельское хозяйство - процедура, в корне схожая с русским коммунизмом.

Когда Германия захватила Австрию, она взяла на себя заботу о 7 000 000 бедных родственников и их пропитании. Когда поглотили 3 500 000 судетцев, нужно было кормить гораздо больше ртов. К концу 1938 года появилось много признаков того, что нацистская экономика валютного контроля, бартерной торговли, пониженного уровня жизни, “самодостаточности” давала трещину. Не было недостатка и в признаках того, что многим немцам не нравились жестокости их правительства, но они боялись протестовать против них. Испытывая трудности с обеспечением населения хлебом, фюрер Гитлер был вынужден устроить для немецкого народа еще один развлекательный цирк. Пресса, контролируемая нацистами, прыгала через скакалку по приказу министра пропаганды Пауля Йозефа Геббельса, выкрикивая оскорбления в адрес реальных и воображаемых врагов. И темпы становления немецкой диктатуры ускорялись по мере того, как с заводов сходило все больше и больше оружия, а сливочного масла производилось все меньше и меньше.

За пять лет, проведенных под руководством президента 1938 года, Германия превратилась в одну из крупнейших военных держав мира. Британский военно-морской флот по-прежнему лидирует на море. Большинство военных считают французскую армию несравненной. Наибольший вопрос вызывает численность авиации, которая меняется день ото дня, но большинство наблюдателей считают, что Германия превосходит их в военной авиации. Несмотря на нехватку подготовленных офицеров и материальных средств, армия Германии превратилась в грозную машину, победить которую, вероятно, можно только объединением противоборствующих армий. Как свидетельство могущества своей нации, фюрер Гитлер мог оглянуться на прошедший год и вспомнить, что, помимо приема бесчисленных государственных деятелей (например, трижды мистера Чемберлена), он лично засвидетельствовал свое почтение трем королям (шведскому Густаву, датскому Кристиану, итальянскому Витторио Эмануэле) и принимал двоих (Борис 3 из Болгарии, Кароль 2 из Румынии, не считая регента Венгрии Хорти).

Тем временем примерно 1133 улицы и площади, в частности Ратушная площадь в Вене, получили имя Адольфа Гитлера. Он произнес 96 публичных речей, посетил одиннадцать оперных спектаклей, победил двух соперников (Бенеша и Курта фон Шушнига, последнего канцлера Австрии), продал 900 000 новых экземпляров "Майн кампф" в Германии, а также широко продал ее в Италии и мятежной Испании. Единственной его потерей было зрение: ему пришлось начать носить очки на работе. На прошлой неделе герр Гитлер принимал на рождественской вечеринке 7000 рабочих, которые сейчас строят новое гигантское здание Берлинской канцелярии, и сказал им: “Следующее десятилетие покажет странам с их патентованной демократией, где можно найти истинную культуру”.

Но другие страны решительно присоединились к гонке вооружений, и среди военных возникает вопрос: “Будет ли Гитлер сражаться, когда станет окончательно ясно, что он проигрывает эту гонку?” Динамика диктатуры такова, что немногие, кто изучал фашизм и его лидеров, могут представить себе бесполого, неугомонного, инстинктивного Адольфа Гитлера, доживающего свой зрелый возраст в своем горном шале в Берхтесгадене, в то время как довольный немецкий народ пьет пиво и поет народные песни. Нет никакой гарантии, что неимущие нации уснут, когда они получат то, что им сейчас нужно от имущих. Тем, кто наблюдал за заключительными событиями года, казалось более чем вероятным, что Человек 1938 года может сделать 1939 год запоминающимся.

https://time.com/archive/6598257/adolf-hitler-man-of-the-yea...

Читать много, но это того стоит...

Младший лейтенант пехоты

Войцехович Владимир Викторович родился 10 мая 1924 года в селе Скобровка Пуховического района Минской области. 10 классов окончил в школе в Марьиной Горке.

22 июня 1941 года в 6 часов вечера немецкая авиация в Пуховичах разбомбила военный городок и нефтебазу.

24 июня вместе с семью одноклассниками Войцехович добровольцем записался в истребительный батальон, предназначенный для борьбы с многочисленными диверсантами в прифронтовой полосе. Получил винтовку, 10 патронов, гранату и вчерашний школьник стал бойцом.

«Не сотрется из памяти мой первый бой»,– вспоминает Войцехович.- «Фашисты сбросили десант в составе 25 парашютистов. Мы могли бы без потерь расстрелять врага в воздухе, да командир не позволил. Дескать, по какой-то конвенции это запрещено. Мы понесли тяжелые потери: двенадцать ребят были убиты, в том числе и двое моих одноклассников. Тогда я плакал. Девятнадцать десантников мы уничтожили, а шестерых взяли в плен. Вели они себя вызывающе и нагло кричали: "Хайль Гитлер!". Никто над ними не измывался. За всю войну я ни разу не видел, чтобы к пленным применялось какое-то насилие. В этом бою я тоже стрелял, но попал ли тогда в кого, не знаю».

В июле 1941 года истребительный батальон влился в состав 132-й стрелковой дивизии и Войцехович стал связистом.

В один из июльских дней на позиции батальона выдвинулась колонна вражеских солдат. Впереди десять мотоциклистов с пулеметами в колясках, за ними автобусы с пехотой. Их встретили минометным, пулеметным и ружейным огнем. Пехота покинула автобусы и солдаты, развернувшись в цепь, пошли в атаку. Однако вынуждены были залечь. Впрочем, о победе думать было рано. Подошла вражеская артиллерия, в воздухе раздался вой немецких бомбардировщиков. Начался сплошной ад.

«Было это под Березиной. Из окопов нельзя было высунуть голову. На моих глазах солдат разрывало в клочья, вокруг бушевал огонь, взлетала земля. Я чуть приподнялся над бруствером и открыл стрельбу из карабина. И тут, от разрыва мины, получил ранение в щеку. Из-за большой потери крови я потерял сознание», - вспоминает Владимир Викторович. – «После перевязки направили меня к санитарным машинам. Две из них уже оказались заполнены тяжело раненными. А меня, вместе с легко раненными, погрузили в третью полуторку. Не успели проехать и двух-трех километров, как навстречу танки. Первые две машины тут же разнесли из танковых орудий, а нашу подожгли».

Фашисты хорошо видели знаки Красного Креста, видели бегущих раненых без оружия, но методично расстреливали всех. Лишь Войцеховичу с немногими бойцами удалось добежать до кустарников и скрыться в перелеске. Сплошной линии фронта здесь уже не было. Посчастливилось, что раненого Владимира подобрала санитарная машина и вывезла в Орел. В тамошнем госпитале он помогал санитарам размещать пациентов, таскал носилки. А 1 октября, накануне прихода немцев, видно что-то почувствовал начальник госпиталя, потребовал немедленно выделить два эшелона для эвакуации тяжелораненых и их успели отправить. А уже на следующее утро в Орел ворвались немецкие танки, и все кто мог, побежали из города. И я тоже тогда драпанул через хутора Воин-1, Воин-2, а уже под Мценском нас останавливали солдаты генерал-майора Дмитрия Лелюшенко и сформировали из таких, как я, мотоциклетный батальон под командованием полковника Танасишина 1-го гвардейского корпуса под командованием Лелюшенко, будущего генерала армии. Меня определили по старой специальности – связистом. Подошла и танковая бригада Михаила Катукова. Гудериан думал, что с Красной Армией покончено и мы деморализованы. Но не тут-то было. В первый же день наши подбили 29 танков противника, а за неделю боев уничтожили 134 танка. Отечественные Т-34 оказались мощнее и маневреннее. Да, тогда мы отступали, но бегства не было. Отходили с боями. Вскоре нас снимают с позиций и направляют на Можайск. А это уже Московская область и отступать дальше нельзя.

– Говорят, при отступлении в 41-м было много страшного и неприглядного.

– Хватало всего: и дезертиров, и трусов, и паника бывала, но кадровые части, наша и те, что я видел, отступали очень организованно. Дисциплина была железная, моральный дух у нас сохранялся высокий и даже питание тогда было отличное. А вот в воинских частях, где было много мобилизованных людей, бывало всякое. Но массового дезертирства, такого, чтобы дезертиры чуть ли не колоннами шли навстречу фронту, я не видел.

К Можайску подошли сибирские дивизии, танковая бригада Михаила Катукова, впоследствии маршала бронетанковых войск. Здесь же сражался и мотоциклетный батальон. 5-й армией стал командовать Дмитрий Лелюшенко, тяжело раненный в бою под Можайском. Владимир Войцехович с бойцами сумел прорваться к командиру, погрузить раненого командарма в мотоциклетную коляску и вывезти из окружения. Вскоре фашисты взяли Клин и 5 декабря Владимир Викторович оказался в Дмитрове, практически под Москвой. Город поклялись не отдавать.

- И не отдали. Больше того, отсюда пошли в наступление. Наш мотоциклетный батальон, вместе с бригадой, продвигался вперед за сутки на 30-40 километров. Конечно, это не было легкой прогулкой. Шли по ровной местности, простреливаемой изо всех видов оружия, вступали в рукопашный бой, несли большие потери. Здесь я и получил очередную тяжелую контузию. Меня эвакуировали в госпиталь в Джурджули, что на реке Белой в Татарии, где и пробыл около месяца. А как выписался, получил приказ: ехать в Гурьевское военное пехотное училище.

– Как Вас подготовили в училище?

– Считаю, что отлично. Преподаватели у нас были очень грамотные, уже с боевым опытом, они нам подавали личный пример во всем, и мы невольно начинали за ними тянуться. Не поверите, но в то тяжелейшее время нас в училище даже танцам обучали, чтобы мы были настоящими офицерами. Меня стали учить на минометчика, но и другие виды вооружения мы изучили прекрасно. В училище была интересная система обучения курсантов: разбивали нас на группы из трех-четырех человек, с элементами самоподготовки, и тогда ее эффективность возрастает многократно. Я эту методику обучения перенял именно там и активно использую в своей педагогической практике до сих пор. Кормили вроде сносно, но нам, молодым, конечно, не хватало, поэтому все старались попасть в наряд по кухне. Нам обычно выдавали кастрюлю еды на 10 курсантов, а в наряде мы такую кастрюлю втроем могли слопать.

Организация обучения и дисциплина были прекрасные, хотя пару курсантов сажали на гауптвахту за самоволки и за то, что приворовывали помидоры на частных участках. Что еще запомнилось? То, что в воздухе целыми кусками постоянно летала сажа, а Урал был настолько грязный, что во избежание эпидемий из него категорически запрещалось пить, хотя один раз эпидемия дизентерии все же была. Пить разрешалось только кипяченую воду. Коллектив был прекрасный: из двухсот человек курсантов большинство, конечно, были русские, но были и татары, шестеро ребят было из левобережной Молдавии, несколько белорусов. Мы начали учиться в январе 42-го, а в мае всем курсантам 1923 года рождения присвоили звание сержантов, и срочно отправили под Сталинград. А нам, 24-го года, дали доучиться положенные 10 месяцев. Присвоили всем звания младших лейтенантов, а мне и еще одному парню - лейтенантов, т.к. мы уже воевали.

В декабре 1942 года мне присваивают звание лейтенанта и направляют на северную окраину Сталинграда, во 2-ю гвардейскую армию командиром минометного взвода, причем в свою же дивизию. Но если раньше она называлась 107-я мотострелковая, то за бои под Москвой она получила звание 2-й гвардейской мотострелковой, но еще под Сталинградом ее переименовали в 49-ю гвардейскую дивизию. Нас пополнили моряками Тихоокеанского флота и Амурской флотилии, это были отличные солдаты: смелые, здоровые, а из старого состава у нас в полку оставалось только 16 человек.

– Что запомнилось в Сталинградских боях?

– Тяжелейшие уличные бои, снайперы свирепствуют. Меня там тяжело контузило. Мы сражались за дом на окраине какого-то завода. Захватили первый этаж, выкопали вдоль стен окопы, а на втором были немцы, они кидали нам через дыру в потолке гранаты, но мы выстрелами старались не подпускать их. Пару дней мы кроме сухарей ничего не ели, и тут нам доставили термос с горячим питанием. Один солдат, сибиряк, поставил свой котелок с долгожданным супом на бруствер, но тут немцы бросили очередную гранату. И котелок взрывом опрокинуло. У него произошел взрыв бешенства, он схватил автомат и буквально ринулся на второй этаж. За ним бросились еще два солдата, и наверху начался бой. И что получилось: те двое, кто побежали за ним, погибли, а он застрелил всех шестерых немцев, которые там находились. У немцев на втором этаже был телефон, и кто-то из наших солдат поднял трубку и послал немцев от всей души. И тут началась дикая бомбежка, взрывом меня так засыпало, что только сапоги торчали. Но и тут мне опять повезло, откопали, хотя у меня уже пена изо рта шла. После этого несколько дней я провалялся в медсанбате, не мог говорить, ничего не слышал. А когда вернулся, нас бросили навстречу частям Манштейна. Мы совершили тяжелейший стопятидесятикилометровый пеший марш, причем пришли даже раньше намеченного срока и успели закрепиться. Поэтому смогли остановить немцев, но бои там были страшнейшие. Названия: Васильевка, Капчинск, Жутово, Челноково навсегда остались в моей памяти. Достаточно сказать, что только казачья станица Васильевка 8 раз переходила из рук в руки. Горела земля, вокруг стоял лязг таранящих друг друга танков, сыпались бомбы, грохотали орудия. Мои минометы непрерывно били по вражеской пехоте, раскалялись стволы. Наконец 1 января 1943 года после кровопролитного сражения мы взяли Котельниково.

Потом было наступление на Кутейниково, освобождали Новочеркасск. Перед Матвеевым Курганом в боях за село «Совет» меня ранило осколком в левую височную кость и месяца два я провалялся в полевом госпитале. А после ранения был направлен в 130-ю дивизию, когда линия фронта была уже по реке Миус.

– На Миусе, говорят, были тяжелые бои.

– Тяжелые - это не то слово, а тяжелейшие и очень кровавые. С февраля по июль 1943 года там шли кровопролитнейшие бои местного значения. Мы несколько раз пытались прорвать немецкую оборону, но неудачно, они очень хорошо укрепились. На возвышенности на правом берегу Миуса немцы построили полноценную линию обороны. В тех боях «местного значения» у нас полдивизии полегло. Погибли почти все командиры взводов, рот, батальонов и даже командир нашего полка подполковник Гришин, причем вначале откуда-то прошел слух, что он перешел к немцам. Появились «смершевцы», начали выяснять, но потом его тело нашли на поле боя, а тень на имя, получается, уже бросили.

Там погиб и командарм 44-й Армии Хоменко, а командующего 2-й гвардейской Армии Крейзера сняли, а на его место назначили Г.Ф.Захарова. Ростовка, Алексеевка, Демидовка, Анастасиевка. Я как вспомню, сколько у этих станиц народу полегло… С тяжелыми боями добрались до Днепра.

- 13 февраля мы с боями взяли Ростов и Новочеркасск. Под станицей с названием «Союз» меня ранило в голову. Опасное ранение. Отправили в госпиталь в Ростов. После выписки зачислили командиром взвода 3-го минометного батальона 528-го стрелкового полка 130-й стрелковой дивизии 44-й армии.

– Как Вы попали служить в штрафную роту?

– Скажу сразу, что рассказ Ефима Гольбрайха очень и очень точный и правдивый, добавить мне особо нечего. Жалко только, что его не читали создатели сериала «Штрафбат», такую чушь наснимали. Вообще насчет «штрафников» и заградотрядов в последнее время столько нагородили, а он, повторюсь, описал все очень правдиво. Единственный момент, который у меня идет немного вразнобой с его рассказом, это то, что примерно за месяц моей службы в штрафной роте мы почти все время были в обороне на передовой, но ведь у нас и не было возможности наступать, лишь несколько раз провели разведку боем.

Как я уже сказал, сразу после ранения меня назначили командиром минометного взвода в 528-й стрелковый полк 130-й стрелковой дивизии. Но т.к. младших командиров на передовой всегда не хватало, то вышел приказ ликвидировать должности заместителей у командиров рот. У меня командиром роты был очень опытный капитан Мальцев, но со своим заместителем старшим лейтенантом Кузнецовым он уже сдружился и не захотел расставаться, поэтому его он оставил у себя командиром взвода, а меня как новенького, я там пробыл едва ли месяц, отправили в офицерский резерв армии.

Мне еще запомнилось, что этот Кузнецов на той стороне Миуса с одним минометным расчетом и взводом стрелков захватили маленький плацдарм. Они вырыли в большой возвышенности целую пещеру, и там закрепились. И как немцы их только не обстреливали и не бомбили, ничего с ними поделать не могли.

И вот в 4-м Отделе, изучив мое личное дело, подполковник меня спрашивает: «Учиться хочешь?» Я успел про себя обрадоваться, ну, думаю, сейчас учиться куда-то пошлют. А он продолжает: «Назначаем вас в штрафную роту, после нее и академий никаких заканчивать не надо». Я опешил: как в штрафную роту, за что? Мне объясняют, что к штрафникам командирами направляют только лучших офицеров, чтобы они не только командовать, но чтобы и воспитывать могли. Но я все равно не соглашался, дошло до того, что уже в случае неповиновения мне стали угрожать штрафным батальоном. Я все равно ни в какую, молодой был, упрямый, горячий. Этот подполковник дал мне еще времени на раздумье, и тут, когда выходил от него, я встретил моего сокурсника по Гурьевскому училищу. Оказалось, что он уже служил в штрафной роте, рассказал мне, что ничего страшного там нет и почти всё то же самое, что и в обычных частях, рассказал о структуре, о плюсах: о двойном окладе, о повышенной выслуге лет. И вот только после его рассказа я согласился.

Так меня направили служить командиром минометного взвода в 274-ю отдельную штрафную роту. Командиром у нас был Георгий Баланда, очень боевой и храбрый офицер, но уж очень любил женщин и выпить: правда, надо отдать ему должное, в состоянии опьянения он никаких решений никогда не принимал.

За что попадали в штрафную роту? Я помню, например, одного прислали за то, что он, будучи завскладом, продал «на сторону» вагон зерна, другого за грабежи магазинов, третьего за дезертирство, были моряки Азовской флотилии, получившие срок за убийство, но об этом я еще расскажу. И была целая банда из Ростова – человек десять, с ними у меня связана целая история.

Я попал в роту, когда в ней оставалось всего человек двадцать, и меня с двумя офицерами отправили в Азов получить пополнение. Добрались мы до лагеря, он был километрах в пяти от Азова. Там должны были утром получить 250 штрафников и вернуться в часть. Но ночью была тревога, оказывается, среди штрафников был бывший то ли особист, то ли милиционер, осужденный за превышение власти, но другие штрафники его узнали и хотели убить. Но ему очень повезло, охрана его отбила. Утром два офицера, больше никакой охраны не было, ушли с 230-ю штрафниками, а я должен был привести 25 штрафников, которые остались для выяснения ночного инцидента. Как-то там разобрались, и мы ушли. Отошли буквально на пару километров от лагеря, они сели на землю и говорят мне: «Командир, мы дальше пешком не пойдем». Я, конечно, мог кого-нибудь из них застрелить, такое право у меня было, но мне очень не хотелось прибегать к такой крайней мере. Причем многие из них были из одной ростовской банды, а приговоры на них были со мной. Представьте, если бы они меня убили и забрали эти приговоры, то, считай, опять были бы свободными людьми. Их главарь мне говорит: «Мы поедем до Ростова на речном трамвайчике», я ему возражаю: «У нас же денег нет». - «Ничего, мы эту проблему решим». Я с ним спокойно поговорил, назначил его моим заместителем, а он разбил людей на два отделения и назначил там командиров».

Владимир Войцехович рассказывает, что фильмы о штрафбатах не может смотреть равнодушно - много откровенной лжи. Эти подразделения были отлично вооружены, обеспечивались довольствием в первую очередь. Конечно, стояли на рубежах до конца, шли в атаку, не щадя жизни. Владимира Викторовича уже в звании старшего лейтенанта в июле 1943 года возвращают во 2-ю гвардейскую армию.

«В ноябре подошли к Днепру и 1944-й год встречали в селе Радинское. Там же 2-ю гвардейскую армию снимают с позиций и перебрасывают на освобождение Крыма. Остается лишь ее 49-я гвардейская Херсонская ордена Суворова стрелковая дивизия, которая и удерживает фронт.

- Представьте себе, какой была эта линия фронта. Наши солдаты стояли на расстоянии до 400 метров друг от друга. Чтобы создать у противника видимость мощных укреплений, вели частый огонь по нему через Днепр. Немцы, по-видимому, это понимали и по ночам совершали атаки. Но и у них сил недоставало. Мы надежно преграждали им путь, наши минометчики не оставались без дела».

Близилось освобождение Молдавии. Тяжелые бои завязались на Шерпенском плацдарме. Наши войска располагались внизу, а немцы оседлали высоты. Потери были велики, но враг был выбит и разгромлен. Вспоминает Владимир Викторович и сражения под Кошницей. Лишь в одном бою 13 мая 1944 года в его роте погибли 9 артиллеристов, было много раненых. Контузило и Войцеховича, но поле боя офицер не покинул. А форсировав Днестр, дивизия вместе с 4-м механизированным корпусом освободила Комрат, а 24 августа - и Кишинев. Двигаясь на Кагул, форсировали Прут, взяли город Крайову. Впереди был Белград.

По боевому пути Войцеховича впору географию Европы изучать. Освобождал Румынию, Чехословакию, Югославию, Венгрию, Австрию, Германию. Под Будапештом ему присвоили воинское звание капитана.

-«Что запомнилось больше всего?» - переспрашивает Владимир Викторович. – «Наверное, конец войны, который встретил 12 мая в австрийском Кефермаркте под Веной. Фашистская Германия капитулировала, но под Прегартеном и Кефермарктом стояли три эсэсовские дивизии, которые не были намерены складывать оружие. Пытались прорваться к американским войскам и сдаться в плен. Командир нашей дивизии 36-летний генерал-майор Василий Маргелов, впоследствии прославленный командующий ВДВ СССР, умело организовал боевые действия, и мы преградили путь врагу. Фашистские дивизии были ликвидированы».

Родина по заслугам оценила боевые подвиги героя-артиллериста орденами: Отечественной войны I и II степеней, Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, многими медалями.

Сохранился Наградной лист о представлении командира роты 82-мм миномётов 3-го стрелкового батальона 144 гвардейского стрелкового полка 49 гвардейской стрелковой дивизии гвардии лейтенанта Войцеховича В.В., к награждению орденом Красного Знамени, составленный 31 марта 1944 года командиром полка гвардии подполковником Лубенченко. В нем говорится:

«В борьбе с немецко-фашистскими захватчиками проявил образцы мужества и отваги. Работая командиром миномётной роты, сумел сколотить личный состав на выполнение боевых заданий. В боях за деревню Киселёвка Белозёрского района Николаевской области 14.03.44 г. тов. Войцехович со своего КП заметил скопление противника, сам лично выдвинулся в боевые порядки пехоты и корректировал огонь, в результате чего огнём его роты было уничтожено 5 пулемётных точек, рассеян обоз противника до 10 подвод с боеприпасами и продовольствием. В боях за деревню Пузыри Белозёрского района Николаевской области 17.03.44 г. огнём минроты подавлено 6 огневых точек противника с прислугой, в результате чего сделан проход пехоте и деревня Пузыри была взята».

Он участвовал в историческом Параде Победы 24 июня 1945 года, а затем и в 2005-м - в год 60-летия Великой Победы. За освобождение Молдавии Войцехович удостоен почетного звания Заслуженного гражданина Республики Молдова.

Демобилизовался воин лишь в июне 1948 года. Подал документы в Московскую артиллеристскую академию, но не прошел медицинскую комиссию: тяжелое ранение в живот не позволило. В 1950 году он становится студентом факультета механизации сельского хозяйства Кишиневского сельхозинститута, а после его окончания работает главным инженером учебно-опытного хозяйства Кетросы, участвует в восстановлении разрушенной войной экономики, воспитывает молодые кадры механизаторов. С 1957 года работает в родном вузе ассистентом, а затем старшим преподавателем.

«В мае 1970 года, после защиты диссертации, мне присваивают ученую степень кандидата технических наук и звание доцента. Занимался и научной деятельностью: опубликовал 95 работ. Несмотря на возраст, продолжаю работать в своем институте».

За мирный труд Владимиру Войцеховичу присвоено почетное звание "Om Emerit", а за большой вклад в укрепление всесторонних связей между Молдовой и Беларусью он награжден Почетной грамотой Совета Министров Республики Беларусь.

«По национальности я белорус, но сражался за мирное небо для всех народов Советского Союза. Счастлив тем, что сегодня так много делается для восстановления и создания памятников и мемориальных комплексов в Беларуси и Молдове»

Колобанов считается единственным советским танкистом, чей танк за один бой подбил 22 немецких танка. В немецких документах данный подвиг не упоминается, что в принципе понятно. Но по упоминанию количества безвозвратных потерь в эти дни войны, и по переформированию нескольких танковых батальонов, в принципе, вероятнее всего, что действительно, рота под командованием Колобанова, записала на свой счёт 43 подбитых немецких танка не с потолка. Есть просто нюанс. Подбитый не есть уничтоженный. Большую часть танков немцы восстановили. Также, как и мы, немцы подбитые танки не выбрасывали.

Колобанов, по результатам этого боя, был представлен к Герою Советского Союза, но звание ему не дали.

Колобанов командовал ротой тяжёлых танков КВ-1. У немцев на начало войны тяжёлых танков не было вообще, и уничтоженная колонна состояла из лёгких чешских танков LT vz.35, которые были и слабобронированы и имели 37-миллиметровое орудие, которая броне КВ-1 сделать ничего не могла, но могла повредить ходовую, вполне себе успешно.

Но вы себе только представьте, какую силу воли должен был иметь экипаж, ведь после того для на танке Колобанова насчитали, по разным данным, от 120 до 140 попаданий снарядов.

Наши отступили после того, как к немцам подошло подкрепление (немецкие средние танки PzKpfw IV, у которых и броня была потолще и пушка 75мм,) а у наших подошел к концу боезапас.

Те танки, что вошли в копилку Колобанова  были лёгкие, но этими лёгкими танками Германия захватила всю Европу. И воевать они на них умели. А тех, кто сомневается в этой, относительно легкой победе русского оружия над европейским, надо посадить в КВ-1 и бахнуть по танку 150 раз из 37-миллиметровой пушки, а потом ещё двадцать раз добавить из 75-миллиметровой...

Этим боем история Колобанова и заканчивается, через несколько недель он получает тяжёлое ранение в голову, лечится всю войну, и в строй возвращается после её окончания.

Летом 1941 года на всех фронтах шли тяжелые бои, а в кабинетах НКВД/НКГБ синие фуражки готовили свои очередные коварные планы, но, как не странно, не против врагов народа и будущих демократов, а против Абвера, Гестапо и прочих РСХА.

Что нужно вражеским разведкам? Секретная стратегическая информация? Так вот извольте получить...

Чекисты начали разработку операций по дезинформации противника. Немцам сообщили о существующей в СССР куче антисоветских организаций разного толка, от националистических, до монархических, оживившихся в связи с нападением Германии.

Как бы не морщились демократы с латентными повадками, но провокация применяется как метод всеми спецслужбами мира: и ихними шпиёнами и даже нашими разведчиками.

Как ни парадоксально, в проведении данных операций чекистам весьма помогли те из бело-эмигрантов, которые пошли на службу Абверу и РСХА. Эти личности на перебой убеждали своих хозяев, что в связи с началом войны в России оживилось антибольшевистское подполье которое с радостью будет сотрудничать с Рейхом. Чекисты оправдали их ожидания...

К работе привлекли представителя древнего знатного дворянского рода Бориса Садовского. Жил он в Новодевичьем монастыре, был инвалидом и никак не мог простить большевикам потерю положения и состояния.

Нападение немцев его так обрадовало, что он написал стихотворение, в котором называл немцев не иначе как «братья-освободители», а фюрера настойчиво призывал восстановить русскую монархию.

Чекисты быстренько создали фальшивую антисоветскую организацию «Престол», подвели к ней Садовского, сделав его номинальным главой. Однако, всеми делами в реальности крутил правнук Атамана Кубанского казачьего войска и сын царского есаула Александр Демьянов, (он же агент НКГБ «Гейне»), который перед этим крутил мозги резидентуре Абвера в Москве, прикидываясь своим-буржуинским. Демьянов получил в Абвере кличку «Макс».

В 1942 года «Гейне» был мобилизован, попал на фронт (всё это естественно не случайно) и 17 февраля перешел к немцам, представившись посланцем от организации «Престол». Гестапо вывернуло его по полной, были и допросы, и пытки, и иммитации расстрелов, но советский разведчик все выдержал и арийские контрразведчики ему поверили.

Абвер взял «Макса» под свою опеку и в уже марте он был заброшен в Рыбинск. Цель операции - активизировать работу «Престола» в плане разведки, диверсий и промонархической пропаганды. И Большая Игра началась...

С немцев слупили большую сумму, будто бы на взятки нужным людям и «взятки» таки сработали. Чекисты устроили «Макса» не куда либо, а офицером связи при начальнике Генерального штаба маршале Шапошникове. Дезинформация, перемежаемая естественно некоторыми реальными фактами, пошла потоком. Эту радиоигру зашифровали кодовым названием «Монастырь».

Адмирал Канарис, был наверху блаженства: мало что фюрер похвалил, так еще и Шелленбергу нос утер. Вальтер Шелленберг даже в своих мемуарах завистливо отметил этот успех Абвера.

«Макс» продолжал тянуть из немцев деньги, помощников, рации. Даже продуктовые наборы ему присылали по воздуху.

Абвер прислал к Максу двух важных агентов с просьбой пристроить их в Москве. Макс конечно их пристроил... На Лубянке.

Учитывая, что у обоих шпиёнов были рации, чекисты перевербовали засланцев и повели с их раций двойную параллельную радио-игру. С этого момента агенты абвера «Зюбин» и «Алаев» стали лить в штаб абвера «Вали» двойной поток дезы. Эту игру выделили в отдельную операцию под кодом «Курьеры».

«Макс» не успокаивался в своей «службе» Рейху... По его предложению, совпавшему с желанием Абвера, создавались филиалы «Престола» - они же резидентуры Абвера, как бы сейчас сказали в регионах и что было особенно важно для немцев - в Горьком.

Поток денег, шпионского оборудования и агентов присылаемых немцами всё увеличивался и всему чекисты находили применение. Деньги - Государству, рации в дело, агентов перевербовать или к стенке. Время было такое... Суровое.

Рейх по достоинству оценил работу группы «Макса». 20 декабря фюрер подписал секретный приказ о награждении агента «Макса» Железным крестом I степени.

День спустя Михаил Иванович Калинин, Всесоюзный Староста, подписал Указ о награждении товарища Демьянова (Гейне) орденом Красной Звезды.

Летом 1944 года «Макса» перевели в Минск и началась изысканная оперативная игра «Березино». В штаб «Валли» ушло сообщение о том, что в диких белорусских лесах стенают многочисленные группы немецких солдат и офицеров Рейха, отрезанные от своих. План операции Нарком ГБ Меркулов докладывал лично Сталину, Молотову и Берия и план этот был одобрен.

18 августа 1944 года «Макс» сообщил Абверу, что он связался с выходящей из окружения воинской частью вермахта под командованием подполковника Герхарда Шерхорна. Для них срочно нужно продовольствие, оружие и боеприпасы. И немцы поверили, но решили сначала проверить и стали посылать в зону дислокации окруженцев разведгруппы, которых с распростертыми объятиями встречали чекисты и прямо там и перевербовывали (тех кто осознал).

Германское командование получала постоянные отчёты о боевых действиях в тылу русских отдельного полка. Награды сыпались дождём.

Поток грузов шел аж до мая 1945 года и последняя радиограмма из Абвера содержала извинения по поводу того, что помощи больше не будет:

«С тяжелым сердцем мы вынуждены прекратить оказание вам помощи. На основании создавшегося положения мы также не можем больше поддерживать с вами радиосвязь. Что бы ни принесло нам будущее, наши мысли всегда будут с вами».

5 мая 1945 года, начальник «Абверкоманды-103» Барфельд

Занавес

Ну выпил литр, ну два, ну три, но напиваться-то зачем?

Армейская присказка

Как известно, алкоголь — отличное средство для снятия стресса. На войне же, где человек постоянно “ходит под смертью”, нервное перенапряжение — это постоянный спутник и рядовых солдат, и командиров. Хотя во время Великой Отечественной войны принятый в наши дни термин “посттравматическое стрессовое расстройство” ещё не был принят военными медиками, снять чудовищное напряжение одним лишь чтением газетных передовиц удавалось далеко не всем. И приказ о выдаче военнослужащим 100 граммов водки в день это положение не очень исправил. Чтобы хоть как-то “расслабиться”, выпить требовалось больше, обычно — намного больше. А водка — вот она, родимая, только пей.

Неудивительно, что уже вскоре после приказов о введении “наркомовских”, в частях начали появляться вот такие приказы:

Всего лишь несколько дней в наших частях введена выдача водки, а уже имеют место ряд безобразных, преступных фактов. [далее следовало перечисление фамилий и должностей “отличившихся” лиц начсостава]. Некоторые из командиров и политработников позабыли, что мы находимся на фронте, когда надо быть всегда готовыми к выполнению боевой задачи.
А разве может командир, политработник в нетрезвом виде, а тем более, пьяный выполнить задание. Безусловно нет, такой командир, политработник погубит себя, своё подразделение и, главное, не выполнит боевую задачу.

Этот приказ, один из множества появившихся уже в 41-м, говорил о совершенно правильных вещах. Однако то высокое, потрясающее громами и молниями приказов начальство было далеко, а водка или самогон, позволяющие хоть как-то “снять напряг”, имелись здесь и сейчас. Или же добывались всеми правдами и неправдами, что вызывало в итоге очередные грозные приказы. Самодельный “ликер шасси” мог вызвать улыбки у мирных кино- и телезрителей, а вот на фронте командованию, например, 52 армии было совершенно не до смеха:

За последнее время участились случаи пьянок, а вместе с ними ранений, убийства, дебоши и другие факты чрезвычайных происшествий, особенно самовольные отлучки, дезертирства, воровство красноармейской водки, обмундирования и заболевания офицеров составляет 32%.
…
Особенно позорным является то, что в некоторых частях дошли до того, что начали сами самогоноварение, а неразрешенные и часто связанные с хищением красноармейского пайка и незаконным расходованием продуктов вечера, встречи, юбилеи, угощения старших начальников младшими и различных представителей вышестоящих органов вошли в систему.
Командиры соединений и частей и их зам. по политчасти, несмотря на неоднократные предупреждения Военного Совета Армии, не принимают решительных мер борьбы с аморальными явлениями.

Как правило, мишенями подобных разносов становились именно офицеры, у которых было больше возможностей добыть водку или её заменители. Регулярно проводимые проверки с той же удручающей регулярностью обнаруживали, что:

…водка, предназначенная для обеспечения бойцов, непосредственно находящихся в окопах, до бойцов не доходит, значительная доля установленного лимитом водки расходуется в тылу полков, дивизий и частях обеспечения.
Имеются позорные факты расходования водки в штабах.

Но даже угрозы военным трибуналом мало действовали на людей, постоянно подвергавшихся смертельной опасности на фронте, а идти на более решительные меры были готовы далеко не все командиры. Так, например, командир 8-й гвардейской отдельной истребительно-противотанковой бригады подполковник Никифор Чевола в разгар боёв за Правобережную Украину в январе 1944 года был вынужден отстранить одного из командиров своих иптап-ов “за систематическое пьянство”. Учитывая, что вскоре гвардейцы в очередной раз оказались на острие немецкого танкового удара, можно лишь порадоваться, что у бойцов 323 гв. ИПТАП оказался более достойный командир. А вот командующий артиллерией 381 стрелковой дивизии подполковник Каретников отделался лишь выговором за то, что “напился пьяным и несколько часов не руководил боем”. Схожая ситуация была и в 63 стрелковом корпусе, где один из комдивов жаловался на своего командующего артиллерией — полковника с характерной фамилией Пузырев, который “систематически напивается до невозможности” — и его начальника штаба майора Егорова “не уступающего своему командующему”.

Впрочем, если отцы-командиры просто упивались “до положения риз” и в таком состоянии мирно храпели в штабной землянке, хоть и не руководя боем, но и не мешая подчинённым воевать по своему разумению, это было ещё полбеды. Случались на войне с “зелёным змием” и куда худшие истории. Например, в ноябре 1944 года подполковник Журавлёв, прибыв в один из батальонов своей дивизии для проверки, “напился до потери сознания и стал отдавать безрассудные приказания”. Когда комбат отказался выполнить приказ упившегося подполковника об атаке, тот отправился в соседний полк, где также попытался заставить комбата атаковать находящийся впереди поселок. Получив же очередной “отлуп”, пьяный Журавлёв сбил с ног пытавшегося его удержать ординарца и лично отправился “по старым ходам сообщения в сторону противника”. Из-за начавшегося артналёта задержать его вовремя не успели, а после обстрела никаких следов подполковника не нашлось — с закономерным выводом, что либо он погиб при обстреле перед самыми траншеями противника, либо так и добрёл до немецкого плена.

По крайней мере, в этом случае обоим командирам батальонов хватило ума и храбрости отказаться выполнять “безрассудные приказания” упившегося начальства. Куда меньше повезло, например, пулеметчику 44 гв. сд Сашкову, чья фамилия была упомянута в очередном приказе “о вреде пьянства”, как пример незаконного расстрела, произведённого группой пьяных офицеров. В этом же приказе упоминался и подвижный отряд 58 гв. сд, где “на почве пьянства перестрелялись, в результате убито 3 человека”. Причём в качестве примеров обычно приводились особо вопиющие случаи, а рутинная “бытовуха” в стиле: “лейтенант в пьяном виде кого-то застрелил” обычно такого и не удостаивалась.

Впрочем, как уже было сказано выше, возможность напиваться “без удержу” была, как правило, у командиров или у “приближённых к штабам” частей. Так, расследование отмечания “26-й годовщины ВЛКСМ” в штабной роте 64 стрелкового корпуса показало, что в ходе пьянки “личный состав роты брал спирт самостоятельно — кому сколько надо” с закономерным результатом: кроме дежурных телефонистов и часовых, весь личный состав упился в хлам. При этом явившийся “пресекать безобразия” командир батальона обнаружил ещё и “ведро спирта, хранящееся в резерве”, которое тут же вылил.

Младший же командный состав, а также рядовые бойцы, как правило, фигурировали в сводках типа “выменяли чего-то на самогон”. К примеру, в 69 армии оказалось:

…установлено, что ездовые — красноармейцы, шоферы и даже офицеры отправляемые на станцию снабжения и склады в войсковый и армейский тылы за получением различного рода продуктов и припасов обменивают привозимые ими дрова, а также полученный фураж и продукты на самогон у местных жителей.

По всей видимости, завет, приписываемый фельдмаршалу Суворову: “После бани портки продай, укради, но выпей” у некоторых рядовых бойцов Красной Армии сократился до последних слов. При этом наличие пьяного за рулём на войне приводило к не менее печальным последствиям, чем в мирной жизни — например, в январе 1945 года один такой водитель, врезавшись на марше в колонну 156 стрелковой дивизии, насмерть задавил одного бойца и ранил ещё 11, из них 6 — тяжело.

И даже те из бойцов, кто не имел доступа к тыловым благам ни в каком виде, порой находили возможности для меновой торговли.

Так, например, шифровка №613 из штаба 19 армии сообщала о том, что “установлены случаи, когда отдельные в/служащие променивают местному населению личное оружие за самогон”.

Как видно из документа, военнослужащие были хоть и отдельные, но во множественном числе. К слову, похожие шифровки рассылала военная прокуратура в “августе 44-го”, как раз во время действия знаменитого романа Богомолова. Тогда товарищей военюристов всполошили не немецкие шпионы, а выявившиеся факты многочисленных случаев, когда у бойцов Красной Армии оружие на самогон выменивали… аковцы, то есть бойцы подчиняющейся лондонскому правительству Армии Крайовой. Цели у АК и КА были, как выяснилось в дальнейшем, несколько разные, а вот универсальная валюта нашлась общая.

Подводя итог, можно заметить, что большинство попавших на страницы документов случаев происходили не просто из-за выпивки, а из-за неумеренного употребления алкоголя. Что на войне, что в мирной жизни, это сплошь и рядом заканчивается печально. О чём в период новогодних праздников ещё раз напоминаем читателям. Знайте меру — и всё с вами (и с нами) будет хорошо.

Андрей Уланов специально для Fitzroy Magazine

Это рассказ основан на реальных событиях, но это рассказ - художественное произведение...

Приятного чтения.

- - - - - - - - - - -

Отрывок из письма ...

От кого: Чарли Брауна. Великобритания.

Кому: Францу Штиглеру. Германия.

Я не могу написать тебе в письме «мой дорогой друг», потому напишу тебе «коллега» ...

Меня зовут Чарли Браун. Эта история произошла со мной и тобой в канун Рождества, в декабре сложного для наших стран 1943 года.

Я был командиром американского бомбардировщика B-17 (экипаж состоял из десяти человек, на борту было двенадцать пятьсотфунтовых бомб), который в составе 379-й бомбардировочной группы шёл над Северным морем. Наша цель – разбомбить авиационный завод «Фокке-Вульф». На боку моего самолёта красовалась разрисованная кружка пенного пива, я любил рисовать в свободное от полётов время.

На восходе солнца наши самолёты попали под обстрел ваших немецких зенитных орудий. Огонь был плотным. Очень плотным. Один из снарядов разорвался прямо по курсу моей «Летающей Крепости» и осколки повредили носовое остекление B-17.

Никто из моего экипажа не пострадал, но внутри (как и снаружи) температура стала минус пятьдесят (по Цельсию). Но это было только начало истории. Потом последовали другие разрывы ваших немецких зенитных снарядов, которые повредили нам два из четырёх двигателей самолёта. Я жив до сих пор, «коллега», и потому ты понимаешь, что я стойкий орешек был и есть, потому, несмотря на серьёзные повреждения B-17, мне удалось дотянуть до цели и сбросить на немецкий завод свои бомбы.

Задание выполнено. Дали команду всем идти обратным курсом – домой! В нашей группе повреждения были у всех самолётов, но очень серьёзные травмы получили только два самолёта – мой и ещё один. У Макса Шилдена горели два двигателя.

Наши самолёты начали отставать от основной группы.

Я увидел, что бомбардировщик Макса пытается с помощью различных манёвров сбить пламя.

Мы с Максом остались в небе одни. Два раненных бронированных лебедя. Пока спасала облачность, но разрывы в облаках становились чаще и в какой-то момент облака исчезли совсем. Потому идущих прямо к нам с десяток «фоккеров» FW–190 мы увидели издалека. Через мгновение рядом с ними появилось несколько «мессеров» Bf–109. Мы приготовились к бою. Боезапас у всех стрелков был полным. Всё было по инструкции – подпустили на прицельную дальность наших пулемётов и открыли по ним огонь. Верхний стрелок попал в один из немецких истребителей – он задымился. Мы сделали резкий манёвр, что-то типа тарана, и второй «мессер» попался на нашу приманку и паникуя попытался избежать лобового столкновения с нами и попал под огонь носового стрелка.

Рядом сражался Макс. Я видел, что ему тоже удалось повредить один «мессер» и прострелить хвост «фоккеру». В какой-то момент он исчез из поля моего зрения. Чуть позже штурман доложил, что увидел внизу и правее вспышку от двойного взрыва на земле ... Так взрываются при столкновении с землей только В-17 ...

Наш самолёт остался один на один с кучей немецких самолётов.

Минус два истребителя было занесено в бортовой журнал.

Два «мессера» повисли у нас на хвосте и в самый ответственный момент мне докладывает хвостовой стрелок о том, что замёрзла смазка поворотного механизма в нижней турели, на которой поворачивался по осям хвостовой пулемёт (напоминаю тебе «коллега», что лобового стекла у нас всё ещё не было и в салоне самолёта температура потихоньку приблизилась к минус шестидесяти ...

Мы увидели вспышки залпов немецкого истребителя, который в упор решил покончить с нашим бомбардировщиком ...

Стрелок погиб на месте. Был изрешечён хвост, сметен руль направления, заклинило руль высоты ... Самолёт начал заваливаться набок и уходить в пике ... «Мессеры» дали ещё один залп на прощание. Все выстрелы попали в цель. Ими было убито два члена экипажа, повреждён еще один двигатель (третий из четырёх) и пробит мой кислородный баллон. «Летающая крепость» начала снижаться по спирали, потому что руль был мёртв. Мы дымили уже тремя моторами и теряя высоту начали быстро приближаться к земле. Я задыхался, но пытался удержать машину ровно, но повреждение руля делало это практически невозможным. Кислородное голодание сделало своё дело – я потерял сознание. На отметке четыре тысячи футов я пришёл в себя. Мы падали также по спирали и всё также обильно дымили тремя подбитыми моторами. Немецких истребителей, рядом не было видно. Видимо они нас уже мысленно похоронили и улетели. Дыхание восстановилось, и я немедленно налёг всей своей массой на штурвал, пытаясь выровнять нашу раненую машину. И мне это удалось. Руль расклинило (потом мне наш механик рассказал, что это было самое настоящее чудо), и самолёт из пике я вывел на высоте три тысячи футов (912 метров – прим.автора). Самолёт выровнялся и начал потихоньку набирать высоту, но выше восьми тысяч футов один двигатель тяжелую машину поднять не смог. Повреждения были видны невооруженным глазом – мы были похожи на решето с одним работающим двигателем. Из экипажа не ранен был лишь я один. Убитых – трое. В сознании тоже – только я. Взял курс на Англию ... Бортовое время 15.02. Но, чтобы вернуться домой, надо преодолеть «Атлантический вал», так называлась немецкая линия обороны.

На высоте это было еще можно сделать, ну, или ночью. Но с одним двигателем и белым днём наш тяжелый самолёт был не способен подняться выше, чем летел сейчас, это было невозможно ...

Мы превратились в медленно летящую лёгкую для зениток добычу ...

Я начал молиться, потому что спасти меня, моё летающее решето с нарисованной на боку кружкой пенного пива и мой раненый экипаж, могло только чудо ...

- - -

Отрывок из письма ...

От кого: Франца Штиглера

Кому: Чарли Брауну

Меня зовут Франц Штиглер, я лётчик. Воевал я на прекрасном немецком самолёте–истребителе. Уважаемый «коллега», тот день начинался как обычно. К нам с утра уже пришли посылки из дома с открытками и различными подарками – начиналось Рождество! Аэродром базирования располагался недалеко от Йевера. Несколько боевых тревог, вылет с одним коротким боем, в котором мы сбили два американских бомбардировщика В–17, один из них был записан на мой счёт, отличительная особенность которого была заметна издалека – кружка пива на боку. Но на базу вернулись не все истребители из нашей эскадрильи. Два было сильно повреждено и два сбито. Экипаж успел покинуть самолёты. О месте приземления наших лётчиков я доложил наземным службам.

И вот, не успев приземлиться и доложить командованию о сбитых самолётах, вновь прозвучал сигнал тревоги и доклад о том, что замечен низколетящий бомбардировщик В–17, возможно сбившейся с курса или идущий на выполнение одиночного задания. Хотя один и в такое время дня – это сродни самоубийству, но времени на раздумье не было, и я запрыгнул в самолёт и, получив разрешение на взлёт, посмотрел на время – было 15.00. Я был суеверный, как все лётчики, и никогда не вылетал на свободную охоту в точное время. Ну в такое, когда минутная стрелка показывала ровно вверх. Выждал несколько минут и вот мой «сто девятый» легко взмыл в небо, которое было покрыто небольшими облаками.

Несколько дней назад я сбил очередной B-17, сегодня ещё один и теперь мне не хватало одной победы в воздушном бою до Рыцарского креста.[1]

Сбив очередную «Летающую крепость», я честно заслужил бы свою очередную, но теперь уже высокую награду.

Я поднялся на предельную высоту и сразу же обнаружил В–17.

Он летел медленно и дымил тремя из четырёх своих двигателей.

Я начал атаку, зайдя бомбардировщику в хвост, но сразу обратил внимание, что во-первых – из кабины хвостового стрелка бомбардировщика никто не стреляет в мою сторону, а во-вторых – у него на боку нарисована пивная кружка!

Я прекратил атаку и решил выяснить всё на предельно близком расстоянии. Подлетев ближе, я понял, что это тот самый самолёт, за который я уже отчитался, как за лично сбитый мной. Как он выжил – я не понял и предположить не могу до сих пор. Я расстрелял его в упор, я видел, как его прошивали насквозь мои очереди, и я видел, как он свалился в пике и полетел к земле – превращаться в погребальный костёр. Жаль, что в Рождество, но это война. Тут не до сантиментов. Или ты, или тебя. Описывать повреждения этого изрешечённого самолёта – время терять. В нём было продырявлено всё: хвост, крылья, кабины без стёкол, двигатели дымят, рули и тяги высот явно прострелены и не работают, обшивка отслаивается и отлетает. Видел, что лётчик регулирует высоту полёта бомбардировщика скоростью. И удерживает машину неимоверным усилием и мастерством в горизонтальном полёте одним выжившим двигателем. Экипажа я внутри не видел, хотя знаю, что их там десять человек. Я продолжил сближаться с вражеским самолётом и еще раз пролетел вдоль машины противника. Я не верил своим глазам. Это на самом деле была именно она, сбитая мной «пивная кружка», но каким-то чудом выжившая в канун Рождества ...

И тут я увидел тебя, «коллега», и через мгновение мы уже смотрели друг другу в глаза. Богу оказалось угодно, чтобы ты не разбился. Другого объяснения нет и не было.

Вот так мы с тобой и познакомились. Второй раз сбивать я тебя уже расхотел. Ты выжил вопреки всякой логике и всему тому, чему меня учила война и училище. Когда-то мне мой отец рассказал, что, если в твоей жизни что-либо случается такое, что бросается в глаза – задумайся. Это Знаки свыше, и они именно для тебя, сынок, и не для кого больше. Я задумался. По очевидному докладу я уже сбил В–17-й с пивной кружкой на боку. Теоретически их может быть и два. Но это невероятный случай и теперь я хочу сохранить тебе жизнь. Ещё не знаю как, но хочу. Ну ладно, я отпущу тебя здесь, но как я объясню своему командованию то, что я не смог с тобой справиться? Ну, допустим не нашёл, но впереди, через несколько десятков километров было то, через что тебе, англичанин, не перелететь – это «Атлантический вал». Там зенитных установок больше, чем в данный момент дырок на твоём самолёте, англичанин, тебя собьют, собьют без всяких сомнений, тем более курс ты держал прямо в самый их центр скопления! Это всё я объяснял тебе жестами. И, когда понял, что тебе понятны мои жесты, предложил сесть на наш аэродром. По нашим договорам мы хорошо обходились с американскими военнопленными ...

В тот момент мне показалось, что я смог прочитать твои мысли. Тут рядом с тобой появился раненый штурман. Увидел и его удивлённый взгляд. Он смотрел, то на карту, которую держал в окровавленных руках, то на меня. По его глазам я догадался, что он тебе, «коллега», тоже сообщил, что на такой высоте и в такое время шансов на успех вашего перелёта нет. Совсем нет ...

- - -

Отрывок из письма ...

От кого: Чарли Брауна

Кому: Францу Штиглеру

...Сначала я примерился с судьбой. Я наблюдал, как подлетает немец, видел, скорее чувствовал, что он заходит сверху и сзади ко мне в хвост, но я упорно вёл самолёт, на пределе работы единственно оставшегося в рабочем состоянии, двигателя.

Потом, когда уже должны были прозвучать звуки прощального залпа, а их всё не было, я начал соображать. Ведь были некие очевидные причины не сбивать нас, но я пока не понимал какие. Не понимал, пока не встретился взглядом с этим немецким лётчиком, с тобой, «коллега». Когда встретился, то я всё понял. Не знаю как, не знаю почему, но мне открылись твои помыслы. Так я думал, «коллега», в тот момент истины для меня. Ведь для меня наше спасение тоже было неким чудом, Рождественским чудом, произошедшим в самый канун Рождества Христова!

Я увидел твои жесты, понял их смысл и принял для себя решение – в плен не сдаваться. И у меня были на то причины. Веские причины. Через мгновение, после принятия этого решения очнулся штурман Джон Хигс. Он раскрыл своими окровавленными руками карту. Мы вместе посмотрели то, что находится под нами, и то, что будет ожидать нас впереди, буквально через несколько километров. Спасительной облачности не было. Был ясный и солнечный декабрьский день, но через несколько мгновений нас должны заметить немецкие зенитки, и тогда наступит конец, если не произойдёт ещё одно чудо, если не произойдёт чудо ... Так повторялось у меня в голове без остановки ... Не много ли чудес для одного экипажа В-17? Так не бывает. Так не бывает ...

Самолёт сильно трясло, нас со штурманом тоже трясло, только не от холода, а от нервной дрожи. Холод мы не замечали – не до него было, хотя ледяной ветер давно оставил нас без единой капли тепла, ведь ещё на пути к цели у нас осколками от разрыва зенитных снарядов смело всё остекление кабины. Единственный выживший двигатель ревел на максимальных оборотах. Рули толком не слушались. Куски обшивки с крыльев и хвоста постепенно отслаивались и исчезали в небе срываемые ветром. Самолёт понемногу терял свой облик и обнажал свой скелет. Штурман доложил о трёх убитых и о пяти тяжело раненых и находившихся без сознания. Сам он был ранен осколками в плечо и ногу. Я почему-то понимал, что от немецкого лётчика можно не ждать подвоха. По его неуверенному взгляду понял, что мы для него стали ценностью, но не как пленники, а как некое привидение ... точно, я видел такой взгляд в детстве, когда мой старший брат прибежал ко мне со странным выражением глаз и сказал, что увидел в заброшенном крыле нашего большого дома некое существо, которое по всем признакам походило на приведение ...

Или по причине Рождества ...

И тут меня осенило – это был тот же лётчик, который уже сбил нас некоторое время назад. Это именно он и он абсолютно был уверен, что мы уже покойники. Вот такие мысли были у меня в голове, «коллега», и я оказался прав.

Сначала мы со штурманом увидели одновременно на горизонте очертания «Атлантического вала», потом одновременно повернули голову в сторону немца – он не улетал, хотя должен был отлететь в сторону и оставить нас на растерзание зениткам. Потом я опустил голову вниз и увидел среди битых стёкол потрёпанную фотографию своей невесты – Лиззи (я её хранил приклеенную к лобовому стеклу), я не расставался с ней никогда! Наше знакомство было очень необычным. И я хочу тебе, «коллега» рассказать об этом, и ты поймёшь меня и почему я не хотел сдаваться в плен. Когда я учился в Королевском военном училище[2] в Сандхерсте, то курил табак, а по всему Сандхерсту стояли маленькие табачные лавки. Покупал я как-то сигареты и мне продавщица (леди в возрасте) даёт сдачи существенно больше денег, на порядок больше, чем надо. Я с извинениями (чтобы не причинить моральную боль по отношению к возрасту и плохому зрению, ведь леди в возрасте) указываю на ошибку в выдаче сдачи, как следствие получаю поток благодарности, правильную сдачу и ухожу. Потом были учебные полёты, потом мы объявили войну Германии,[3] потом первые боевые задания, и вот спустя несколько месяцев, в канун Рождества, год назад, я опять иду за сигаретами в туже лавку. Вижу леди в возрасте, здороваюсь, протягиваю деньги, и тут случается то, что даже меня, уже немного боевого летчика, привело в оцепенение! Леди в возрасте хватает меня за руку и кричит «это он!». Я не знал, что думать, пытаясь вспомнить, на кого из преступников, которых я недавно разглядывал возле полицейского участка, я был похож. И тут леди в возрасте выходит из лавки и за руку выводит светловолосую девушку просто неземной красоты, с голубыми, как небо глазами, и знакомит меня с ней. Как потом прояснилось, леди в возрасте своей внучке достойного мужа искала. Я её поразил своей порядочностью, ну а дальше, дальше ждали они меня вместе и ежедневно почти два месяца, ну и дождались! Теперь Лиззи уже, как год моя невеста, и мне нельзя в плен, немец! У меня свадьба через две недели! И я показал тебе всё это жестами, и показал обручальное кольцо на своём пальце и фотографию своей невесты ...

Ты на всё это внимательно посмотрел и куда-то исчез. Я понял, что ты нас бросил на растерзание зениткам, которые уже были видны невооруженным глазом. Они были прямо под нами. Ты, «коллега», пропал из моего поля зрения ... Тебя не было ни сверху, ни слева, ни справа ...

И вот мы летим над самым логовом немецких зениток, видим их повёрнутыми в нашу сторону, но по нам никто не стреляет. Никто!

Я не поверил в такое, не поверил бы, что такое чудо вообще возможно! Как они нас могут не видеть? Это невозможно, или это таки ещё одно чудо, Рождественское чудо ... не может быть!

И вот мы уже летим над синей морской гладью, которая переливается на солнце всеми цветами, от ярко синих, до фиолетово-красных, и тут я замечаю под нами на морской ряби тени от самолётов. Не одну тень от нашего, а две. Но где второй самолёт? Почему я его не вижу? Я сошел с ума? Но штурман тоже не видит, а по двое и одновременно с ума не сходят! ...

Отрывок из письма ...

От кого: Франца Штиглера

Кому: Чарли Брауну

...Я увидел, как нас засёк самолёт-разведчик, но я корпусом своего истребителя прикрыл английский бомбардировщик полетев какое-то время чуть впереди и сбоку от тебя, «коллега», и разведчик успокоился, увидев мои кресты на хвосте и крыльях, и исчез за горизонтом бороздить просторы океана дальше.

Теперь оставалось самое сложное – зенитки.

Я увидел фотографию твоей невесты, не рассмотрел в деталях, но по длинным и белокурым её волосам понял, что она необычайна красива. Понял, глядя на обручальное кольцо и, если я правильно прочитал твои жесты, что свадьба у вас состоится самое ближайшее время, в Рождество или в самый канун Нового 1944 года, если ты долетишь, если я тебя спасу ...

Понял, что не стоит пытаться принуждать тебя к посадке на немецкой территории, ну или хотя бы заставить свернуть в сторону Швеции — где бы твой экипаж и тебя интернировали на Родину, через какое-то время. Тебя спас Бог, спас в своё Рождество, и я просто обязан выполнить такое странное господне поручение и доставить тебя живым к своей невесте, обязан ...

Я сделал манёвр и пристроился под брюхом твоего медленно летевшего «летающего танка». Потом прикинул примерный размер твоего самолёта и своего и опустился на пятьдесят метров ниже. Таким образом для зенитчиков открылась картина, что летит один самолёт и он свой. Кресты на моих крыльях должны их в этом убедить. Небольшая облачность дополнила наш успех. Дело было сделано. С Рождеством, поздравил я мысленно и себя и тебя, «коллега», с Рождеством!

Уже над морем я выбрался из-под твоего брюха, подлетел к тебе, посмотрел в твои удивлённые глаза, отсалютовал и изменив направление движения пошел в сторону своего аэродрома ...

- - -

Отрывок из письма ...

От кого: Чарли Брауна

Кому: Францу Штиглеру

...Я увидел, как справа от меня появился твой истребитель, и понял, что это была за тень, и что это было за чудо. Чудо, Рождественское Чудо – это был ты, «коллега». Отсалютовав и показав жестом, чтобы я провёл достойную свадьбу и не расстраивал своим отсутствием невесту, ты улетел. Надеюсь, немец, мы с тобой не встретимся в бою, ведь мне придётся тебя убить, а тебе меня, это уж, как кому повезёт, чёртова война, – подумал я ...

Моя «пивная кружка» дотянула до берега Англии, и я смог посадить умирающий самолёт без особых приключений.

Truth is stranger than fiction (перевод с английского: Правда более странная чем вымысел – прим.автора), да и шила в мешке не утаишь, потому командир эскадрильи собирался вместо награды, наказать нас, пообещал, что когда мы все выйдем из госпиталя, посадить нас под арест, за слухи, которые распространились, сначала по полку, а потом и по всей Англии, что нас спас от смерти немецкий лётчик-истребитель ...

В итоге всё было приказано засекретить. И всем сообщить, что вылета с «пивной кружкой» вообще не было.

Послесловие:

Чарли Браун и Лиззи Мэлтон благополучно поженились в январе 1944 года.

Чарли закончил войну живым и здоровым.

О количестве их детей точной информации нет.

Франц Штиглер тоже благополучно приземлился возле Бремена, но по понятным причинам никому ничего не рассказывал. Иначе ему вместо Рыцарского креста, который он получил чуть позже, грозил бы суровый показательный военный суд – трибунал.

После окончания войны они нашли адреса друг друга, потом какое-то время переписывались, и даже один раз встретились, но это уже следующая история ...

- - -

[1] Аналогом звания Героя Советского Союза в германской наградной системе является Рыцарский крест Железного креста. Он имел пять степеней, высшая из которых Рыцарский крест Железного креста с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. Ею был удостоен всего один человек – летчик-штурмовик полковник Ганс-Ульрих Рудель, получивший эту награду 29 декабря 1944 года. Рудель, последние месяцы войны летавший с одной ногой, удостоился высшей степени Рыцарского креста за 2530 боевых вылетов и 9 сбитых самолетов. По советским меркам он соответствовал двум нашим асам – полковнику Александру Покрышкину, сбившему 59 вражеских самолетов, и майору Ивану Кожедубу, сбившему 62 (по другим данным – 64) немецкие машины. Правда, они были летчиками-истребителями, а не штурмовиками. Но именно летчики составляли значительную часть награжденных как «Золотой Звездой» Героя, так и Рыцарским крестом. Повторных награждений у немцев было гораздо больше. Рыцарский крест с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами (это как у нас четырежды Герой Советского Союза) получили 27 человек, а исключая Руделя – 26

- - -

[2] Королевская военная академия в городе Сандхерсте (англ. Royal Military Academy Sandhurst) — британское военное высшее учебное заведение в графство Беркшир, Англия.

- - -...

[3] За весь период боевых действий и военных противостояний на всей планете Земля во Второй Мировой войне, официально объявление войны сделали государства Англия и Франция – Германии, в рамках договора с Польшей, после начала вторжения в Польшу Германии 1 сентября 1939 года. Больше ни одна из воюющих сторон, ни одна страна, повторюсь, никто и никому войну не объявляла, вплоть до окончания военных действий в сентябре 1945 года