Криминальный СССР: массовые убийства по-деревенски1
Самым масштабным массовым убийством в истории Финляндии в мирное время считается расстрел в школе Каухайоки в сентябре 2009 года. Тогда было убито целых 11 человек... Представляю сейчас снисходительную ухмылку рядового американца, у которого таких убийств, как в РИ зерна на импорт — на завтрак, ужин и обед, а того гляди и на ланч остается. Впрочем, это и по советским меркам выглядит неправдоподобно жалко. В серии постов «Страшные аварии и катастрофы, которых в СССР не было» я описывал, как у нас однажды целый поселок под Сызранью взорвали со всеми его жителями, и никто этого даже не заметил (кстати, специально для жмотов перевел статью в бесплатный доступ — обидно, когда такие факты прозябают в безвестности). А еще в советской стране всеобщего счастья, как-то раз один массовый убийца выпилил целую деревню — просто стер ее с лица земли вместе со всеми жителями, и был таков — вот это понимаю, «гулять так гулять». Не то, что в Европе — без огонька, без пристрастия, души, да без нашего русского задора.
Отчего-то мне кажется, что 99,9 процентов читающих эти строки граждан о данном инциденте с выпилом целой деревни, невзирая на его масштабность, ничего не слышали. Впрочем, не о нем едином. Зато все слышали о том, что в СССР преступности не было, а массовых убийств — и подавно. Ведь «социализм не порождает преступности», он с фертильностью сельской потаскухи порождает партийно-номенклатурных мудозвонов, которые все это скрывают за семью печатями секретности. А еще он порождает жлобов, которые ничего не видят, ничего не слышат, ничего не знают, да и знать не хотят, ввиду чего все негативные процессы советской действительности обошли их окольными путями. Этих неблагополучных детей непутевого социализма вы и сегодня можете наблюдать в «Одноклассниках» и на «Яндекс.дзене», разливающимися в дифирамбах «стране, которую просрали».Что ж, на большое горе небожителей «светлого социалистического вчера», из пасмурного сегодня мы устраним еще один пробел в суровой советской действительности и поговорим о таком неприглядном явлении, как массовые убийства. И в этом плане Советский Союз давал еще какую фору всей Европе. Финнам разве что оставалось дивиться на своих восточных соседей после газетных заголовков вроде «Безумный русский убивает 17 человек и сжигает целую деревню». Теперь пришла пора подивиться и вам, ведь описанная ниже история впервые публикуется в кириллическом сегменте сети и впервые в истории российских СМИ. Да, я принес очередной эксклюзивчик о несуществующей в СССР преступности, который смог нарыть в западной прессе.
Эти заметки весьма скупо описывают некий инцидент в селе Иваньково Костромской области, в ходе которого загадочный фермер Петр Грачев убил 17 человек, ранил еще больше, а до кучи сжег целую деревню. Вот это я понимаю, наш русский берсерк. К сожалению, кроме нескольких кратких заметок в западной прессе времен, когда трава слепила не в меру изумрудной яркостью, никаких подтверждений и подробностей произошедшего из российско-советских источников мне найти долгое время не удавалось. Но лишь до тех пор, пока я не отошел от исторических и газетных архивов.Как мы с вами уже хорошо уяснили в прошлых частях, настоящим кладезем информации, как правило, становятся не политические, не исторические, и не журналистские источники. Все самое ценное традиционно собрано в воспоминаниях старожилов на страницах краеведческой литературы, которую, кроме самих краеведов, никто и никогда не читает. Поэтому, чтобы докопаться до истины, начинаем перелопачивать библиотеки и архивы Костромы на предмет схожих с описанным в западной прессе инцидентов. И удача вновь оказывается с нашей стороны фронта — желаемое мы откапываем из-под полувекового слоя пыли в книге воспоминаний о Костроме и костромичах ХХ века «Все было именно так...» за авторством А.В. Лаговского. Книга написана в 1974 году и для библиотек Костромы в 2015 году издана смехотворным тиражом в 300 экземпляров, т.е. никто, кроме местечковых краеведов, а также друзей и родственников автора, ее до сего дня не читал. Что ж, сейчас мы устраним сей исторический пробел.
Деревня Иваньково, ставшая ареной огненного возмездия Грачева, описывается в книге как «небольшая, в два десятка домов, окруженная со всех сторон лесом, непосредственно примыкающим к ее полям», разве что главного героя звали не Петром, а Григорием — впрочем, дальнейших расхождений с западной прессой больше не будет. Вполне вероятно, деревня б существовала и по сей день, если б не одно всегда все портящее НО: Грачев был не таким, как все; непростительно не таким! А это, как вы знаете, одно из страшнейших преступлений для монотонного уклада жизни деревенской общины. И приговор за него выносят лишь один: буллинг без права на помилование!
Главным образом преступная инаковость Грачева заключалась в его же высокой степени самоорганизации, работоспособности и принципиальности. Например, в бытность работы лесником он запрещал односельчанам нелегалом выпиливать лес. Более того, он, сколь бы фантастично это ни звучало для русской деревни, не пил спиртного, ввиду чего в нашем герое очень скоро заподозрили агента НАТОвской разведки.Трудоспособность и хозяйственность Грачева так мозолила глаза односельчанам, что последние бесконечно заваливали органы власти многочисленным доносами на непьющего землепашца: то он нелегалом отжал себе часть земли, то отравил воду в колодце, то еще чего... Впрочем, ни один из поклепов благодарных односельчан при проверках подтверждения не находил.
«Уже достаточно озлобленного Грачева еще больше подогревали постоянные уколы его самолюбия, переходящие иногда границы уголовного закона. Вспоминали и девичий грех его жены, величая ее «цыганской блядью», а после того, как у Грачева произошло столкновение с Анной Муравьевой из-за лошадей, окончившееся в зале суда приговором Грачеву в виде лишения свободы за побои, прибавилась новая кличка: «Гришка арестант, Гришка крокодил». Жена его Парасковья, явившаяся потерпевшей при продолжении этого столкновения, частично потеряла трудоспособность, т.к. была ранена Афанасием Королевым, который нанес ей удар топором. При рассмотрении этого дела Афанасий Королев сам сослался на то, что Грачев будто бы топором же распорол ему живот, но это в достаточной степени опровергается удостоверением врача, установившего у заявителя лишь многочисленные кожные ссадины в верхней части живота.
При производстве следствия по настоящему делу нашлись свидетели, которые молчали раньше, а теперь подтвердили, что Афанасия Королева натравила вся деревня криками: «Руби у Гришки жену и лошадь». К таковым свидетелям относится Дмитрий Александрович Муравьев. Не отставали от мужиков и их жены, уже текущим летом несколько человек забралось в чистый пруд Грачевых купаться и громко, так что это слышали Грачевы, кричали: «Бабы, девки, идите в Гришкином пруду промывать свою…» и добавляли название части женского тела, которую не принято обмывать публично. Однако всех превзошли дети: Николай Муравьев человеческими испражнениями замазывал замки у Грачева, пятилетний сын Андриана Васильевича Муравьева Алешка ругал Грачева настолько грязной бранью, что ее, несомненно, не понимал и не понимает сам». (прим.: ввиду отсутствия автомобилей и вменяемой транспортной системы, лошади в сельской местности СССР оставались весомой тяговой силой в домашнем хозяйстве вплоть до начала 70-х годов)
В общем, охуенная атмосфера любви, дружбы и взаимоуважения царила в советской глубинке, ничего не скажешь.
Следует ли удивляться тому, что, вопреки христианским заветам, ненависть не породила на свет любви, а фокус со звонкой пощечиной по второй щеке не удался?
«Грачев направился к неветренной стороне деревни, подошел к дому
Григория Ивановича Муравьева, плеснул на крышу его керосина из бутылки, привешенной к тому же факелу, поджог дом и перешел для того же к другим: Александра Афанасьевича Муравьева, Дмитрия Александровича Муравьева и Михаила Евлампиевича Лисицина. Догорающим факелом Грачев поджог стоявшую на корню рожь. Пожар быстро охватил почти всю деревню, а в это время Грачев, среди перепуганных детей и женщин, пытавшихся спасать из огня свое имущество, ходил у пожарища и расстреливал своих однодеревенцев, все вновь и вновь заряжая свое ружье. Николая Васильевича Муравьева лишил всех троих детей, убил полуторагодовалую Алевтину Королеву, ранил ее бабку Марью Егоровну и беременную мать Матрену Павловну Королеву, дважды стрелял в Александру Еремеевну Королеву, ранил Лукерью Николаевну Мухину и на ее глазах застрелил ее мать Надежду Ивановну и сестру Анну, которая, по показанию свидетельницы, упала «не пикнув», а мать же еще «потрепыхалась». Ранил Елизавету Никандровну Королеву, девятилетнего Павла Лисицина, молодую женщину Александру Васильевну Лисицину, Дмитрия Михайловича Воронова, убил Анну Алексеевну Муравьеву и Дарью Михайловну Лисицину и четыре раза стрелял в пожилую женщину Александру Васильевну Лисицину, приговаривая ей: «Ах, ты, гад, еще жива».
Других Грачев допрашивал, где муж, издевался, что застрахован дом, но забыли застраховать жизнь, и не обращал внимания на мольбы ползавших перед ним женщин. Сбегавшиеся с полей мужики, находившие трупы своих семейных и развалины домов, не могли оказать отпора Грачеву, а он перешел на выгон, где, стреляя почти в упор, убил 12 лошадей, принадлежавших деревне Иваньково, а затем, с биноклем в руках и не оставляя оружия, перешел на судиславскую дорогу, по которой на помощь подоспевшей в деревню милиции уже шли четверо вооруженных граждан. Обстреляв последних, Грачев смертельно ранил гр. Ципленкова и судью Цветаева. В тот же день при попытке милиции, сопровождаемой толпой граждан, вынести раненого Ципленкова из лесу и позднее, когда начволмилиции с милиционером Виноградовым направились в с. Бородатово, Грачев стрелял по ним».
Такой вот маленький перл-харбор Костромского розлива. Особо следует отметить, что в момент выписывания успокоительных вакцин неугомонным односельчанам Грачев открыл в себе талант истинного тролляки, на ходу комментируя происходящее с цинизмом и черным юмором, достойным лучших диалогов с участием Фредди Крюгера. Так, прибежавшую на крики
в девушку из соседней деревни он прогнал со словами: «Голубушка, видишь, жгу деревню и бью народ, уйди — пропасть можешь», на суде же он следующим образом комментировал произошедшее: «Упала и ладно, жива — ее счастье, убита — не прогневайся!». Таким образом, в СССР стало одной деревней меньше — 17 человек убито, 34 ранено, сама деревня уничтожена до основания. Вот что бывает, когда за дело берется простой русский мужик — как же жалко на этом фоне выглядят исламские террористы, потолок которых сегодня лишь одна отрезанная учительская голова в год. Вот он, русский Рембо и Терминатор в одном лице, только наш, в отличие от забугорных — настоящий, не вымышленный, хоть и тщательно спрятанный от общества с одной стороны непроходимой чащей леса, с другой — сумрачным полотном коммунистической идеологии.
Деревня, ассоциирующаяся у многих с островком беззаботного детства, отнюдь не всегда являлась обителью выпекающих пирожки бабушек, безобидных пьяниц и уж точно она имела мало общего с воспетым «... котик-мурлыка, муж работящий...». Это в 90-е средний возраст жителей деревни начал превышать среднюю продолжительность жизни по стране, но в 50-е—70-е годы там были люди помоложе, со всеми вытекающими отсюда проблемами, такими как внутривидовая борьба за авторитет, признание, ресурсы, самочек. А все эти виды борьбы остро нуждаются в самоутверждении, и в наиболее примитивных его формах — через унижение слабых. В некотором роде деревня имела схожие черты со школой или армией: замкнутое пространство со своими дремуче-лапотными правилами быта, низким уровнем культуры; пространство, которое невозможно покинуть (паспорта селюкам в СССР стали раздавать лишь в 70-х, ранее они являлись банальными крепостными). Превосходное поле для «неуставных отношений». Так что горе тому, кто не смог вписаться в нетерпящую инаковости парадигму сельских ценностей. Помните строки: «Когда я на работу шел или домой, то все колхозники смеялись надо мной»? А ведь это не авторский вымысел. Это строки, написанные самой жизнью. Практически все массовые убийства уже не первый век происходят по одной и той же незамысловатой схеме: замкнутому обществу требуется козел отпущения, и оно его неминуемо находит. Когда градус издевательств переходит за определенную критическую отметку, козел отпущения вдруг перевоплощается в народного мстителя. Вполне закономерно лидерство в этом вопросе удерживают школа и армия, в рабочих же коллективах подобный род преступлений совершается уже существенно реже — там и люди уже взрослее, да и козел отпущения, недовольный своим положением в иерархии, всегда может уволиться. А вот из армии или из школы так просто не уволишься. Из села тоже. В селе, конечно, люди уже повзрослее, но дремучие как брянский лес, так что в своей жажде самоутверждения вполне могут дать фору иной школоте. Поэтому в советскую эпоху сельского крепостного права деревня являлась вполне себе достойным цехом по производству массовых убийств. Порой, как мы видим на примере выше, достойных описания в эпичных Илиадах.
В СССР, как и на Западе, были часты массовые убийства на криминальной почве — о некоторых мы уже говорили ранее (массовое убийство милиционеров, т.н. «Мозырское дело», «Убийство в ресторане София» и т.д.), о некоторых поговорим в следующих частях. А многие из массовых убийств (в т.ч. и терактов), которые невозможно было скрыть ввиду их масштабности, расписывали по несчастным случаям (например, массовое убийство в гостинице «Россия», о котором мы поговорим позже). Имели место и массовые убийства на почве антисемитизма (например, массовое убийство еврейской семьи Ахимблит, состоявшей из 7 человек, произошедшее 29 января 1964 года в Свердловске. На месте преступления убийцы оставили записку «Так будет со всеми жидами»). Также в СССР были в ходу и массовые убийства исключительно советского разлива — массовые убийства северных оленеводов, совершавшиеся беглецами ГУЛАГа, когда урки вырезали их целыми селами (это явление мы подробно рассматривали в частях, посвященных вырождению ГУЛАГа), а также массовые убийства узниками ГУЛАГа во время нападений на обычные русские деревни (одному из таких популярных в те годы нападений посвящен фильм с Папановым «Холодное лето 53-го»). А до сего дня совершенно несправедливо обходилось вниманием такое явление как массовые убийства внутри самих деревень. Одно из таких описано выше, а еще одно деревенское массовое убийство, о котором абсолютное большинство читателей сегодня узнает впервые, произошло в селе Балашово Саратовской области в сентябре 1964 года. Жители области тогда были столь потрясены произошедшим, что сотрудники многих учреждений, организаций и предприятий из-за страха отказались выходить на работу, невольно создав в целом районе обстановку всеобщей стачки.
Поскольку советские колхозники, по сути, находились на положении рабов (им даже зарплату не всегда платили — в описываемой ниже разыгравшейся трагедии этот неприглядный фактец также еще всплывет), то в периоды сбора урожая им приходилось работать, как в армейском афоризме — от скамейки и до заката. Возвращаться домой порой было нецелесобразно — транспортная сеть была совершенно не развита, а личные автомобили являлись невиданной роскошью. Так что, закончив работу поздним вечером, было куда уместнее остаться заночевать прямо в поле, нежели изощренными путями добираться до дома лишь для того, чтоб без сил рухнуть спать, а с первым лучом солнца вставать и вновь, испытывая на себе все прелести советской транспортной инфраструктуры, хер знает как добираться. Таким образом, народ обычно брал с собой «тормозки» (так называлась расфасованная по банкам еда) и целыми бригадами отправлялся жить в поле. Также 6 сентября 1964 года поступила и тракторная бригада под руководством Александра Ильясова.
Ранним утром следующего дня, где-то около 6 часов, рабочие колхоза «Заря», направлявшиеся на работу из села Малый Мелик, обратили внимание на то, что трактора бригады работали на холостом ходу, а никого из трактористов рядом не было видно, что показалось им весьма странным. Окликнув их пару раз и не дождавшись ответа, несколько рабочих сошли с дороги и приблизились к тому трактору, что ближе прочих стоял к дороге. После того, как они приоткрыли дверь трактора, из кабины на них вывалился окровавленный труп с размозженной от выстрела из дробовика в упор головой. Содержимое остальных тракторов не отличалось особой оригинальностью, после чего стало ясно, что произошло страшное: в срок урожай собран не будет. Ну и до кучи, какой-то маньяк ночью выпилил всю тракторную бригаду.
Впрочем, одного тракториста в поле тем утром все же не досчитались. Звали его Иван Махтов. На основании его пропажи был сделан вполне закономерный вывод о том, что это он всех своих товарищей и пострелял, после чего пустился в бега. Однако трагические события, отмеренные на тот день, отнюдь не были исчерпаны. Через несколько часов в Балашовский райотдел милиции поступило сообщение о расстреле трех женщин, произошедшем на дороге между поселками Малый Мелик и Скотооткорм. Одна из трех женщин — Екатерина Саяпина — спаслась и сбежала, преодолев по бездорожью около 3 километров. Со слов Саяпиной стало известно, что нападавший стрелял в ее племянницу Алевтину Панчук, которая по невероятному стечению обстоятельств (по невероятному ли?) являлась женой убитого тем же утром тракториста Александра Саяпина. Второй жертвой таинственного стрелка оказалась Марина Булгакова, мать той самой Алевтины. Напал ли на женщин тот же самый человек, что убил трактористов? Однозначно ответить на этот вопрос было невозможно, но поверить в то, будто в Балашовском районе одновременно и независимо друг от друга двое убийц схватились за ружья и пошли стрелять в простых мужчин и женщин, было, конечно, трудно.
Еще через несколько часов утренние ласточки принесли очередную весть о развитии этой истории: в одной из овчарен обнаружен пропавший тракторист Иван Махтов — он был без сознания и истекал кровью. Тракториста погрузили в машину и отправили в ближайшую больницу, куда по следу отправилась для проведения допроса и следственная группа. Толку, правда, от этого оказалось немного, ибо, придя в себя, раненый начал утверждать, что вообще ничего не помнит, начиная с полуночи. Также он не смог объяснить и того, каким образом, будучи в полубезсознательном состоянии, смог преодолеть почти 4 км, пока не нашел приют в овчарне. Рассказ Махтова вызвал вполне ожидаемое недоверие следователя: мало того, что само спасение тракториста казалось слишком уж подозрительным, так он еще и ничего не помнит. По всему выходило, что Махтов всех убил, после чего убежал на овчарню, где сам в себя выстрелил, чтобы имитировать жертву. Так что, учитывая качество советского следствия, сидеть бы ему долго и несчастливо, если б настоящий убийца не облажался во время второго нападения, оставив в живых одну из жертв, которая, придя в себя, начала весьма точно описывать нападавшего. По словам потерпевшей, в них стрелял мужчина по прозвищу Юролай. Так сельчане называли Юрия Илларионовича Ильясова, тракториста колхоза «Заря», жителя села Малый Мелик, двоюродного племянника Александра Ильясова, одного из убитых трактористов.
Юрий Ильясов:
Отношения Юрия Ильясова с односельчанами не задались решительно сразу — по сельским меркам парень был непозволительно скромен, застенчив и робок. При этом он отнюдь не являлся дураком, наоборот, как впоследствии будут отмечать свидетели судебного заседания, Ильясов создавал впечатление очень умного, начитанного человека, что по сельским меркам того времени было сродни встрече со снежным человеком. Выросший без отца в очень бедной семье, он всегда сторонился шумных посиделок и в любом коллективе оставался на периферии общения. Поэтому каждый сельский житель всегда знал, как поднять себе настроение, если вдруг день не задался — найди Ильясова, подшути над ним как-нибудь изощренно, а лучше даже пни ногой или плюнь в его вероломно умное ебало.
Как это часто бывает в социумах с низким уровнем культуры, в отношении изгоев начинают распускаться ни на чем не основанные слухи интимного характера. Например, если речь идет о девочке, то ее быдловатые сверстницы будут рассказывать о том, что она блядь, вчера сосала тому, сегодня сему и т.д. При том, что, как правило, в подобных случаях жертва на самом деле является в интимном плане чистой и непорочной как вера в советский строй, в то время как слухи о ее блядстве распускают, как раз-таки самые настоящие бляди, в свои 15 не один десяток хуев повидавшие. Не избежал этой участи и Ильясов, про член которого в деревне пустили слух, будто «мал золотник, да... просто мал». Предположительно эти сплетни питались живительной энергией от другого слуха, согласно которому в свои 27 Ильясов оставался девственником, что становилось не меньшим поводом для упражнений односельчан в остроумии.
Незадолго до массового убийства, например, имел место такой инцидент: Ильясова отправили на заготовку сена в компании семи женщин-доярок. Скромный девственник-интеллигент в компании семи оголтелых доярок — уже предвещает интересное развитие событий, не так ли? Все время совместного нахождения женщины демонстративно обсуждали при Ильясове размер, но отнюдь не заготовок сена и даже не надоев молока — объектом главного интереса доярок стал размер его полового члена. Во время этой поездки славящиеся своим целомудрием советские женщины стали похабно иронизировать над Юрием, спрашивая друг друга, «есть у него хоть что-то в штанах?», и в какой-то момент принялись грубо его хватать и даже повалили на землю. Войдя в раж, оголтелые доярки схватили Ильясова, насильно расстегнули его штаны и натолкали туда соломы, мол, если нет своего «хозяйства» в штанах, то ходи с пучком соломы. Да, такие они, скромные советские женщины, рассказывающие сегодня детям и внукам о том, как в их время «до свадьбы ни-ни» и «твой папа за мной много лет ухаживал».
Раненый тракторист Махтов (первый подозреваемый) и убитая Алевтина Панчук.
Впрочем, к кровавой развязке привели отнюдь не половые комплексы Ильясова и даже не озорное любопытство развратных доярок. Пройдя обучение в СПТУ, Юрий работал трактористом, хорошо знал слесарное дело и по колхозным меркам считался вполне себе квалифицированным специалистом. Ничего не предвещало беды, как вдруг его сняли с трактора и перевели в категорию разнорабочих. Как считал сам будущий убийца, сделано это было для того, чтобы отдать «его трактор» тому самому Александру Ильясову. Нетрудно догадаться, что труд разнорабочего считался неквалифицированным, и вознаграждение за него в конце года колхозники получали гораздо меньшее. Но и это не являлось вершиной айсберга произвола в отношении робкого сельского недотепы. Когда на годовом собрании колхозников пришло время обсуждать величину причитающихся каждому работнику выплат, другой дальний родственник Юрия Василий Ильясов, ссылаясь на формальную провинность своего подопечного, объявил, что Юрий Ильясов ничего не получит, а его доля пойдет в общественный фонд. Это было неслыханное наказание даже для советского произвола: получалось, что Юрий, выработавший в 1963-1964 гг. 227 трудодней, ничего за свой труд не получит (да, кого-то это вероятно удивит, но колхозники получали зарплату не по месяцам, а по годам — платили колхознику в течение года авансом, и лишь в конце года рассчитывались полностью)! В традициях колхозного руководства были штрафы, когда с баланса работников списывались несколько трудодней, обычно не более пяти, но чтобы вот так отнять всю годовую выработку... Такое наказание казалось запредельным, да и сам Ильясов отчего-то не обрадовался перспективе отдать годовую зарплату в «Фонд Мира» — видимо, черств душой был, а потому не хотел, чтоб «в мире смеялись дети!»
6 сентября, накануне трагедии, Юрий отправился в дом Василия, чтобы еще раз поговорить о несправедливости партийного наказания. Он прихватил с собою нож — очевидно, по пути хотел нацарапать на какой-нибудь стене популярный лозунг «Слава КПСС», после чего нарезать вкусную советскую колбасу по 2.20 и предаться думам о нещадной эксплуатации рабочих в Америке. В любом случае, намеченный разговор не состоялся — хозяина дома не оказалось. Зато Юрий столкнулся с Александром Степановичем Ильясовым, который тоже числился в его обидчиках — ведь именно он стал трактористом, «вытолкнув» Юрия в разнорабочие. Впрочем, душевная беседа о светлых заветах Ильича не задалась решительно сразу, чего нельзя сказать о пиздюлях, которых Александр ему отвесил столько, сколько не отвешивали ливера в советских универмагах. По рассказам бабушки, Юрий вернулся домой вечером 6 сентября совершенно невменяемый — его била крупная дрожь, он плакал и никак не мог успокоиться. Но и не это стало той спичкой, которая зажжет фитиль негодования ущемленного колхозника. Ближе к вечеру в дом к Юрию явились председатель колхоза, главный агроном, пара бригадиров полеводческих бригад и четверо колхозных рабочих... все с топорами, ножами и ружьями. Юрию сказали просто и веско: «Будешь угрожать нашему бригадиру, мы тебя по-тихому убьем и прикопаем так, что никто никогда не найдет». С тем и ушли. Вскоре ушел и сам Юрий, и ничего хорошего для поздних гостей это не предвосхищало. Как рассказывала все та же бабушка, в тот вечер, говоря о поведении колхозного правления, отнявшего у него годовую премию, Юрий Ильясов мрачно изрек: «Заработали, гады, мой хлеб, да только съесть его им не придется!». Что интересно — не наебал. Не пришлось!
Понятно, что подобное изложение событий для советского строя представлялось совершенно недопустимым — в нем во всей красе проявлялось как оголтелое царствование «колхозной бюрократии», так и полное бесправие рядовых советских колхозников. Поэтому единственным мотивом убийства был объявлен описанный ранее инцидент с доярками и соломой.
Впрочем, с задержанием Ильясова количество жертв его кровавой мести расти не прекратило — просто за тех, кого он случайно не добил, принялась печально известная советская бесплатная медицина. И она на этом поприще оказалась не менее результативной. В светлые советские годы медицина даже в городах находилась на околоэфиопском уровне, а ужасы пребывания в советских родительных домах навсегда застыли в жутких рассказах наших матерей. Качество содержания в больницах не сильно отличалось от качества мяса в прославленной советской колбасе, квалификация же врачей пребывала в эпохе палеолита, а если армия дегенератов в белых халатах на что-то и была годна, то лишь на выписывание больничных. Все остальное время она лечила от несуществующих болезней (таких как вегето-сосудистая дистония) либо лечила варварскими методами (например, прижиганием) явления, в лечении не нуждающиеся (например, эрозия шейки матки), и выписывала лекарства, лекарствами не являющиеся (например, корвалол, валокордин и т.д.). Именно крайне низкое качество советской медицины к позднесоветскому периоду сформировало в обществе колоссальный запрос на альтернативную медицину и лечебные сеансы экстрасенсов. И это мы говорим про город! Представьте себе, что творилось в сельской местности. Поэтому неудивительно, что опознавшая Юралая Марина Булгакова, мать
застреленной Алевтины Панчук, вскоре в больнице умерла. Нет, огнестрельное ранение-то ей благополучно вылечили, но поскольку деревенские больницы что тогда, что сегодня мало чем отличались от свинарников, лечение привело к заражению крови, в силу чего крепкую 46-летнюю женщину врачам спасти не удалось.
Обратите внимание на то, что незадолго до трагедии будущие жертвы сами приходили к Ильясову с ружьями и угрожали. Т.е. как минимум эти конкретные люди имели оружие в свободном обращении. И это нисколько не спасло их от праведной расправы. Потому что преступник не дурак, с открытым забралом на штурм лезть — преступник выжидает удачный момент, когда его враги А: не ожидают атаки, и Б: не имеют оружия при себе. Вряд ли же ты, имея в своем арсенале ствол, будешь таскать его при любом выходе в магазин или походе на работу — в этом и заключается подлость массовых убийств. Они происходят аккурат в тот момент, когда их никто не ожидает. То же самое касается и массового выпила целой деревни под Костромой, описанное в самом начале. Кровавая драма разыгралась в глухой деревне, окруженной не менее глухим лесом — в подобных краях ружье есть дома абсолютно у каждого зрелого мужика, как минимум из охотничьих соображений. При этом никто из жителей деревни так и не сумел воспользоваться оружием. Стрелок в том случае выбрал весьма эффективную тактику — дождался, когда все мужики уйдут работать в поле, и поначалу просто ходил по домам и расстреливал их жен и детей — ни одна из женщин, имея дома мужево ружжо, в состоянии паники не смогла им воспользоваться. Сбежавшиеся на крики и пожарное зарево мужики также перед стрелком оказались совершенно беззащитны — с одной стороны, в состоянии паники им было не до оружия, с другой — не все могли к нему пробраться в пылающих избах, ну и с третьей — кто б им дал до него добраться, если преступник расстреливал их из засады. Более того, он успешно расстрелял прибывший на место экипаж милиции — людей, вооруженных и готовых принять бой, а также расстрелял еще и пришедших на подмогу милиции во время их попытки выноса раненых милиционеров с поля несостоявшегося боя.
Решительно настроенный человек со стволом на руках, за исключением редких случаев, совершенно неостановим. Просто потому, что стреляет без предупреждения и в самый неожиданный момент: пока все спят, пока все работают, пока все увлечены рассмотрением этикеток в магазине, стачиванием зубов о гранит науки в школе. А еще он иногда расстреливает из окна квартиры. Ив этом случае преступник становится фактически неуязвим, что показало массовое убийство в Курске или в наши дни массовое убийство 2017 года посетителей кантри-фестиваля в Лас Вегасе. Быдло, имеющее на кармане ствол, ощущая свою всесильность, будет само склонно к провоцированию конфликтов — на то оно и быдло.
