Proigrivatel

Proigrivatel

Большой Проигрыватель на Пикабу — это команда авторов короткой (и не только) прозы. Мы пишем рассказы, озвучиваем их и переводим комиксы для тебя каждый день. Больше текстов здесь: https://vk.com/proigrivatel
На Пикабу
user9406685 Alexandrov89
Alexandrov89 и еще 1 донатер
57К рейтинг 1222 подписчика 9 подписок 627 постов 276 в горячем
Награды:
более 1000 подписчиков За участие в конкурсе День космонавтики на Пикабу
242

Бабушка №50

Володя стоял перед дверью, покусывая обветренные губы. Давняя привычка, за которую бабуля била по лицу – когда ладонью, а когда и чем потяжелее.

На губе выступила кровь, и Володя нажал на кнопку звонка. Забарабанил в дверь. Подумал, что если хозяйка сейчас не откроет, он может струсить. Убежит и больше никогда сюда не вернётся.

Из-за двери послышалось шарканье тапок.

– Кто?
– Сантехник! Вы соседей заливаете!
– Не вызывала я никого!
– Открывайте! А то полицию позову!

Дверь открыла миниатюрная бабушка с длинными седыми волосами. Она походила на куличик, покрытый глазурью. Бабушка поспешила запахнуть халат, но Володя успел заметить бледно-розовую сорочку.

Володя показал бабушке разводной ключ, будто удостоверение. Прошёл в ванную, где на ржавой батарее висело бабушкино бельё, с озабоченном видом постучал по трубам и велел нести полотенца.

Когда бабушка вернулась с тряпками в руках, Володя вцепился ей в шею и начал душить. Шея у неё была тонкой, как у курёнка. Володя сделал всё так быстро, что бабушка даже испугаться не успела. Сухими своими ручками она легонько похлопала его по плечу, словно хотела не ударить, а подбодрить.

Володя старался не гримасничать, не скалиться и не раздувать яростно ноздри, чтобы бабушка не приняла его за злобного человека. Он улыбался самой кроткой своей улыбкой. Володе хотелось, чтобы перед смертью она увидела не зверя, а милого внука, пусть чужого и незнакомого, но всё равно почти родного. Ведь перед лицом смерти все мы родня.

– Всё хорошо, бабуль, – ласково шептал Володя, – тише, тшш!

Бабушка весила как корзина с теннисными мячиками. Может, как две корзины. Володя носил такие на работе. Он положил бабушку на кровать, причесал, раздел, протёр влажным полотенцем и надел на неё юбку, которую принёс с собой в ящике для инструментов.

Эту чёрную бархатную юбку при жизни носила его родная – кровь от крови своя – бабуля. Иногда Володя сам надевал юбку, ложился в кровать и представлял себя покойной бабулей, но гораздо приятнее было надеть юбку на какую-нибудь одинокую пенсионерку. Не только приятнее, но и полезнее, ведь, помогая бабушкам уходить на тот свет, он избавлял их от унизительных мук старости. Старость, говорила бабуля, это кара божья.

Володя спрятался за креслом, чтобы мёртвая бабушка его не заметила, и стал разглядывать юбку. Такая чёрная, какой, наверное, была самая чёрная дыра во вселенной. Под юбкой угадывались бедра, колени, щиколотки. Володя снял штаны и сделал то, за что бабуля лупила его сильнее, чем за привычку кусать губы. За рукоблудие горят в аду, говорила бабуля.

Володя испачкал кресло, и вслед за облегчением ощутил стыд. Обжигающий стыд, словно кипяток из прорванной трубы. В такие минуты он действительно чувствовал себя плохим человеком. Ему казалось, будто его душа становилась чернее бабулиной юбки.

Володя набрал в таз воды и вымыл полы в квартире. Избавился от следов своего позора на кресле. Вытер пыль с мебели. Перемыл тарелки и вилки, между зубьями которых скопились остатки еды.

Перед уходом Володя стянул с хозяйки бабулину юбку. Тело на кровати теперь не вызывало у него ни возбуждения, ни умиления. Из уважения к покойнице он накрыл её халатом. Будь хозяйка жива, она бы поблагодарила его за помощь с уборкой, подумал Володя.

Перед церковными воротами лежал лохматый пёс. При виде Володи он вскочил, завилял хвостом, подставил голову для поглаживания. Володя любил собак, а они любили его. Собаки чуют хороших людей.

Ещё не стемнело, когда он вошёл в церковь. От знакомых запахов и красок душа возликовала. Володя поставил свечку за упокой души усопшей бабушки из шестьдесят шестой квартиры. У него ещё не было бабушек с двойными цифрами. Была бабушка из семьдесят восьмой, бабушка из тридцать пятой, бабушка из восемнадцатой...

Володя шёпотом перечислял своих бабушек, и со стороны могло показаться, будто он молится. Все они сейчас на небесах. Чистенькие и радостные. Он верил, что они наблюдают за ним с симпатией, а его родная бабуля сидит, стоит или парит рядом с ними и вся лучится гордостью за внука.

***

Вечером Мария Сергеевна отправилась за продуктами. Она надела капюшон и медицинскую маску, но покупатели в магазине всё равно бросали на Марию Сергеевну любопытные взгляды. Ей пришлось снять солнцезащитные очки и надеть очки с диоптриями, чтобы разглядеть ценники. Из-за жёлтых белков глаз, думала Мария Сергеевна, люди принимают её за больную, от которой можно подцепить какую-нибудь заразу.

Домой она возвращалась медленно. После шестидесяти у Марии Сергеевны стремительно развился сколиоз, и её так перекособочило, что левая рука почти доставала до колена. Чтобы пакет не волочился по земле, Марии Сергеевне приходилось держать руку согнутой.

Когда она проходила мимо церкви, из-за ворот выскочил пёс. Зарычал, залаял, но приблизиться не решился. Мария Сергеевна рыкнула на пса, и тот, поджав хвост, скрылся за оградой. Она поставила пакеты на асфальт и с чувством перекрестилась. Она много лет не заходила в церковь. Стыдилась. Таким, как она, не место в божьем доме.

Перед сном Мария Сергеевна смотрела музыкальное шоу. Соседи сверху – муж с женой, прожившие вместе полжизни – ругались. Мария Сергеевна с завистью слушала, как они матерят друг друга. Так ненавидеть могут только самые близкие люди.

Мария Сергеевна с тоской думала о предстоящей ночи. Кости уже ныли. Она могла свыкнуться с одиночеством, искривлённым позвоночником и нищенской пенсией, но до сих пор не понимала, за что судьба ниспослала ей такое наказание. Каждая ночь для неё была мукой. Соседи сверху сейчас поорут, может, подерутся, а потом лягут в кровать и заснут мирным сном, а она всю ночь проведёт в болезненном бреду.

Когда начался сериал про серийного маньяка, она пошла в спальню. Стены и потолок покрывали звукоизоляционные маты. Клетка стояла у противоположной от окна стены. Мария Сергеевна вошла в клетку и защёлкнула замок. Она никогда не оставляла ключ в замочной скважине, хранила его в потайном кармашке на изнаночной стороне матраса. Ночная тварь плохо соображала и отыскать ключ не могла, а вот провернуть его в замке – на это у неё мозгов хватило бы.

Тварь уже на подходе, чувствовала Мария Сергеевна. Она разделась, легла на матрас, брошенный на пол, и поцеловала иконку. Мария Сергеевна закрыла глаза, надеясь поспать хотя бы немного.

***

Больше всего Володя любил понедельники и пятницы. В эти дни в теннисном клубе работала тренерша пенсионного возраста. После визита к бабушке из шестьдесят шестой квартиры Володя был относительно спокоен. Но сегодня тренерша издавала такие приятные звуки, когда перебрасывалась мячом со своим клиентом, что Володю потряхивало. Хотелось обнять её и задушить прямо на корте.

После тренировки, когда тренерша помылась и переоделась, он вызвался донести её корзинку с мячами до машины. На улице лил дождь, и тренерша раскрыла над ними зонт. Володе стало приятно, что такая очаровательная женщина заботится о нём, ничтожном охраннике, и о его лысой голове.

– Спасибо, Владимир, вы очень добры, – сказала тренерша, закрывая зонт и садясь в машину. – До пятницы!

«Очень добры». Пожилые женщины, как и собаки, разбираются в людях. Видят их насквозь, подумал Володя. Он стоял, держась за дверь машины и пытаясь придумать предлог напроситься к тренерше в гости. В принципе, они могли бы разложить заднее сиденье внедорожника и устроиться там. Он мог бы надеть на неё бабулину юбку…

Тренерша помахала рукой какому-то знакомому. Это сбило Володю с толку. Он отошёл от машины, и тренерша захлопнула дверь. Дождь усилился. Когда машина тренерши скрылась за поворотом, Володя почувствовал, как сильно промок.

Последние клиенты ушли через пару часов. Володя закрыл клуб, вымыл пол на кортах, выключил везде свет и устроился в своей каморке, где он второй день подряд собирал из «Лего» Великую Китайскую стену. Тренерша не выходила из головы. Конструирование не приносило ему обычного удовлетворения, того чувства, будто он, словно господь, создаёт нечто новое. Володя посмотрел на часы. Ещё не очень поздно. Был шанс, что он найдёт какую-нибудь бабушку, гулявшую в парке с палками для скандинавской ходьбы. Володя отложил строительство Китайской стены на следующий день. Богу требовалась передышка.

***

Мария Сергеевна кормили голубей. Это было одно из немногих развлечений, которые она себе позволяла. В отличие от собак, птицы её не боялись. В отличие от людей, они не смотрели на неё с отвращением. Больная. Уродина. Птицы не знали таких слов.

Мальчик лет пяти подбежал и стал размахивать палкой, целясь в голубей.

– Умрите, умрите! – кричал он.

Марии Сергеевне захотелось схватить крикливого мальчика и бросить в озеро. Те времена, когда она страстно желала ребёнка, давно прошли. Такие, как она, не созданы для материнства.

Мария Сергеевна вышла из парка и направилась в сторону дома. Кости уже начали ныть. Проклятые кости. Иногда она думала, что так настрадалась в этой жизни, что после смерти господь пустит её за свой стол и всем присутствующим скажет, что эта искалеченная душа мучилась на земле не меньше его.

В подъезд она вошла вместе с мужчиной, которого раньше не видела. Лысый, с длинными, как у обезьяны, руками. От него пахло потом и мокрой одеждой.

Открывая дверь своей квартиры, она думала не о незнакомом мужчине, а о мальчике, который гонялся за голубями с палкой. Кем он вырастет? Не будет ли так же кричать «Умрите, умрите», но только не с палкой в руках, а с ножом или пистолетом?..

Она вошла в прихожую, но закрыть дверь не смогла. В дверной проём просунулся лысый незнакомец. Он ввалился в квартиру, бормоча что-то бессвязное про потоп и полицию. Постоял растерянно секунду-другую, а потом стал её душить и повалил на пол.

Когда Мария Сергеевна обхватила его руки своими, лицо мужчины вытянулось от удивления. Он вскрикнул от боли. Она отпихнула его от себя, но встать не успела. Незнакомец ударил её в висок ящиком для инструментов, и в глазах у Марии Сергеевны потемнело. Её последняя мысль была о скором наступлении ночи.

***

Всё пошло не по плану. Обычно Володя действовал аккуратнее. Несколько дней следил за очередной бабушкой. Не врывался в квартиру, как сумасшедший, а приходил под видом сантехника. Но из-за тренерши, которая бросила его под проливным дождём, Володе не терпелось примерить чёрную юбку хоть на ком-то.

Он не ожидал, что бабушка из квартиры № 50 окажется такой сильной. Это тоже было не по плану. Маленькая, худенькая, она выглядела как рахитичный ребёнок.

Володя не был уверен, что бабушка мертва, поэтому ударил её разводным ключом по темени. По лицу он бить не хотел, потому что знал: женщины даже в преклонном возрасте и даже после смерти хотят выглядеть привлекательно.

Володя пару раз видел эту странную бабушку в парке. Она всегда ходила в медицинской маске, очках, с низко опущенным капюшоном. И сейчас, когда Володя перенес её на кровать, чтобы помыть и переодеть, он понял, почему она скрывала свою внешность. Всё её тело покрывали короткие жёсткие волосы. Володя видел по телевизору бородатых женщин, которые выступали в цирках, и подумал, что его новая бабушка страдала тем же недугом, что и те циркачки.

Возбуждение было таким сильным, что у него болела нижняя часть живота. Он спрятался за занавеской и сощурился, чтобы образ лежавшей в чёрной юбке бабушки стал размытым и нечётким. Её ступни не были покрыты волосами. Володя представил, что это ступни чернокожей женщины из какой-нибудь африканской страны.

Володя согрешил. Его вновь накрыло волнами облегчения и стыда. Он вспомнил свою бабулю, которая перед смертью долго страдала и жаловалась на нестерпимую боль. Поскорей бы бог прибрал меня, говорила она. Её стоны по ночам мешали спать, и однажды Володя задушил бабулю подушкой. Она умерла с благодарной улыбкой на губах.

Володя помыл полы и вытер пыль в квартире. При виде клетки в спальне он замер с мокрой тряпкой в руке. Задумчиво наклонил голову набок. Возможно, его бабушка № 50 и вправду была циркачкой, а клетка – частью её реквизита.

Володя хотел протереть прутья тряпкой, как вдруг в гостиной, где он оставил мёртвую бабушку, послышался жалобный стон, который затем перешёл в рычание.

Володя выходил из комнаты, когда его сбила с ног бабушка в чёрной юбке. Только это была не совсем бабушка. Её лицо, руки и ноги вытянулись, на спине вырос горб, на котором топорщилась шерсть. Бабушка передвигалась на четвереньках и напоминала гиену. Бабушка вгрызлась ему в живот, расцарапала ляжки. Володя несколько раз ударил бабушку, попытался выдавить ей глаза, но она не разжимала челюстей, рыча и надсадно дыша. Внизу живота стало горячо, как будто в бабушкиной пасти горел костёр.

Володя пополз к клетке, таща бабушку за собой. Одной рукой он схватил бабушку за вытянувшееся ухо, а другой – за дверцу клетки. Размахнулся дверцей и с размаху саданул бабушке по морде, потом еще раз. Бабушка ослабила хватку. После очередного удара бабушка заскулила и, оглушённая, отпрянула от Володи. Он забрался в клетку, закрыл дверь на замок. Бабушка пришла в себя и набросилась на прутья, пытаясь достать Володю когтистой лапой. Морда и клыки бабушки были в крови.

Володя задрал толстовку, чтобы посмотреть на рану внизу живота. «Боже мой», – прошептал Володя. Он стянул простынь с матраса и обвязал ею живот, чтобы остановить кровь. Здесь, в клетке, он был в относительной безопасности. Володя свернулся на матрасе калачиком, прижав руки к ране. Надо позвать на помощь, подумал Володя перед тем, как потерял сознание.

***

Голова болела сильнее обычного. Мария Сергеевна проснулась раньше своего гостя. Обычно по утрам она ложилась поспать на пару часов, поскольку ночью не смыкала глаз в облике твари, но сегодня всё пошло не по заведённому порядку.

Иногда Мария Сергеевна думала, будто своими страданиями она искупает грехи прошлой жизни. В какой-то момент, надеялась она, господь смилостивится над ней и дарует хоть какую-то радость. Глупый человек, который лежал без сознания в клетке, мог стать для неё тем подарком, о котором она мечтала. Он мог бы скрасить её одиночество. Во всяком случае, это лучше, чем ничего.

Мария Сергеевна обернула цепь вокруг шеи гостя и приковала его к клетке. Когда он, очнувшись, начал кричать и звать на помощь, Мария Сергеевна пригрозила, что отгрызёт ему щёку. Глупыш испугался. Она обработала и зашила рану на его животе. Дала лекарств. Погладила по лысой голове.

– Вы меня съедите? – спросил гость.
– Нет, глупенький.
– Вы меня отпустите?
– Нет, никогда.

Глупыш нервно покусывал нижнюю губу. Он с унылым видом опустил голову, и Марии Сергеевне стало его жалко. Она принесла из гостиной чёрную юбку, в которой проснулась утром. Лицо гостя просветлело.

– Бабуль, а могли бы вы?..
– Конечно, мой миленький, – сказала Мария Сергеевна, надевая юбку.

Автор: Олег Ушаков
Оригинальная публикация ВК

Бабушка №50 Авторский рассказ, Ужасы, Бабушка, Оборотни, Длиннопост
Показать полностью 1
41

Пятьсот миллионов шагов до Луны

– Существование оборотней не может быть объяснено с научной точки зрения, — вещает Грег, дирижируя в такт словам шампуром с сочащимися кусочками мяса. – Возьмём самый очевидный аспект. Предположим, трансформация человека в животное или животного в человека каким-либо образом возможна. Но как быть с законом сохранения? Куда исчезает избыточная материя, откуда появляется недостающая?

Грег прерывается, чтобы откусить кусок шашлыка. Витас трогает гитарные струны. Девчонки поворачиваются к нему, Алиса открывает рот, чтобы протянуть неизменное: «Ви-итюш, про дельфинов спо-о-о-ой!». Поняв, что парень с гитарой сейчас перехватит внимание девушек, Грег поспешно, давясь, проглатывает недожёванный кусок и снова взмахивает шампуром. Язычки костра коротко лижут ночную тьму в направлении, заданном потоком воздуха.

– Вот если ты, Алиса, – направляет он остриё шампура на девушку, – умела бы превращаться в лису, куда бы делся избыток массы?

– Сам ты избыток, – надувает губки Алиса.

– Сколько ты весишь? – спрашивает Грег словно не понимая, что творит. – Килограммов шестьдесят? Пятьдесят пять?

Хотя… Грег, пожалуй, отлично всё понимает. Выбешивая Алису, он то и дело поглядывает на Мадину. Именно на неё наш умник пытается произвести впечатление. Мадина сдержанно улыбается. Алиса фыркает и демонстративно кладёт руку на плечо Витаса.

– Пусть будет пятьдесят пять, – великодушно кивает Грег. – А лиса – килограммов шесть-семь. Семь килограммов твоей плоти сложились в лису. А что остальные сорок восемь? Ты оставишь их в холодильнике? Будешь таскать за собой в тележке? Но что-то я не слышал легенд об оборотнях с тележками или рюкзачками.

– А как же магия? – Мадина произносит эти слова мягко и вкрадчиво, как всегда, но в глазах её пляшут весёлые чёртики.

– Магический процесс должен подчиняться основополагающим законам! – воодушевляется Грег. – Наука может подтвердить или опровергнуть возможность любого магического воздействия или трансформации. Думаю, все читали монографию Койсберга, подтверждающую существование возможности левитировать? А руководство Пожера по суперускоренному выращиванию сельскохозяйственных культур по методу «Волшебный боб»?

– Читать-то читали, – подает голос сидящий в паре метров от компании Сван. – Да что-то на практике это никому не помогло. Ни летать, ни боб до неба вырастить.

– Практика всегда идёт вслед за теорией! – вещает Грег. – Мы уже на пороге того, чтобы сделать сказку былью! И левитация, и яблони на Марсе, всё будет. Но оборотничество невозможно! Не-воз-мож-но!

– А сколько весишь ты, Грег? – невинным голоском спрашивает Мадина.

Грег поперхнулся. Субтильный и низкорослый, он не любит разговоры о росте, весе, обхвате бицепса и кубиках пресса.

– Килограммов шестьдесят? – продолжает девушка. – Да? Ты можешь превратиться в волка! В большого волка, матёрого волка, альфа-волка.

Мадина говорит всё так же мягко, но внутренне она хохочет. Уж я-то знаю свою сестру.

Грег криво усмехается. С одной стороны, после всех его псевднонаучных разглагольствований девушка явно пытается выставить его идиотом. Но с другой стороны – большой волк, альфа-волк… Может, Мадина всё же хочет сделать ему комплимент? Кажется, самое время, чтобы продвинуться на полшажка.

Грег тянется, чтобы приобнять Мадину. Но вместо нежного девичьего плеча его рука натыкается на мою грудь. Я оказываюсь между ним и сестрой за доли секунды. Это никого не удивляет, кроме Грега – в нашей компании он новичок, а ребята уже привыкли, что я бдительно охраняю Мадину даже от самых невинных попыток ухаживаний.

Я заглядываю Грегу в глаза. Он бормочет что-то неразборчивое.

– Ви-и-итюш, про дельфина-а-а-а спо-о-о-ой! – наконец вставляет свои пять копеек Алиса.

– Затихает в море шторм, в море шторм, в море шторм, – послушно затягивает Витас.

Мира придвигается к Грегу и шепчет ему на ухо. Я знаю – она объясняет, что мы с Мадиной из очень религиозной семьи, и посторонние не имеют права прикасаться к нашим девушкам, особенно мужчины. Глаза Миры округляются. Да-да, вот сейчас она пугает Грега толпой наших родственников, вооруженных кинжалами и винтовками, которые примчатся и устроят расправу над ним, если мои предупреждения окажутся недостаточными.

Да, хорошую байку я придумал. В нашу с Мадиной ортодоксальную религиозность верят все – сейчас в тренде безусловное уважение к любому вероисповеданию.

Впрочем, в какой-то степени это вовсе и не байка.

– Спать пора, оборотни, – как ни в чём не бывало, подаю я команду. – Подъём в семь утра. Расползлись по палаткам, живо. Грег, через три часа сменишь меня у костра. С будильником не парься, сам разбужу.

Парни и девчонки ворчат, но слушаются. Они давно убедились, что настоящий поход – это не дикая вольница, а в первую очередь дисциплина и командная работа.

Возня в палатках затихает.

Подкладываю в костёр дрова, среди которых два полена с нацарапанными на них рунами, смотрю вглубь огня.

«Два часа», – говорят блики и колебания пламени.

Два часа костёр не погаснет и будет стоять на страже лагеря. Эти два часа – мои.

Встаю и направляюсь к озеру. С каждым метром мои шаги становятся всё легче, всё невесомее. Я уже почти бегу. Оказавшись у берега, останавливаюсь и перевожу дух. Раздеваюсь, складываю одежду под камень. Если кто-то из ребят всё же проснётся и забредёт сюда, на узкую кромку песка, обрамляющую недвижную гладь воды, подумают, что я решил искупаться.

Ложусь ничком, головой к воде. Трансформация начинается медленно, едва ощутимо, но с каждой секундой ускоряется, и вот уже внутри моего тела бурлят раскалённые водовороты, елозят колючие жгуты, вспухают невидимые полые шары.

Через несколько минут вместо Радика Борге, двадцатилетнего студента, старосты группы и инструктора по туризму, на берегу лежит крупный рыжий лис. Поднимаюсь на четыре лапы, делаю несколько шагов. Проверяю облако. Оно послушно следует за мной. Прислушиваюсь к знакомым, но всегда новым ощущениям. К тому, как сокращаются под рыжим мехом лисьи мускулы, как поворачиваются бархатные острые уши, читая ночные шорохи, которые обычному человеку кажутся такими таинственными. Слушаю, как мир пронизывает моё облако, проходит сквозь него и оставляет свой след.

Японцы считают, что у лисиц-оборотней отрастает до девяти огромных хвостов. Наверное, так интерпретировал увиденное в древности какой-то человек, способный прозревать незримое. Почему облако пробегающего мимо лиса показалось ему веером хвостов, мог бы рассказать только он сам.

Я усмехаюсь, вспомнив наукообразные измышления Грега. Парень сам не знает, как близко он подобрался к истине. Разница между моими семьюдесятью двумя килограммами и восемью кило веса лиса – это и есть моё облако. Огромное облако разреженной материи, тем не менее остающейся живой и составляющей единое целое с лисьим организмом. Орган чувств, невообразимый для обычных людей. Резерв, помогающий сохранить значительную часть себя, даже если твоё лисье тело пострадает. Иногда – даже если лисье тело будет убито.

Грегу всего лишь стоило сделать противоположный вывод из своей цепочки размышлений, и он мог бы претендовать на то, чтобы стать вторым Койсбергом.

Мордочка Мадины толкает меня в бок. Сестра, разумеется, не сумела подобраться незамеченной – я ощутил её запах, шорох её осторожных шагов, почувствовал, как она идёт через облако. Но я притворяюсь, что она застала меня врасплох – нам нравится эта игра. Порезвившись на пляже, мы подходим к воде. Лунная дорожка тянется по глади озера. Я встаю на серебристую полоску, проверяя её на прочность. Лунная дорожка пружинит под моими лапами. Пройдя несколько шагов, оборачиваюсь к Мадине и тявкаю два раза. Сестра осторожно идёт за мной.

Когда-нибудь мы дойдём по этой дорожке до Луны. Пятьсот миллионов шагов. Нужно сделать всего лишь пятьсот миллионов шагов. Бабушка рассказывала, что давным-давно один лис сумел добежать до Луны по протянутой ею тропинке. Сотни лет он ждёт тех, кто отважится пройти тем же путём, чтобы передать им Лунную мудрость. Нужно всего лишь выбрать самую длинную ночь, самую спокойную воду и самую вескую причину, зачем тебе нужна Луна.

«Она красивая!» – шепчет Мадина в моей голове.

«Как ты!» – отвечаю я.

У сестры нет облака и никогда не было. Дело ведь не только в том, в кого ты оборачиваешься – в мышь, медведя, лису, волка, кота или саранчу. Дело в том, кем ты появился на свет.

Я родился человеком. Мадина – лисой. Её человеческое тело – не совсем тело. Семь килограммов тугой плоти юной лисицы расширяются, принимая форму миловидной девушки. Внешне отличить Мадину от обычного человека невозможно. Но вот на ощупь…

Именно поэтому Мадина не ходила в детский сад, а в школе была на домашнем обучении. Родителям, разумеется, ничего не стоило заморочить голову докторам и выправить ей справку с каким-то изощрённым диагнозом. Именно поэтому я охраняю мою нежную, в прямом смысле воздушную сестрёнку от малейших физических контактов с обычными людьми. Именно поэтому стерегу её, как цепной пёс, пресекая малейшие попытки взять за руку, обнять, погладить по чёрным косам.

Сестра бежит за мной вслед, лунные брызги разлетаются из-под её лап и оседают на апельсиновой шкуре. Эти лунные ванны, которые регулярно принимает Мадина-лиса, придают жемчужное свечение коже Мадины-человека.

«Луна красивая, как ты!» – повторяю я.

Мы возвращаемся в лагерь. Я снова подкладываю дров в костёр, уже ничего не царапая на поленьях. Забираюсь в палатку, вглядываюсь лицо спящего Грега. Я могу забрать его жизнь, но меня учили не делать этого без крайней нужды. Я могу сделать его таким, как я, но сейчас клану не нужны новички.

Но Мадина… Сестра явно пыталась кокетничать с этим парнем там, у костра. Я могу забрать его жизнь. Я могу сделать его таким, как я.

– Вставай! – бужу Грега тычком в бок.

Тот, полусонный, выползает из палатки в ночную свежесть и, чертыхаясь, устраивается возле костра. Я падаю на его место и засыпаю.

Автор: Наталья Партолина
Оригинальная публикация в ВК

Пятьсот миллионов шагов до Луны Авторский рассказ, Поход, Палатка, Оборотни, Магия, Фэнтези, Длиннопост
Показать полностью 1
27

Они прилетят (часть 2)

Часть 1

* * *

На пороге лазарета я привычно застыл, пока сканер выискивал у меня на теле оружие. Приветственно пиликнула, открываясь, дверь. На меня дохнуло запахом моющего средства, выглаженных простыней и горьковатым аптечным духом.

Я шёл по бело-синим коридорам к кабинету врача, стараясь не смотреть по сторонам. Обычно ни Патриции, ни их бойцы сюда не заходили. Госпиталь был уголком человечности в прямом и переносном смысле. Настя говорила, что где-то дальше у них есть корпуса “чужих” госпиталей, где человеческие тела изучают пришельцы.

Для нас всех оставалось загадкой, как они умудрились так быстро разобраться в человеческой биологии, чтобы приживить Мартынову свою дрянь. Настя обычно качала головой в ответ на мои вопросы. Говорила, что они быстро учатся и дальше будет только хуже.

Дверь в её кабинет была закрыта. Рядом сидел Решетов – тот молодой парень, которого на утреннем построении ударил крабоящер. Решетов всё так же сутулился, уставившись в свои колени. От него веяло безысходностью столь острой, что у меня ослабли ноги.

Я сел рядом, почти рухнул.

– Ты как? Что с тобой? Травма?

– А? – Он вздрогнул. И тут же съёжился ещё сильнее. – Н-нет, нет. Нет, я здоров. То есть, н-не ранен.

– Что произошло? Ты с того боя ходишь согнувшись – я думал, в живот попали…

– Нет, я не ранен, – пробормотал он тише. – Спасибо. Просто…

Открылась дверь. Настя с облегчением улыбнулась, увидев меня. Махнула рукой Решетову. Тот медленно поднялся, прошаркал в кабинет. Я остался ожидать своей очереди, открывая в своей книге новую главу.

***

Казарма оказалась адом на Земле. Душный, голодный воздух концлагеря. Сотни голых тел, бродящих между стенами. Тонны испуганного мяса, мечущегося в неизвестности. Крики, плач, вой. Кто-то перегрызал вены, чтобы избежать более страшной судьбы – тогда ещё не было известно, что именно ждёт нас впереди.

Когда нам дали вымыться, выдали одежду и включили лингвотранслятор, мы замерли, слушая голос новых богов.

Нам озвучили расписание, объяснили, почему мы здесь. Оказалось, они хватали тех, кто пытался сопротивляться. Кто был с оружием, того брали с ним же. Я удивился, когда меня отвели к шкафчику, где остался лежать мой тренировочный меч. Правда, он изменился.

То, что было спортивным куском гибкого металла за время моей отключки превратилось в какую-то сай-фай диковинку, которые я видел разве что в фильмах. Под гардой появилась кнопка. Я нажал – на лезвии вспыхнула кромка плазмы. Не знаю, как они защитили клинок от температуры, способной проплавить сантиметровую сталь (как я узнал позже), но именно в тот момент я понял, что технологии Патрициев для нас не просто недостижимы – нам едва ли даже удастся представить их пределы.

Теперь я знаю, что почувствовали бы шумеры, увидев, как Вавилон испаряется в ядерном взрыве.

Позже оказалось, что у пришельцев возникла только одна проблема при порабощении человечества. Биология. День за днём они разбирались в нашем генетическом коде, изучали физиологию и анатомию тел. Пришивать клешни Патриции начали не с первого дня порабощения – на это ушло немало времени.

Какая ирония. Помню, как гладиаторы мрачно шутили на эту тему. Мол, если бы инопланетяне действительно похищали людей для опытов, как кричали придурковатые конспирологи, то давно бы уже во всём разобрались и сделали бы из нас послушную игрушку. Вот ведь как смешно, правда?

Но Патриции поначалу очень слабо понимали устройство наших тел. Поэтому они и сохранили жизни врачам, поэтому оставили человеческие лазареты при Аренах. Я знал это с самого начала – поэтому не ушёл из жизни. Я знал, что моя Настя жива. Я не представлял себе жизни без неё. Мы были близки с самого детства, чувствовали настроение и заканчивали фразы друг друга. Уверен, если бы она умерла, я почувствовал бы это. И тогда точно не стал бы участвовать в этих кровавых игрищах.

Я записываю всю эту информацию на ноосферное поле или в рассеянные крупицы-кванты-носители, потому что вдруг эти мысли разнесёт каким-то ветром, их не смогут восстановить или восстановят слишком фрагментарно. Поэтому я диктую свои воспоминания воздуху раз за разом каждый день с момента, как придумал для себя всё это контролируемое безумие.

Биолог Гаврилин до своей смерти утверждал, что человеческий организм на уровне биохимии, генетики и эпигенетики – очень сложная система. И я очень надеюсь, что эта система окажется не по зубам Патрициям. Иначе боюсь представить, что будет, если гладиаторов просто начнут клонировать пачками…

Всё, на что я надеюсь, – это что из космоса вслед за тьмой придёт и свет. Неважно, высшая ли раса, заботящаяся о братьях меньших, или межгалактическая саранча, или толпа космических варваров, которая разнесёт Землю в клочья кварковыми бомбами и закончит наши мучения, – я просто жду, когда это закончится.

Ведь ждать мне, как и всем нам, больше нечего.

***

Когда Решетов вышел, я проскочил в кабинет. Настя улыбнулась, сжала меня в объятиях. Мы как старые супруги прислонились друг к другу лбами и стояли так молча. Потихоньку отпускала головная боль, унималась дрожь в пальцах.

Настя всхлипнула.

– Дань, ты слышал, что случилось у Решетова?
– Он не говорит.
– Тварь, с которой он дрался неделю назад… Которую убил. Говорит, у неё было лицо его матери.
– Ох, чёрт, – выдохнул я, отшатнувшись. – Значит, они научились…
– Не думаю… Пока ещё не клонируют. Но они делают монстров из людей, которых нашли. Пришивают им…
– Не надо. Я знаю, видел.

Мне вспомнилась клешня Мартынова, скребущая колено. Я вообразил себе биомеханическую машину размером с носорога на шести ногах с лицом того же Мартынова, слепо улыбающимся мне с хитинового панциря. Меня передёрнуло.

– Тише… есть и хорошие новости, – прошептала Настя. – Мы тоже работаем и кое-что успели сделать. Ты можешь передать тому, кого отправят сегодня в бой?

Она вложила мне в руку маленькую пластиковую пробирку. Я коротко кивнул.

– Что нужно сделать? Выпить?
– Нет, просто помазать лицо и руки. Там всего пара капель, так что аккуратно.
– Думаешь, это?..
– Проверим – узнаем. Если это оно, то обязательно приди и скажи. Я смогу синтезировать на завтра больше.

Я поцеловал Настю в щёку, чувствуя, как лёгкие наполняются новым воздухом – чистым и сладким. Теперь у нас появилась надежда.

Среди ада бойцовских арен, муштры, смертей и безнадёги расцвёл едва видимый глазу цветок будущей жизни. Не безумная и отчаянная вера в инопланетян, которые прилетят нас спасать в последнюю минуту, а реальный шанс одолеть захватчиков самим.

На построении я дрожал, ожидая, когда клешня Крабоящера укажет на меня. Он шагал вдоль ряда, останавливаясь перед одним, другим, третьим… И вот уже приближается ко мне…

Крабоящер прошёл мимо. Остановился. Указал на Мартынова. Тот не дрогнул. А вот я – выдохнул с облегчением и лёгкой примесью досады.

Но Крабоящер двигался дальше. Ряд ещё не закончился, как и счёт бойцов, которых нужно набрать для сегодняшнего представления. Семь… Восемь… Девять…

Десятым бойцом оказался Решетов. В этот раз он не сгибался и не дрожал. Стоял как зомби. Ровно, будто воткнутая в землю жердь. Такой же твёрдый и сухой. Человек, в котором не осталось ничего, кроме тела. Выплакавший свою душу сын, убивший то, во что превратили его мать.

Я понял, что пробирку отдам не Мартынову. Есть в этой казарме человек, гораздо больше заслуживающий мести.

Когда Решетов подхватил казённое плазменное ружьё и двинулся к выходу, я обнял его, шепнув на ухо инструкцию, и положил пробирку в его карман. Тот выразительно моргнул запавшими глазами и крепко сжал моё плечо.

Пока за стенами казармы шла резня, я диктовал невидимому стенографисту новую главу своих бессмысленных мемуаров.

***

Биологическая гонка вооружений шла всё это время, почти с самого захвата. Пока Патриции учились обращаться с тканями и органами человеческого тела, налаживали методы биоинженерной аугментики и выращивали чуждых Земле хищных тварей, наши врачи во главе с моей Настей искали способ воздействовать на крабоящеров и мутантов.

И мы разработали план действий, основанный всего на одном откровении. Что бы там ни оставалось за пределами Арен, первым делом нужно обезопасить себя – и мы придумали, как это сделать.

Идея была проста как сапог. Дряблые, жирные и слабые Патриции, управлявшие всей этой сверхцивилизацией, имели власть над смертоносными крабоящерами. И власть эта обеспечивалась не силой. Многие из нас сперва предположили, что дело в каком-то излучении или чипе-контроллере, но эту версию быстро отмели.

Во-первых, поймать и чипировать миллиарды солдат-мясников горстка кальмаров физически не могла. Во-вторых, если бы каким-то образом и смогла, то что мешало сделать то же самое с людьми? Поэтому биолог Гаврилин высказал теорию, что крабоящеры подчиняются каким-то биохимическим командам – подобно тому, как обмениваются в воде сигнальными молекулами моллюски или пляшут под феромонную дудку млекопитающие.

Вполне вероятно, что синтезировать такие феромоны для управления человеками было одной из задач Патрициев в их научных изысканиях. Вполне возможно, что они уже стоят на пороге открытия, что превратит нас в послушных марионеток. А когда они научатся нас клонировать, человечество станет карманной цивилизацией, которую Патриции смогут держать в инкубаторе как зверюшку, играть с ней и дрессировать. У людей не останется свободы воли, самосознания, эмоций и разума.

В людях не останется людей.

***

Из мясорубки, развернувшейся в этот день на Арене, вернулся один только Решетов. Взгляд его сверкал и бегал, но был осмысленным. И злым.

– Это оно, Даниил. Пока открывали ворота, я вытряхнул капли из пробирки себе за шиворот. Они не трогали меня, – шептал он. – Я просто их расстреливал. Пытался спасать наших, но… Не знаю. Похоже, они подозревают. Такого безумия я не видел ещё ни разу. Их было очень много.
– Кого “их”?
– Зверей. Тварей, – Решетов выплёвывал слова лихорадочно, отрывисто. – Были волки. Львы. Какие-то чужеродные… монстры. И были люди. Бывшие люди.
– Узнал кого-нибудь? Снова?
– Я – нет. Мартынов. Он погиб, потому что не смог…

У меня оборвалось сердце. Старый вояка Мартынов – не смог. Если уж не смог он, то как такое осилил сам Решетов – простой парнишка-срочник?

– Кого он увидел? Он сказал что-нибудь?
– Да. – Из блестящих глаз Решетова потекли слёзы. Он не вытирал их, не всхлипывал, просто смотрел на меня и говорил: – Мартынов остановился перед тварью, похожей… одновременно на свинью, стрекозу и осьминога… и… и сказал: “Сынок”. Я не видел…

Я со стоном опустил лицо в ладони. У Мартынова был одиннадцатилетний сын – единственное, ради чего он жил и сражался. Надеялся, что когда-нибудь увидит его и обнимет. Надеялся, что Патриции и их боевые рабы не разорвали ребёнка в клочья, пока терзали захваченный мир.

Оказалось, они приготовили кое-что пострашнее.

– Что ты не видел? Как он погиб?
– Н-нет. Не видел лица. Мартынов стоял ко мне спиной, – Решетов судорожно вздохнул. – Клешня вошла ему… не знаю, в рот или горло. В-вышла из затылка.

Каков был шанс, что именно сейчас, в этот бой, на этой Арене, столкнутся отец и сын? А Решетов и его мать? Разве это были совпадения? Или Патриции начали определять родственные связи и теперь специально натравливают на гладиаторов гротескных монстров, скроенных из их близких?

У нас больше нет времени. Только сейчас заметил, как разболелась опять голова. Я схватился за шрам, морщась, и побежал в лазарет. Уже завтра нам нужно как можно больше этого проклятого феромона.

Под этой защитой мы вырвемся из заточения, а дальше… А дальше мы пробьёмся к орбитальному лифту и захватим линкор. А может, захватим Арену, наберём заложников и создадим резервацию на своих условиях. А может, отправимся освобождать остальных людей из других Арен.

В конце концов, эта попытка бунта даст нам больше возможностей, чем тупое рабское существование. Если, конечно, не верить на полном серьёзе, что кто-то прилетит нас спасать.

***

Но утром мы не успели ничего сделать. Когда загремел сигнал будильника и гладиаторы, вскочив, стали занимать свои места в строю, в казарму ворвался целый отряд крабоящеров.

– Одеться. Оружие. На выход, – громыхнули колонки под потолком.

Пока мы одевались и вооружались, я боролся с раскалывающей темя болью и думал: неужели, мы попались? Они опередили нас? Восстание захлебнётся? Нас ещё никогда не водили наружу сразу после пробуждения. И что пугало меня гораздо сильнее – что будет с Настей?! Я знал, что она в беде. Чувство тревоги бередило грудь, сжимало до тошноты. Снова разболелась голова, я тёр свой шрам, но он не проходил.

Насте нужна была помощь. Она была в опасности. А ещё я никак не мог найти глазами Решетова.

Когда мы в полном составе вышли на Арену, стало ясно, в чём дело.

Теряющиеся в вышине трибуны безмолвствовали, хотя по ним и бродила беспокойная рябь. Экраны показывали то инопланетную рекламу, то наши обескураженные лица, то Решетова в полный рост. Мои худшие опасения не сбылись, но его участь оказалась не менее ужасна, чем превращение в членистоногую тварь, подконтрольную Патрициям.

Решетов висел на двухметровом хитиновом каркасе, распятый по рукам и ногам. Ноги ниже колен раздваивались, разрубленные надвое вдоль. Как и руки ниже локтей. Локтевая с лучевой, большая и малая берцовая… Переплетённые ветви каркаса растягивали частично снятую с тела кожу. Он был похож на чудовищную кровавую снежинку.

Решетова не просто распяли и изувечили. Его каким-то неведомым образом оставили в живых. В слепых глазницах давно запеклась кровь, лицо покрывала бордовая корка. И Решетов кричал. Распахнутый рот ощерился осколками зубов, и бешеный скрежещущий вопль рвался из сорванной глотки.

Они всё поняли.

Они взяли его ночью, когда кончилось действие феромона, и не оставили от него ничего, кроме боли. Они уродовали и пытали его на потеху синебрюхим кальмарам с далёкой звёздной метрополии. Теперь они транслируют им наши лица, перекошенные ужасом и омерзением. А те твари жрут свой инопланетный попкорн и смеются.

По трибунам пронеслась волна булькающего хохота, рёва, плеска, крика – смесь неясных звуков, слившихся в смутно различимый гул. А потом этот гул заглушило грохотом динамиков:

– За попытку бунта и неподчинение правящей расе обитатели этой Арены приговариваются к истреблению. – На всех экранах показалась одутловатая голубая морда патриция, булькающего трубочками в микрофон. Он торжественно растопырил щупальца: – Ваша жизнь закончится ярко и громко. Так радуйтесь же!

Поползли вверх ворота загонов, выпуская крабоящеров, зверей и монстров. Над чудовищным колизеем распростёрлась тень смерти. Острые лица моих братьев потемнели в ожидании. Прожить последние минуты в борьбе и умереть свободным – всё, что нам осталось. А ещё – верить.

Кто-то верил в космическую Вальгаллу, кто-то – в чудесных спасителей, которые сейчас прилетят. Остальные верили в то, что мы всё делали правильно. Что мы должны были попытаться.

Арену наполнил запах крови и гари, шум борьбы и рёв трибун, а над всем этим всё ещё разносился (а может, всё ещё стоял в ушах?) крик распятого Решетова.

Я увидел, как великана Осадского разорвали пополам двое крабоящеров. И как их разнесли плазменными очередями четверо стрелков-гладиаторов. Я видел, как на Арену вышли живые кошмары с лицами людей. И строй моих братьев дрогнул. И дрогнул я, едва не выронив оружие.

Многоногая тварь с туловищем носорога взрезала землю передо мной. Не меньше дюжины хитиновых клешней торчало у неё из груди, как ветки у ёлки. Руки, так часто гладившие мои щёки, теперь заканчивались острыми когтями. Но лишь когда я увидел её лицо, меня парализовало.

Светло-зелёные глаза Насти глядели на меня с мольбой и невысказанной болью. Во взгляде читалось отчётливое “Убей меня!” – и я понял, что было самое страшное в сражениях с бывшими людьми. Они были в сознании.

Из окровавленного рта торчали острые треугольные зубы – работа хирургов Патрициев. Настя приближалась ко мне, харкая слизью в кровавую пыль Арены. Почти всё её тело заменили на “чужую” биоаугментику – и, видимо, именно она подчинялась феромонным командам кальмаров. Сознания Насти хватало лишь, чтобы осознавать происходящее. Но не для того, чтобы сопротивляться инстинктам чужеродной плоти. Пытка из пыток.

Я видел, как налился кровью шрам у неё на лбу. Такой же, как у меня. Наш один на двоих след от разделения. Антенна, через которую мы чувствовали друг друга. Мой шрам тут же взорвался болью, будто по нему полоснули болгаркой. Я чувствовал её боль, её страх и отчаяние. Её отвращение и её любовь…

Теперь магия касания не могла сработать. Моя Настя, самая настоящая вторая половинка, была заперта в теле хищной твари, порождения извращённого мясного цирка. Лоб раскололо болью. Ни одна таблетка не снимет эту боль, ведь второй такой же шрам никогда не прикоснётся к моему. Моя сестра мертва.

Мы были близки всю жизнь, как не бывают близки ни супруги, ни братья, ни сёстры – никто из людей, кто не был когда-то одним целым. Врачам удалось разделить наши тела, но не разумы. Наши шрамы-антенны остались с нами на всю жизнь. Они помогали чувствовать, что мы ещё живы и нам есть, ради чего жить, когда Земля пала.

Но только теперь, когда её мозг, её блестящий мозг отравили бледно-синие хирурги – лишь сейчас мы оказались по-настоящему разделены. Причин жить больше не осталось. Я глядел в искажённое болью лицо – почти моё лицо, но с более тонкими, женскими чертами – и всё ещё видел в ней часть себя. Только запертую в чудовищной тюрьме чужой воли.

Руки, держащие меч, обмякли; острие заскребло песок. Вспышки выстрелов вокруг стали тусклыми и далёкими, звуки затихли. Наш бунт захлебнулся, пришельцы нас опередили. Мы были обречены на провал, но зачем-то боролись. Зачем?

Острая клешня рванулась к моему лицу, я едва успел вскинуть меч и отсечь её на подлёте. Лицо Насти исказилось от боли, но тварь, управлявшая ей, даже не дрогнула.

Слёзы застилали глаза. Надо мной нависало лицо моей сестры, которая всё ещё была жива, как бы я ни заставлял себя верить в обратное. Шрам снова запульсировал – значит, она пытается вернуть себе контроль.

Рука дрогнула, и плазменная кромка клинка не коснулась шеи. Я взглянул в измученные глаза Насти. На миг мир вокруг нас замер. А потом взорвался.

Три? Четыре? Пять?

Сколько острых шипов врезалось мне в живот? Сосчитать не удалось.

Во мне точно рванула бомба, разворотив внутренности. Стало горячо, больно, страшно – тягучая горячая кровь заполнила горло, вылилась через рот. Я закашлялся, покрыв лицо сестры багровыми брызгами. Руки налились ватой. Их хватило лишь на одно движение – и голова Насти, отделившись от паучьего тела, упала прямо на меня.

– Прости…

Я рухнул наземь, прибитый клешнями и придавленный раздувшимся паучьим телом. Меч валялся где-то рядом, но я не мог до него дотянуться. Да и не хотел. Мне оставались считанные минуты, но внутри я уже был мёртв. Я только что убил часть себя и единственную причину жить в этом мире. А братьев-гладиаторов скоро вырежут под улюлюканье толпы.

Кровь толчками-спазмами вытекала из живота. Я с усилием дышал, обнимая голову единственной близкой женщины – моей настоящей второй половины. Последним усилием я прижался теменем к шраму. Фантомная боль отпускала. Или это жизнь уходила из моего тела вместе с кровью?..

Вокруг гремели выстрелы, сверкали плазменные разряды, кричали люди и рычали звери. Последняя кровавая фуга идущих на смерть захлестнула воздух над Ареной. Скоро ли она отзвучит?

Но… что это? Это пляшут кровавые зайчики в моих глазах или это вспышки в небе? Они прилетели? Космические варвары или высшая раса? Нас спасут или превратят Землю в пепел?

Закружился в глазах вихрь алых звёздочек. Я увидел толпы марширующих по Арене Мартыновых с бионическими клешнями, целый взвод крабоящеров с лицом Насти, живого и здорового Решетова, задумчиво глядящего на свою распятую копию…

Сквозь мутно-розовую пелену я узрел, как рассыпается Арена, как заслоняют небо линкоры и огненные спицы ракет протыкают облака. По ушам ударил гром ломающегося мира. Знать бы только, сломался ли он на самом деле или лишь в моём умирающем мозгу…

Но если всё это лишь предсмертный бред, то нам суждено стать карманной цивилизацией рабов. Игрушкой на привязи, фабрикой безвольных клонов-гладиаторов…

Вспышки озаряли небосвод, стрекотали молнии огненным калейдоскопом. Казалось, что трибуны плавятся и горят – вторжение, чистка, космический Судный день. Пусть не останется ничего, только памятник размером с Юпитер. Пусть соберут мои мысли, рассеянные квантами…

В конце концов, история ничему меня не научила. Неважно, сколько Римов пало до нас – это не значит, что падёт и следующий. Неважно, прилетят ли нас спасать. Важно, что мы хотя бы попытались сделать это сами.

Сил не осталось, разжались пальцы и безвольно поникли руки. Голова покатилась по пыльному полу Арены. Ноги стремительно леденели. Закружилась голова, налились тяжестью веки. Теперь – покой. Больше не придётся смотреть, как умирают люди. Неважно, получилось у нас или нет. Мы всё делали правильно.

Автор: Александр Сордо
Оригинальная публикация ВК

Они прилетят (часть 2) Авторский рассказ, Фантастический рассказ, Фантастика, Пришельцы, Гладиатор, Любовь, Длиннопост
Показать полностью 1
32

Они прилетят (часть 1)

Тьма пришла к нам со звёзд. Далёких, холодных звёзд, как пафосно вещали уже больше века писатели ужасов и поэты-пессимисты. Не древние боги, не астероиды, не бурлящие радиоактивным адом вспышки сверхновых. Нет, это были пришельцы.

Сколько мы гадали, вперив слепые телескопы в бездну космоса, какими они будут? Таинственные неуловимые Странники, космическая саранча всех сортов и расцветок или те же люди, но с пальцами подлиннее и ушами поострее? Среди всех выдуманных человечеством сценариев Контакта был, наверняка, и этот, только затерялся на страницах дрянных фантастических книжек.

Они не были на нас похожи. Они не были красивы и величественны. Дряблые бледно-голубые тела Патрициев сочились прозрачной слизью, пускали газы из трубочек на спинах, трясли мешковидными животами, хлюпали мягкими ногами при ходьбе. Глядя впервые на этих слизнеподобных тварей, я еле сдерживал тошноту. Но нельзя было и вообразить, что пройдёт не больше суток – и вид этих жирных синеватых кальмаров начнёт вызывать не омерзение, а животный ужас.

Я перечитал много фантастики. Но не мог себе представить, что пришельцев будет так много. Я не верил, что в реальности однажды ночью исполинские туши линкоров заслонят звёзды, а небо перечеркнут стрелы десантных кораблей. Я не мог себе представить, что Земля будет захвачена за три с половиной часа.

Мы воображали борьбу за родную планету, вспышки ядерных цветков на громадах инопланетных линкорах, метеоритный дождь из обломков, бои на улицах Москвы, Парижа и Лондона… Мы думали, что перед лицом космической угрозы человечество сплотится и выстоит – и вспорхнёт, обновлённое, точно феникс после погребального костра; верили, что на оплавленных плазмой руинах воздвигнется новый мир.

Много чего мы себе представляли. Медленную смерть от экологических катастроф. Гибель Земли от астероида, подобного Чикшулубскому. Атомный апокалипсис, перечёркивающий человечество штрихами ракет, и ядерную зиму с горстками выживальщиков. Даже пандемию зомби-вируса или мутировавшего грибка, с которой будут бороться последние оплоты цивилизации.

В реальности всё произошло очень быстро и… очень унизительно.

В конечном счёте у нас было два сценария. Либо всё произойдёт мгновенно, и мы не успеем даже испугаться, либо после конца света погибнут не все – и тогда у людей останется время и надежда на выживание. Время у нас осталось. Надежда – нет.

В один прекрасный день люди проснулись чужими на родной планете. Три миллиарда человек через два часа стали либо тёплым мясом, либо пеплом. Выжившие превратились в рабов. Даже хуже, чем в рабов: в зверей, в кукол. В обитателей человечьих зоопарков и бойцовых ям. В марионеток, играющих в жизнь и смерть на потеху высокой публике.

***

Запиликал сигнал подъёма. Спустя четыре секунды вся гладиаторская казарма вскочила на ноги. За промедление в десять секунд через ошейник пропускали ток. Дураков дожидаться не было.

Защёлкали клешни. Тот, кого мы называли между собой Крабоящером, шёл по рядам. Он не был Патрицием – специальная бойцовая особь. Четырёхрукая покрытая панцирем тварь, помесь насекомого и рептилии. Гаврилин, бывший биолог, говорил, что это дитя чужой эволюции, поэтому наша классификация совершенно неуместна для них. Но визуально – пожалуй, только так и можно было его описать: крабоящер.

Пули не брали их панцири. Двигались эти сволочи стремительнее гепарда, а били – с медвежьей силой. Не говоря уж о том, что их клешни на удивление ловко управлялись с оружием. А технологии Патрициев позволяли использовать не только лазеры, но и бомбы, начиненные антивеществом. Они это очень наглядно продемонстрировали, когда после одной бомбардировки вся Британия ушла под воду.

Сержант проклекотал повестку дня. Встроенный лингвотранслятор перевёл, прорычав в динамики:

– Двенадцать ноль-ноль – обед. До четырнадцати ноль-ноль – свободное время. Потом построение – отберут четырнадцать бойцов на арену. Для остальных – свободное время. Семнадцать ноль-ноль – тренировка. Двадцать ноль-ноль – ужин. Двадцать два ноль-ноль – отбой.

Мы вынесли известие стоически. Бои проводились раз в неделю, иногда чаще, иногда реже. В остальное время мы тренировались и слонялись сами по себе. Нас не пытали, не загружали работой, обильно кормили питательной кашей, по вкусу похожей на сушёные яблоки с ношеными носками. Не запрещали общаться между собой.

Хотя желающих поболтать было мало. Многие сидели в одиночестве, уткнувшись в стену. Мы жили с мыслью, что уже проиграли. Всё, что нам осталось – отсрочить свою смерть, воюя с порождениями чужеродной биологии на огромной Арене.

Сержант прошёл ещё раз вдоль строя, наотмашь влепил под дых ссутулившемуся бойцу. Должно быть, молодой Решетов – он уже неделю не разгибается после боя. До сих пор не знаю, что с ним. Видимых травм у него не было. Мы заставили его сходить в лазарет, но врачи ничего не нашли.

Врачи… Хорошо, что их нам оставили. Обыкновенную простуду, перелом или рану можно залечить в лазарете. Туда мы всегда ходили при любой удобной возможности. Иногда – с реальными ранениями после поединков. Иногда – зафилонить от боёв. Точно как в армии.

Только с Патрициями это не слишком работало. Стоило бойцу зачастить в госпиталь или открыть у себя хроническую болячку – и его комиссуют уже в инопланетный лазарет. А у пришельцев с недавних пор средство от всех болезней одно – карательная биоинженерия.

Я скосил взгляд на соседа по строю, Мартынова. Тот поскрёб клешнёй колено, глядя пустыми глазами перед собой. Крабоящер тем временем шёл вдоль коек. Проскрежетали динамики:

– Ещё один…

За строем щёлкнуло, послышался тяжёлый шорох. Всё ясно. Ещё один повесился ночью, накинув петлю из ремня на спинку кровати. Послышался хруст, смешанный с чавканьем – это Крабоящер подцепил мертвеца за рёбра и потащил к выходу. Они никогда не церемонились с телами – хватали как придётся.

– Как думаешь, пронесёт? – спросил я соседа.
– Надеюсь, нет, – мёртвым шёпотом ответил он.

Мартынов, ветеран горячих точек в молодости, сейчас ещё крепкий сорокалетний мужик, месяц назад потерял руку на Арене. В «чужом» лазарете ему приживили огромную хитиновую клешню, наподобие той, которой орудовал наш надзиратель. Когда Мартынова вернули в строй, он стал другим. Бывший офицер и без того был не самым словоохотливым собеседником, но теперь… Меня иногда охватывало чувство, что он уже не человек – такая звериная боль плескалась на дне его тёмных глаз, оттеняя застарелый посстравматический синдром.

Неудивительно, что он не хочет, чтобы пронесло. Хочет драться и погибнуть в бою. Может, даже верит в космическую Вальгаллу, которую у нас придумали особо трепетные душой. Так было во все времена. Угнетаемые народы-рабы находили утешение в вере.

Вот и нам, как иудеям в Египте, пришлось найти себе спасение по уму: одни молятся богам, другие воскрешают в памяти валькирий, третьи бормочут заклятия в талисманы. А я мешаю всемирную историю с прочитанными в детстве книжками, чтобы не сойти с ума.

– Разговоры в строю? – раздалось из-под потолка почти синхронно со стрекотанием Крабоящера.

Мы замерли. Пытаться ответить – значит верно получить полдюжины порезов от его когтей. За нарушение дисциплины они не убивают и даже сильно не калечат – гладиаторы им ещё нужны. Но могут сделать больно. Очень больно.

Я даже дышал тихо и медленно, стараясь унять взбесившееся сердце. Глаза заслезились, но моргнуть я боялся, хотя Крабоящер и был позади меня. В мозгу скрежетала мысль, что каждое моё движение станет поводом вонзить мне хитиновый шип под лопатку.

Лопатку свело судорогой.

– Вольно, – прорычал лингвотранслятор.

Мы с Мартыновым выдохнули. Остальные медленно разбредались по койкам. Кого-то вырвало. Зрелище не из простых – видеть, как твоего боевого товарища волокут по полу, точно свинью, воткнув клешню в ещё не остывшую плоть. Поэтому я и не смотрел.

Мартынов поднял на меня колючие глаза. Я не стал ничего говорить. Здесь все становятся суеверными. Вояка, должно быть, увидел недобрый знак в том, что Крабоящер нас услышал. Хотя какой ещё недобрый, если он сам хочет умереть?.. Что-то я даже сам себя перестал понимать… Да и как тут что-либо понять.

Каждый из ещё не погибших гладиаторов продолжает жить ради чего-то. И почти всегда это “что-то” – семья. Те, кто видел, как убивали их близких, давно повисли на ремнях или перегрызли запястья. Те, кто ещё жив, верят: когда-нибудь они воссоединятся с детьми, жёнами, родителями, братьями и сёстрами. Пусть даже в смерти. Поэтому Мартынов, Решетов и другие всё ещё цепляются за жизнь – ради призрачной надежды увидеть тех, о ком ничего не слышали уже месяцы.

Я сам едва не повис на ремне в первые дни, когда остался один. Мне было плевать на гибель Земли и бойцовые арены, на клешни крабоящера и ошейники с током. Я думал, что у меня забрали самое дорогое. Каким же было моё облегчение, когда нам рассказали про лазареты, и я нашёл Настю там. Мы почти час молча плакали, прижавшись друг к другу лбами.

С тех пор мне есть, ради чего жить. И я всегда могу прийти к Насте в лазарет, чтобы спастись от мучающей меня головной боли. И даже не знаю, что срабатывает быстрее – таблетка или вид её усталых зелёных глаз.

Скрипнула койка – присел рядом крупный Виталий Осадский. Протянул маленькую баночку в огромной ладони. Пробасил:

– Спасибо, Даниил. Зажило всё как на собаке. Насте спасибо передай, ладно?

– Конечно. Как отвоюем Землю – расквитаешься.

Осадский хохотнул, хлопнув меня по плечу, поднялся. Баночку с мазью от ожогов я спрятал за пазуху. Снова поймал на себе хмурый взгляд Мартынова, шнуровавшего берцы одной рукой.

– Тупая шутка, – прохрипел он. – И что вы в ней только находите?
– Всё лучше, чем лечь и помереть, – пожал плечами я. – Ты не сердись за сегодня. Увидишь, всё будет в норме.

Какая уж тут норма. У Мартынова хитиновая рука, у Осадского – ожог на полгруди, у меня – длинный рваный шрам от темени до середины лба. Кто-то хромает, кто-то мочится кровью, кто-то повесился на ремне.

До обеда я слонялся по узкому заднему двору казармы, завидуя заключённым в старых тюрьмах – у них пространства было побольше. И свободы, и надежды…

Сел на лавку, массируя виски. Пора поработать над своим сумасшествием – прежде, чем идти к Насте. Боль пропекает голову от темени до середины лба, но я терплю. Боль помогает концентрироваться. А потом отпустит… Потом я приду в лазарет, Настя поможет. А пока – поработать…

Однажды, чтобы не сойти с ума от отчаяния, я решил стать безумцем по собственной воле. Рассуждал логически: раз я буду уже сумасшедший, значит, второй раз моя крыша уехать не сможет, так? Значит, мне нужна безумная идея.

И тогда она родилась. Пришлось заставить себя поверить в неё. Вот она: в последний момент Они прилетят.

Когда-нибудь, когда покажется, что надежды уже не будет, на захваченную Землю прибудет запоздавший флот Сил Добра. Нас обязательно спасут какие-нибудь сверхразумные галактические стражи порядка. Этот бессмысленный и жестокий геноцид человечества станет пятном на истории Галактики, ему будут воздвигать памятники размером с Юпитер, о нём будут писать книги или что там у пришельцев вместо книг. И они обязательно запишут на какие-нибудь мнемокристаллы наши воспоминания, рассеянные в каком-нибудь информационном поле. Тут мне вспомнились фантастические книжки, читанные в детстве. Помню, как завораживала меня идея Коллектора Рассеянной Информации у Стругацких… В информационном поле бесконечно хранятся рассеянные кванты информации, которые можно собрать…

И Они соберут. Они узнают, как всё было. Поэтому нужно привести свои мысли в порядок. Поэтому я в очередной раз откинулся затылком на холодную стену, закрыл глаза и представил, как записываю свою историю.

***

…Итак, что стало со старушкой-Землёй? Мы не видели, что происходило за пределами нашей резервации. Наверняка ничего хорошего. В небе над нами строились огромные космические линкоры, поднимались ввысь орбитальные лифты.

Новости о внешнем мире мы узнавали лишь первые несколько часов. Когда не стало Британии, когда миллиардные армады крабоящеров прошлись кровавой бритвой по мегаполисам, вырезав почти половину населения. Над ними парили на гравиплатформах Патриции, раздавая приказы.

Москва опустела, Нью-Йорк затих, Париж вымер. По телевидению показывали тела, взрывы, армии захватчиков и гигантские жукообразные корабли в небесах. А потом они сбили все спутники.

Тогда-то нас и стали сгонять в Арены. Не знаю, как их выстроили меньше, чем за сутки. Громадные колизеи из блестящего камня, больше любого земного стадиона в несколько раз. Вокруг – экраны, летающие камеры, гудящая толпа из бледно-синих Патрициев. Мы быстро поняли, что к чему.

Кстати, это тоже я придумал. Патриции. Когда мы поняли, что нам уготована участь гладиаторов, осталось провести лишь несколько параллелей – и всё встало на свои места. Огромное мощное воинство, изнеженная развратом и излишествами верхушка общества, моральное падение и деградация… Мы стали обыкновенной колонией – периферией великой звёздной империи, утопающей в своём распухшем могуществе. Земля стала четвёртым, пятым, пятидесятым Римом. И если история действительно циклична, то скоро и этому Риму должен прийти конец.

Это помогает не сойти с ума. Думать о спасении. Вспоминать книги. Вспоминать старую жизнь. Такую скучную и привычную.

Я был преподавателем истории в медицинском вузе, который когда-то закончила Настя. Неказистая, рутинная должность, но жить было несложно. Читать лекции, слушать халтурные доклады и проверять тетрадки, где измученные зубрёжкой студиозусы пишут про “Крестцовые походы”.

Рутина. Чтобы отвлечься, я нашёл себе хобби под стать. Занялся фехтованием, три раза в неделю размахивал мечом в зале с десятком таких же недобитых рыцарей. Кто знал, что это хобби спасёт мне жизнь, когда планета погибнет.

Я шёл с тренировки, когда по проспектам покатились волны хитиновых панцирей. Сперва подумал, что сплю, но рефлексы взяли своё. Вырвав меч из чехла, я пытался отбиться от надвигающегося на меня многорукого кошмара с какой-то блестящей трубой в клешнях. Труба оказалась чем-то вроде бластера, но он почему-то не стрелял. Завидев, как я кидаюсь на него с мечом наперевес, крабоящер стремительным тычком ударил меня по темени, и я отключился. Очнулся уже в казарме.

Продолжение следует...
Автор: Александр Сордо
Оригинальная публикация ВК

Они прилетят (часть 1) Авторский рассказ, Фантастика, Космическая фантастика, Фантастический рассказ, Продолжение следует, Меч, Пришельцы, Длиннопост
Показать полностью 1
49

Фальш

Настройщик шёл по набережной Исети. У самой воды играли дети, целовались парочки, выгуливались собаки и собаководы, фотографировались туристы. Было почти хорошо. Только Ельцин-центр впереди немного раздражал, как комар, пищащий в соседней комнате. Настройщик развернулся и пошёл спиной вперёд. Стало совсем хорошо.

Он не боялся оступиться — приехал в Екатеринбург уже не в первый раз. Когда культурный центр выплыл из-за левого плеча, Настройщик плавно развернулся, оставив его за спиной.

Улыбаясь своей находчивости, прошёл по аллее Журналистов мимо Театра драмы. Из-за угла театра показалось здание правительства. Настройщик скривился, сплюнул и дальше пошёл правым боком вперёд, глядя на реку. Видимо, из-за того, что он шёл с той же скоростью, с какой текла река, водная рябь казалась застывшей, зависшей в воздухе. Было очень красиво, и Настройщик снова расслабился. Даже тяжёлый походный рюкзак почти перестал давить на плечи.

Когда до Плотинки оставалось метров пятьсот, услышал игру на пианино. Играл явно не новичок, но мелодия была не совсем чистой. Ничто так не раздражало Настройщика, как фальшь, и он нахмурился.
Играли на пианино, стоящем на постаменте у реки. Играть мог любой прохожий, дождавшись очереди. Сейчас за клавишами был старый мужчина, одетый не по погоде, теплее, чем нужно.

«Ах, вот в чём дело, просто инструмент расстроился, стоя на улице», — Настройщик расслабился. С этим можно справиться.

— Извините, — прервал он музыканта на середине фразы, — пианино плохо настроено.
— И что? — насупился старик.
— Я могу его настроить.
— Делайте что хотите! — Старик встал из-за пианино и пошёл прочь. Он сердился, что ему помешали и не дали закончить пьесу.

Настройщик уже хотел приняться за работу, как его оттеснила от инструмента высокая спортивная девушка в футболке.
— Дождитесь своей очереди, пожалуйста. Я обещала сыграть для своих друзей.

С девушкой были два парня, довольно невзрачные.
— Но инструмент расстроен. Подождите немного, сможете показать своим спутникам всё, на что вы способны. Я привык всё делать быстро.
— А кое-что надо бы делать и подольше! — Девушка и парни засмеялись.
— Ладно, мужчина, не злитесь. Приступайте, пять минут у нас есть. Но не затягивайте, а то я тоже расстроюсь.

Большинство прохожих шли мимо, не задерживаясь, но несколько остановились поглазеть: туристка с фотоаппаратом, пара школьниц. Настройщик сбросил с плеч рюкзак и достал из бокового кармашка камертон. Расшнуровал лямки и полез в рюкзак за специальными ключами.

— Ого! Вы всегда, что ли, всё это с собой таскаете? — улыбнулась пианистка.
— Конечно, я всегда ношу с собой все инструменты, — ответил Настройщик серьёзно.

Ударив в камертон, Настройщик проверил, как звучит «ля» первой октавы. Чисто. Стал слушать «ля» в других октавах, потом проверять звучание остальных нот, сравнивая их с «ля» и друг с другом. В основном пианино звучало чисто, всего несколько струн требовалось подтянуть. Настройщик улыбнулся, когда «поймал» их.
Откинув крышку пианино, он полез к струнам.

— Долго вы ещё? Уже десять минут прошло! — Девушка была нетерпелива.
— Я почти закончил.

Подкрутив последнюю из фальшивящих струн, Настройщик пробежался пальцами по всем клавишам. Нижние регистры рычали, средние пели, верхние звенели колокольчиками. Хорошо.
— Всё. Инструмент ваш, — Настройщик стал складывать камертон и ключи обратно в рюкзак.

Девушка села за пианино. Она начала играть мелодию из «Пер Гюнта». Настройщику понравился этот выбор, он очень любил Эдварда Грига. Девушка действительно умела играть, хотя, без сомнения, и не была профессионалом и, пожалуй, не смогла бы им стать.

Вдруг промелькнула неверная нота, через минуту — вторая. Настройщик нахмурился. После третьей он прервал девушку:
— Перестаньте, хватит.
— Чего ещё?
— Вы разве не слышите, что фальшивите?
— Слушайте, дядя, чего вы лезете? Хорошо я играю. Ребята, вы заметили что-то?
— Нет, ты отлично играешь! — ответил один из парней.
Второй промолчал.
— Вот видите, дядя? Я хорошо играю. Идите дальше, куда шли, и не лезьте. Не мешайте отдыхать.
— Нет. Вы фальшивите.

Девушка встала из-за инструмента.
— Знаешь что, дядя? Не хотела тебе грубить, но ты мне моего папашу напоминаешь. Такие, как ты, считают, что им всё известно. Они лезут со своими советами в чужую жизнь, хотя их никто не просил. Знаешь что? Пока ты не полез в пианино, оно намного лучше звучало. Проваливай и не мешай другим людям, старый неудачник!

Девушка смотрела Настройщику прямо в глаза, сверху вниз.
«Какое всё-таки милое у неё лицо», — подумал тот.

Девушка взяла Настройщика за плечо и попыталась развернуть, чтобы толкнуть прочь. Но сдвинуть с места противника оказалось не так легко. Тогда девушка толкнула его в грудь. Тот даже не пошевелился. Её спутники смущённо мялись рядом, не вмешиваясь.

Когда девушка попыталась толкнуть снова, Настройщик аккуратно поймал за запястье её левую руку своей левой рукой.
— Ты чего, мужик? Ну-ка отпусти её! — решил подать голос один из парней.
— Мне больно! Отпусти! — Девушка взвизгнула и скривилась, как от боли, хотя Настройщик до этого момента был очень аккуратен.

Гримаска девушки делала её лицо некрасивым, а её крики раздражали, и Настройщик принялся за неё всерьёз. Правой рукой он взялся за средний и безымянный пальцы девушки и вывернул их. Девушка зашипела от боли. Настройщик схватил её за указательный палец, сжал со всей силы и дёрнул. Палец оторвался. Настройщик бросил его в реку — проплывающим уткам. Следом оторвал от кисти мизинец и швырнул его туда же.

Один из спутников пианистки подбежал сзади и дважды ударил его кулаком по затылку, но тут же отшатнулся, баюкая руку и прижимая её к животу. Костяшки на кулаке были сбиты, кожа на них — содрана до раскрошенных костей, словно парень бил по чугунному столбу.

Девушка правой рукой всё ещё пыталась оторвать от себя левую руку Настройщика. Тот мельком взглянул на её лицо и легко вывернулся.
Схватил правой рукой правую кисть жертвы и сжал со всей силы. Рука девушки словно побывала под кузнечным прессом. Все кости ладони были сломаны и раздроблены друг о друга. Пальцы болтались в разные стороны. Кожа местами лопнула. Шла кровь. Девушка рухнула на колени, но не удержалась и повалилась на землю боком.

Всё это Настройщик проделал за десять секунд.

Пианистка вопила от боли, захлёбываясь криком, слезами и соплями, но так и не потеряв сознание.

«Крепкая какая», — отстранённо подумал Настройщик. Рядом одновременно завизжали школьницы — свидетели экзекуции. Второй из спутников девушки так и стоял, словно оцепенев, и только лицо его стало серым от страха.

Настройщик завернулся в сумерки и, перестав быть видимым для людей, быстро пошёл прочь. Он не очень любил визги и вопли. Но ему нравилось, что в них не было ни капли фальши. Визжали и вопили за спиной Настройщика от боли и страха, и людям на набережной теперь действительно было больно и страшно.

Автор: Антон Александров
Оригинальная публикация ВК

Фальш Авторский рассказ, Ужасы, Музыка, Длиннопост
Показать полностью 1
32

Сказитель

Я расскажу вам историю. И, обещаю, концовка будет счастливой.

Давным-давно жил один король. И было у короля все, о чем только может мечтать человек. Был он молод, высок и статен. Каждое утро он просыпался в прекрасном расположении духа, ведь ни одна болезнь не терзала его плоть. Питался король досыта и такими яствами, что властители прочих королевств кусали губы от зависти. Полки погребов ломились от вкуснейших вин. В распоряжении короля была любая дева от простолюдинки до герцогини, а придворные шуты в своем мастерстве достигли невиданных высот, и однажды во время их выступления скончался от смеха лорд, известный под прозвищем ”Угрюмый”.

— Это кто? Я не слышал о таком лорде.

Низкий, с хрипотцой голос прервался. Сказитель сморгнул пару раз, и посмотрел на светлокудрого юношу так, будто впервые заметил слушателя.

— Что?
— Мой отец побывал на всех пирах, но я не слышал от него о лорде по прозвищу “Угрюмый”. — Юноша шмыгнул носом.
— Какая разница, виконт? История не про лорда. Так вот, молодой король правил в свое удовольствие, и народ любил его, ведь если безмятежен правитель, безмятежны и подданные. Но всему приходит конец. Крошечное зернышко тоски попало в его сердце. Время шло, и из зернышка появился росток. Начал король понимать, что не может выспаться всласть даже на самой мягкой перине. Прекрасные девы перестали услаждать взор, а забавы шутов нагоняли скуку и желание учинить массовые казни. Блюда искуснейших поваров на вкус казались соломой, а изысканные вина — ослиной мочой.
— Ослиной мочой?

Сказитель скрежетнул зубами и снова прервался.

— Да. Мочой.
— А откуда королю знать, какова ослиная моча на вкус?
— Друзья-лорды рассказали. — Он растянул губы в притворной улыбке. — Такое объяснение устроит, виконт?

Вдруг толстяк, сидевший по правую руку от сказителя, подавился большим куском мяса, закашлялся, схватил кружку и судорожно хлебнул пива, пролив добрую половину на всклокоченную бороду. Сказитель раздраженно пихнул толстяка локтем, устроился удобнее.

— И настолько королю в его собственном замке все опротивело, что как-то раз, не сказав никому, он облачился в простую одежду, оседлал коня и отправился на охоту. Без гончих, без глашатаев и оруженосцев. Совсем один.
— С луком или копьем?
— Что?
— Я спрашиваю, чем он охотился, луком или копьем?

Сказитель нахмурился, стряхнул крошки с рукавов пестрой куртки, рассеянно обвел взглядом таверну, остановился на прислоненных к столу ножнам.

— Мечом.
— А на кого?
— На кабана.
— С мечом?! На кабана?!
— Именно так. Я могу вернуться к важной части повествования?

Юноша приподнял капюшон и почесал курчавую голову.

— Разумеется.
— Благодарю. Так вот. Отправился он на охоту, но родные леса также опостылели нашему королю. Скакал он три дня и три ночи, пока не покинул собственных охотничьих угодий. Удалился он от границ владений и очутился, наконец, в глухом, незнакомом лесу. Он остановился у ручья, чтобы напиться студеной воды. Столь долог и труден был путь, что владыка не смог противиться усталости. Устроился он на ночлег, а когда проснулся, король с трепетом узрел…
— Кабана? — с ужасом выкрикнул юноша, вскакивая с места.

Толстяк засмеялся, а сказитель одарил дотошного слушателя сочувственным взглядом. Юноша смутился и сел.

— Узрел он деву неземной красоты. Гордые глаза следили за королем, огненно-рыжие волосы развевались на ветру. Но не внешностью пленяла чаровница. В ее зеленых глазах поблескивал какой-то живой огонек, который не встречался королю среди придворных дам. Он понял, что не сможет оставаться прежним после этой встречи. И король был настолько поражен, что не сразу заметил, что она стояла, опершись локтем на огромного бурого медведя, который…
— Что?! Медведя?.. — Юноша подался вперед.
— Ну да. Или, может, оборотня в медвежьем обличии. Что-то из этого.
— Почему у меня такое чувство, что ты выдумываешь на ходу? — Удивление на его лице быстро сменилось сомнением.
— У всех великих рассказчиков своя манера. Мы подстраиваемся, изменяем историю, в зависимости от настроения публики и нашего собственного, чтобы…
— Врете?
— Виконт, вы хотите узнать, что стало с королем?
— Хочу.
— В общем, король влюбился. Признался, что он — глава целой страны. Распахнул простую рубаху и показал спрятанный под ней золотой медальон с королевским гербом. Принялся уговаривать незнакомку стать его женой. Обещал осыпать ее драгоценными каменьями, нарядить в шелка и поселить в замке со множеством слуг. Но та — подумать только! — отказалась от подношений. Она ответила, что нет вкуснее напитка, чем водица из родника, нет просторнее покоев, чем бескрайняя чаща, нет слуг преданнее, чем звери и птицы лесные.
И тогда король пообещал, что отречется от титула, передаст трон брату, а сам облачится в крестьянское платье и уйдет в глухие леса отшельником, дабы быть со своей возлюбленной.
— А медведь тут причем?
— Медведь? Какой медведь? — Сказитель задумался на секунду. — А, медведь, медведь… Ну да. Так это, она ж ведьмой была. С животными, там, разговаривала, птицами всякими. Повелевать ими могла. Очень талантливая особа.
— Понятно. Славная басня. — Юноша понизил голос. — Как она поможет свергнуть узурпатора?

Толстяк продолжал чавкать, потрескивали свечи, а хозяйка таверны тихо напевала грустную песню, протирая стойку. Сказитель тяжело вздохнул и потер переносицу.

— Эх, виконт, это не басня и не притча. Это летопись. Народ получит нового старого короля, а вы — оружие против нынешнего.
— Ничего не понимаю.
— Вы обратились ко мне зачем?
— Тебя рекомендовали…
— Вы обратились ко мне, потому что услышали о сказителе из дальних земель. Сказителе, который, по слухам, уболтал самих загробных богов, чтобы те вернули его в мир живых. Сказителе, чей зачаровывающий голос может заставить сотни людей верить каждому слову. Так?
— Возможно. А это правда?
— Что именно?
— Ну, про темных богов.
— Разве может человек вернуться из мира мертвых, виконт?

Сказитель подался вперед из тени. Тусклый свет выхватил сухое, вытянутое лицо. Над бровью начинался толстый шрам, который разветвлялся под глазом, как корни дерева. Юноша вздрогнул от испуга, но, спохватившись, попытался принять суровое выражение лица.

— И что, какая-то сказочка поможет свергнуть узурпатора, у которого в руках и казна, и стража, и земли?
— Именно, виконт. Вы недооцениваете силу слова. “Сказочка” о безмятежном короле придется по нраву простолюдинам. Оглядитесь по сторонам: подати собираются, дел много. Вырубают лес, осушают болота, отвоевывают земли у врагов. Новый правитель развел деятельности, что теперь никаких пиров и гуляний, одна работа. Тоска! Согласитесь, при его дяде-то веселее жилось! И вот, когда народ задумается об этом, вы представите им законного владыку.
— А где мы возьмем дядю узурпатора? Он же пропал. Умер, скорее всего.
— Не дождешься, — подал голос толстяк, утирая сок с губ рукавом мешковатой рубахи. — Я еще тебя переживу, малец.

В повисшей тишине слышно было только, как работают его челюсти, обгладывающие баранью лопатку. Юноша вертел головой резко, словно птица, направляя удивленный взгляд то на сказителя, то на его прожорливого спутника.

— Немыслимо! Старый владыка был высоким и стройным, а этот человек явно…
— Хорош собой, да? О-хо-хо, все дело в колдунстве. Я перенял силы ведьмы, и теперь такой красавец. И разговариваю с медведями. — Толстяк захохотал. — Ну хорошо, хорошо, вру — с медведями не разговариваю. Но только из-за того, что этим тварям нечего поведать такого, чего я не знал бы сам.
— Что за вздор?! И как же можно «перенять» колдовские способности?
— Слушай, парень, — толстяк смерил его взглядом, — тебе сколько лет, что такое объяснять надо? Берешь ведьму, нагибаешь, задираешь юбку и…
— Что?! — юноша перебил новоявленного короля, вскакивая с места. Губы поджаты, щеки залила краска. — Ты омерзителен!

Толстяк вновь разразился хохотом. Хозяйка таверны прервала песню, вскинула голову и с тревогой посмотрела в сторону шумных гостей.

— Виконт, прошу вас, сядьте.
— Это же не он, очевидно! — Юноша медленно опустился на место, с трудом стараясь совладать с дрожащим от возбуждения голосом. — И уж точно не тот благородный король из твоей сказки.
— Во-первых, виконт, побольше уважения к будущему господину.
— Вот-вот, — поддакнул король, высморкавшись в кулак.
— Во-вторых, люди с радостью очаровываются сказками. Особенно теми, которые рассказываю я.
— Хоть что-то из нее было правдой?
— Хм… Он и правда жил в лесу с какой-то ведьмой.
— Нормальная бабеха, — обижено буркнул толстяк, — чего сразу ведьма-то?
— Нормальная? А сколько у нее зубов, твое величество не напомнит?

Новоявленный король пожал плечами, пробормотал что-то невнятное и перетащил к себе нетронутую миску остывшей похлебки сказителя.

Молодой виконт нервно постукивал костяшками пальцев по столешнице. Скрипнула дверь — последние гости покидали таверну. Хозяйка достала веник и принялась подметать дальний угол, вновь затянув печальную песню.

— И мы скажем, что он отрекся ради этой… дамы? Не сходится, сказитель. По легенде-то получается, что он сам передал трон сначала брату, а потом и племяннику-узурпатору.
— Вот, кстати, тут с мальцом согласен, — оживился король. — Чтобы про меня судачили, что я отрекся? Да хрена с два! Говори правду: старший братишка, проклятый ублюдок, запихал меня в монастырь. Намерился выколоть глаза и сделать из меня монаха. Монаха! Из меня! У-ух, ненавижу полукровок! Особенно ненавижу эту лживую сволочь. И его выродка, что уселся на троне. И мамашу его — вонючую прачку. И отца за то, что не прикончил своего ублюдка, когда была возможность.
В день, когда братишка сдох, я напился от счастья… Ну, не совсем из-за этого. Я уже надрался, когда новости услышал. Но как только услышал, пошел, продал свои сапоги и устроил себе праздник.
— А изысканные вина казались ему ослиной мочой… — пробормотал юноша и задумался. — Постой… Постой-ка! — Глаза округлились, он быстро заговорил громким шепотом: — Откуда он узнал про монастырь?

Сказитель многозначительно поднял брови.

— Немыслимо… Так это не сказка? Это в самом деле дядя узурпатора?!
— О чем я и толкую весь вечер. — Сказитель откинулся на спинку скамьи с торжествующей ухмылкой.
— Это все меняет. Получается, нет обмана. Боги на нашей стороне! — Морщины на лбу разгладились и лицо виконта просияло от облегчения. — Ты нам и не нужен, сказитель. Вымыслы ни к чему, когда в наших устах правда.
— Вот-вот! — Король стукнул мясистым кулаком в грудь и рыгнул.
— Понимаете, виконт, — сказитель поморщился, — правда — это привилегия благородных господ, вроде вас. Тех, кто на деле управляет королевством. А для спокойствия народа благом будет красивая история. Тем более, когда правда, — он покосился на толстяка, — настолько неприглядная.
— Чего ты сейчас вякнул? Да я тебя в рог согну!
— Да, да, и переймешь мою силу. Ваше величество, давай ты не будешь пытаться убить людей, которые вернут твою жирную монаршую задницу на трон, хорошо?
— Хорошо, — проворчал король, отхлебнув еще пива. — Скотина.
— Так что, я жду вашего слова, виконт.
— Это… в крайней степени неожиданно. Прошу извинить мою некоторую растерянность.
— Ничего страшного, — промычал король, вновь набивший рот куском мяса, который он незаметно стащил из тарелки юноши.

Виконт порывисто встал, оглядел таверну, подошел к окну, долго вглядывался в вечерние сумерки, не отнимая ладони от рукояти меча. Затем вернулся к столу и заговорил чуть более спокойным тоном:

— Мой отец и другие лорды пожелают услышать твой план. Откладывать нельзя. Я немедленно пошлю гонца, а вы поведаете историю — обе истории — для них.
— Как вам будет угодно. А пока мы ждем, позвольте я наполню ваш кубок.

Не дожидаясь ответа, сказитель подхватил деревянную кружку виконта, не опустевшую даже на половину, и вразвалочку направился к стойке. Хозяйка приняла кружку, подставила под кран. По стенке медленно потекло пенное пиво из бочки.

— Как он там, справляется? — прошептала девушка, едва заметно шевеля губами.

Сказитель украдкой обернулся. Толстяк, вооружившись мягкой лепешкой, собирал остатки жира с тарелки виконта. Сказитель цокнул языком.

— В форме медведя ему куда приятнее все же. Бедняга и забыл, как быть человеком.
— Да. Он верный и служит хозяйке, как может, но в лесу неоткуда набраться манер.
— Нет-нет, все хорошо, он подходит на роль. Одна сказка для народа, другая — для знати. Пусть лорды видят претендента, которым легко управлять.
— А не боишься, что они узнают тебя?
— Нет. Тот беспечный балабол, которого они знали, умер в лесу. — Он коснулся шрама над бровью. — К тому же, высокомерие этих алчных мерзавцев стачивает остроту глаз. Они вообразили, что могут менять королей по своему усмотрению — это их и погубит.
— Ты ввязался в опасную игру, дорогой. — Девушка поставила полную кружку на стойку и заправила выбившуюся прядь огненно-рыжих волос за ухо.
— Не переживай. Может, я не самый сильный из сыновей моего отца. Не самый ловкий и не самый красивый. Но у меня есть два таланта: выживать и рассказывать истории. И вот тебе еще одна: жила-была очаровательная ведьмочка. Набрела она в чаще на раненого юношу, скрывавшегося от погони. Отвела его к себе, спрятала, выходила. Помогла ему вернуть престол. И стала самой влиятельной волшебницей во всех королевствах… Нравится?

Он коснулся ее ладони, и девушка улыбнулась.

— Хорошая история. — В зеленых глазах блеснул огонек. — И концовка счастливая.
— Как и обещал. А теперь, наполни еще четыре кружки, скоро будут гости.

***

Четыре седых, суровых лорда смотрели с недоверием на странную парочку, сидящую напротив. Краснощекий толстяк и тощий бард в пестрых одеждах. Толстяк шмыгал носом, ерзал и поглядывал на дверь, ведущую на кухню. Сказитель же был вызывающе спокоен. Он без всякого почтения нагло сверлил взглядом каждого лорда по очереди, будто ждал, что они ответят на какой-то незаданный вопрос.

— Давай! — раздраженно бросил один из заговорщиков. — Рассказывай, чего ты там сочинил.

Сказитель тихо хмыкнул и откинулся на спинку скамьи. Лицо со шрамом скрылось из поля тусклого света свечи. Низкий, с хрипотцой голос вкрадчиво полился из тени.

Я расскажу вам историю. И, обещаю, концовка будет счастливой…

Автор: Илья Киддин
Оригинальная публикация ВК

Сказитель Авторский рассказ, Фэнтези, Таверна, Заговор, Власть, Длиннопост
Показать полностью 1
9

ТАЩИТЕ МЕРТВЕЦОВ, ДА ПОЖИВЕЕ! (часть 2)

Начало было здесь

5

– Вы, я вижу, готовы поспорить! Что ж, нападайте! Молчите? А молчите вы, любезный, оттого что контраргументов у вас отсутствует! А спорите вы исключительно от любви к этому, образно говоря, виду спорта! Извините, я прервусь…

Чеба обратил мутный взор на пол, в кружках света от свечей стояли две початые бутылки дешёвой водки, валялись рваные куски чёрного хлеба. Тупо уставился на бутылки, выбирая. Схватил одну, сделал два глубоких глотка из горлышка. Поморщился.

– Вот как… Не ту выбрал всё-таки. Но это поправимо!

Из ореола тусклого света к себе в полумрак он выхватил другую бутылку. Отпил.

– Ваша как-то лучше идёт. Вы, надеюсь, не в обиде.

Закусил хлебом.

– Мы всё же говорили о закате культуры в целом. Будем честны – я говорил, а вы бормотали нечто члено… нераздельное, образно говоря. Но кто может объять её в целом? Я – нет, вы – и подавно. Не против спуститься до частностей? К примеру, только до литературы, даже ещё острее – до литературы в нашем посёлке! О-о-о! Вот это тема! Не является ли доказательством упадка культуры чтения то, что находимся мы сейчас в библиотеке? Что два года, как она закрыта и заброшена? Электричества нет. Книги отсыро… отсыре… сыреют. Меж тем вандалы – это вы, и маргиналы – это я, устраивают здесь всяческие, образно говоря, непотребства! Как вам такое? Секундочку…

Чеба выпил. Закусил. Продолжил:

– Здесь мы имеем: незаконное проживание – раз, мелкое хулиганство в виде рисунков и хаотичной перестановки книг – два, распитие спиртных напитков в особо крупных размерах – виновен, Ваша честь! Это три. И последнее по списку, но не по значимости – убийство! Да, господа присяжные заседатели, убийство – это четыре! Так кто же убил? Это я у вас как бы спрашиваю. Ну же, подыграйте. Так кто же убил? А вы мне отвечаете, что? Помните, как у Достоевского? Ну? Вспоминайте! Еще раз: так кто же убил? Отвечайте: «Как кто убил? Вы и убили-с…»

Чеба выпил. Закусил. Вытащил из груди убитого нож.

– Теперь хотите – не хотите, а придётся вас расчленять. Да-с. Деваться некуда, целиком такого, образно говоря, кабанчика мне не утащить, не спрятать.

Чеба выпил. Закусил. Начал снимать замызганную одежду с убитого.

– Интересное свойство – пью много, а пьянею плохо. Хотелось бы, знаете, перед всеми этими кровавыми мероприятиями нажраться хорошенько, чтобы к утру ничего не запомнить. А как-то не выходит… Да уж…

Чеба выпил. Ещё выпил. Закусил. Снял с книжных шкафов два больших куска плёнки, которая должна была укрывать книги от пыли, а укрыла пол от крови. Сложил в пакет снятую с убитого одежду. Перекатил труп на плёнку, перенёс туда же свечи, взял нож и по-деловому принялся отпиливать мертвецу руку.

– Зато представьте, – заговорил Чеба, не отрываясь от работы, – какую мы с вами сейчас составляем, образно говоря, жуткую картину. Со всей этой кровью и свечами. И представьте некоего зрителя, который эту картину увидит! Это же весь день тошнота, неделя энуреза и ползарплаты психиатру! Ха! Вы уж извините, что сам с собой болтаю, просто в тишине совсем уж… Жутко…

Чеба, видимо, нажал ножом на какой-то нерв, потому что отрезаемая рука задёргалась.

– Вы и после смерти не сдаётесь, да? Сопротивляетесь? Похвально, но бесполезно. Перестаньте уже дёргаться, мешаете. Быстрее закончим, больной – быстрее домой, образно говоря, пойдёте.

Чеба взял свечу и отошёл, чтобы выпить и закусить. Выпил. Закусил. Когда повернулся в сторону своего мертвеца, то увидел какое-то макабрическое действие, превратившись из, образно говоря, участника трагедии в её зрителя. Труп всё еще лежал, но при этом в нечеловеческом танце сучил ногами-руками и вертел головой. Как пытающийся встать со спины на лапки жук. Чеба вцепился в грязные свои волосы и смотрел не мигая. Пугающе шуршала плёнка в тишине.

– Да вы… Да ты… Сгинь, кадавр!

В ужасе Чеба попятился назад, упёрся в стекло. Мельком взглянул во что упёрся – в окно, тут же крутанулся к своему кадавру, чтобы не оставлять без присмотра. Но какая-то размытая, второпях увиденная картинка всплыла из подсознания. Там что-то за стеклом. Чеба медленно развернулся, поднял свечу и приник к окну. Тусклого света вполне хватило, чтобы увидеть отражение собственного лица, которое наложилось на чужое – бледное, страшное, с безжизненными глазами. В темени пробита дыра. Это другое лицо, сплющив нос, прислонилось к окну с той стороны. Лицо мертвеца.

Чеба тяжело, с хрипом вдохнул чтобы заорать, но не успел этого сделать. Голова забилась чёрным туманом, и Чеба отключился. Последнее воспоминание – уютный запах, заполняющий библиотеку.

6

Сознание возвращалось к Чебе частями, раскрывая чувства по очереди. Сначала вернулось обоняние – Чеба угадал всё тот же запах, под который отключился. Потом он услышал мужской шёпот:

– Я, представляешь, сколько лет в посёлке живу, а здание это впервые увидел. Тут склад какой-то что ль?

– Библиотека.

– А-а-а…

Чеба приоткрыл глаза и увидел двух сидящих на стульях мужчин, один в белом халате врача, другой в чёрной форме охранника. Попробовал подняться.

– Андрей, смотри! Ещё один оживает! Итого семь, – мужчина в форме охранника осветил Чебу фонарём.

– На мертвеца не похож…

– По мне, так самый страшный из них. Ты на уши его глянь!

– Я живой, балда, – хрипло процедил Чеба и поднялся. – Фонарь убери.

– Ещё и говорит! А за балду в шар накачу! Понимаешь меня? Русский язык помнишь?

– Пал Юрич, он правда живой. В обмороке был, – разъяснил врач.

Чеба огляделся и вздрогнул. Свечи, оставленные им кадавру, ещё горели. В их дрожащем свете, отбрасывая тени до потолка, стояли четверо. У одного из них на спине, наивно обняв за шею, сидела половина пятого. Все зловеще не двигались. Лежал, замерев, и его личный мертвец.

– Слышь, земеля, иди сюда. Сядь, не загораживай. Ща всё объясню, – зашептал Чебе охранник.

Чеба взял третий стул и сел в импровизированный зрительный зал.

– Смотри. Они сейчас замерли все, потому что общаются. Как ты сказал, Андрюш?

– Синхронизируются.

– Ну да. Сейчас тот вон, он у них за старшего, всё объяснит тому, которого они тут нашли, лежит вон. Как объяснит, Андрюш?

– Через обоняние. Испускают что-то, по типу феромонов.

– Ну да. Чувствуешь запах, земеля?

– Что-то есть такое… Слушайте, Андрей? И Павел, верно? Что происходит? Вы вообще кто? Они вообще кто?

Вспомнили про снятое в морге видео. Показали, непонятное пояснили. Синичкин, пользуясь случаем, был полезным, подсвечивал неживую группировку фонарём и тыкал в каждого по очереди пальцем.

Вот в кругу мёртвых началось движение. Мертвец Чебы с помощью остальных трупов встал, недопиленная рука висела плетью, но особых неудобств не причиняла. После опять замерли.

– О, смотри, новенький влился в коллектив! – комментировал Синичкин. – Зема, слышь, а ты в курсе вообще, откуда он тут взялся?

– Кто, кадавр?

– Кадавр? Еврей что ль? Знаешь его?

– Никого я не знаю, – огрызнулся Чеба, – пришёл, а труп лежит. Я тут ночую, в библиотеке…

Андрей посмотрел на него внимательно. Вдруг вскочил со стула и наставил на Чебу обвиняющий указательный палец:

– Да это ж вы! Вы его! У вас одежда в крови! – шёпотом взорвался доктор. – Пал Юрич, это ж он собутыльника зарезал!

– Чего я? Чего я? – Чеба быстро скрестил руки на груди.

– Вон нож лежит, вон водка, вон кровь – пили, поругались, вы его ударили ножом. Так было?

– Допустим, так. И что? – он нагло посмотрел Андрею в глаза.

– Да как что, – возмутился на это удивлённый охранник, – ты же человека убил, гад!

– Кого это убил? – изобразил удивление Чеба. – Успокойся. Вон же он, живой стоит! Глаза протри, балда!

– Да это что же…

Пока напарники подыскивали как ответить, Чеба подскочил со стула, метнулся к паре бутылок с водкой, одну допил сразу, отбросил, вторую взял с собой и вернулся на место.

– Хотите? – предложил он остальным.

– Нет уж, спасибо.

– Фу, мерзость. После бомжа брезгую.

Чеба заметно оживился.

В это время мертвецы начали вести себя ещё страннее. Одновременно, как по команде, они повернулись к библиотечным стеллажам. Действуя слаженно, стянули оставшуюся защитную плёнку. Так же слаженно схватили каждый по книге, безногий при этом шлёпнулся на пол. Тот, который у них за старшего, открыл книгу, правда, кверху ногами. Подумал, повернул боком, подумал, повернул как надо. Остальные тут же повторили за ним. Хором зашуршали переворачиваемые страницы. Чтобы закончить первую книгу, у каждого ушло минуты две-три. «Дочитав», мертвые отпустили на пол первую и взяли со стеллажа вторую. Безногий орудовал на нижних полках.

– Гля, гля чё делают! – шёпотом обрадовался действию Синичкин. – Типа читают! Во дают!

Чеба засмеялся.

– Истерите? – с неприязнью прошептал Андрей.

– Нет, тут просто невероятное совпадение! Я как раз кадавру своему рассказывал про упадок культуры чтения. Вряд ли он при жизни что-то читал, а как умер – пожалуйста! Слышите? Слышите этот прекрасный, образно говоря, шум переворачиваемых страниц? Давненько в этих стенах не звучало ничего подобного! Павел, будьте добры, посветите-ка в рожу вон тому, бойцу с пробитой головой. Ага, спасибо!

Чеба тихо подкрался поближе, стал вглядываться в лицо читающего. Тот не реагировал. Чеба осмелел, встал в полный рост, подошёл вплотную. Никакой реакции. Он тогда попробовал забрать книгу. Читатель держал крепко, не отдавал. Тогда между книгой и глазами мертвеца Чеба подставил ладонь. Отдёрнул. Подставил опять. Отдёрнул назад. Хмыкнул и вернулся к удивлённо глазеющим на него напарникам.

– Представляете, – с воодушевлением начал Чеба, – у них зрачки двигаются. А когда ладонью книгу прикрываю – останавливаются! Знаете, что это значит? Они взаправду читают! Невероятно!

– Невероятно столько пить, как вы, – шёпотом ответил ему Андрей. – Померещилось.

– Проверьте сами, молодой неверующий доктор, – обижено прошептал Чеба в ответ.

– Слушайте, – шёпотом перебил их Синичкин, – а чего мы всё шепчем? Им же до нас дела нет.

– Потому, что мы в библиотеке, балда! – Чеба глотнул из бутылки.

– Мы не знаем, как они отреагируют на звуки, – прошептал Андрей.

– Эй, трупаки! – закричал Синичкин. – Как вы отреагируете на звуки?!

Андрей и Чеба вздрогнули от неожиданности. Мёртвые не отреагировали.

– Никак, – в полный голос подытожил Синичкин.

Андрей вскочил: 

– Им до нас дела нет, видите? А нам есть! Действовать надо! Чёрт с остальными, но главного надо в морг вернуть. Я дальше жить хочу! Пал Юрич, – всплеснул он руками, – ну я не знаю, давайте его потащим как-то! Ну что мы сидим, в самом деле!

– Эка ты разгорячился. Я голого мужика трогать не буду. А ещё вдруг укусит? Может верёвкой какой-то?

– Нет тут верёвки. И штор нет. И скатертей. Всё, образно говоря, украдено до вас, – пояснил Чеба, как местный.

– Может, палкой какой-то толкать его? – задумался Синичкин. – Шваброй?

– О-о-о! Кабы тут были швабры! Мы жили бы совершенно иной, чистой жизнью, – глумился Чеба.

– Хорошо! – не сдавался Андрей. – Ладно. Сделаем так. Пусть Магомед идёт к горе. Номер отморозков этих у меня остался, я им позвоню и просто всё объясню, где тело их друга и как оно сюда попало! Пусть приезжают и забирают!

– Просто объясните? Прямо вот так просто вот это всё объясните? – ёрничал Чеба.

– Правда, Андрюш. Магомед точно не поймёт. Был бы хоть из наших кто… – задумался Синичкин.

– Ой не могу! «Магомед не поймёт»! Великолепно, Павел! – засмеялся Чеба.

– Да что вы всё зубоскалите! – сорвался Андрей. – Мы хоть что-то пытаемся придумать! Интеллигента из себя строите, типа умного, а пользы от вас никакой! Вы совершенно бесполезный тип!

– Так бы в шар и накатил… – буркнул Синичкин.

– Вы же человека сегодня убили! И дальше водку жрёте, как ни в чём ни бывало. Осталось в вас вообще хоть что-то человеческое?

– Ага. Еврея своего прирезал и хоть бы что…

Чеба застыл и поражённый, со страхом слушал обвинения Андрея. Руки его мелко затряслись. Какое-то время он молчал.

– Вы правы, доктор, – наконец тускло проговорил он. – Во мне, как и в них, – Чеба кивнул в сторону мёртвых, – не осталось уже ничего. Одна оболочка.

– Расплачься ещё тут… – ворчал Синичкин.

– Касаемо выхода из положения. Не представляю, как вам вернуть в морг хотя бы одного. И не представляю зачем. А сами они никуда уже не пойдут, как мне кажется. Посмотрите – их заинтересовали книги. Пока всё не прочитают – не упокоятся. По себе помню. Звоните этому вашему, образно говоря, Магомеду, пусть сам сюда приезжает. Только не сейчас, сейчас ночь уже. Поздно. А завтра с утра как раз всё ему объясните.

– А сейчас что делать?

– Сейчас? Ничего. Успокоиться. Сидеть. Ждать. Наблюдать.

Все замолчали. Мерцали свечи. Книги шелестели страницами. Блуждающий луч фонаря высвечивал то одного, то другого читателя.

7

Господи, как же тихо.

– Знаете, что это всё мне напоминает? В прошлой жизни, когда я был ещё человеком, мы с женой часто ездили в город, в театр. Сейчас у меня ощущения театра. Все мы, и даже товарищ охранник – мы с вами в зрительном зале. Звонки отзвенели, свет потушен. Следим за сценой. Софит высвечивает то одного актёра, то другого. Режиссёр, конечно, интересный. Постановка, конечно, современная, что-то абсурдистское. Дадаистское. Потрясающая, образно говоря, экономия на костюмах, очень смело.

– Я один раз на балете был.

– Спасибо, любезный Павел, за этот комментарий. Только танцев, я думаю, мы от этой труппы не дождёмся.

– От трупов, может?

– Нет, всё-таки от труппы. Не убирайте софит.

Синичкин с недоумением взглянул на фонарь и снова навёл его на группу мертвых, которые без перерывов всё шуршали и шуршали страницами. На полу кучами валялись прочитанные книги.

– Скучный у тебя театр выходит. – Синичкин широко зевнул. – Зрители начинают засыпать.

– Только ощущение, – вставил Андрей, – что это не мы зрители, а они. Усыпляют нашу бдительность. Изучают нас, как…

– Интересная мысль, доктор. А что? Возможно, именно мы герои этого спектакля. А они зрители. Нет, нет – а они просто фон! Как вам такое? Они –лишь причина, по которой мы собрались здесь.

– А зритель тогда где?

– Зритель? Может, наблюдает сейчас за нами сверху. Бог, Случай, Судьба, Вселенная, или во что вы верите. Смотрят, оценивают, как мы поведём себя в этой странной ситуации. Посмотрите на нас – чем не герои пьесы? Такая разношёрстная компания собралась на сцене. Вот АНДРЕЙ, немногословный молодой врач-патологоанатом. ПАВЕЛ – простодушный охранник в годах. ЧЕБА – бомж-интеллигент, потерявший человеческий облик. Мы же, в самом деле, будто набор используемых неумелым автором стереотипов!

АНДРЕЙ. И нас на самом деле нет, мы чей-то сон и так далее – хватит этой ерунды. Я тоже Пелевина читал. Достаточно. Вернёмся в нашу реальность. Когда вы меня перебили, я хотел спросить – чего мертвые добиваются? Зачем это всё? (Кивает на читающих мертвецов). Предположим, что они правда читают. Но они читают всё подряд, без системы. Получается, они хотят знать всё. То есть, не знают и не помнят ничего?

ЧЕБА. В ваших рассуждениях есть логика. Но если они ничего не помнят, то как узнали куда идти, что именно здесь библиотека? Спросили у старушки: «Как пройти в библиотеку?»

АНДРЕЙ. Они и не шли в библиотеку. Почувствовали свежее мёртвое тело и пришли к нему. Чтобы присоединить к своей группе. По случайности, тело оказалось в библиотеке. То есть они здесь из-за вас.

ЧЕБА. Если вам интересно – я сожалею о том, что сделал.

АНДРЕЙ. А я вам не верю. Не отвлекайтесь.

ПАВЕЛ (громко всхрапнул).

ЧЕБА (толкает Павла а бок). Не спите, любезный. Присоединяйтесь, у нас здесь мозговой штурм, без вас никак.

ПАВЕЛ (спросонья). Вы своей болтовнёй меня усыпили. Скучно. Лучше давайте анекдоты рассказывать, а то обратно усну.

АНДРЕЙ. Пал Юрич, потерпите ещё немного. О чём мы?

ЧЕБА. Да всё об этих.

АНДРЕЙ. Итак. «Эти» пришли сюда за вашим собутыльником. Вами же прирезанным.

ЧЕБА. Да хватит уже, в самом деле…

АНДРЕЙ. Присоединили его к группе. Вопрос – они будут всех мертвых так поднимать, или выборочно? Какие критерии отбора?

ЧЕБА. Наверное, ищут посвежее, поживее. Могилы же они не раскапывают, из гробов никого не тащат.

АНДРЕЙ. Или они сквозь землю их не чувствуют.

ЧЕБА. Или так.

АНДРЕЙ. Тогда вопрос – сколько ещё мёртвых они присоединят к себе?

ЧЕБА. Может, всех, кого найдут.

АНДРЕЙ. Это как в игре «Змейка», получается. Группа будет вбирать в себя всё больше и больше элементов, пока не заполнит весь экран. Чёрт, они даже ходят друг за другом!

ЧЕБА. А первый в вашей «змейке» был этот, с дырой в голове?

АНДРЕЙ. Да. С него всё началось.

ПАВЕЛ. А откуда у него вообще дырка в башке? Кореша продолбили?

ЧЕБА. Дятлы. Что вы так смотрите? Хотели же анекдот…

АНДРЕЙ. Ему в голову камень прилетел.

ЧЕБА. О, кирпич на голову? Как в «Мастере и Маргарите»? Не просто смертен, а внезапно смертен!

АНДРЕЙ. Даже не камень, смесь камня и металла. Небольшой, размером с пять рублей. Неровный такой, щербатый. Очень сильный удар.

ЧЕБА. А сейчас он...?

АНДРЕЙ. В полиции.

ЧЕБА. (воодушевлённо) Так это, может, метеорит был?

АНДРЕЙ. И что?

ЧЕБА. (радостно) Это же всё объясняет! Всё вот это! У нас здесь инопланетное вторжение!

АНДРЕЙ. У вас здесь много бухла, фантастики и свободного времени.

ЧЕБА. Я серьёзно! Ну, а как еще вы объясните разгуливающие трупы? Чтение в темноте? Их взаимодействие друг с другом?

ПАВЕЛ. Конец света начинается, вот и всё объяснение. Вирус был, войны были, лжепророки, антихристы всякие. Теперь вставание мертвых.

ЧЕБА. Дождя из лягушек не было, так что не считается.

ПАВЕЛ. Будет, дождёшься.

ЧЕБА. Я всё-таки за инопланетную разумную жизнь. Некие космические бактерии попали в голову первому вместе с метеоритом. Начали размножаться, переходить в тела других мёртвых и оживлять их.

АНДРЕЙ. Зачем им это?

ЧЕБА. Как зачем – чтобы выжить! Выжить и существовать дальше в наших земных условиях. Плодиться и размножаться в мёртвых телах. Может, они как раки-отшельники, которые забираются в пустые раковины. А в наших с вами, образно выражаясь, раковинах занято.

АНДРЕЙ. Может и так. У мёртвых разума нет, а эти ваши паразиты его заменяют…

ПАВЕЛ. У мёртвых души нет. И никакие паразиты её не заменят.

ЧЕБА. Ого, Павел, удивляете! Не зря мы вас разбудили.

ПАВЕЛ. И ты говоришь, что в живых они не заселяются. А может они уже в нас! Мы же их запах все чувствовали, через нос они в нас и залезли.

АНДРЕЙ. Я не чувствовал ничего. Татьяна чувствовала.

ПАВЕЛ. Земеля, ты же тоже унюхал что-то? Чем от них пахнет?

ЧЕБА. (задумчиво) Хорошо пахнет. Как жена моя в молодости. Будто аромат её духов смешался с запахом тела, приятно-терпкий запах подмышек, её волос на подушке утром, её губ. Запах нашего счастья…

ПАВЕЛ. А почему в молодости? Потом духи сменила что ли?

ЧЕБА. Умерла она в молодости… И я вместе с ней, образно выражаясь.

АНДРЕЙ. Вы все ассоциируете их запах со счастливыми моментами в жизни… А у меня ничего. Может просто к мёртвым привык?

ЧЕБА. Может, вы просто не были счастливы?

АНДРЕЙ. А как это понять?

ЧЕБА. Вспомните, когда вы в последний раз любили?

АНДРЕЙ. Не знаю. Это вообще обязательно, любить?

ПАВЕЛ. Может в детстве? Маму, кошечку-собачку? Ты понюхай получше мертвяка, он может тебе псом воняет?

АНДРЕЙ. Нет такого.

ПАВЕЛ. Ну подожди, а врачиха эта к тебе ходит, у вас с ней что? Ничего что ли?

АНДРЕЙ. Ничего. Ей одной курить скучно.

ПАВЕЛ. Ага, скажешь! У них пол-этажа курит, а она специально к тебе в морг тащится. Ты подумай!

АНДРЕЙ. Ко мне?

ПАВЕЛ. Ну не к мертвякам же твоим.

АНДРЕЙ. Разве нельзя быть счастливым без всего вот этого, самому?

ПАВЕЛ. Ага! С Дунькой Кулаковой!

ЧЕБА. Может кому-то и можно, но не вам. Раз вы ничего не чувствуете.

АНДРЕЙ. Так я просто привык, вот и всё!

ЧЕБА. Мы зациклились.

ПАВЕЛ. Заладили одно и то же.

АНДРЕЙ. Тогда предлагаю поспать. Голова уже не соображает.

ЧЕБА. В конце зала два стола осталось. Можете там лечь, прямо на них. Павел, вон, тоже зевает.

ПАВЕЛ. Всем нельзя спать, надо дневального выставить. Чтобы следил и будил.

ЧЕБА. Я всё равно не усну. Посижу.

ПАВЕЛ. Фонарь на. Пойдём, Андрюш.

8

Утро пробивалось сквозь грязные окна библиотеки, подсвечивало спящих живых, монотонно листающих мёртвых, пылевые завихрения между ними.

Не спавший Чеба находился в состоянии истерического напряжения мозга, как пылевые завихрения кружились в тесной голове непослушные мысли. Не поймать, не ухватить, не додумать до итога.

«Если вы не живёте… Если у вас нету тёти… Песенка тупая, но смысл, смысл! Как? Против природы… Но кто? Быстрее надо… Они? Он? И что? Впрочем, не всё ли равно!»

Андрей проснулся от тряски и громкого шёпота:

– Доктор! Андрей! Проснитесь, доктор! Убейте меня!

Мигом Андрей подскочил, сразу на ноги и тут же в сторону, подальше от ножа в руке Чебы.

– Свихнулись? Уберите нож! – закричал Андрей.

– Успокойтесь, это не вам нож, это мне нож! Для меня. Послушайте! Звучит странно до нелепости, но вы должны прямо сейчас меня убить! Вот, возьмите. – Чеба дрожащими руками тянул оружие.

– О-о-о… На-ча-лось… К алкашу белочка пришла. Брось ножик, в шар накачу! – отозвался Синичкин, потягиваясь со сна.

Чеба Синичкина игнорировал.

– Андрей, надо торопиться! Они сейчас дочитают и уйдут, совсем немного осталось, а мне с ними надо!

– Правда жить надоело? Может вы просто протрезвели?

– Да вы оглянитесь вокруг! Это – жизнь? Я давно только существую, выживаю. С того момента, как жена умерла… Посмотрите, во что я превратился! Посмотрите, как я опустился. До убийства опустился! Человека! Как жить дальше? Вы мне вчера будто глаза открыли!

– А мне как жить, если я вас убью, вы не подумали? Что за эгоизм! За кого вы меня принимаете? Думаете, если с трупами работаю, то…

– Павел, может вы? Я же вам не нравлюсь, правда?

– Сдурел? На меня даже не смотри. Это ж грех какой на душу!

– Тогда придётся самому…

– Точно свихнулся. Дай-ка ножик сюда! – Синичкин медленно начал подходить к Чебе с вытянутой рукой. – Давай, не дури.

– Нет! – закричал Чеба, принялся размахивать ножом. – Отойди! Отойди, порежу!

Синичкин отпрянул назад.

– Успокойтесь. Неужели не страшно себя убивать? – мягко спросил Андрей.

– Если вы не живёте, то вам и не умирать, понимаете? Бояться нечего. А с ними я могу начать всё заново, совершенно на другом уровне. С ними моё будущее…

– Но, это будете уже не вы, – убеждал его доктор.

– Так это же прекрасно! Сами знаете, ничего хорошего нет – быть мной!

– Что ты городишь, дурень! Додумался! За это ж в ад, ты чё?! – закричал на него Синичкин.

– Ад – это другие… Доктор, как раз ты должен меня понять. Я устал. Я больше не хочу других людей. И пусть сейчас мне страшно, но зато потом – ничего. Спокойствие. Мерзавец мертвец не боится, что ему – всё плохое с ним уже произошло. Он свободен по-настоящему!

Чеба задрал к шее одежду, прицелился остриём ножа между рёбер, левее грудины. Руки тряслись, костяшки пальцев, которыми сжимал рукоятку, побелели от напряжения. Он переводил бешеный взгляд то на врача, то на охранника – всё не мог решиться.

Андрей и Синичкин переглянулись, Синичкин подмигнул.

– Тихо, тихо. Не торопись, – успокаивал Андрей Чебу. – Давай ещё раз всё обсудим. Пока не натворил…

В этот момент Синичкин рванул на перехват. Чеба коротко крикнул, развернулся. Попытался отбежать. Наступил на пустую бутылку и полетел вперёд. Упал, подмяв под себя руки. Всхрипнул. Так и замер.

Синичкин растеряно моргал.

Андрей смотрел не мигая.

Чеба не шевелился.

Только когда из-под Чебы показалась лужа крови, только тогда напарники осознали, что произошло.

Андрей присел рядом, поискал на шее пульс, покачал головой.

Мертвые в это же время повернули голову к телу бывшего несчастного человека. Постояли. Синхронно направились в сторону Чебы – почувствовали своего. Встали рядом. Вскоре свежий мёртвый задёргался, потом успокоился, потом встал, присоединившись к новой семье.

– Ещё один ожил… Итого семь… – констатировал Синичкин мрачно.

Мертвецы простояли совсем недолго, как всегда одновременно развернулись и пошли обратно к книжным полкам, дочитывать то немногое, что осталось. Чеба тоже взялся за книгу. Может он уже читал её, кто знает.

– Занимается любимым делом. Даже после смерти, – отрешённо прокомментировал Андрей.

– Андрюш, слышь, пора этот дурдом заканчивать. Звони авторитетам своим, пусть кореша забирают.

Андрей посмотрел на телефон.

– Рано еще, шести нет.

– Как бы потом поздно не стало! Что мертвяки буду делать, когда закончат, ты знаешь? Нет! Куда они дальше пойдут? Сдаётся мне, мы заигрались, слишком много этой, инициативы, понимаешь? Тут дело серьёзное! Они могут быть опасны! Для всех вообще! Что им нужно, ты…

Синичкин не договорил, он краем глаза определил какое-то движение, оглянулся и замер. Мёртвые закончили читать. Книжные кочки устилали пол. Покойники подошли к живым совсем близко, впереди всех основной, с пробитой головой. Чеба рядом. Пробитый смотрел на обоих людей и в его взгляде им виделась какая-то осмысленность. То есть, он именно смотрел. Именно на них.

Неожиданно старший из мертвецов ткнул пальцем Чебе в грудь, в пятно крови под ножом. Вытер палец о стену, оставив неровную красную полосу. Ткнул ещё раз, снова вытер о стену. Ещё и ещё.

– Видать не любит, когда палец грязный – вытирает, – прошептал Синичкин. – А почему тот пачкается не понимает, балда.

– Это буква «эм».

– Это кресты какие-то.

– Это буква «эм».

Мертвый продолжал.

– А это «и».

– Какого хрена происходит, Андрей?!

– У нас контакт.

Мёртвый ускорился.

– А это… на «р» похоже, или что?

– Это «эр».

– Капец!

Пробитый, похоже, закончил, потому что, не обращая больше внимания на людей, неторопливо направился к выходу из библиотеки. Остальные, как обычно, за ним.

Синичкин засуетился, схватил Андрея за рукав и быстро потащил, опережая группу мёртвых. Вдвоём они, торопясь и спотыкаясь, проскочили в дверной проём, Синичкин захлопнул дверь и навалился на неё спиной. Изнутри толкнули. Потом ещё раз. Синичкин держал.

– Андрюха! Не стой, ветку тащи! Вон, вон ту! Ага!

Охранник туго забил ветку в проушины для замка. Изнутри дверь ритмично толкали.

– Чуть не упустили, – выдохнул Синичкин. – Прикинь, сбежали бы сейчас?

Андрей промолчал. Синичкин положил ему руку на плечо.

– Слушай, я понимаю, что тебе надо с блатными свою проблему решать, но у нас тут проблема посерьёзней, да? Глянь на меня! Понимаешь, что это значит – «мир»? Я спросил что им надо, а он подошёл и написал «мир»! Кровью человеческой написал, это как угроза, получается! Они наш мир хотят, вот чего! Мы им здесь не интересны, сам видел. Если сейчас ничего не сделать, то скоро они перестанут только мертвецов в зомби превращать – возьмутся за живых! Ты понимаешь?

– Не совсем.

– Да что тут понимать! Их уничтожить надо! Мы столько времени потеряли, болтали всю ночь, надо было сразу в полицию звонить. А я пожалел тебя, думал проблемы будут. И бомжа этого пожалел, ему точно полиция ни к чему. Была. Давай, звони ментам, пусть приезжают скорей, пока дверь держится, пока в окна не полезли. Хочешь и Магомеду своему звони, пусть тоже едет. А то моя трубка на посту осталась, в больнице.

– А что полиция? Не поверят же!

– Правду скажем! В библиотеке два убийства, приезжайте. Мигом здесь будут!

– Но если этих уничтожить… Получается, Чеба зря умер?

– А кто не зря? Ты его не жалей, ты нас пожалей, живых! И вообще, если бы сразу полицию вызвали – с нами сейчас был твой Чеба. Хватит с нас всего этого, и так слишком на себя взяли. Давай, звони уже.

– Телефон сел.

– Да что ж такое! Совсем сел? Ладно, ладно… Давай так – я в отделение сбегаю, а ты тут стой. Не очкуй, следи за дверью, за окнами, я мигом!

Через полчаса запыхавшийся Синичкин обнаружил настежь раскрытую дверь библиотеки. Заглянул внутрь – пусто. Он забежал за здание, поднялся на пригорок и вдалеке увидел тех, кого искал – на пустыре возле леса, среди кустов и высокой травы.

Мёртвые шли быстрее, чем раньше, решительнее, прошли достаточно. Из-за расстояния они уже не отличались друг от друга. Выделялся только бывший Чеба – мёртвый, но всё-таки живой, он был единственным в группе, кто нёс на себе ненужную уже одежду.

Неподалёку стоял Андрей и точно так же смотрел вдаль.

– Что ж ты наделал, Андрюш? – устало выдохнул Синичкин.

– «Мир» – это значит, что они нам не враги. Нельзя уничтожать другую жизнь только за то, что мы её не понимаем.

– Всё равно же их поймают. Скоро наряд приедет, я там дежурному всё объяснил. Два убийства.

– Какие убийства? Трупов нет, оружия нет. Бездомных искать никто не станет.

– А я расскажу всё, как было, покажу на месте, пятна крови покажу, следы, доказательства.

– А я всё буду отрицать и скажу, что вы это выдумали от скуки.

Синичкин смотрел на Андрея с неприязнью.

– Ну и гад же ты, Андрюша. Ты не меня предал, ты всех людей предал, понял? Надеюсь, твои блатные тебя заместо кореша похоронят, и не посмотрят, что живой!

Синичкин отвернулся и побрёл в библиотеку дожидаться наряд. Ссутулившийся, будто вдруг постаревший, он устало передвигал ногами, словно один из них. Из тех.

Андрей включил телефон, нашёл контакт бывшего коллеги недовскрытого трупа, хотел было набрать, но передумал. Вместо звонка отправил в мессенджере снятый в морге ролик. Подпись сделал такую: «Тело вашего товарища исчезло. Подробности в этом видео. Я тоже ничего не понимаю». Через несколько минут тот позвонил сам. Андрей сбросил и занёс номер в чёрный список.

Подумал и набрал Таню:

– Татьяна, привет… Да, нормально… Тань, я… Нет, правда нормально… Да всё хорошо, Танюш… Я не странный. Это я раньше был… Конечно, всё расскажу! Может, встретимся сегодня вечером? Нет, не в морге… Знаю место, заодно поужинаем. Свидание – да нет… Ну... Хотя… Подожди ты! Знаешь что? Да!

Автор: Оскар Мацерат
Оригинальная публикация ВК

ТАЩИТЕ МЕРТВЕЦОВ, ДА ПОЖИВЕЕ! (часть 2) Авторский рассказ, Мистика, Юмор, Фантастика, Мертвецы, Ходячие мертвецы, Длиннопост
Показать полностью 1
25

ТАЩИТЕ МЕРТВЕЦОВ, ДА ПОЖИВЕЕ!

1

Что-то звякнуло о кафельный пол морга, должно быть, скальпель. Таня обернулась на звук и увидела, как мертвец пытается встать. Приподнял трясущуюся голову, взмахнул руками нелепо, опёрся локтями о стол – локти разъехались. Снова лежит на спине. Неудачная попытка. «Куда это он, разрезанный?» – тупо подумала Таня. Труп мужчины был вскрыт от паха до ключиц, сизые внутренности не скрывались привычно под плотью, а нагло выглядывали из разреза, энергично дрожали и норовили выскочить.

После первой неудачи упорный мертвец не сдался, засучил по столу ногами, замахал руками, предпринял попытку подняться, потом ещё одну. После как будто понял что-то, согнул ноги в коленях и стал на спине раскачиваться из стороны в сторону. Эта техника сработала – он перевернулся на живот, скинул на пол непослушные ноги, упёрся грудью в край стола, практически встал, но тут же свалился.

Таня застыла спиной к выходу из прозекторской, оцепенела от ужаса и удивления, еле держали непослушные ноги. Странное творилось с её телом – оно отказывалось подчиняться хозяйке, не получалось даже закричать. Оставалось только мысленно комментировать происходящее, будто бы со стороны, будто бы не с ней. «Пока ведь ничего, ведь ничего же, – успокаивала себя Таня. – Встать хочет, ну и ладно. Любой бы хотел. За стол вот цепляется, старается, лезет. Фу, внутренности вывалились! Ну и мерзость! Хорошо у нас в терапии такого нет, люди кишки не теряют и по полу не размазывают. Как только Андрей здесь работает? И где он? Опять без меня курить убежал? Вернись ты уже побыстрее, пожа-а-а-луйста-а-а!»

Труп же оказался в затруднительном положении: внутренности его, неожиданно длинные, расползлись по бывшему хозяину, по полу, везде. Мертвец давил глянцевые купаты кишок, поскальзывался и раз за разом падал.

«Дурак», – решила про него Таня.

Вдруг он уселся на пол, замер на несколько секунд. Не глядя почувствовал за спиной упавший скальпель, дотянулся, взял. Секунду–две подержал в руке и начал отрезать от себя то, что мешало, выпавшее.

«Или не дурак».

Отрезав лишнее, мёртвый откинул в сторону бывшие внутренности вместе со скальпелем и, хватаясь за стол, встал.

«Будто пуповину отрезал. Ну да. Родился, встал и пошёл».

Мертвец встал и пошёл к Тане. После пяти коротких, неуверенных шагов он оказался рядом.

Остановился. Встал напротив. Замер.

Таня не могла отвести взгляд от чужого лица. Без желания разглядывала подробности: синюшные пятна на щеках, помятый боксёрский нос, проломленную дыру в темени, слипшиеся комки волос вокруг неё. Таня не могла осознать, как это так – перед ней стоит мертвец. Бледный, голый, разрезанный, с открытыми, но не видящими, застывшими без выражения глазами. Не было в нём уже ничего человеческого, кроме анатомической схожести.

И ещё запах. Таня поняла вдруг, что стоявший с ней рядом мертвец пахнет… приятно. Сразу не скажешь чем, но легко и как-то успокаивающе, что ли. Этот запах освободил Таню от скованности, она собрала всю волю к жизни, облизала пересохшие губы и хрипло прошептала:

– Проходите… Пожалуйста…

После посторонилась, облокотилась на кафель стены – освободила выход из секционной. Мёртвый постоял немного, потом медленно, не реагируя на девушку, покинул комнату. Ноги всё же предали Таню, она осела по стенке и комочком сжалась там, внизу, на холодном. Её трясло. Накопленное нервное напряжение разрядилось слезами.

2

Патологоанатом Андрей курил подряд вторую.

Только что он имел неприятный разговор с неприятными людьми – бывшими коллегами одного из своих, так сказать, подопечных. Сначала, значит, руководство на него натравили, чтобы то попросило Андрея вечером остаться, поработать сверхурочно. Что ж, руководству не откажешь. Так и этого им мало! Только тело на стол положил, только начал, только разрезал – тут на тебе! Отвлекают, вызванивают, вызывают на «побазарить». Коллеги, блин! Спортивные костюмы сменили на офисные, постарели до морщин, а как были гопота, так и остались. Поднялись в девяностые, выжили, теперь всю жизнь будут куражиться, праздновать, в угаре других людей не замечать. А внутрь, в морг, не пошли, между прочим – зассали. Наружу позвали, в сторону отвели, на августовский закат посмотреть, ага.

Им, конечно же, надо срочно, красиво и бесплатно. Есть же бабки, чего жаться? Из принципа? Понятия эти загадочные не позволяют работу оплатить? Угрожали ещё.

Сволочи! Какие же они сволочи! Жадные, наглые, увёртливые, пошлые, тыкающие. Как же Андрей их ненавидел! И боялся.

– Слышь, ты нам братана нормально сделай, понял? Чтоб перед матерью не стыдно. Перед коллегами. Чтоб не воняло там ничё, не текло, лады? Чтоб как живой был к завтраму.

Вот же гады! И не только эти – многие. А то и все. Хорошо, хоть понял это ещё в институте, без лишних иллюзий теперь. Как в любимой песне: «People equal shit. What you gonna do?» А что тут поделаешь? Ничего уже не поделаешь. Попробовал вон в морге от них спрятаться, так и здесь достали, из норы вытащили, как псы лисицу.

Ну и ладно. Ну и пошли они. Две сигареты, как лекарство от злости и раздражения – «аидово царство» не терпит нервозности.

Андрей вдохнул полной грудью свежего летнего воздуха, будто про запас, потом ещё раз и неторопливо спустился обратно в духоту морга.

В секционной он увидел сжавшуюся возле стены Таню, дежурного терапевта. Почему-то в последнее время она стала попадаться ему на глаза всё чаще. Не брезговала заходить в морг, чтобы позвать на совместный перекур, типа одной курить скучно. Будто с ним весело. Как она сказала однажды:

– Какой же ты мрачный! Как можно быть настолько типичным патологоанатомом? Молчишь всё время. Не общаешься ни с кем. Футболка со страшилами под халатом.

– Это Slipknot.

– Во-во, ещё металл слушаешь. Типичный работник морга, как его в кино показывают.

Андрей с Таней держался прохладно, так как не мог понять, что ей от него нужно. Хотя ему и льстил факт того, что она, такая Таня, куда-то зовёт какого-то там его, Андрея.

Сейчас она рыдала, её трясло. Шок или состояние аффекта, решил Андрей. Он собрался было присесть и успокоить, но осмотрел помещение и передумал. От былого спокойствия в секционной не осталось и следа. Царил разгром. Бесхозно валялся потоптанный кишечник. Трупа на столе не было.

Какого чёрта?! Где тело? Что она тут натворила? Что-то отвратительное сделала с трупом? Сатанинский ритуал? Каннибалы? Вот зачем она тут околачивалась! Стая странных, больных идей пронеслась за долю секунды в его голове. Андрей с таким отвращением посмотрел на Таню, что она как будто поняла ход его мыслей и тут же перестала плакать, чтобы оправдаться.

– Это он сам! – закричала она на Андрея истерически.

– Кто?

– Он!

– Кто?

– Труп!

– Что?!

– Ушел! – Таня показала на дверь.

По коридорам вдруг прошла волна гулкого грохота – с металлическим звоном упало что-то тяжёлое. Андрей подал Тане руку, рывком поставил на ноги и потащил прочь из комнаты.

Они преследовали источник звука по неярко освещённым переходам морга. Андрей негодовал.

– Вы тут поохренели что ль все! – рычал он Тане и её неизвестным сообщникам. – Вы что тут, а? Сволочи! Кино снимаете? Рилсы? Пранк? Что? В какие камеры смотреть?!

Таня молчала.

– Вы где, гады?! – заорал Андрей в распутье коридоров.

Гады тоже молчали.

Повернули направо – и вот оно. Дверь в помещение с холодильной камерой открыта. Света посторонние не включали, но и без него через проём двери было заметно шевеление человеческих фигур.

Андрей достал телефон:

– Эй, там! Я полицию вызываю! Хорош! Вышли все!

Он ждал.

Тишина.

Если бы не злоба, пустившая корни в Андрее ещё на улице, он не пошёл бы в «холодильник», а вызвал полицию и ждал снаружи. Но теперь злоба переросла уже в ненависть к ним, к тем сволочам, что не оставляли его в покое даже здесь, в самом покойном месте его мира. Рациональность уступила негодованию. Он с силой ударил клавишу выключателя и зашёл.

Яркое и резкое электричество осветило помещение, и Андрей сразу узнал всех их: сегодняшнего, не законченного, и двоих вчерашних. Вчерашние трупы, мужчина и женщина, безразлично подпирали стену. Сегодняшний возился, пытаясь открыть нижнюю камеру холодильника. Валялся стол.

Андрей посмотрел на Таню.

– Угу, – подтвердила кивком та.

Угу. Знала, значит, кто здесь будет.

Кулаки Андрея сжались, в правом он ощутил телефон. Вместо звонка в полицию врач начал снимать происходящее.

3

В сентябре на Ютубе завирусилась снятая на телефон короткометражка. Многие в комментариях отмечали, что ролик навевает жути, но не понимали почему. Писали и про заезженный сценарий, и про дешёвый грим – только ленивый не заметил накладной резиновый разрез у Активного и дешёвые спецэффекты в сценах с Безногим. Почти все признавали видос любительской постановкой, хоть и до дрожи атмосферной. «Почти» приходится использовать только из-за одного пользователя, который своим маниакальным упорством заслужил звание главного неадеквата в сообществе, сложившимся вокруг этого ролика. В бесчисленных комментариях он истерил, матерился, орал капсом и всячески привлекал к себе внимание, пытаясь убедить всех, что видео настоящее. Что мертвецы живые. Что они хотят захватить мир. И прочий бред. Его высмеивали, подыгрывали ему, ругались в ответ, и в итоге перестали «кормить тролля». Интернет полон фриков.

В конце концов, Евгений BadComedian оставил коммент про профессионально выставленный свет и поставил смайлик в виде большого пальца. Так вот в чём секрет этой атмосферной жути! – хлопнули себя по лбу комментаторы, тут же согласившись с Евгением. Разгадка была найдена. Освещение! Картинка вышла резкая, контрастная, с устрашающими тенями.

Просмотры ролика утроились после того, как рэп-исполнитель Оксимирон вставил его в свой клип на песню «Живой труп». Сообщество разрослось. Появились подражатели, говорили даже о порно-фанфике. Через несколько месяцев хайп начал затихать, бурления закончились и уже через год мало кто помнил об этой короткометражке.

Начало действия осталось за кадром, фильм начинался как-бы с середины. С первого взгляда зритель понимает, что перед ним холодильная комната морга, а голые люди – это мертвецы. Мертвец, названный комментаторами Активным, неумело открывает камеру из нижнего ряда холодильников. Двери верхних холодильников раскрыты, полки выдвинуты. Получается, что те двое голых у стенки выбрались именно оттуда. Повозившись, Активный открывает дверь и выдвигает следующую полку. На ней мертвец, названный Жирным. Жирный шевелится, но как-то бестолково, как-бы не понимает что происходит. Активный встаёт рядом с ним и замирает. Замирает и Жирный. Жутко-длинная пауза секунд десять, после чего Жирный уже не дёргается неумело, а поднимается с полки и идёт стоять к остальным. Активный открывает последний холодильник, управляясь с этим заметно быстрее. Выдвигает полку, но тело на ней состоит из двух частей: та, что выше бёдер и отдельно бёдра с ногами. Это Безногий. Он тоже неловко трясёт головой и руками. Повторяются те же действия, что и с Жирным, только теперь все замирают надолго, секунд на тридцать. Похоже, что Активный в замешательстве из-за Безногого. Наконец, начинается одновременное движение – трое, что стояли у стены, сажают Безногого, то есть верхнюю часть его тела, на спину Жирному. Безногий по-детски обхватывает его за шею. После пятисекундной паузы четыре с половиной мертвеца медленно начинают движение к оператору. Обошли поваленный стол. Оператор отходит, пропуская процессию в коридор, продолжает снимать их со спины.

Шепчут двое, парень (П) и девушка (Д).

Д: Что они делают?

П: Я не знаю.

Д: Как ты думаешь, что им нужно?

П: Не знаю.

Д: Они опасные?

П: Не знаю.

Д: Они на улицу идут?

П: Не знаю. Хотя по этому коридору больше некуда.

Д: Ну, хоть что-то…

Видео обрывается. Длина ролика – три минуты сорок семь секунд. Звук – скрежет выдвигаемых полок, шарканье ног, короткий диалог, в основном тишина. Жуть.

4

Синичкин был доволен, ведь он занимался любимым делом – помогал людям. Делал он это бескорыстно, от доброты, от распирающего человеколюбия и чувства собственной полезности, от скуки. Вечер перетекал в ночь, блинным боком светила луна на крыльцо больницы, где Синичкин благодетельствовал медицинской консультацией пожилую женщину.

– Там, мать, смотри…

– Это чего это – мать-то? Мы ж по виду ровесники!

– Да просто говорят так, не важно. Так вот, там смотри как будет. Сначала газом усыпят. Потом засунут в твоего деда сразу две трубки, так? Да. На конце трубок ма-а-аленькие такие видеокамеры. Одну аккурат в туза заправят, вторую пустят навстречу, через глотку. И пойдут трубки каждая своей дорожкой, пока одна из них в рак и не упрётся. Да ты погоди охать, чего ты! Может и не будет рака никакого! Если нет рака, вот нет его, тогда в районе середины твоего деда трубки встретятся, доктора друг друга по камерам увидят, рукой друг другу помашут, ну, так принято у нас. Один скажет: «Доктор, а я вас вижу!» Другой ответит: «Анатомично, коллега!» Посмеются, порадуются, конечно, рака ведь не встретили по дороге, хорошо всё, и дед твой порадуется, если разбудят…

– Хорошо, если бы так. Ваши слова да Богу в уши! Пойду я, что ли…

Но Синичкин жевал пальцами поясок её сарафана и не отпускал, ведь он мог рассказать ещё много полезного.

– Конечно хорошо всё будет, конечно! Ты только деда клизмой подготовь перед этим всем… процедурой. Чтобы камерам видно было. Вычистить, как говорится, из этих мест всю старческую тину-паутину. Да и после пригодится – чистый дед внутри будет, как новенький!

– Ох, и как вы всего столько знаете? Вроде простой охранник, а по полочкам разложили!

– Ну, простой – не простой, а опыт имею побольше, чем у некоторых. Сейчас как – старые доктора все на пенсии, так? А новые приходят такие, что за людей страшно! За страну обидно! В институте им учиться некогда – всё в интернетах просиживают штаны, в тик-токах своих задницами обезьянничают!

– И не говорите! Молодые – это да… Вот вчера в парикмахерскую пошла, Люда уже не работает, руки стали дрожать сильно – пьёт она. Но это и понятно, как не пить, когда невестка при…

– Э-э-э! Э-э-й! Алё! Вы… чё это?!

Освещённые где луной, где фонарями, со стороны морга двигались стройной колонной голые люди.

– Не, вы видали? – возмущался Синичкин. – Голые ходят по территории больницы! Как это понимать? Это же несанкционированный гей-парад! Сняли одежду и разгуливают по-настоящему! Толстяк ещё ребёнка на спине тащит, гад! Ребёнка! Эй, стоять!

Забыв про собеседницу, охранник уверенно направился пресекать.

– Стоять! Полицию вызову! Прибывайте ко мне полностью! – не жалея себя работал Синичкин.

Вдруг, когда до голых оставалось метров двадцать, кто-то положил ему руку на плечо. Синичкин резко отбил руку в сторону, развернулся…

– Тихо. Это мы.

Охранник узнал вечно недовольного Андрея из морга и зарёванную девчонку-врача.

– Пал Юрич, не подходите к ним.

– Да что тут у вас происходит?! Чего шепчете?

– Вы всё равно не поверите. Поэтому. Просто. Внимательно. Рассмотрите их.

Синичкин присмотрелся к гуляющей голой группе. Ребёнок, которого толстяк везёт – вообще не ребёнок. Какой-то хрен безногий, из спинного мяса хребет торчит. «Фу, мерзость. Но, жалко его. Сложно без ног», – подумал Синичкин. Другой шёл с дырой в голове, да ещё распоротый, с пустым животом. «Буэ, гадость какая. Но без внутренностей тяжело, это через вену питать его будут раствором. Бедолага». Бледные. Голые. Странные. Страшные. Медленно брели со стороны морга. За ними патологоанатом. Да это же…

– Что, ковидные сбежали? – догадался Синичкин. – Поэтому близко подходить нельзя?

Таня нервно захихикала. Андрей хмыкнул.

– Мёртвые они.

– Это как это – мёртвые? Что-то не похожи. Мёртвые так просто не разгуливают, лежат себе, проблем не создают. Они спокойные, не хотят ничего – ни по улицам ходить, ни людей зазря пугать. Мёртвые – мёртвые!

– Вы это мне рассказываете?

Неожиданно, как вкопанная встала вся процессия мертвецов. Живые тоже встали поодаль в ожидании. Андрей продолжил:

– Вот видео, как они вставали. Посмотрите, раз не верите.

Пока Синичкин отвлекался телефоном и молчал, Таня спросила:

– Андрей, ну есть хоть какие-то догадки, что происходит? Почему они ожили? Зачем ведут себя так? Почему пахнут так непривычно…ну, приятно? Куда вообще они…

– Подожди – пахнут? Как пахнут?

– Совсем не так, как должны. Не ты один мёртвые тела нюхал, знаешь ли.

Если бы Таня не заговорила сейчас о запахах, то Андрей и не обратил бы на это внимание. Теперь же вспомнил одну странность – когда он снимал видео в «холодильнике», то привычных ему запахов тел не чувствовал. Они не пахли ни хорошо, ни плохо – просто не пахли и всё.

– И чем они пахнут? – спросил он.

– Так сразу не объяснить... Я в детстве была в летнем лагере на море, там на пляже точно так же пахло – нагретыми солёными камнями. Ещё горячим ржавым металлом с пирса. Совсем немного тиной. Загорелой кожей. Там меня впервые мальчик поцеловал. С подружками ещё два года после переписывалась. Настоящее детское счастье…

– Ого. А у меня ничего такого.

– Это ты привык просто. Так что нам дальше делать, как считаешь?

– Тань… Тебе на дежурство не пора?

– Избавиться от меня хочешь?

– Нет. Ты устала. Перенервничала. Тебя больные ждут.

– Ну, знаешь ли! Ну ты и… – невнятным дёрганым жестом Таня обвела пространство, стиснула кулаки, развернулась и пошла.

Пару раз она оглянулась в сомнениях, а после её белый халат растворился в яркости больничного холла.

Андрей вздохнул с облегчением. Потом обернулся к Синичкину, тот уже досмотрел видео и с интересом слушал их с Таней частный разговор.

– Павел Юрьевич… – доктор хотел даже доверительно дотронуться до плеча охранника, но в последний момент рука отдёрнулась как будто сама.

– Пал… Это… Помогите мне.

– Помочь? С ними?

– Да. Я при Татьяне не хотел говорить. Если завтра вон того, без кишечника, назад не притащу, утром родне не сдам, то меня, наверное, того. Самого убьют. Или покалечат.

– Это те, что на чёрном крузаке к тебе приезжали, что ль? – догадался Синичкин.

Андрей кивнул.

– А, крутые пацаны. Я их даже без пропуска на территорию пустил. И номер твой дал. Чего тебя передёрнуло?

– Ничего…

– Слушай, ну давай, конечно! Порешаем твой вопросик, чё. На работе скучно, а тут вон – событие!

Доктор и охранник посмотрели на застывшую группу бывших людей.

– Мда… Помогу… Только как?

В это время мертвецы зашевелились. Будто по команде повернули головы направо, постояли так немного и снова пошли, сменив начальное направление.

– Равнение на пра-во! Шагом марш! – заулыбался Синичкин.

– Уходят, Пал Юрич! Уйдут же! – схватился за голову Андрей. – Живее, шуганите их!

– Чего-о-о? Сам шугани! У меня из оружия фонарь только! А если кусаться начнут? Пошли, пошли, давай! Действуй за ними!

С территории больницы вышли две группы. Одна шагала уверенно, построившись в строгую колонну. Другая преследовала первую, растерянно и в беспорядке. Первая двигалась в полной тишине, вторая – наоборот.

– Андрей, слушай, а ты куда ноги дел?

– Чьи?

– Ну, вон того, наездника.

– В морге, в холодильнике.

– А чего он их с собой не забрал?

– Не знаю. Не нашёл.

– Да не. По видео твоему понятно, что и не искали. Вон тот, старший, подошёл к безногому, так? Пообщались по-своему, безногий дергаться перестал, на толстого сел и спокойно поехал. А ноги, получается, оставили.

– Как они пообщались?

– Ты ж там был, Андрюш! Старший, который твой, без кишок и с дырой в голове, к каждому подходил, они по-своему как-то общались. Я думаю, он им пообещал чего-то. Раз ноги не взял, значит новые ему пообещали, точно!

– Кому?

– Безногому, кому! А тот и поверил, балда! Как умер дураком, так дураком и ожил! Я бы старые ноги всё-таки взял, а то новых вдруг не достанется. Потом можно и выбросить.

– Наверное, вы правы…

– Про ноги?

– Про общение. Они будто друг друга чувствуют. Связаны как-то. Может запахом?

– Что – запахом?

– Да… – продолжал размышлять вслух Андрей, – они запахом этим общаются. Таня… Татьяна тоже что-то такое чувствовала.

– То-о-очно. Точно! Вот ты сейчас сказал, и я сразу тоже почувствовал! Тянет от них чем-то нездешним… Травой скошенной, клевером, соломой ещё, навозом. В городе так не пахнет. Я когда со срочки в деревню дембельнулся, из автобуса вышел – сразу этот запах почуял, запомнил навсегда. Вот когда, Андрюш, кайфово было! Родителей повидал, родню, пацанов своих деревенских, девчонок!

– А потом?

– Потом побухал несколько месяцев, погулял – глядь-поглядь, а работы нету в деревне, нищета кругом. И поехал обратно в армию, на сверхсрочную, куда деваться. До старшего прапорщика дослужил за двадцать лет. Если б кто мне рассказал на срочке, что я в армии останусь – в морду б дал, так я службу ненавидел! Безысходность, мать её…

– Ого. А я ничего

не чувствую. Запахов этих.

– Привык, а как же!

Несколько минут шли в тишине.

– Вот интересно, Андрей, как думаешь – все мёртвые ожили, или только твои?

– А? – вопрос вывел Андреея из задумчивости. – Сейчас новости посмотрю. Так. В лентах спокойно.

– Ну, значит это не конец света, так?

– Не знаю.

– Ни зняю – передразнил Синичкин. – Я тебе так скажу: когда мёртвые оживают – это плохо. Но ещё хуже – если наоборот.

– Как, наоборот?

– Когда живые умирают.

Синичкин замолчал, может, вспоминал о чём-то своём. Андрей тоже рад был помолчать и подумать об этой простой, но глубокой мысли, так неожиданно выданной ему напарником.

Продолжение следует...
Автор: Оскар Мацерат
Оригинальная публикация ВК

ТАЩИТЕ МЕРТВЕЦОВ, ДА ПОЖИВЕЕ! Авторский рассказ, Фантастика, Юмор, Мистика, Мертвецы, Ходячие мертвецы, Продолжение следует, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!