– Мда, не зря ты назвал его Урбаном. А знаешь, я теперь тоже буду называть его так. – Сэм моргнул Голлуму. Тот ответил ему кивком.

Фродо смотрел на это с улыбкой. Было приятно сидеть у костра с друзьями. Бомбадил и тролль Том обсуждали план действий. Титус смотрел на звезды и вспоминал свою мать. Ашитака задумался о чём-то своём. Микаэла сидела рядом с Фродо и тоже смотрела на друзей. Бэггинс хотел остаться с ней наедине, но понимал что им всем нужно отдохнуть. Они только перешли границу с Секретной Землёй. Это место было чарующем. Невероятно девственно чистая природа с реками, в которых течёт вкусная вода. Горы расположены так близко, что видны мелкие поселения расположенные на их подножиях. Точно, поселения. Фродо ещё не знал о народах проживающих в Секретной Земле. По словам Бомбадила здесь жили потомки некогда великих цивилизаций: гиперборейцы, атланты и лемурийцы. Возможно это правда, а возможно Бомбадил просто хотел создать атмосферу сказочности, как он обычно любил делать. Хотя отчасти Фродо ему верил, ведь совсем недавно он видел видение. Голиаф, этот жуткий монстр обладал кольцом Мелькора уже на протяжении 3 000 лет. Многие народы пытались одолеть чудовище, но Голиаф всегда выходил победителем.

Бэггинс посмотрел на свою ладонь. Крест Истины - знак потомка храброго Давида, который должен одолеть Голиафа. Фродо до сих пор не мог в это поверить. Если он потомок Давида, то почему отважный войн древности не смог победить Голиафа? Вопросов было много, а ответов практически нет.

– Ребята, я нашёл их. – Аладдин вернулся. Он долго пропадал. Но видимо поиски привели его к заветной цели.

– Что там Аладдин? – Бомбадил надеялся, что его ученик нашёл то, за чем он так стремился оказаться в этой стране.

– Мастер Бомбадил, это они. – Аладдин улыбался во все зубы, и протянул ладони.

Компания собралась вокруг юноши. На его руках блестели камни невероятной красоты. Каждый из них светился сам по себе, однако стоило лучам Луны дойти до них, как всё вокруг начинало отображать свет камней. Фродо был поражён красотой этих камней. Ему не терпелось вязать в руки один из них.

– Кристаллы Вечности. – Тролль Том знал эту легенду. – Давным давно, они были созданы Тором, лидером троллей из королевства Вальгаллы. Тор вложил в кристаллы свою мудрость и часть силы, данной ему от великого Тулкаса. Тот кто будет обладать кристаллами, тот сможет получить знания мудрого правителя Тора и половину силы Верховного Тулкаса.

Том с гордостью смотрел на кристаллы. Фродо его понимал. Как же не испытать радость от нахождения столь важных артефактов.

– Нам нужно торопиться, скоро будет рассвет. – Бомбадил начал собирать вещи. – Аладдин спрячь кристаллы в надёжное место.

– Могу я заняться этим? – Том думал что лучше ему спрятать кристаллы.

– Да, так будет более логично. – Бомбадил с ним согласился.

Аладдин передал кристаллы Тому, а тот аккуратно поместил их в золотую коробку, после чего спрятал её в своей сумке. Фродо вслед за остальными начал собираться. Ему хотелось бы ещё раз взглянуть на кристаллы. Он посмотрел на Микаэлу. Та улыбнулась ему. Бэггинс подумал, что один из кристаллов смотрелся бы красиво на тонкой шее орчанки.

Титус жаловался. Ему нездоровилось, а тут ещё проделывать очередной долгий путь. Ашитака подбадривал друга, обещал тому вкусный лимонад, который ждет их уже в следующем пути. Мальчик гоблин немного повеселел, и начал собираться.

Мерри чувствует себя одиноким и бесполезным и просит Арагорна не оставлять его, но тот говорит ему, что его место возле короля Теодена. Мерри неуверенно чувствует себя, когда их отряд услышал стук копыт позади себя, скучает по Пиппину и страдает от одиночества. И радуется тому, что Теоден призывает его к себе и сам предлагает ему быть своим оруженосцем. Их положение с Пиппиным чем-то похоже, но в то же время отличается. Пиппин предлагает свою службу Денетору в благодарность за то, что Боромир, его сын, пал в бою, защищая их с Мерри, а тот принимает её. Теоден же сам как будто лучше всех почувствовал, каково Мерри одному и приближает его к себе, а Мерри с радостью откликается на это. Денетор холоден и отстранён, он ведёт себя с Пином как гордый правитель, стоящий на недосягаемой высоте, Теоден по-отечески добр и заботлив с Мерри. Они оба дают клятвы верности, но Мерри обретает в лице короля Теодена названного отца, а Пиппин – надменного и равнодушного к нему владыку. Пиппин делает шаг навстречу Денетору, Теоден – навстречу Мерри. Мерри нуждался в поддержке, но насколько сильно нуждался в ней Денетор. И всё-таки гордыня не позволила ему полностью принять её.

Ясно прослеживается тенденция, что герои обретают спокойствие и уверенность тогда, когда находят своё место и дело, пусть даже самое скромное. Не зря Сэм метался на Парт Галене, неспроста Пиппину взбрело в голову присягнуть Денетору, и совершенно искренне Мерри полюбил Теодена как отца, когда тот взял его к себе на службу. Даже Арагорн до этой поры шёл как на ощупь, стараясь увидеть хоть какой-либо знак судьбы для себя. Про Фродо вот в этом смысле даже можно сказать, что он с самого начала был в выигрыше, потому что сразу знал, куда идти и что делать.
В Хорнбурге Мерри замечает, как сильно изменился Арагорн после совсем недолгого отсутствия. И Арагорн сообщает всем, что знает теперь, куда ему направиться и что он пойдёт Путями Мёртвых, что заставляет задрожать даже Теодена.
Арагорн оставляет Мерри на Теодена и говорит о нём:

‘He knows not to what end he rides; yet if he knew, he still would go on.’
“Он не знает, чем завершится его путь, но если бы знал, не свернул бы с него.»

Он предвидит, что произойдёт с Мерри.
И оставшись с Леголасом и Гимли сообщает им, что выдержал схватку с Сауроном через палантир. Гимли в испуге спрашивает, не сказал ли что-либо Арагорн Саурону, и его ответ звучит уже совсем не так, как он разговаривал ещё недолгое время назад.

‘You forget to whom you speak,’ said Aragorn sternly, and his eyes glinted.
«Ты забыл, с кем разговариваешь»,- сурово возразил Арагорн, сверкнув глазами.

Арагорн явил себя Саурону и показал ему меч, откованный вновь. И своей волей подчинил палантир себе. Саурону после этой схватки было о чём поразмыслить. В последний раз он видел в палантире хоббита, у которого, как он предполагал, могло быть Кольцо. И вот в следующий раз ему является в этом же палантире наследник Исильдура. И у него хватает воли на схватку с Сауроном и на победу в ней. Это только его собственная воля, или…? Саурон теперь точно знает, что жив потомок Исильдура, готовый пойти по его душу, что сломанный меч откован вновь, и что хоббит, за которым охотился Саруман, желающий заполучить Кольцо, явно в руках (или по крайней мере был в руках) этого самого потомка. И есть вероятность, что если это тот самый хоббит, то и Кольцо теперь у Арагорна. Раз он забрал палантир, то он же забрал бы и Кольцо.

The strength was enough - barely.’
He drew a deep breath. ‘It was a bitter struggle, and the weariness is slow to pass. I spoke no word to him, and in the end I wrenched the Stone to my own will. That alone he will find hard to endure. And he beheld me. Yes, Master Gimli, he saw me, but in other guise than you see me here. If that will aid him, then I have done ill. But I do not think so. To know that I lived and walked the earth was a blow to his heart, I deem; for he knew it not till now. The eyes in Orthanc did not see through the armour of Théoden; but Sauron has not forgotten Isildur and the sword of Elendil. Now in the very hour of his great designs the heir of Isildur and the Sword are revealed; for l showed the blade re-forged to him. He is not so mighty yet that he is above fear; nay, doubt ever gnaws him.’

«Сил хватило – едва». – Он глубоко вздохнул. – «Это была жестокая схватка и я ещё не скоро избавлюсь от усталости. Я не сказал ему ни слова, и в конце я подчинил Камень своей воле. Только это стало для него тяжёлым испытанием. И он узрел меня. Да, мастер Гимли, он видел меня, но не в том обличье, как ты видишь меня сейчас. Если это сыграет ему на руку, значит, я поступил плохо. Но я так не думаю. Узнать, что я жил и ходил по этой земле – это стало для него ударом, потому что он не знал обо мне. Взгляд Орфанка не проник под доспехи Теодена, но Саурон не забыл Исильдура и меч Элендила. И вот в час, когда начали вершиться его великие замыслы, он видит наследника Исильдура и Меч – а я показал ему заново откованный Меч. Он ещё не настолько могущественен, чтобы быть выше страха, нет, сомнение гложет его».

Посмотрев в палантир, Арагорн увидел опасность, грозящую Минас Тириту от умбарских пиратов. И принял решение взять это на себя. А для того, чтобы успеть на помощь, ему нужно было пойти Путями Мёртвых. И он говорит сам, что не он избрал эту дорогу – у него не было выбора. Для него здесь сошлись все знаки – его нашли дунаданы, привезли ему его знамя и напоминание о Путях мёртвых, он подчинил себе палантир и увидел, какую опасность он, и только он, может отвести от Гондора. Теперь и его ведёт судьба.

Арагорн встал на путь, который приведёт его к трону (или к гибели), и он перестаёт быть следопытом, меняется его манера речи и масштаб задач, которые он решает. От также предсказывает Эомеру, что они могут с ним встретиться в битве.
Хальбарад вспоминает, как долго они незаметно охраняли границы Шира и берегли его обитателей. А теперь всё зависит от них.

Разговор Эовин и Арагорна в двух частях это не просто объяснение в любви Эовин, что было бы для Толкина слишком просто. Это целое столкновение мировоззрений разных поколений. Только не противоположных, а просто двух разных уровней зрелости.

Эовин не принимает свою судьбу. Арагорн принимает – Эовин нет. Она хочет сама распоряжаться своей жизнью, тяготится своим долгом, женской ролью, хочет иметь свободу выбора. В этом она внезапно обнаруживает сходство с Фродо, который сразу понял, к чему его поведёт его предназначение, что подтверждают его слова, сказанные Гэндальфу ещё в Шире «что бы оно со мной ни сделало», но долгое время сопротивлялся роли мученика. Только Фродо не отказывался от долга, но всеми силами пытался рулить ситуацией, что с одной стороны, помогало ему держаться, но в случае с Кольцом было невозможно делать это бесконечно. Но даже когда он вроде бы принял неизбежное, всё равно сокрушался о том, что ему выпало не сражение в битве, и в конечном итоге оказалось, что этот конфликт в нём так и остался и не давал ему спокойно жить. Сражение в битве – что может быть проще и привлекательней для героя? Но жизнь гораздо сложнее.

То есть тут проблема куда шире, чем незавидная женская доля. Хотя Толкин очень хорошо понял женщин в этом плане, насколько тяжело сидеть и ждать и смиряться вместо того, чтобы взять всё в свои руки при наличии таковой готовности и возможностей. Но Эовин, видя собственную клетку, не замечает того, что другие ограничены своими. Арагорн имеет эту свободу действий и всё равно выбирает долг, о чём прямо говорит ей, что была бы его воля, он бы сейчас был далеко на Севере, где осталось его сердце (тактичная упредительная декларация того, что сердце занято, он ведь понимает, что девушке надо то), а не шёл бы Путями Мёртвых.

Здесь сталкивается уровень принятия с уровнем бунта против судьбы. Что закономерно, потому что Эовин молода, а Арагорн по меркам людей уже сильно в летах.
Арагорн запрещает Эовин следовать за ним и отправляется с Леголасом, Гимли и своим серым отрядом Дорогой Мёртвых.

Проход этой дорогой это так же символическая смерть Арагорна-следопыта и рождение Арагорна-короля. Он идёт туда со своим знаменем, вышитым Арвен. Конечно, Эовин нельзя было туда идти ни при каком раскладе.

Мне очень не понравилось, как в фильме наделали намёков, что всё могло пойти по-другому – и Арвен, которая металась между Арагорном и Валинором, и Арагорн, раздающий Эовин авансы. Но еще больше мне не понравилось, как сняли саму эту Тропу Мёртвых. Это же несусветное позорище! Они же бегут оттуда, напуганные мертвецами до полусмерти, а потом Арагорн размазывает по лицу слёзы и сопли. А потом этот зелёный пахан выходит и говорит, мол, мы тут посовещались и я решил…Это символическое рождение Короля? Это проход сквозь смерть будущего владыки Гондора? Ой, всё!

В книге всё мрачно, торжественно, жутко. И убедительно. Прежде чем заслужить право стать Королём живых, Арагорн становится Королём мёртвых, нарушивших клятву много веков назад и призвав их к себе на службу для её исполнения. Своё королевское знамя, вышитое Арвен, он разворачивает, пройдя Тропой Мёртвых.

Джон сел рядом с Гришнаком, после протянул ему руку. Нехотя орк пожал её. Толкин не был огорчён, ведь понимал, что Гришнак имеет право обижаться на него. Некоторое время все молчали, но Углук уже не выдержал:

— Какого чёрта ты здесь Джонатан? Тебе мало наших унижений, хочешь добить нас. — Ярость переполняла голос Углука. — Твои фанаты превратили нас в жутких монстров, сравнили с дерьмом. А этот жалкий режиссёр, как его там, ах да, Джексон. Господи, даже Гитлер так не думал о евреях.

Углук готов был заплакать. Профессор с сожалением смотрел на него. Гришнак в этот момент был на стороне Углука. Ясное дело, ведь он тоже был жертвой, хотя смерть правой руки Короля Чародея была настолько жалкой, что даже Азог мог посочувствовать ему. Эх, а ведь чтобы подумал бедный Тогрул, с которого Джон списал характер для Гришнака. Хотя, имело ли это значение?

— Что тебе нужно Толкин? — Гришнак хотел чтобы профессор побыстрее покинул их. Но тот видимо собирается задержаться.

— Я рад что ты спросил Гришнак. — тон Джона был таким же глубоким как при их первой встречи, от чего Гришнаку хотелось встать и уйти. — Сегодня моей книге, то есть вашей истории исполняется 70 лет. Я хотел бы отпраздновать это вместе с вами.

Сказать, что орки были удивлены, ничего не сказать.

— Подумать только, сам профессор Толкин решил отпраздновать юбилей вместе с орками, главными врагами всего Средиземья. — мрачный сарказм Углука был как всегда суров. — На кой мы сдались тебе? У тебя же есть эльфы, хоббиты и люди!

— Ты наверное забыл Углук, но вы тоже люди! — Толкин был сдержан как и подобает профессору.

— Ложь... Твой сын сделал нас врагами всех и вся. Утвердил нас как исчадий ада. Зато эльфы стали ангелами. — тон Углук перешёл от саркастического к агрессивному, но Джон мог почувствовать в этом тоне нотки большой печали.

— Кристофер поступил с вами неправильно, и я его никогда в этом не поддерживал. — Толкин хотел доказать оркам свою любовь. — Вы изначально были людьми, я задумал вас такими ещё в 1917 году, когда написал Падение Гондолина. Конечно в то время вы не назывались орками, а просто были неизвестными азиатами, но я правда не стремился сделать вас злодеями. Если я виноват, то простите.

Профессор опустил голову, давая понять что раскаивается перед орками. Последние были в шоке. Раньше они считали, что профессор хотел видеть их исключительно злодеями, но теперь ситуация для них была загадочная. Даже Углук не знал что ответить, поэтому просто отвернул от Толкина свой взгляд. Следующая минута прошла в молчании, пока Готмог не попробовал исправить ситуацию:

— Поскольку профессор выражает нам симпатию, не вижу смысла ругаться с ним. Давайте серьёзно поговорим, расставим все концы и определимся с дальнейшими действиями. — Готмог со всей прямой остротой посмотрел на орков. Те видимо наконец поняли, что другого выбора то и нет. Нет, технически конечно имеется альтернатива в виде бойкота, но что это даст? Только выставит орков как маленьких детей, чего им совсем не хотелось, ведь проблем с репутацией и так хватает.

— Ладно, — Гришнак решил начать первым. — Мы принимаем твои извинения. Но в таком случае будь добр ответить на вопрос, который уже давно мучает мой разум. Почему ты сделал нас злодеями?

Толкин был готов к этому вопросу, но всё равно чувствовал себя не комфортно, ведь из-за этой идеи его бедных орков выставили сущим злом, чего Джон никогда не хотел. Тем не менее он собрался и решил всё объяснить:

— Я начал писать Властелин Колец с 1939 года, и закончил в 1949 году. У меня было немало идей насчёт вашего народа, но одна всегда была на первом месте. Вы орки не абсолютное зло, а всего лишь люди с просторов непонятной для европейцев Азии. В вашей основе лежала концепция кочевников эпохи Тэмуджина, которые открыли для себя цивилизацию Европы, но не смогли приспособиться к ней. Разумеется, были моменты когда они пытались, но после с горечью понимали, что никогда не смогут стать частью того или иного европейского народа. Эта горечь наполняла их души отчаянием, а это в свою очередь вызывало в них вспышку гнева, которую они не смогли контролировать. Дальше как вы понимаете гнев приводил к ужасным последствиям. За примерам далеко ходить не нужно. Битва при Калке, сожжение Киева, сражение в Кракове, венгерская резьба, проигрыш на границе с Веной. Всё это определило судьбу нукеров и чингизидов Тэмуджина, а после и всего монгольского народа...

Профессор вновь опустил голову, закрыл глаза, глубоко вдохнул, после вздохнул. По этому вздоху орки наконец-то смогли понять тяжесть на душе профессора. Теперь всё стало на свои места. Но Гришнака волновало кое-что ещё.

— Что случилось с монголами после распада империи Тэмуджина? Какая судьба была у нукеров и наследников великого Хана? — По голосу Гришнака было понятно, что он обеспокоен. Толкин решил ответить ему всё как есть:

— Судьба простых монголов была тяжёлая. После смерти Тэмуджина его наследники не сумели поделить власть отца, что привело к возникновению якобы прочных государств. Их было несколько: Династия Юань, Золотая Орда, Синяя Орда, Чагатайский Улус и Ильханат Хулагуидов. Каждое из этих государств несло в себе часть дурного влияния ярости, которая постепенно превратила данные государства в страдающих неизлечимой болезнью. — Джонатан видел как глаза орков становились мокрыми. Профессор с большим упорством пытался сдержать слезы. — Как вы наверняка догадались, судьба простых и знатных монголов была одинокова несчастна.

— И что теперь делать? Как поступать? — Голос Углука был полон отчаяния. — Какая судьба ждёт наш народ? Неужели нам суждено повторить путь монголов? Неужели мы заслужили тяжёлую и отвратительную жизнь?

— Чем мы хуже остальных жителей Средиземья Джонатан? — Гришнак смотрел в глаза Толкина со всей чёткостью.

— В чем мы перед вами провинились? — Горбаг тяжело дышал.

— Какой смысл подобной жизни? — Шаграт сжал кулаки так сильно, что его ногти впились в кожу.

— Если этот вечный кошмар в принципе можно назвать "жизнью". — Маухур ощущал тошноту.

— Почему вы нас ненавидите? — молчавший всё это время Снага наконец подал голос, и именно его вопрос не оставил Толкину сил.

Профессор сел рядом с орками, обхватив руками колени. Готмог и Гришнак могли заметить, как профессор тихо плачет. Вскоре это заметили и остальные орки, которые также тихо плакали.

— Простите пожалуйста если сможете. Я.. Я знаю, что виноват перед вами, и понимаю ту боль через которую вы прошли. Наверное вы не слышали об этом, но я когда-то очень давно был солдатом. — Последнее предложение профессора вызвало у орков большое удивление. Ведь при самом первом и последующих двенадцати общениях с профессором орки думали, что Толкин может только писать о войне, а сам никогда в ней не участвовал. Но теперь они начали ощущать от Толкина ауру боевой тяжести.

— Да, друзья мои, вы всё верно услышали. Как и вам мне также пришлось пройти через сущий кошмар. Как и вам, мне пришлось стать свидетелем смерти моих близких друзей, которые успели стать для меня братьями. — С глаз Джона по прежнему тихо капали слезы.

— Расскажи нам об этом, — высокий и требовательный тон Гришнака дал понять профессору, что тому нужно всё высказать. — Мы хотим узнать твою историю. Это может помочь нам.

— Не думал что когда-либо скажу это, но впервые я согласен с Гришнаком. — Углук прямо посмотрел на Толкина. — Поведай нам о своём прошлом.

— Вам так интересно моё прошлое? — Джон перестал плакать и обвёл взглядом всех орков.

— Это может более менее помочь нам разобраться в наших взаимоотношениях с тобой! — Шаграт уже не смотрел на Толкина со злостью.

— Сравнение вашего прошлого с нашим прошлым может дать необходимый ответ для наших дальнейших действий. — Готмог старался говорить с Толкином на уважительной ноте, но в своём сердце юноша также держал обиду на профессора. — Поймите. Если мы не узнаем вашу историю, то не сможем понять суть нашего существования. Как никак именно вы являетесь нашим творцом.

Профессор вытер слезы, после чего снова сделал глубокий выдох. Выпрямившись он посмотрел на орков. Тем смотрели на него ожидая ответа. Толкин решил рассказать им всё:

— Что-ж, торопиться нам не куда, прошлое уже покинуло нас, настоящее медленно течёт, а будущее окутано густым туманом. — Джон не мог обойтись без своих духовных сравнений, к которым орки давно привыкли. Всё таки профессор был католиком, а католики старались подчёркивать свою духовную связь с Иисусом даже в повседневной жизни.

Сделав пару глотков тёплого чая, которым его угостил Готмог, Джон Толкин рассказал оркам о своём участии в Первой Мировой. Он рассказал именно ту часть жизни, о которой не рассказывал с момента возвращения домой.

— Моя история начинается в далёком 1914 году. Тогда Первая Мировая Война стала для меня тяжёлым потрясением. Оказавшись в самом её пекле, я чудом уцелел в страшной битве на реке Сомме, длившейся с 1 июля по 18 ноября 1916 года, где за один только день под немецким пулемётным огнём пало более 20 тыс. англичан, в числе которых были и мои школьные друзья. — Джон на некоторое время остановился, но после продолжил. — Роб Джилсон был убит в первый день битвы на Сомме, 1 июля 1916 года. Джеффри Бах Смит, поэт, который, возможно, наиболее полно разделял мои юношеские взгляды, умер 3 декабря 1916 года от ран, полученных в результате разрыва снаряда тремя днями ранее. Это было невероятно чёрное время для меня. Даже письма моей красавицы Эдит не помогали успокоиться, и я долго долго скитался по госпиталям. — Толкин перевел свой взгляд на костёр. По видимому это помогало ему сдерживаться. — Разлука с женой, гибель товарищей и окопный тиф вряд ли можно назвать резкостью в те времена. Удивительно другое. — В глазах Толкина орки заметили то, что ранее не замечали, а именно пробуждение силы огня. — Во многом разделив судьбу так называемого «потерянного поколения», выросшего в период между двумя мировыми войнами, я мог бы по праву войти в плеяду писателей, говоривших от имени этого поколения, таких как Ремарк, Олдингтон и Хемингуэй. Их знаменитые произведения «На западном фронте без перемен», «Смерть героя» и «Прощай, оружие!» составили своеобразную трилогию, повествующую обо всех ужасах первой на земле войны машин и империалистической бойни, подорвавшей веру в человечество и социальный прогресс Запада. — При упоминании знакомых ему писателей Толкин вяло улыбнулся. — Но я пошёл иным путём. Ещё на фронте, где единственной годной для письма бумагой были картонные коробки из-под динамита, я занялся реконструкцией легендарной истории Британских островов, чтобы, как позднее вспоминала моя дорогая Эдит, "просто посвятить свой труд Англии, моей стране". Используя свои скромные знания по древним языкам, меня вела мотивация для создания чего-нибудь нового. Я внимательно и осторожно нащупывал общие истоки мифов, реконструировал мотивы и сюжеты, и под своим пером возникали грандиозные картины извечной борьбы со Злом, стремившимся наполнить мир чудовищными машинами, уничтожающими природу. Многое в деталях описания этих машин, да и технологий в целом, очень сильно напоминает реалии той войны, которая пришлась на молодость многих писателей-сказочников. — Вялая улыбка Толкина постепенно становилась уверенной. — Это видно по некоторым обмолвкам даже в простой сказке «Хоббит», где главные герои сталкиваются с безобразными "Гоблинами", обитателями тёмных и мрачных пещер: «Гоблины, надо сказать, жестокие, злобные и скверные существа. Они не умеют делать красивых вещей, но зато отлично делают все злодейское. Не исключено, что именно "гоблины" изобрели некоторые машины, которые доставляют неприятности человечеству, особенно те, которые предназначаются для уничтожения большого числа людей за один раз. Механизмы, моторы и взрывы всегда занимали и восхищали "гоблинов".По-другому вряд ли могло получиться, ведь меня – писателя и философа глубоко волновала судьба нашего мира, которая целиком и полностью зависит от злой или доброй воли человека и его разума. Сон разума, как известно, рождает чудовищ. Именно такими чудовищами и стали железные монстры и технологии, применённые на полях сражений Первой Мировой Войны: танки, пулемёты, самолёты, огнемёты и газы. Их действие и внешний вид вызывали в памяти образы огнедышащих драконов, в дыму и пламени которых гибло всё живое, и справиться с которыми могли только воины величайшей смелости. — Толкин снова сделал вдох, а после посмотрел на орков.

Готмог переглянулся с остальными. Внезапно орки начали чувствовать, что понимают идею профессора. Первым начал говорить Готмог:

— Странным образом, первая в истории человечества мировая война соединила в себе передовые технологии 20 века и неожиданный возврат к поистине средневековому варварству. — Юноша вытащил свой меч и начал махать им в разные стороны. — Нельзя сказать, что военное применение научных достижений было чем-то невиданным: с тех пор как человек придумал каменный топор, он постоянно использовал орудия труда для убийства себе подобных. Но теперь мощь передовой науки породила машины и прочие изобретения, превосходившие человеческую меру во много раз. И этих машин и изобретений было много, и они были ужасны. — Готмог представил себя как участника этой кровавой войны. —Первую мировую войну по праву можно назвать войной не людей, но машин. Многие тогда заметили, как они позволили себя «оболванить» лживой пропагандой. Речь больше шла не о «самой последней» из войн — чтобы наступил вечный мир! — а о том, чтобы стать подопытными мышками для ужасных машин для убийства и пушечным мясом, для того, чтобы грудь нескольких генералов засияла медалями. «Свежая и веселая» война обернулась для всех ужасающей бойней, в которой погибло огромное число мужчин в расцвете лет… В годы Великой войны психологическая нагрузка на солдат была очень высока, если не сказать непосильна. Один бой длился не несколько дней, а недели и месяцы. Это была война людей против машин, живой плоти против мертвой стали. Поля сражений представляли собой огромные кладбища, усеянные человеческими останками и кусками тел. — На миг Готмог остановился, но после сразу продолжил. — Кроме того, это была первая война огромных миллионных армий, где отдельный человек просто терялся в общей массе, и даже голоса командиров тонули в многоголосом ропоте битвы и грохоте металла. Под шквальным огнём пулемётов солдаты рассыпались по полям сражений, что сразу лишало командование возможности управлять боевыми действиями. «В первые годы 20 века немцы начали внедрять в войска «бурскую тактику» — построение в редкую цепь, но вскоре от нее отказались, поскольку управлять растянутыми цепями было совершенно невозможно. Когда взвод в 80 человек растягивался по фронту на 300 м, командир взвода был уже не в состоянии управлять своим подразделением. Они собирали солдат в строй, и те тысячами гибли от снарядов и пулемётных очередей. — Готмог закончил свою часть, одновременно с этим прекратив махать мечом. Юноша посмотрел на остальных орков. Те смогли понять что предлагает им Готмог.

— Но даже добравшись до позиций противника, они наталкивались на ещё одно изобретение тех лет – бесконечные ряды колючей проволоки – и те, кто уцелел во время атаки, находили там свою смерть. — Горбаг достал свой топор и провернул трюк волкодава.

— Стремясь хоть как-нибудь обезопасить себя от гибельных изобретений, солдаты в буквальном смысле стали зарываться под землю. Всё пространство, на котором велись бои, было покрыто густой сетью траншей с глубокими землянками и блиндажами. Даже на ровном поле приходилось рыть так называемые «лисьи норы», где можно было хоть как-то укрыться от смерти. Первая мировая превратилась в великую окопную войну. — Снага достал колчан со стрелами, после чего вытащив одну из них, натянул её на лук, а затем выстрелил в сторону неисследованных гор.

— Но эти меры плохо помогали, потому что всё равно приходилось подниматься в атаки и уничтожать живую силу противника, а значит, снова подставлять головы под пулемётный огонь, да и артобстрелы наносили немалый урон. Вот тогда доведённые до отчаяния люди и обратились к древним и, казалось, уже отжившим способам защиты. В большом количестве стали производиться кирасы, щиты и даже кольчуги, к традиционным каскам приделывались металлические щитки, а иногда голову закрывали настоящим средневековым шлемом и прочими конструкциями, предохранявшими от пуль и осколков. — Маухур взял кружку с айрагом и сделал глоток.

— Во время атаки солдаты старались как можно быстрее проскочить опасные метры, перекусить специальными ножницами колючую проволоку и ворваться в траншеи противника. — Шаграт поднял над огнём шпажку с кониной.

— В узких и глубоких траншеях, в толкотне рукопашной длинные ружья были бесполезны, в ход шло всё, что попадалось под руку: сапёрные лопатки, ножи, багинеты, детали механизмов, куски толстой проволоки. Изобретательные солдаты делали самопальные заточки, палицы, кастеты и всевозможные их комбинации. — Углук смотрел на свой ятаган. Его мысли занимали погибшие солдаты, которые так и не смогли вернуться к своим семьям.

— Конструировались даже катапульты-гранатомёты, напоминавшие старинные метательные орудия. Как писал французский писатель-художник Пьер Амп: – Это война, которая ничего не изобретает, а попросту подбирает все средства нападения и защиты, существовавшие с того времени, как люди начали воевать. Это простая сумма орудий смерти. Означает ли это, что наша цивилизация духовно исчерпала себя, что она способна далее только повторять себя, ибо, несмотря на свою науку, она возвращается к борьбе при помощи ножа первобытных эпох! И это чудовищное разрушение, которое она учиняет себе самой, не есть ли доказательство того, что она на ущербе и что с нею вместе кончается мировая эпоха? — Гришнак удивился самому себе. Он не знал никакого французского писателя, но почему-то вспомнил о нëм. Также Гришнак вспомнил двух хоббитов. Сейчас ему хотелось бы просто спокойно с ними пообщаться.

— Солдаты начала 20 века всё больше напоминали древних воинов… или же каких-то фантастических существ из давно забытых сказок. — Готмог, который начал размышление, внёс завершение.

Джон Толкин с настоящей улыбкой смотрел на своих орков. Те отвечали ему взаимностью. Наконец-то они все смогли прийти к конечному результату. Они не враги, а друзья, причём друзья не фальшивые, но настоящие.

— Так ты говоришь, что нашей истории исполняется 70 лет? — Гришнак с озорством посмотрел на профессора.

— Совершенно верно Гришнак, верный солдат Короля Чародея. — Толкин понял его взгляд и повторил его.

— Чего же мы ждём? — Маухур достал ящик с айрагом. — Праздновать пора. Углук тебе айраг с мёдом? — Маухур взглянул на Углука.

— Да черт возьми, ты совершенно прав приятель. — Углук засмеялся, после взял у Маухура кружку и отпил айраг с мёдом.

— Угощайтесь профессор. — Шаграт протянул Толкину хлеб с кониной. Запах и вид жаренного мяса поднял настроение Толкина на высокий уровень.

— Благодарю Шаграт. — откусив кусок Джон издал довольное мычание. — Нет, всё таки никто во всём Средиземье не может готовить мясо как орки. Вы в этом настоящие мастера.

— Эй, мы вообще то много чего можем, не только жарить мясо— Снага был немного расстроен.

— Я не сомневаюсь, но ваше мясо правда очень вкусное. — Сейчас Толкина было трудно занять чем-то иным, ибо жареная конина вызывала великое наслаждение.

— Ах, так вы об этом? Ну да, нам нет равных в мясных блюдах. — Снага радостно вертел луком.

— Держите профессор — Маухур передал Толкину кружку с айрагом. Тот взял её, понюхал, после сделал глоток. Разум окончательно изменился. Невероятный вкус кисло-сладкого молочного напитка с мёдом и мятой сделал своё дело.

— Пожалуйста Маухур, ещё айрага. — Джон протянул мужчине пустую кружку. Орк усмехнулся, взял кружку и наполнил её, потом снова вернул профессору.

— Ну видимо у нас наконец-то всё получилось уладить. Я рад этому. –От искренней улыбки Готмога все присутствующие не могли не ответить ему радостными лицами.

— Не зря ты один из моих любимейших персонажей. — Джон смерил Готмога давно утраченным взглядом.

— Один из любимейших? Значит мы не такие любимые? — Гришнак "кисло" взглянул на профессора.

— Нет нет, что ты, я имел ввиду в сравнении с "положительными" персонажами. А если взять вас всех, то для меня каждый важен. — Джон посмотрел на орков с уже давно не присущем ему взглядом - отцовским. Орки в свою очередь ответили ему уже понятным и близким для них - взглядом сыновей.

А Луна по прежнему освещала поляну степи, на которой Джон Рональд Руэл Толкин, Готмог, Гришнак, Углук, Маухур, Шаграт, Горбаг и Снага рассказывали друг другу интересные истории, и на этот раз они были весёлыми. Орки не знали о том, что может ждать их в будущем, но чувствовали что их отец обязательно поможет им.