Обстановка в стране

В течение всего XVI и вплоть до середины XVII века Испанская империя была самым сильным и богатым государством Европы и мира. Во многом это было связано с размерами и богатством ее латиноамериканских колоний. В конце XVI века испанские войска даже заняли Париж, и у Генриха IV ушло пять лет на то, чтобы их оттуда выбить. Но обратный отсчет начался с Тридцатилетней войны 1618-1648 годов, в которой Испания потерпела ряд жестоких поражений. С середины XVII века поражения продолжились и для империи начался обратный отсчет - к постепенному увяданию.

Роковой для страны стала война за испанское наследство (1701-1714), по итогу которой власть в стране перешла от австрийской династии Габсбургов к французской династии Бурбонов. С этого момента Испания стала терять самостоятельность, впадая во все большую зависимость от Франции. Хотя в кругах близкой к трону придворной аристократии набирала силу и партия сторонников Англии.

Так прошло еще сто лет. На стыке XVIII и XIX веков король Карлос IV показал себя как слабый и несостоятельный политик, полностью подчинявшийся воле супруги и ее фаворита — главы правительства Мануэля Годоя. Их совместное правление привело к почти полному разорению Испании. Среди народа постепенно зрело недовольство. В 1808 король отрекся от престола в пользу своего сына Фердинанда VII. Умело воспользовавшись неразберихой, возникшей при дележе власти, Наполеон взял в плен молодого правителя, посадил на испанский трон своего брата Жозефа и ввел в страну войска.

Поначалу король Жозеф пытался быть хорошим монархом для испанцев. Он отменил Инквизицию, ограничил власть церкви и монастырей, пытался провести административную и налоговую реформу, наделить крестьян землей, придать испанской столице более современный архитектурный облик, основал в Мадриде музей изящных искусств и так далее. Жозеф был способен покончить с пережитками Средневековья и вывести страну на передовые позиции, но не сумел.

Наполеон быстро вправил младшему брату мозги. Ему было абсолютно все равно, станет Испания просвещенной или нет. На данный момент эта страна интересовала его исключительно как источник пушечного мяса (представитель данной категории присутствует в одном из последних эпизодов "Гусарской баллады") , а также просто мяса (Испания тогда была традиционно скотоводческой страной), зерна, оливкового масла и других продуктов. В перспективе же Бонапарт собирался взять под свой контроль все испанские колонии. Вот его цитата: "Испания это не то же самое, что Неаполитанское королевство: это 11 миллионов жителей, более 150 миллионов прибыли и обладание всеми Америками…"

Поэтому Испанию просто начали грабить, заодно поголовно забирая молодежь во французскую армию - воевать с Россией и еще кем-то на другом конце Европы. Какой-то чрезмерной была эта цена за просвещение и отмену Инквизиции: она-то особо никого не объедала и на стыке XVIII и XIX веков уже тихонько готовилась почить в бозе.

Кто же были те представители испанской элиты, которые, став коллаборантами, составили окружение короля Жозефа (фактически оккупационную администрацию), при этом величая себя красивым словом "либералы"?

Список министров короля Жозефа был следующим: государственный секретарь Мариано Луис Уркихо (Urquijo) (сохранил свой пост до 1813 г.), министр юстиции Себастиан Пиньюэла (Piñuela), который оставил пост летом 1808 г. Его преемником стал Мануэль Ромеро (Romero), отправленный в отставку в феврале 1812 г. Его сменил Пабло Аррибас (Arribas), также занимавший пост министра полиции. Министром духовных дел стал Мигель Хосе Азанза (Azanza, comte Santa Fe). Министром иностранных дел был Педро Севаллос (Cevallos), который летом 1808 г. перейдет на сторону повстанцев. Его преемниками стали Негрете (Negrete), назначенный послом в Париж в 1811 г., и Азанза, который совместил, таким образом, три портфеля (возглавив еще министерство Индий). Министром внутренних дел был назначен Ховельянос (Jovellanos). Позже министерство возглавляли Мануэль Ромеро (Romero), а затем Хосе Мартинес де Хервас (Hervas). Министром финансов стал Франсуа Кабаррус (Cabarrus) (до апреля 1810 г.), а затем Франсиско Ангуло (Angulo), военным министром стал О’Фарилл (O’Farill) (последний военный министр Карла IV), а морским – адмирал Хосе Мазаредо (Mazarredo).

А как вы думаете, какое имя им всем дал испанский народ? "Либералы"? Ничего подобного! Он их назвал -  «afrancesados» («офранцуженные») или «josefinos» («хосефинос», буквально те, кто признал власть короля Жозефа). Слова "коллаборант" тогда еще не было.

Не в бровь, а в глаз! Потому что тогдашние испанцы и Гойя в их числе понимали силу слова.

При оккупационной власти "хосефинос" быстро захватили все кормушки в стране. Абель Гюго, сын французского генерала Жозефа Гюго, брат писателя Виктора Гюго, который в этот период жил с семьей в Испании, вспоминал: «Жозеф не доверил ни одному французу важной функции в министерстве. Все они были предназначены исключительно для испанцев… суды, муниципалитеты, префектуры, все гражданские учреждения, государственный совет (единственное исключение), советы по торговли были заполнены только испанцами… Французы занимали только военные должности…»

Гойя - на стороне национально-освободительного движения

Хоть изначально Франсиско Гойя был поборником идей Просвещения в душной Испании и с завистью и надеждой смотрел на Францию, где в 1789 году началась революция, пришёл конец монархии. Но с начала войны в Испании его взгляды меняются. Он становится оратором посредством своего творчества.

Одной из самых важных форм наглядной антифранцузской пропаганды в годы национально-освободительной войны стали гравюры. Они были дёшевы и просты в исполнении. Эти патриотические изображения активно распространялись в ряде мадридских журналов (таких как el Diario de Madrid (Мадридский дневник), la Gaceta de Madrid (Газета Мадрида) и имели огромный успех среди испанцев. Самыми известными среди гравюр этого периода стала серия офортов Франсиско Гойи «Бедствия войны». Эти гравюры не несли яркой политической пропаганды, а в основном отражали личные чувства и впечатления художника о Гражданской войне и разрухе в его стране. Народная трагедия показана им во всей ее беспощадности: это горы трупов, пожары, казни партизан, бесчинства французских мародеров, муки голода, карательные экспедиции, опозоренные женщины, осиротевшие дети. Все здесь жестокая, страшная правда. «Я это видел», «И это тоже», «Так было» — скупо и гневно подписывает Гойя некоторые листы.

Напряжение и смятение, царившие в обществе, Гойя передал в полотне «Колосс» (1808–1810, Музей Прадо, Мадрид). Большую часть композиции занимает фигура гиганта, свирепо сжавшего кулаки и, касаясь грозовых облаков, шествующего по испанским землям.

Спустя несколько лет он создал картину «Расстрел повстанцев 3 мая 1808 года в Мадриде», рассказывающую о трагедии в Мадриде, когда народное восстание было жестоко подавлено французскими войсками и борцы за свободу были приговорены к расстрелу.

И это при том, что "офранцуженные" коллаборанты когда-то были единомышленниками Гойи в критике полуфеодальных режимов короля Карлоса IV и его сына Фердинанда VII (позже последний оказался редкостным подонком: после изгнания французов и своего возвращения на трон, он при поддержке Англии разогнал возникший в ходе национально-освободительной борьбы народный парламент (кортесы), отменил принятую парламентом конституцию, расправился с вождями антифранцузского сопротивления и восстановил в Испании прежние порядки; но это будет уже потом).

Главное, что пути художника и коллаборантов разошлись, он остался со своим народом, а его бывшие друзья - с оккупантами, тогдашними глобалистами. За это Гойе - уважуха и от нас тоже. И, кстати, если бы не "второй фронт" (в 1812 году сражения испанских герильясов с французами были в самом разгаре), Наполеон привел бы под Москву значительно более многочисленную армию. Конечно, мы бы все равно победили, но ценой куда больших потерь.

________________________________________________________________________________________

Про Гойю было снято два художественных фильма. Представляю их киноманам вместе с еще тринадцатью с другой тематикой. Коллекция называется: "Историко-приключенческие фильмы, где события происходят в Испании в разные периоды" (всего 15 фильмов) - https://www.litprichal.ru/work/608238/

Рекрут

Жандарм

Купец

Александр Петрович, стоя на верхней палубе парохода «Князь Юрий Суздальский», с неудовольствием разглядывал серые покосившиеся заборы, тянущейся по берегу деревни.

- Откуда такое пренебрежение к собственному жилищу, - недоумённо вопрошал он себя. - Ведь ничего не стоит набрать у реки валунов, да построить крепкую каменную стену. Разумеется, потребуется некоторое время и приложение сил, но служить будет вечно. Века простоит. Дети, внуки, правнуки помянут добрым словом и, глядишь, тоже приложат руки к обустройству двора. Отчего в Европе это понимают, а здесь нет?

Стоит отметить, что произнося слово «здесь», Александр Петрович подчёркивал пренебрежение к образу жизни соотечественников. Неприятие повсеместной лени, пьянства и неуместного самолюбования. Безоговорочно приняв образцом для подражания тип британского джентльмена, он старался во всём походить на оригинал. Избегал излишнего проявления эмоций, старался быть учтивым и снисходительным к людским слабостям. Следил за фигурой, занимаясь атлетическими упражнениями. В одежде предпочитал неброский но, в то же время, элегантный стиль. Отказавшись от шляп, носил клетчатое твидовое кепи. Приобрёл трубку «a la Dublin», которая, будучи зажатой в зубах, придавала некую завершённость образу...

Пароход меж тем миновал деревню, и потянулась бесконечная полоса леса. Березняк сменился строгими рядами корабельной сосны, затем дубовой рощей и вновь березняком.

- Какие у этой страны богатства, - вздохнул Александр Петрович.

На нижней палубе пассажиры нестройно затянули разбойничью песню.

- Very good, - раздражённо буркнул он. Круто развернулся, что бы проследовать в каюту и нечаянно толкнул мужчину, словно нарочно проходящего мимо.

Тот пошатнулся и, пытаясь сохранить равновесие, схватился за фальшборт. Книга, которую пассажир листал на ходу, полетела в воду.

- Смотри куда идёшь! - чуть было не вырвалось у Александра Петровича, но британские манеры перевесили. И он учтиво поинтересовался, не зашиб ли незнакомца.

- Позвольте возместить стоимость утраченной книги, - вынимая из кармана пиджака бумажник и сдержано гордясь собой, продолжил наш герой.

- Пустое, не о чем жалеть, - отмахнулся тот. – Беллетристика самого низкого пошиба, что за грош продаётся на любой пристани. Поверьте, даже благодарен за избавление.

Александр Петрович, не ожидавший подобного ответа, удивлённо поднял брови.

Господин, которого он столь неловко толкнул, разительно отличался от прочих пассажиров первого класса. Сутулый, с гривой седых, спадающих на плечи, волос, в допотопном сюртуке с медными пуговицами, попутчик напоминал путешествующего университетского профессора.

- И, тем не менее, - продолжал настаивать Александр Петрович.

- Поверьте, если утеря ничтожной брошюры станет самым неприятным эпизодом в моей нелепой поездке в город N-ск, то буду совершенно счастлив.

- В таком случае, позвольте поинтересоваться, целью визита в город. Волею случая как раз там проживаю.

- Чудесно, - обрадовался «профессор». – Предположу, что вам известен некто господин Красноухов?

Услышав фамилию, Александр Петрович содрогнулся. Известен ли ему Красноухов?! Да он многое бы отдал, дабы никогда не слышать этой омерзительной фамилии. Владелец лесопилок и дровяных складов господин Красноухов олицетворял собой тот тип предпринимателей, что неизбежно вели империю к краху. Сей господин, ведя разгульный образ жизни, тем не менее, богател год от года. Уездные и губернские подряды сыпались как из рога изобилия. Причиной тому, о чём несложно догадаться, были возмутительные связи с местными чиновниками. Александр Петрович много раз анонимно отправлял письма в губернское полицейское управление, сообщая о творящихся злодеяниях, но безрезультатно. Вечно хмельной, с бородой по пояс, в сдвинутом на затылок цилиндре, Красноухов процветал. Мало того, пользовался в N-ске всеобщей любовью, что было совершенно невыносимо.

Александр Петрович, унаследовавший от покойного родителя стекольный завод, имел не меньший достаток, однако добытый неустанным трудом. Он из кожи вон лез, стараясь привить работникам европейский прагматизм и ответственность за личное благополучие. Удавалось лишь отчасти.

Судите сами, если за ошибки Александр Петрович, журил провинившегося и накладывал штраф, то Красноухов собственноручно бил морду. К Рождеству тройка лучших рабочих завода получала денежное поощрение, а на лесопилке для всех без разбора выставлялась бочка водки. Стекольщики селились в добротные дома, построенные на взятые ссуды, лесопильщики же, ютились в бараках. Невероятно, но при этом Красноухов слыл добрым и щедрым хозяином, а Александр Петрович – скаредом и крохобором.

Один жил в практично обустроенном коттедже с подобием английского сада, другой возвёл в центре города княжеский терем до небес, выкопав во дворе пруд с лебедями.

«Промышленник» - с достоинством представлялся Александр Петрович, «Миллионщик» - уперев руки в бока, рекомендовал себя Красноухов.

Не секрет, что неприязнь была обоюдной и превратилась со временем, в некое соперничество. Когда Александр Петрович приобрёл щенка английского бульдога, Красноухов тотчас обзавёлся сворой охотничьих легавых. На покупку пианолы ответил граммофоном, а недавно разжился паровым катером, на котором принялся раскатывать по реке в компании собутыльников. Александр Петрович, решив, в пику, стать владельцем автомобиля, посетил Нижний и сейчас возвращался домой.

- Для чего, скажите на милость, пьянице и гуляке мог понадобиться этот «профессор»? – Сгорая от любопытства, он поспешил представиться, - Севрюгов Александр Петрович. Давний и хороший знакомый господина Красноухова.

- Гавриил Аполонович, - поклонился попутчик. – Служащий Нижегородского художественного и исторического музея.

- Неужели мой приятель собрался основать музей?

- Да бог с вами. Я приглашён исключительно в роли эксперта по живописи Гойи.

- Простите, кого? – изумился Александр Петрович.

- Франсиско-Хосе де Гойя-и-Лусьентеса, - приосанился тот. – Величайшего испанского художника.

И видя, что собеседник застыл с раскрытым ртом, хихикнул.

- Охотно понимаю и разделяю недоумение. Сам, признаться, посчитал приглашение в N-ск неуместной шуткой. Однако господин Красноухов проявил недюжинную настойчивость, а главное, сумел убедить директора музея. Оказывается некто, находящийся сейчас в городе, предлагает вашему знакомому купить полотно мастера по весьма привлекательной цене. Мои же услуги потребовались для установления подлинности холста. Который, без сомнения, является фальшивкой.

- Но согласились?

- Я, сударь, не обладаю большими средствами и потому не готов отказаться от предложенного гонорара, составляющего месячное жалование. А, главное, что оплата состоится вне зависимости от полученного результата. Впрочем, с уверенностью могу предсказать, эта картина не что иное, как подделка. Наверняка какая-нибудь чудовищная мазня.

- Всё может статься, - с британской невозмутимостью согласился Александр Петрович. – По прибытию парохода в N-ск укажу дом Красноухова.

- Нет-нет. Сначала мне надобно осмотреть картину, которая находится.., - попутчик извлёк из кармана сюртука потрёпанную записную книжку, пролистал до нужной страницы, - … в гостинице «Бристоль» у господина Томашевского. И только потом, получив результат, отправиться к заказчику.

- В таком случае, - в голове Александра Петровича начал созревать коварный план, - позвольте составить компанию. Провожу и, если возможно, понаблюдаю за процессом экспертизы.

- С превеликим удовольствием.

***

«Отель Бристоль», находившийся в старинном двухэтажном особняке, мало чем отличался от прочих провинциальных гостиниц. Те же мутные окна, местами осыпавшаяся штукатурка с колонн, позеленевшие водосточные трубы. Поднявшись по лестнице, покрытой видавшей виды ковровой дорожке, остановились у нужного номера. Гавриил Аполонович, сверившись с записной книжкой, робко постучал.

- Пошёл вон! - донеслось из-за двери.

- От господина Красноухова, - громко сказал Александр Петрович.

- Иди к чёрту! – откликнулся тот же голос.

- По поводу картины, - пискнул Гавриил Аполонович.

За дверью послышались шаги, в замке повернулся ключ и на пороге появился босой молодой человек в батистовой нижней рубахе, заправленной в серо-синие кавалерийские рейтузы.

- Штабс-ротмистр Томашевский, - представился он, обдав гостей тяжёлым винным духом. – С кем имею честь? Впрочем, без разницы. Милости прошу.

И, покачнувшись, отступил, пропуская посетителей в номер.

Гавриил Аполонович вошёл первым, и замер, заметив стоящую на полу, в окружении пустых бутылок, картину.

- Занятно, - пропел он, мелкими шажками, точно хищник, приближаясь к полотну. – Крайне занятно.

- Называется «Цыган», - одеваясь и пытаясь попасть в рукав кителя, пояснил хозяин. – Или «Портрет цыгана». Пёс разберёт.

Тем временем Гавриил Аполонович, то отступая, то подходя вплотную, рассматривал картину. Склонял голову набок, щурился, стучал по раме согнутым пальцем.

- Исполнено превосходно, - наконец заключил он и, бережно перенёс холст на стол. Вооружился лупой и, наклонившись так, что нос почти коснулся полотна, принялся изучать мазки.

- Художник Гойя? – подал голос Александр Петрович.

- Тот самый, - офицер икнул и смущённо прикрыл рот ладонью. – Великий, должен заметить, итальянец. Или испанец? Не помню.

Гавриил Аполонович, достав из кармана фотографическую карточку, положил на картину и, поминутно сверяясь со снимком, занялся исследованием заинтересовавшего следа краски.

- Господь всемогущий, - простонал он.

Пятясь, отошёл от стола и, держась за сердце, плюхнулся на диван.

- Голову даю на отсечение, - Гавриил Аполонович виновато улыбнулся, - это подлинный Гойя.

- Я так и говорил вашему Краснобрюхову, - пожал плечами офицер. – Тут и без лупы видно, что хороший художник. Цыган-то, как живой нарисован.

- Дозвольте кое-что обсудить наедине, - Александр Петрович, помог эксперту подняться и вывел в гостиничный коридор.

- Совершенно уверены? – понизив голос, спросил он.

- Более чем, - горячо закивал Гавриил Аполонович. – В подтверждении же, готов поделиться профессиональным секретом. Даже не секретом, а скорее…

- Да говорите, наконец!

- Сеньор Гойя имел обыкновение подправлять большим пальцем левой руки некоторые мазки краски. Оставляя, естественно, на полотне незаметные невооружённому глазу след.

- И что же?

- Вот! – Гавриил Аполонович потряс фотографией. – У меня имеется снимок отпечатка пальца мастера. Возьмите лупу и сравните с оттиском на картине. Подделать это невозможно. Повторяю – невозможно!

Александр Петрович, согласно британской методике, сделал пять глубоких вдохов-выдохов, дабы унять застучавшую в висках кровь.

- Сей же час, - продолжал тот, - отправлюсь к господину Красноухову, сообщу радостную новость.

- Дозвольте мне самому порадовать старого приятеля, - остановил Александр Петрович.

- Конечно же. Однако гонорар за экспертизу…

- Будет выдан незамедлительно. С некоторой, если не возражаете, премией. За посвящение, что называется, в тайны ремесла, - с этими словами он достал бумажник и с не присущей ему щедростью, вознаградил Гавриила Аполоновича.

- И последний вопрос. Как дорого может стоить сия картина.

- Точной цены не подскажу. Но, исходя из того, что речь идёт о работе придворного художника короля Испании… Полагаю, многие и многие тысячи!

Выпалив это, Гавриил Аполонович откланялся и поспешил удалиться, стремясь успеть на ближайший пароход в Нижний.

Александр Петрович же, выждав несколько минут, вернулся в номер.

- Не сочтите за дерзость, - начал он, - но как к вам попала картина?

- Идите к чёрту, - отмахнулся офицер.

- Тем не менее, извольте ответить. Уверяю, это не праздный вопрос.

- Что ж, скрывать тут особо нечего. Третьего дня выиграл у графа М. в карты. А по возвращении в полк попался в лапы поручику артиллерии. Сели играть по маленькой, чтобы не заскучать. Так верите, нет, часа не прошло, как разбойник ободрал меня как липку. Картину же, шельма, поставить на кон не дал. Вот и застрял в проклятом N-ске без единой копейки. Слава Богу, нашёлся этот Красноухов. Пообещал, если «Цыгана» тот самый испанец нарисовал, то тысячу платит.

- Предлагаю полторы.

- Никак не могу. Я дал слово.

- Две.

- Но слово офицера…

- Три.

- Забирайте!

***

Сбегав в контору за деньгами, Александр Петрович рассчитался с владельцем. Затем, завернув картину в пергамент и отказавшись от предложения «раскинуть картишки», ретировался. Сияя, отправился домой, в красках представляя негодование Красноухова, когда тот узнает, что за сокровище увели из-под носа.

Офицер, выждав немного, распахнул окно номера и подал кому-то невидимому знак рукой. Вскоре на пороге появился Гавриил Аполонович. Запер за собой дверь и, стащив с головы парик, рухнул в кресло.

- Сколько? – спросил он.

- Три тысячи.

- Неплохая работа, учитывая, что «Цыган» обошёлся в какие-то пять целковых.

Офицер, раскрыв дорогой кожи чемодан, ловко сложил в него мундир. Далее последовали сюртук и парик Гавриила Аполоновича.

- Кстати, - он на мгновение прервался, - скажи, на самом деле был такой художник Гойя?

- Игнат, голубчик, разумеется, я его не выдумал, - сокрушённо покачал головой приятель. – Есть имена, которые культурный человек просто не может не знать. Помнится, давеча ты интересовался, доколе будем вести дела с уездной мелочью. Так вот, ровно до тех пор, пока не займёшься самообразованием.

- Велика беда. От хорошо подвешенного языка больше пользы, чем от университетского диплома.

- Вот как? Ответь тогда, нравится ли тебе Андуйет?

- Пожалуйста! Считаю его величайшим мастером. Хотя и не являюсь горячим поклонником.

- «Андуйет» это сорт колбасы, горе ты моё.

Белой пылью приголубит с искоркой метелица