Мы покинули город через западные ворота, чтобы не наткнуться на первые отряды полярных разведчиков. Пригнувшись к спине своего братца, я доверилась ему, зная, что тот донесет меня туда, где нас ждет большая опасность.
Конек остановился задолго до того, как показались верхушки шатров. Он знал, что здесь нам придется снова расстаться. И в этот раз, возможно, навсегда.
Я улыбнулась своему братцу, сняла рубаху, надев на голое тело лишь жилетку и бодро дернулась, ощущая ледяной ветер на плечах. Но иной способ добраться как можно тише мне не известен. Оттого для начала стоило избавиться от всего лишнего, оставив при себе лишь оружие и решительность.
Звездочки покинули кошель и плотно уперлись мне в ребра под поясом, чтобы оставаться там до самой нужной поры. Ножны остались висеть за спиной.
Перунчик снова ткнулся мордой в мое калечное плечо.
- Я вернусь, - улыбнувшись ответила я и погладила конька, складывая рубаху и прочие ненужные вещи в седельную сумку. – Если же нет, то ты знаешь, что делать.
Братец недовольно фыркнул, но все же кивнул, соглашаясь с моими словами. Он все отлично знал и понимал, что иного выбора у меня нет. Отчего сейчас метался между желанием пойти со мной и тем, чтобы остаться здесь, пока я не подам сигнал.
Вот только сигнала не будет. Если я не вернусь к тому моменту, как Солнце войдет в зенит, ему придется вернуться и подставить спину воину, готовому вступить в бой. Ни я, ни он этого не хотели. Но только Боги знают, что меня ждет там, где стоит мужчина в черной рубахе и воздевает руки к небесам.
И у нас не было времени на долгие прощания или любезности. У каждого есть задача, которую нужно решить как можно скорее.
Я ласково погладила братца, поцеловала его в нос, пахнущий кислыми яблоками и пшеницей, и резко развернулась лицом к лагерю. Меня ждет серьезное испытание, но его придется пройти, чтобы спасти себя и тех, кто остался за спиной.
- Прощай, братишка, - шепнула я сама себе и сделала первый шаг в кусты, перед которыми Перунчик и решил остановиться.
Путь до лагеря оказался тихим и спокойным. Полярники, встречавшиеся мне по дороге, будто ослепли и оглохли – их не тревожили шорохи в кустах. Куда больше их увлекало содержимое фляг и мисок. Несмотря на намерения завоевать очередной город ради еды, питья и свежих женщин, сейчас они просто наслаждались тем, что имели под рукой.
Крепкие, высокие мужчины с абсолютно белыми волосами, будто на них лег снег, перекидывались шутками, замечаниями и угощением. Разламывали хлеб, что-то обсуждали, иногда смурнели, вспоминая о чем-то, потом снова продолжали трапезу, забывая об услышанном или сказанном. И не нужно было знать язык, чтобы сделать вывод – они хотели этой войны не больше, чем те, кто стоял по другую сторону ворот.
Но их вел Избранный, глас богов, дающих кров и хлеб. Такого нужно слушать, ведь он желает лучшего своему народу и знает, как к этому прийти.
Лишь раз мне пришлось припасть к земле и затаить дыхание, чтобы полярники вернулись к своим делам, позабыв о шорохах вокруг. Лишь раз кого-то привлекло мое скрытое присутствие. Остальные просто хотели поскорее все закончить, чтобы занять место в теплой постели и выспаться под крышей, а не в ледяном шатре, продуваемом весенним ветром, холодящим кровь.
Чем глубже я пробиралась в лагерь, тем проще становилось двигаться. Здесь воинов оказалось меньше, они только бродили от костра к костру, произносили тост и усаживались в компанию таких же уставших от похода людей. Где-то раздавался смех, где-то песня. Все подбадривали друг друга перед битвой. Но создавалось ощущение, что никто ее не желает всем сердцем. Что каждый идет на этот бой ради своих богов, но не себя.
Возможно, сказывалась усталость и морозы. Возможно, их азарт вернется к ним, едва они займут свои места в седлах, а в руки ляжет секира. Возможно, окропив оружие первой кровью, в их глазах вновь загорится яростный огонь жажды битвы и побед.
Но пока это были обычные люди, способные вспахивать землю, собирать урожай и беречь своих детей, как зеницу ока. В них не виделось ничего, что отличало бы от северян, середняков или степняков. Все, с кем Светлые Боги свели меня, казались одинаковы в сердце. А то, что мы видели снаружи, обычно защищало мягкость души или былые, глубокие раны.
Шатры стали более узнаваемыми. Именно их я встречала в своем видении. Значит скоро обнажится то самое лобное место, где стоит мужчина. Значит, нужно перестать думать о том, что вижу, и идти вперед, не отвлекаясь на разглядывание полярников.
Кем бы они ни казались. Как бы мне ни хотелось верить в их доброе сердце. Сейчас мы находимся по разные стороны. И нельзя об этом забывать.
Среди воинов встречались и женские голоса. Крепкие, но все же девичьи силуэты попадались в компаниях воинов. И они не разносили еду, не держали голову ниже плеч, будто каясь в проступках. Они чувствовали себя ровней среди воинов, отвешивающих шутки.
Здесь все были равны. Женщины – в кожаных куртках и со щитами на спинах не казались чем-то неправильным. Они так же шутили, так же пили, так же произносили тосты. Их белоснежный волос обрезан короче, чем у мужчин, отчего не мешался и вводил в заблуждение стороннего наблюдателя. А крепкие руки сжимали фляги с такой силой, что те не могли удержать в своем податливом нутре свое содержимое.
Во мне пошевелились странные чувства зависти и уважения к роду, где тебя не оценивают по полу. Где неважно – муж ты или хрупкая девица – у тебя есть право встать плечом к плечу с воинами и отправиться в бой, не скрывая, кто ты есть. И не будет неравенства, не будет насмешек или укоров. Если в твоих руках оружие и щит, если ты способна разить врага, то ты – воин. И этого никто у тебя не отберет.
Где-то из самого центра лагеря послышались звуки горна. У костров началось шевеление. Мужчины вставали, бранясь на родном языке, заливали огонь содержимым кружек, распаляя его аппетит и возвышая над землей на пару локтей. Они хватали оружие, надевали кожаные шлемы, на ходу перекидывались колкими словами друг с другом и следовали на зов.
Мне же оставалось лишь наблюдать за ними и вовремя прятаться среди шатров, чтобы не попасть на глаза.
Но поток становился все плотнее. Люди шли на звук горна с самой границы лагеря. И просто обходя шатры спрятаться стало более невозможно. Приходилось нырять под полог, пережидать большой наплыв, а после перебегать до следующего, чтобы добраться до заветной цели.
Становилось ясно, что их слишком много, чтобы больше не считать предстоящий бой достаточно легким для северян. Полярники могли получить город, просто забив стражей числом. Достаточно каждому бросить копье на стену и, если хотя бы треть попадет в ее защитников, город можно брать без особых усилий.
Как при том голоде и нужде, что преследовала и царила среди них, полярники смогли набрать такое число воинов? Как им удалось не растерять большую часть по пути сюда? Возможно, оттого и не было особых противников вступления в их ряды женщин?
Наконец, я добралась до центра, запрыгнула под старую телегу, нагруженную ржавым оружием и заляпанными кровью доспехами. Видать, то были трофеи с прошлых битв, что полярники заботливо тащили за собой, про запас.
Из большого, высокого и просторного шатра вышел мужчина, облаченный в черную, будто небо перед бурей, рубаху, ниспадавшую до самой земли. Его нос походил на вороний клюв – такой же крепкий, широкий и заостренный. Его глаза бурили каждого и заставляли отвести взгляд, будто в сердце затаилось зло. Его волос был уже седым, но не белоснежным, как у окружавших его воинов.
Здесь, как и в Дарагосте не нашлось стариков. Только молодые мужи и крепкие женщины. Отчего вспомнилась бабушка Хильда, поражающая с первого взгляда своей немощностью, но колким языком. Здесь тоже избавлялись от тех, кто становился обузой, больше не мог держать оружие и ел незаслуженный кусок хлеба.
Мужчина махнул руками и вокруг воцарилась тишина. Все обратили свои взоры к нему, будто сейчас польются великие чудеса или слова мудрости, доступной лишь богам. А Избранный каркающим голосом заговорил, яро жестикулируя и размахивая руками, будто крыльями.
Его черное одеяние развивалось, превращая каждый жест во взмах. Будто еще пара слов и Избранный превратится в огромного ворона, возвысится над всей этой толпой и полетит вперед, ведя за собой полярную орду, сносящую на своем пути все живое.
Под телегой было плохо видно воинов. И уж тем более их глаза. Но крики, раздававшиеся где-то надо мной, казались столь вдохновленными, столь уверенными в своей победе, что сердце на мгновение сжалось от страха за грядущую битву и людей, оставленных мной на стенах. Но уже в следующее мгновение я преисполнилась уверенностью – сейчас только я могу повлиять на исход битвы. И судьба обитателей Дарагоста (да что уж там, всего Юга!) легла на мои косые плечи.
Вдруг среди воинов появилось шевеление. Избранный окончил свою речь и направил всех на Север, чтобы седлать коней, вооружиться и выступать, значит, солнце возвысилось над Горизонтом на три пальца. И стоит поторопиться, чтобы остановить этого человека-ворона, заставить его отдать приказ к отступлению.
Площадка, окруженная телегами и шатрами, опустела в несколько мгновений. Куда больше времени потребовалось, чтобы ее заполнить.
У телеги показался черный подол, а сверху послышалось:
- Можешь выходить, - на чистом степном, понятном мне языке. – Я не позову воинов.
Мужчина спокойно стоял и ждал моего решения, а я прикидывала, скольких смогу уложить прежде, чем меня схватят. Верить в честность Избранного мне в голову не приходило.
Если даже он закричит, едва я вылезу, то мне хватит времени, чтобы сбить его с ног и прикрыть рот, а, может, даже и придушить, до потери сознания.
А там останется только утащить тело в шатер, чтобы сбежавшиеся воины не обнаружили ни меня, ни жертву.
Что ж, риски выходили минимальными, и, проверив, на месте ли ножны, я решилась показаться тому, кто именовал себя Избранным.
Он сделал несколько шагов назад, позволяя мне покинуть убежище и выпрямиться, стряхнув остатки холодной пыли с одежды.
Я непринужденно подняла глаза, стараясь делать вид, что не вижу опасности в лице стоящего передо мной мужчины, и принялась его изучать.
Его рубаха прошла с ним не один бой – ткань оказалась не столь темна вблизи, как казалась издалека. На ней уже попадались белесые нитки утка, да и рукава давно растянулись у самого низа. Лицо мужчины испещрили морщины. Хоть до бабушки Хильды ему еще далеко, как нови до вспаханного поля. Седой волос собран в хвост на затылке, на ремешке бусины – три зеленых и одна красная, из вишневого дерева. Нос, как клюв, протыкал воздух и внюхивался во все вокруг. А небольшие темные, глаза глядели не на меня, а в меня. Будто могли пробиться внутрь моего сердца и залезть туда с грязными сапогами.
- А ты смел для своего племени, южанин, - скосив тонкие губы в кривой улыбке, заметил Избранный. – Обычно в наш лагерь отправляют более сильных, но глупых. И это губило предыдущие города – такие не думают, куда лезут.
Я пожала плечами, не зная, что ответить тому, кто должен вызвать воинов, чтобы казнить меня на месте, а не вести спокойную беседу.
- Пойдем, - мужчина будто услышал мои мысли и, махнув рукой, отправился к шатру, из которого вышел перед своей вдохновляющей на убийства речью. – У нас уйма времени, пока мои воины разоряют твой город.
- Я здесь тоже гость, - заметила я и последовала за ним.
- Значит, тебе тем более некуда торопиться, - он пожал плечами, хмыкнул в нос и откинул полог.
Внутри оказалось тепло и светло, словно здесь взошло свое солнце, и оно освещает и греет только этот небольшой пятачок, где Избранный расположил скромный круглый стол с необычными даже для северян (что уж там говорить о полярниках) приборами, стулья с хитрой сборкой, и сундук, от которого шел дурманящий и в то же время тошнотворный запах.
- Не обращай внимания на него, - тут же заметил мужчина, прошелся до стола, разлил содержимое кувшина по кружкам и сел на стул, указывая на второй. – Присаживайся, я давно не беседовал с земляками.
Точно! Он тоже с Юга. Уж больно его лицо не вписывалось в общую картину. Среди полярников он выглядел самым худым и нескладным, как я среди лихой дружины. В нем не виднелось той крепости, что жила даже в местных женщинах. А нос… такие мне встречались только в Саррунде и на славгородских ярмарках.
Теперь стало ясно, откуда он так хорошо говорит на южном и отчего по моей одежде и уже побледневшей, но все еще хранящей слабые следы степного солнца коже, признал во мне степняка. Никакие боги, ни наши, ни их, не смогли бы так скоро ему все рассказать, скрыв более важные подробности и детали.
Я ухмыльнулась, почувствовав, наконец, что здесь нет опасности и Избранный ничего не знает обо мне. Ему действительно хотелось просто услышать родной говор и побеседовать о том, что далеко для полярников, ищущих простых радостей в еде, хмеле и теплых объятиях.
И все же это открытие порождало новые вопросы, от которых голова шла кругом.
Почему все считают его Избранным? Как он оказался в полярных землях? Почему его приняли и как ему удалось внушить полярникам веру в выдуманных богов, даря им тем самым жизнь? Зачем всем следовать за мужчиной, не державшим в руках оружия? Кто он? И как ему удается столько зим вести за собой столь яростное и жадное до чужого племя?
- У нас найдется время для ответов, - сдержано заметил Избранный и снова махнул на второй стул.
Я видела такие лишь однажды – в Саррунде, у очень богатого и заносчивого торговца, сумевшего открыть свою лавку с крышей и навесом, со столами для дорогих покупателей, желающих хорошо разглядеть товар, а то и выпить пиалу вина с хозяином, чтобы заключить выгодную сделку. Гадар увел меня оттуда прежде, чем руки непроизвольно потянулись к очередной диковине, а торговец увидел калечное плечо.
Избранный же заметил его раньше, чем я успела развернуться к нему здоровой стороной, заняв предложенное место за столом.
- Теперь все встало на свои места, - он снова хмыкнул, клюнув носом воздух. – Тебя не отправили, тебя выслали, - его руки резко дернулись, предпринимая попытку ухватить мое калечное плечо, но я успела ловко увернуться от нападения, оставшись все же сидеть на стуле. – А ты юркий для своего сложения и проблем с телом, - мужчина одобрительно закивал и убрал руки на стол, кладя их на кружку, будто прикрывая ее содержимое. – Угощайся, не стоит бояться, что тебя могут отравить.
Настала моя очередь ухмыльнуться на слова и поведение Избранного. Оказывается, теперь мы знали друг о друге больше, чем мгновение назад. Но главное – у меня этих знаний было больше.
Ему не известно и половины обо мне и моей цели. Я же знала, кто он, где обитает и что пьет. Что его руки не столь ловки, и он никогда не смог бы стать вором или хорошим воином, способным выйти из битвы целым. Его глаза пусть и внимательны, но недостаточно, чтобы заметить, кто сидит перед ним. А одеяния прятали хрупкую фигуру, которую выдавали изящные пальцы. Возможно, в его родных землях он был ткачом.
- Не любишь вести беседы? – уточнил он и демонстративно отпил из своей кружки, недовольно сморщившись. – Эти люди никогда не смогут понять всю прелесть жизни. У них нет даже напитков, способных заставить сердце и желудок петь. Этот хмель просто невозможен. От него все время хочется кривиться. И сразу становится понятно их желание убивать.
Я ухмыльнулась его замечанию и отодвинула кружку в центр стола. Сейчас мне тем более не стоит разделять угощение с противником. Пусть он сам меня таковой и не считал.
- Зря, - тут же заметил Избранный. – Это хоть какая-то радость и возможность согреться в этих отвратительных землях. Тут даже солнце против жизни. Вполне понятно, отчего мы так стремимся на Юг.
- Домой? – спокойно и с ехидцей в голосе уточнила я, представляя, как полярники уже скачут на своих конях, чтобы захватить очередной город, пока мы сидим в этом большом шатре и ведем пустую беседу.
- Домой, - Избранный согласно кивнул и тоже убрал кружку в центр стола. – Я очень хочу домой. Особенно после того, как меня оттуда выгнали, - его глаза потемнели, а черты лица стали четче и суровей.
Вдруг в нем стало пробиваться что-то полярное, бледное, крепкое, жесткое. Будто кто-то пытался содрать с него прежнюю кожу, принадлежавшую степняку, а на ее месте пришить новую – северную, более привычную для этих земель.
Я глядела во все глаза, как гуляют его желваки, как нос морщится, будто пытаясь ходить ходуном, как глаза сужаются от обидных воспоминаний. У него были причины желать погибели южному краю. Но для этого ему сначала придется уничтожить Север и Срединные земли. Потому что люди, которые решились пойти с ним, не могут оставаться голодными. Им нужно есть и спать. А кочевники не умеют ничего иного, кроме, как отбирать чужое.
- Готов убить любого ради того, чтобы попасть домой? – с интересом уточнила я.
- Ты шел сюда с той же целью, - уклоняясь от ответа, заметил Избранный и ехидно добавил. – Не переживай, пока я не махну рукой, никто не сдвинется с места. Я создал для них богов и вскоре сам стал для них богом. Без меня они пукнуть бояться, чтобы не прогневать великое Древо жизни. И тем более не пойдут в бой не благословленными.
- А что же тогда это было на площади?
- Просто речь для вдохновения. Утренние слова богов, - он пожал плечами и порылся в большой корзине, стоявшей у ног. – Надо же мясо, - он положил на стол большой сверток, развернул тряпицу и огляделся вокруг в поисках ножа. – Причем, отменное. Видать хозяева успели заготовить его прежде, чем наступили холода. А по лету, пока оно ходило на своих четырех, ему доставался лучший корм. Ну, теперь его задача накормить нас. Да, - он вытащил нож из все той же корзины и принялся ловко разрезать ароматный кусок копченного мяса. – И от этого откажешься?
Я уверенно мотнула головой, отказываясь от угощения. Избранный зачем-то затягивал наш разговор и бой. Будто чего-то ждал. И чем дольше мы тут сидели, тем более вероятно было, что скоро наступит пора умирать и северянам, и мне. А ему до тех пор хотелось просто поболтать с понимающим его родной язык и не смотрящим ему в рот, ожидая очередной мудрости.
- Не бойся, с тобой ничего не случится. Мы с тобой росли под одним солнцем, тебе нечего бояться, - неверно поняв мой отказ, улыбнулся Избранный. – Но насильно кормить не буду. Лучше расскажи, зачем пришел сюда. Это ведь не твое дело. Не твой город, не твои люди. Зачем вставать на их сторону? Да и как тебя занесло так далеко от Степи? Расскажи, каково там? Как живется в Саррунде? Жжется ли старое Степное Солнце? Забивается ли в поры пыль, что с тобой в пути от начала до конца?
Он и вправду тосковал по дому. Но то, что выгнало его с родных земель оставило глубокие раны на сердце и в памяти. Отчего возвращение могло произойти только с кровью, с неоправданно жестоким насилием и ненавистью, сочащейся из глаз, будто мед из туеса.
- Я приведу их к воротам Тарроды, я заставлю всех внутри покаяться в том, что они совершили, заставлю пожалеть, что прогнали меня, высмеяли, уничтожили и оставили умирать так далеко от дома, - Избранный скривился, вновь почувствовав, как сердце сначала сжалось, а после забилось в два раза скорее, разгоняя озлобленность по телу вместе с кровью. – Никто не избежит моей кары. Никто не останется обделенным.
Мне не было дела до причин, которые вели его обратно, да еще и с такой яростью в душе. Но именно мне нужно его остановить. Сейчас слова, как бы я их ни произнесла, не помогли бы.
Куда важнее, что этот степняк решился создать для полярников богов, чтобы увести с насиженных земель. Научил их убивать невинных, грабить чужие города ради легкой наживы.
Стоила ли тогда его жизнь хоть что-то? Имел ли он право ходить по Матушке-Земле, подставлять лицо сыну Отца-Неба Солнцу и мог ли протягивать руки теплому Огню, чтобы согреться среди северного мороза?
Я не позволила бы ему этого после первого же продвижения на Юг. После первой же разоренной деревни, после того, как на свет появились выдуманные и окрепшие на его словах боги. Достоин ли он всего, что имел? Мог ли верить в свою безграничную силу, ведущую полярную тьму, вырывающую жизнь из любого, кто попадется им на пути?
Я поджала губы наблюдая за тем, как мужчина с удовольствием поедает очередной кусок мяса. Он получал все, что хотел. Ему не зачем останавливаться и чувствовать вину перед теми, кого убивают его люди.
- Зря отказался, малец, - облизывая пальцы, покрытие мясным жиром, заметил южанин. – Это стоило пяти убитых детей и распятого на ограде северянина. Ради такого угощения можно было убить и больше.
Мое лицо непроизвольно скривилось. А в глазах потух еще один огонек.
