Что написано о Ведуне в Летописях Белогорья⁠⁠

Здравствуйте, уважаемые авторы!
Хочу с согласия автора познакомить Вас с творчеством Дмитрия Баранова - автора, пишушего в жанре славянского фэнтези.
Он сейчас заканчивает роман "Ведун" - первую книгу цикла "Летописи Белогорья". (кто пожелает ознакомиться с романом полностью, можно это сделать на АТ)

И за критику будем благодарны.

Вот что Дмитрий сам пишет про свое творчество:

«Я написал то, что мне хотелось прочитать. Люди этого не писали, пришлось самому». Я думаю, что под этим высказыванием К. С. Льюиса подписались бы многие авторы, в том числе и я. Прочитать же мне всегда хотелось о древних цивилизациях, предшествовавших «железному веку», об арийском наследии наших предков и о Пути Воина. Не просто о сражениях (хотя и это интересно), а том, как этот Путь выбирают, как на него становятся, и как по нему должно следовать. Меня интересовали любые вешки, оставленные «идущими впереди», любые «хлебные крошки» разбросанные знающими людьми для «идущих вслед за ними». Следуя этим путем, я старался ничего не выдумывать, а постараться просто осмыслить огромное духовное наследство, оставленное нашими предками в сказках, былинах, гимнах. … И их я тоже хотел читать. Читать и понимать. Осознавая всю тщетность подобных желаний. Так стали образоваться некоторые «зарисовки», эскизные наброски к прочитанным мною текстам, которые я назвал «Летописи Белогорья».

Ведун

Книга первая

Эпиграф

«…Во времена оны, когда отгремела, откатившись за Северное море, Великая Битва «Огня и Льда», и схлынувшие воды Малого Потопа, отступив в свои прежние берега, оставили посередь Сырой Земли бескрайнюю, кишащую многоразличными гадами, Великую Топь, - тогда Земля возрождалась. Гремя, горы образовались; журча, реки текли; а те человеки, что убереглись в Великую Стужу, да душу свою сберечь не сумели, они тогда собою грязь месили, из грязи взятые в грязь опять возвращаясь. Тогда, охладевая в смрадных болотах, они живой огонь предков с тоской вспоминали, не смея вернуться к преданным отеческим алтарям.

В те поры всеобщего прозябания, оскудела вера в человеках, и уже никто из малых сих не обращал свой взор к небу в молениях к Творцу всего сущего. Тогда эти «двуногие, прямоходящие, лишенные перьев», не разгибая хребта своего, искали себе богов под ногами своими. Так ушло Время Жрецов Белого Бога. Иные из оных осквернились и стали сосудами для падших демонов, положив зачатки поклонения твари вместо Творца, а иные и вовсе так пали, что стали колдунами, чародеями, да некромантами, раздирая на отдельные нити некогда целостную ткань Единого Учения.

Тогда настало Время Воинов, время походов и битв, время шатров, сказаний и песен у костров. Тогда все, некогда единое, было поделено меж воинскими кланами на отдельные уделы для своего кормления также, как голодные волки раздирают тушу убитого кабана, деля ее меж собою. И чем сильнее был зверь, тем больше и жирнее был его кусок.

И не слышал Бог молитв детей своих, ибо тогда люди приклоняли ухо свое не на то, что гласит Бог, а на то, что говорит князь. И было то последнее, много горше первого, ибо были тогда те князи, взяты из грязи …».

(Летопись Белогорья «Сказание об Исходе»).

Пролог

Сначала из морозной мглы вылетело копье, а вслед за ним, бесшумными черными тенями, выметнулись два огромных хорта.

Это было добротное боевое копье с тяжелым наконечником кованого железа. Оно летело ровно и неотвратимо, гудя в полете, как тяжелый шмель. Сивый мог бы легко уклониться от его стального жала, но позади, за спиной, по ломкому насту Сеченя, тяжело дыша себе под ноги, брела молодежь. Его подопечная молодежь. Сам бы он, конечно, уклонился, но тогда смертельный полет стального пера встретил бы своей грудью Станислав, или Дара, вконец измотанная тяжелым переходом по снежному бездорожью. А посему Сивый действовал неуклонно. Плавно выдохнув, он вскинулся навстречу толстому жужжанию и поплыл вслед за клубящимся в морозном воздухе парком от своего дыхания. Когда же его правая ладонь мягко коснулась холодной грани пера, то он, не задерживаясь и согласуясь с движением грозного оружия, ласково провел свои пальцы по холодной стали еще дальше, до конца длинной кованой втулки. И только после того, как его ладонь почувствовала шершавость искепища, позволил своим пальцам сомкнуться вокруг теплого дерева и потянуть за собой руку, а через нее и всего его, Сивого, вслед за гудящим копьем. Так, двигаясь в ладу с оружием, они и стали с ним едины. Почувствовав это единение, воин провернулся вместе с копьем вокруг становой оси, и указал, теперь уже своему оружию, новую цель – правого хорта. Оружие приняло посыл, и тогда он спустил его со своей руки, как отпускают сокола на добычу. Стальной клюв воткнулся в широкую грудь могучего зверя, и, пробив его тело навылет, высунулся кровавым клином из мягкого подбрюшья на заалевший снег. Сивый же продолжил свое вихревое кружение. Теперь его освободившаяся правая рука устремилась навстречу зубастому оскалу левого хорта. Огромный зверь буквально заглотил предложенную наживку и, продолжая свой полет, наделся, словно несуразная меховая рукавица, на подставленную десницу Сивого почти до самого локтя. Почувствовав под пальцами горячий и влажный язык, старый боец зажал его в стальную щепоть, левой же рукой ухватил задохнувшегося от острой боли хорта за заднюю лапу ниже скакательного сустава и, гася движение могучего тела, резко опустился на левое колено, подставив правое под волчий хребет. Вот и все. Когда ужасный хряск сменился обиженным скулежом, Сивый понял, что со всем тем, что он успел разглядеть, было покончено.

Но сама схватка еще только зачиналась. Кружение «вихрем» уберегло Сивого от прямого попадания метательной дубинки в голову, та всего лишь сбила с него шапку, неряшливо рассыпав мокрые от пота седые космы, но зато вторая, нацеленная было ему в крестец, угодила прямиком между лопаток и буквально вышибла дух. Меховая одежда смягчила удар, но его сила была настолько велика, что Сивый задохнулся и, обездвижив, упал ничком на руки, ободрав лицо о шершавый наст. В голове гудело набатным колоколом. Захотелось вот так спокойно полежать и немного раздышаться, но останавливаться, а тем более разлеживаться было не время, и седой боец, задохнувшись от острой боли, перевел свое падение «ничком» в «волну» и, разогнув спину, встал на колени. Заодно, этим же движением, он вытащил из-за голенища засапожный нож и выдохнул искристую темноту из глаз, очищая пространство вокруг себя от липкой снежной пелены. И сразу же увидел врагов. Не всех, в его поле зрения попали только четверо. Четверо зверолюдов. Двое полуодетых в звериные шкуры дикарей-людоедов, вооруженных рогатинами с железными наконечниками, обходили его с боков, и, судя по всему, намеревались зажать оглушенную жертву с двух сторон - «в челюсти». А лохматый громила в птичьих перьях, несущийся громадными прыжками прямо на Сивого, должно быть должен был нанести ему завершающий удар топором в темя. Четвертый противник, по самые глаза завернутый в шкуры, и с оленьими рогами на головном уборе был, скорее всего, шаманом и в сражении не участвовал. Во всяком случае, - явно, с оружием в руках не противостоял. Стоп. Зверолюды охотятся пятерками, - как пять пальцев на руке, так же и зовутся на все время похода. Этот, что с топором, должно быть вожак – «Указательный». Справа и слева от него – «Большой» и «Средний»; шаман не в счет, а значит, где-то должны быть еще двое. И, как бы в ответ на этот его невысказанный вопрос, позади, за спиной, раздались звуки рукопашной схватки. «Слава Творцу! – оттаял душой Сивый – В схватке «сам на сам» его молодежь так просто не одолеть. Дара выросла в шатрах «охотников на нечисть», а Станислав брал уроки «боя на белом оружии» у лучших «мастеров защиты» империи, да и он, Сивый, тоже кое в чем успел поднатаскать своих щенков. Так что справятся сами, можно спокойно сосредоточиться на главном».

Он по-прежнему не поднимал головы, и не вставал с колен, и, поэтому, наверняка, казался для нелюдей легкой добычей, - эдакий оглушенный и ничего не соображающий седой старик. Впрочем, на поведение его противников все эти соображения никак не повлияли. Три движения, три воли, сложились в одну. Рогатины ударили одновременно. Одна в поясницу, другая в живот. Сверху отточенной гранью ложился на седое темя топор. Но еще раньше, за краткий миг до сухого щелчка дерева о дерево, и разочарованного хриплого рыка, Сивый, поджав голени, взметнулся вверх, и, резко разогнув ноги в коленях, встал на прежнее место. Прямо на древки рогатин. Добротно сработанное оружие выдержало тяжесть его приземления, а вот руки зверолюдов – нет. Оба дикаря от неожиданности сначала чуть было не столкнулись лбами, затем недоуменно повели глазами на враз опустевшие ладони, и сразу же схватились ими за свои шеи, в бесплодной попытке зажать резы от клинка Сивого. Зажать так, чтобы унять прощальный свист, с которым, вместе с кровью, фонтанировали в «Поля счастливой охоты» их звериные души. Ведь душа животного находится в его крови. Звуки боя за спиной тоже стихли. И, судя по всему, выходило так, что молодежь полностью оправдала возложенные на нее надежды и чаяния!

А вот звериный вождь оказался хорош. Очень хорош! Он, несмотря на расчеты Сивого, не раскроил черепов своим подельникам. Каким-то чудом, прямо в прыжке, вожак сумел извернуться и остановить удар, со стороны казавшийся неотвратимым, сгруппироваться и опуститься на жесткий наст уже собранным и готовым к бою опасным зверем. Но, нападать почему-то не спешил, а начал медленно кружить, словно кот перед миской сметаны, в ожидании момента, когда хозяева отвлекутся и он, наконец-то, сможет полакомиться вкуснятиной без всяких помех. Или же поджидал на пиршество других котов. Стоп! Шаман! Зачем охотникам шаман? Это не охотники, - это разведчики, и основные силы зверолюдов еще только на подходе!

- Дара! – крикнул Сивый, резко махнув правой ладонью в сторону «Указательного».

Смышленая девчонка сразу же все поняла. Сухо щелкнула тетива, и на голове вожака сразу же прибавилось оперения, - пушистый венчик из перьев горного орла вырос прямо у него за ухом. Но он, этот нелюдь, был очень, и очень живуч! И когда вслед за стрелой, к нему, с дубинкой в руке, подскочил Сивый, раненый зверолюд обжег его ненавидящим взглядом раскосых желтых глаз и негодующе прорычал:

- Ты хорошо дрался! Ты – воин! Я – воин! Почему ты не дал мне поединка!? Лук – оружие труса, убивающего из кустов! Ты – трус!

- Лук – оружие охотника. А ты никакой не воин. Ты – просто зверь. Взбесившийся зверь. Вот тебя и убили, как убивают зверя на охоте – из лука. И не тебе, животному нападающему в стае, рассуждать о чести поединщика, – ответил ему Сивый. И ударом дубинки в висок поставил точку в этом бессмысленном споре.

И сразу же мысли его перенеслись на шамана. Убить его так просто не получится. Силен старик. Не сам, конечно же, духом-покровителем своим силен, старый двоедушник. Иначе не разгуливал бы в такую-то пору в окрестностях «Священной Рощи». Отпускать его тоже нельзя, - племя уже на подходе. Большое племя, Сивый, прежде чем все вновь окутала снежная хмара, успел разглядеть темное пятно, шевелящееся на виднокрае в их сторону. Значит, ни убить, ни отпустить …. Решение пришло само.

- Дара! Стас! Ко мне! Живо! – резко прокричал он, не сводя глаз с рогатой фигуры шамана.

- Мы здесь, Стрый, - ломко пробасило у него за спиной, и по обе руки нарисовались две фигуры в мохнатых шубах.

- Сюда. Вещи в центр. Встаньте впереди меня по одесную (Станислав) и шуйцу (Дара). Встаньте прямо. Глаза в глаза. Положите руки друг другу на плечи и соприкоснитесь лбами. Можете целоваться, или чем вы там занимаетесь, когда думаете, что я не вижу.

Фигуры попытались было изобразить праведное негодование. Получилось, впрочем, у них это неважно и как-то неубедительно.

- Цыц! Ни слова боле, пока не разрешу! Повторяю: «Смотрите только в глаза друг друга, думайте только друг о друге, дышите дыханием друг друга. Смотритесь друг в друга как в зеркало. Что бы вокруг не происходило, - все это вас двоих не касается. Ваша окружающая среда, - это ты сам и твое отражение напротив тебя».

Потом подумал, что любовь и продление рода, - это, конечно же, хорошая мотивация, но все-таки немного размытая и не вполне конкретная, да и кто, в наше-то время, умеет любить по-настоящему, и уж тем более постоять за свою любовь? … А посему, надо бы эту самую мотивацию немного усилить, добавить личной заинтересованности, «плеснуть погорячее»:

- А иначе одного из вас уже сегодня на закате съедят. Прямо на куски рвать будут, еще живого и теплого, а второго сначала изнасилуют всем племенем, а потом уже тоже съедят. А, может быть, потехи ради, и оставят жить. Будут использовать как ручную зверушку. Ну, все – замерли!

Сивый вытащил из колчана Дары стрелу, прочертил круг на плотном снегу и вбил железное копьецо в мерзлую землю. Затем распахнул шубу и, обняв своих птенцов за плечи, накрыл их полами, как птица накрывает крылами свое гнездо. Взглядом же нащупал едва различимую в морозной дымке рогатую фигуру в шкурах, и, ухватив скулящую от страха душонку шамана, приволок ее в Серые земли, на берег Безымянной реки, к самой Кромке. Туда, куда не посмеет сунуться дух-покровитель старого людоеда. Там, на берегу, у неподвижно текущей воды он и сковал своим взглядом душу старого двоедушника.

Племя нахлынуло разом. Как морские воды в прилив. И загомонило, завоняло, заскрипело все вокруг. Увидав мертвые тела, заскулили - завыли самки, грозно зарычали и, сжав дубины, бросились на поиски врагов самцы. Вокруг очерченного пространства завертелась круговерть из теней, запахов и плоти, но ничто не нарушало границы, очерченной Сивым, никто, даже хорты, не обращали внимания на трех путников, застывших в объятиях друг друга. Постепенно волнение зверолюдей улеглось. Вернулись, с пустыми руками, ушедшие на поиски охотники. Трупы погибших разделали, мясо разделили и съели. Самое время было бы двигаться дальше, но путь племени торил шаман, а он молчал. Стоял недвижимо, как трухлявый пень, и молчал. Все зверолюды сгрудились вокруг его неподвижной рогатой фигуры, как пчелы вокруг матки, и замерли в ожидании. Такого поворота событий Сивый не предусмотрел, а между тем положение складывалось безвыходное. Он не мог освободить шамана, потому что старый колдун, ведомый своим тотемом, сразу же выдаст путников на растерзание племени. Но это была одна сторона, а с другой стороны вставал очень неприятный вопрос: «Сколько смогут неподвижно простоять усталые путники на холодном ветру лютого Сеченя»? Что делать? Оставалось только ждать и уповать на чудо. Между тем смеркалось. В небе зажглись первые, самые нетерпеливые, звезды, и подлунный мир накрыла ночная тьма.

И вдруг, вопреки вероятности, окоем со стороны леса начал светлеть. Правда, не весь. Скорее светящаяся искра, или звезда, все ярче и ярче разгораясь, приближалась к зверолюдам. Те тоже почувствовали что-то неладное и недобро зашевелились. Опять заскулили самки и заныли детеныши, а руки взрослых дикарей зашарили в поисках оружия. И вдруг тьма сама собой расступилась и на месте недавней схватки, перед изумленными людьми и нелюдями, прямо из темноты на свет шагнул высокий суровый старик в длинной, до самой земли, распахнутой шубе. В своей шуйце он держал длинный резной посох, а в деснице его нестерпимым белым светом горела толстая восковая свеча. Всем вокруг сразу же стало светло и тепло. Так тепло и уютно, что захотелось снять и отложить в сторону шубы и оружие.

- Кто здесь? Кто посмел нарушить покой Священной Рощи? - спросил седовласый старик голосом хозяина и посветил огнем свечи в лицо застывшего шамана.

Тот сразу же сник, обмяк и тяжким кулем упал на снег, прямо под ноги удивительному старцу.

- Учитель! ... Дошли! – радостно выдохнул Сивый и, разорвав обережный круг, тоже припал к ногам пришельца. А потом он заплакал. Заплакал так же, как тогда, в далеком детстве, когда этот самый человек подобрал его, испуганного и гонимого, в холодном и сыром лесу. Слезы сами собой, не переставая, лились из серых глаз. Сивый не стеснялся их и не утирал, а только, словно в каком-то забытьи, все повторял и повторял сквозь всхлипывания:

- Учитель … я пришел, … Ведун …. я … вернулся, … наконец-то дома, … прости, … я смертельно устал, … прими заблудшего сына своего …