Очень страшная история
Вышел я сегодня в магазин с косарём...
Вышел я сегодня в магазин с косарём...
Он появился ниоткуда. Просто взял и вылез, как джинн, где – то в центральной части планеты. Надел греческие сандалии и пошел по Земле, заметая за собой следы.
Присмотревшись к новой жизни, он решил не останавливаться и продолжил раздвигать границы и менять пейзажи. У него это хорошо получалось. Он любил ходить легко по всем измерениям, параллельным и потусторонним мирам. В кармане у него были ключи от всех дверей подпространств, млечных путей, черных дыр. Он заходил туда без стука, не оставляя за собой следов.
Ему нравилось быть везде и нигде.
Но однажды, он решил легализоваться и усложнить себе жизнь.
- Пора отдавать долги, - сказал ему бог Адреналин. – Помоги моим клиентам, и я прощу тебя.
— Это опасно? – спросил он.
- Смертельно.
- Отлично.
- Тогда вперед, мой мальчик. Будет немного страшно, но весело.
— Вот это кайф! Тогда я пошел.
- Иди.
Они пожали друг другу руки, и он пошел, не оглядываясь и не оставляя за собой следов.
Можно было, конечно, отказаться, уйти, спрятаться и даже исчезнуть. Но зачем? Он был, итак, неуязвим, неприкосновенен, непобедим и почти невидим.
Одиночество – было его карой за прошлое. Слишком долго он вел праздную жизнь в других мирах. За все надо платить. Он устал быть один.
Теперь появилась цель. Адреналин вновь забурлил в его крови.
«Где же кайф, где же драйв? Где же все то – о чем я мечтал?», - напевая эту песню, он двинулся на встречу приключениям…
В скромном офисе он открыл небольшую контору «Вторая жизнь».
Это была ширма. Глупая секретарша по имени Юля, приходила на работу, чтобы просматривать почту, отвечать на звонки и отправлять отчеты боссу на электронный адрес.
Она ни разу не видела «шефа» и ничего не понимал, что происходит. Ее все устраивало, особенно зарплата. Поэтому, он ее и нанял по объявлению.
Юля была сирота и привыкла к одиночеству с детства. Интернат научил ее держать язык за зубами.
Сарафанное радио быстро разнесло голубиной почтой вести о «Второй жизни».
К нему обращались исключительно в экстремальных ситуациях. Услуги конторы были специфические. Человек отправлял письмо в контору и описывал свою проблему и ситуацию. Юля переадресовывала послания шефу, и он принимал решение и выставлял счет. ВСЁ!
Невидимый шеф отрабатывал долги под воздействием большой дозы адреналина – он прятал людей. И они исчезали.
Нет. Это не была программа спецслужб «под прикрытием» или «госзащита». Тут было все гораздо серьезней и страшнее.
Шеф прятал бывших мужей и жен, простых неудачников, должников, политиков, обанкротившихся бизнесменов, маньяков и даже бывших президентов.
Через полгода контора «Вторая жизнь» вышла уже на международный уровень, и к нему стали обращаться диктаторы и международные террористы.
Контора давала стопроцентную гарантию на «вторую жизнь».
Он не питал к людям жалости. Никому не сочувствовал и не испытывал угрызений совести. Он просто давал им шанс, дарил реинкарнации и сансары. И никого не осуждал – не имел права.
У каждого должен быть шанс на новую жизнь, судьбу и родину. Все получали свое. Одни – новую жизнь. Он – получал КАЙФ и новую порцию адреналина.
Долги уменьшались. Работа кипела. Клиенты стояли в очередь.
Юля купила небольшой домик на берегу моря и работала теперь на удаленке. Она тоже научилась заметать следы и стала почти невидимой.
Теперь он знал почти все тайны и секреты мира. Его уважали, боялись, любили и боготворили. О нем многие слышали, но никто его не видел. Он умел заметать следы. Всегда уходил по – английски и его тут же забывали.
Работа ему очень нравилась. Было весело и страшно. Адреналин зашкаливал.
И наконец долг был уплачен. Цель достигнута. Все стало обыденно и пресно. Появилась опять скука и хандра. Захотелось вновь одиночества. Люди утомили его.
Ему просто надоело давать им второй шанс.
- Было весело, - сказал он Богу Адреналину. – Зато есть, что вспомнить. Напишу – ка я книгу о своих похождениях. Устал идти против течения. Уйду в монастырь.
- Надеюсь, в женский? – рассмеялся бог.
- Посмотрим. Юлька зовет на море. Отдохну до осени и растворюсь.
- А может не стоит? Дело то выгодное. Смотри, каких я тебе клиентов подогнал.
- Что есть то есть… Но, того, что было - не вернуть. Пусть опять будет по – прежнему. Мир не переделать и не изменить ни дня.
- Браво, мой мальчик! Я горжусь тобой! Иди только вперед, не оглядывайся.
Бог еще долго говорил ему и давал советы.
Но настал рассвет. Где – то пропел. петух. В тот же самый миг Адреналин исчез, как дым и я вновь остался один.
За спиной он слышал слова:
Что есть то есть, того, что было не вернуть,
Не изменить ни дня.
Раз ты нашел мой дом, то знай:
Когда-нибудь ты сменишь здесь меня!
И это будет твой дом!.."
Невидимый вновь шеф загадочной конторы «Вторая жизнь» снял сандалии и пошел босиком, заметая следы…
Ещё больше приключений тут https://t.me/proshara888
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
“Шепчущим” этот лес не зря прозвали. В густых темно-зеленых елях и впрямь постоянно слышались шепотки. Других звуков как будто и не было: ни птица не гаркнет, ни зверь не зарычит. Только редкий шорох ветвей да тихие голоски с разных сторон. Переговаривались здешние обитатели, крались за нежданным путником по пятам.
Деян шёл осторожно, то и дело оглядываясь; ожидая, что покажутся. Он всеми силами старался не вслушиваться, ибо сказывали, что если человек сумеет разобрать слова, то уже выбраться не сможет - не выпустит его лес, не даст рассказать другим свои тайны. Так и пропадали здесь люди, незнающие да случайные.
Дедовский нож крепко лежал в руке - никого не пощадит! Никого живого. А какие твари водились здесь, то Деяну было пока неведомо. С каждым шагом вглубь становилось все темнее, и слепая уверенность подтаивала. Но Деян не останавливался. Он должен увидеть колдуна! Должен попытаться защитить сестру!
Сестра… Мысль о ней отдалась глухой болью где-то в груди. Только она у него и оставалась до вчерашнего дня. Они росли сиротами после тяжелой болезни родителей. Четыре лета назад приютили радушные отец с матерью случайного путника и слегли потом от неведомой хвори. Да так и не встали. Деян уже тогда - в свои пятнадцать зим - знал себя мужчиной: с готовностью взял заботу и о сестренке, и обо всем хозяйстве.
Прошло время: повзрослел Деян, да и Пригляда вошла в возраст сватовства. Выросла девка красавицей - подружкам на зависть да парням на погибель. Деян ходил довольный - женихов полон двор! Не было сомнений, что уже в первую свою Купальскую ночь Пригляда выберет суженого, прыгнет с ним об руку через яркий костер, чтобы Огонь Сварожич союз освятил; а по осени и свадьбу ладную справят.
Вот только боги решили по-другому. С ранней весны начались паводки, грозя затопить поля и оставить деревню без урожая. И вспомнили тогда деревенские обычай старый, уж много лет как заброшенный. Надобно сказать, что с радостью его забывали, ибо давно не было голодных зим, а стало быть, и невесту колдуну собирать не приходилось. Жил тот колдун аккурат в Шепчущем лесу. Людям не показывался, но чтить его не переставали. Каждую осень всей деревней грузили подношениями повозку и отвозили к кромке леса - задабривали мстительного Кривду.
Вот и теперь помыслили, что раз напасть страшная, то и невесту впору готовить. Громче всех кричала соседка Малуша, на Пригляду указывая. Мол, краше девки в деревне не найти.
Малуша была всего пару лет как мужняя, а уже всю прелесть девичью растеряла, обабилась, любого переорать могла. Но тут и спорить никто не захотел. Выдохнули матери-отцы: не придётся кровиночек своих отстаивать. Заулыбались девки: как лихо от соперницы избавились! Уйдёт Пригляда, так и на них парни посматривать начнут. Общим хором поддержали.
Деян, было, вступиться пытался, да не слушал никто, отмахивались. А как в драку полез, так навалились мужиками, скрутили и к дубу на холме привязали. Чтобы, говорят, видно лучше было. Чтобы, ты, дурень желторотый, понял - одной пожертвуем, зато всех спасём! Получит колдун свою невесту с дарами, усладится ею, да и отзовет потопы с полей, деревню в покое оставит.
Смотрел тогда Деян с пригорка, как вывели Пригляду в алом сарафане за околицу, простоволосую, с венком цветастым на голове. Впрягли в телегу с приданым и с улюлюканьем погнали к лесу. Если падала, поднимали под руки и снова толкали идти. Каждый шаг она оглядывалась по сторонам, но так и не нашла брата. Он рвался изо всех сил, но путы держали крепко. И только слезы бессильной ярости текли по щекам.
Отвязали его лишь на следующее утро…
***
Лес все не кончался, а шепотки все не унимались, сливаясь в одно отупляющее шипение. Деян то и дело перекладывал нож из одной руки в другую, вытирая взмокшую ладонь о штаны. В нужный момент не выскользнет, и удар достигнет цели.
Сколько Деян так плутал, он не знал. Здешний сумрак ни разу не сменился ни днем, ни ночью. Усталость клонила в сон, но молодое тело сопротивлялось. Кто его знает, что может случится, если спать тут лечь. Может, нечисть только того и ждёт, чтобы человек вымотался и бдительность растерял.
Вскоре между деревьями появились просветы, и он вышел к болотистой поляне, на краю которой стояла почти не заметная избушка, заросшая плотоядной росянкой по самую крышу. Ну, наконец-то, нашёл! Деян приободрился и осторожным шагом пошел к домику. Кудрявые кочки чавкали под ногами, мочили сапоги, но не затягивали. Будто и не хранили под собой зыбкую хлябь, а только вид делали. Заметив это, он чуть ускорился. На поляне стояла полная тишина, даже шепотки остались позади в ветвях, оттого каждый чавк раздавался эхом. Слышал это, видимо, не только Деян. Из-за избы вдруг показалась седовласая фигура в длинной - аж до пят - серой рубахе. Колдун долго близоруко осматривался, силясь понять, откуда звуки. А когда уверился, что и впрямь гость непрошенный пожаловал, быстро юркнул внутрь, заперся.
Добравшись до избушки, Деян постучал - сперва миром попробовать.
- Кого там нелёгкая принесла? - недовольно рявкнул из-за двери Кривда.
- Деяном меня звать, за сестрой пришел.
- Это за девкой той порченой? Так нет её больше здесь.
- Порченой? Что несёшь?
- Я их значит от паводков спасай, а они мне в невесты бабу брюхатую подсовывают?! Совсем селяне глузду двинулись!
- Врешь, нелюдь! - вскипел Деян. - А ну, сказывай, что с ней сделал!
- А ничего! - мерзко захихикал Кривда. - На жабу болотную посадил, да отправил на все четыре стороны.
Деян принялся колотить по двери: "Открывай!" Схватил ручку и сразу отдернул пальцы - будто обожгло что-то. Заговоренная, не иначе! Деян стал оглядываться в поисках хоть какой-то коряги - если не открыть, так сломать попробует. Заметил чуть поодаль пологий навес под деревьями. Может, там что полезное есть? Подошел ближе и обомлел - под навесом, привязанный к столбику, стоял конь. Вернее, то, что когда-то было конем: тощий - аж ребра просвечивают; грязный; с облезлым хвостом да перевязанной колючими стеблями мордой. Он весь испуганно сжался, увидев незнакомца. Знать, не видел ласки от человека, сразу недоброго ждал. За что к нему жестокость такая?
- Тише, тише, бедненький! - мягко начал парень, медленно приближаясь. - Не обижу!
Деян протянул руку, погладил по облысевшей шее, потом аккуратно взялся за стебель, принялся распутывать. Конь не пытался вырываться - то ли сил не хватало, то ли чуял, что помочь хотят. Только устало прикрывал подернутые белой поволокой глаза. Вскоре колючки были отброшены в кусты, а за ними и веревка с шеи коня. Деян легонько хлопнул животное по крупу - мол, беги на свободу. Конь было сделал шаг, но тут же отдернул переднюю ногу от земли, задержал на весу.
- Дай-ка гляну, что там! - снова погладил коня заметивший это Деян.
Тот не противился, когда парень взялся за копыто, начал рассматривать внутреннюю часть. Прямо из середины торчала толстая деревянная щепа. Вот же бесовское отродье! Мало ему девок, так он ещё и животину мучает! Деян глубоко вдохнул, обхватил занозину пальцами, начал тянуть. Лишь бы сил хватило устоять, если взбрыкнет! Конь залостливо заржал, напрягся - боль, видать, сильная! Однако, стоял смирно. Треклятая заноза сидела прочно, но с каждым усилием потихоньку выходила.
- Потерпи еще немного, - прохрипел Деян. - Почти вытащил.
На лбу проступали первые солёные капли. Скоро поползут по раскрасневшемуся от натуги лицу.
- Не смей! - вдруг послышался гневный писклявый вскрик, когда оставался уже последний рывок.
Деян вскинул голову. Из избы к нему тужился бежать колдун, постоянно заваливаясь на одну ногу и помогая себе витым посохом. Так вот ты, оказывается, какой, Кривда! Плюгавенький хромой старикашка. Да и не страшный вовсе. Что ж, получай, злыдень! Хоть коня твоего уведу! Деян вложил все оставшиеся силы и резко выдернул занозу полностью. Конь встрепенулся и отскочил в сторону. Щепа полетела в траву.
Колдун, таращась, вдруг остановился, попятился назад. Тут и у Деяна округлились глаза: освобожденный жеребец в считанные мгновения обрастал мясом. Вот уже скрылись худые ребра, округлились бока, проступили упругие мышцы на ногах. Грязь сама стекала скользкими комьями, залоснилась рыжеватая шкура. Тряхнул гривой раз - и осыпались жидкие волосинки; тряхнул второй - взметнулись густые, блестящие. Тусклые глаза, завидев колдуна, вспыхнули алым огнем, и дикое ржание разнеслось над болотом.
Колдун, тем временем, уже развернулся и, хромая, улепетывал к избе, к спасительной заговоренной двери. Но не успел. Жеребец в два прыжка настиг своего мучителя, сбил могучим торсом с ног. Лёжа, старик попытался отмахнуться посохом, но конь вцепился зубами в палку, вырвал из рук, гневно метнул в сторону. А потом встал на дыбы и со всего маху приземлил копыта на грудь Кривды. И сразу снова вздыбился.
Деян растерянно наблюдал, как конь остервенело дробил кости колдуна, пока те не превратилась в кровавое месиво. Он не видел, как щепа, которую только что вытащил из копыта, обернулась червячком-ниточкой и, извиваясь, устремилась к нему по травянистым кочкам. Острая боль пронзила ногу от пятки до самого бедра. Охнув от неожиданности, Деян шлепнулся на землю. Но боль сразу прошла. Парень пощупал пятку - наступил, что ли, на что-то?
Жеребец, тем временем, уже окончил свою расправу и медленно шагал к Деяну, оставляя на траве багровые влажные следы. Его глаза не горели, и на морде не читалась злость. Он рассматривал парня с дружелюбным любопытством.
Вдруг зашумели деревья и по небу поползли тяжелые тучи. Начал подниматься ветер, предвещая бурю. Деян с конём молча переглянулись: оба почуяли - неспроста! Смерть колдуна притянула непогоду. А уж что сулила эта непогода двум виновникам, выяснять не хотелось ни одному. Конь резво подскочил к парню, повернулся боком; фыкнул, приглашая залезть. Деян долго раздумывать не стал…
***
Гнедой жеребец гнал через лес во весь опор, уверенно огибая мощные стволы, будто знал верный путь. Деян вцепился в густую черную гриву и прижался к шее, боясь открыть глаза - казалось, вот следующее дерево они точно не минуют! Голоса, снова слышимые среди деревьев, уже не шептали, а верещали вслед. Но догнать не могли. Ветви, цепляясь, рвали волосы и одежду - силились замедлить, остановить. Ветер завывал в верхушках высоких елей, мотая их из стороны в сторону. И мнилось, что несется по пятам зло неведомое, буравит взглядом спину, тянет кривые тощие руки. Вот-вот схватит!
Надо будет потом седло ладное справить, подумал Деян, когда в очередном прыжке чуть не соскользнул с гладкой спины. И сразу осекся. С чегой-то он вдруг вздумал, что своевольный конь с ним останется? Может, выведет из тьмы, да и решит, что достаточно отблагодарил за освобождение. И ускачет, куда глаза глядят.
Но в груди теплым комочком росло необъяснимое чувство, что друга верного нашёл.
***
Яркое солнце резануло глаза, после долгого сумрака. Деян зажмурился, когда конь вынес его из леса. Горячий воздух окутал пеленой все тело, залез под шерстяную рубаху. По позвонкам заструилась-защекотала капелька. Отчего жара такая? Весна ж еще на дворе!
Они остановились на небольшой поляне у ручейка перевести дух. И тут увидел Деян у кромке воды распустившийся яхонтовик. Быть не может! Он же только в конце лета в серпень-месяц цветет! Это что ж получается, он четыре месяца в лесу этом проклятом провел?!
Деян спешился и повернулся к коню.
- Ну, спасибо тебе! Как же звать-величать мне спасителя своего? - спросил, не особо ожидая ответа.
Конь по-доброму фыркнул, переступил с ноги на ногу, да и рванул мордой к лицу Деяна, аккурат глазом к глазу. Парень даже отпрянуть не успел. А потом… Заворожило его сияние, растущее от зрачка по всей радужке, и уже не оторваться! Словно смотрел он сквозь янтарный камушек на солнце. Переливались золотые лучики, перетекали из глубины к поверхности, вспыхивали маленькими искорками! И с губ сорвалось единственно звучащее в голове:
- Янтарь?
Конь, отдернув голову, радостно загорцевал. Эко диво! Речь людскую понимает! Говорить, разве что, не может, но понимает! Что ж это за ворожба такая?
- Стало быть, Янтарь, - изумленно улыбнулся парень.
Боль в ноге снова стрельнула до самого бедра. Деян сперва покачнулся, но на этот раз устоял, перенёс опору с пятки на носок. Однако, болеть не перестало. Что ж творится-то? Неужто впредь всегда так будет?
Парень осторожно сел на траву, стянул сапог. Хоть глянуть, что там! Из пятки торчал кончик щепы. Почти такой же, как была в копыте Янтаря, только потоньше. Как попала сюда? И почему он её не чувствовал, пока ехал? Деян закусил снятый сапог и приготовился тащить занозу. Но как только пальцы коснулись её, она тут же извернулась червячком и порывисто ушла под кожу. Деяну показалось, что его насквозь проткнули длиннющим раскаленным шипом. Перед глазами на мгновение вспыхнуло солнце и сразу потухло, утянув сознание в темноту.
Очнувшись через время, он увидел над собой взволнованную морду Янтаря. Тот напряженно вглядывался - жив ли? Деян кое-как дополз до ручейка, плеснул холодной воды в лицо. Пришёл в себя. Потом решил попытаться ещё раз. И снова заноза спряталась, а захлестнувшая боль лишила чувств.
На третий раз, когда Деян опять потянулся к пятке, Янтарь раздраженно стукнул копытом и даже будто бы закатил глаза, мол, дурья башка! Ясно же, что не сдюжишь, зачем повторять?
- Ладно! Ладно! - начал натягивать сапог Деян. - Сам уж не хочу! Только делать-то что теперь? Где Пригляду искать? Кривда мёртв. А спросить более не у кого.
Жеребец снова встал боком и мотнул головой в сторону спины - садись!
***
Деревня Загоска, куда привез Янтарь, уютно расположилась в долине, на берегу большого озера. Дюжины три дворов. Немаленькая! На широких полях поодаль сушились тучные золотые снопы, а по улице сновали туда-сюда угрюмые жители. Странно только, что скотины не видно-не слышно.
Деян заметил шедшую по улице навстречу невысокую толстую бабу в сопровождении молодого парня. Она что-то ему выговаривала, раз от разу отвешивая подзатыльники. Сын нерадивый, наверное.
Деян спешился. Прихрамывая, подошёл:
- Здравствуй, добрая женщина!
- И ты здравствуй, молодец, - недовольная, что отвлекли, буркнула та.
- Я сестру разыскиваю. Русая такая, красивая. Приглядой звать. Не видала ли ты её?
Услышав имя, баба вмиг изменилась в лице. Сперва серой тенью по глазам пробежал испуг, а следом рот скривился в гневе:
- Видала! Ещё как видала! - гаркнула она. - Уж лучше бы и не видеть вовсе! Всю скотину нам сгубила! Ведьма!
- Что говоришь-то такое?!
- А то и говорю! Приютила я твою беглянку. Думала, помощницей будет, а она, змеюка, ещё прижиться не успела, как сынка мне старшего сманивать начала!
- Это вот его? - Деян кивнул на парня.
- Его-его! Кровиночку мою! А сама, главное, брюхатая! Подкидыша своего пристроить хотела! Думала, не замечу!
- С чего ты взяла, что брюхатая?
- Так пузо-то под сарафаном не скроешь, - глянула на него, как на дурачка, баба.
Вот уже второй человек говорил, что Пригляда дитя носит. Когда успела? Кто сотворил?
- А сейчас где она?
- А я почём знаю? Она, как поняла, что Егошенька мой ей не достанется, так мор на скотину напустила да сбежала!
Посмотрел Деян на детину, что стоял за мамкиной спиной и вдумчиво изучал соплю, достанную из носа - вот уж жених так жених! И это чучело она от Пригляды берегла? Тут в пору бы сестре самой от такого сбежать!
- Лжешь! - рявкнул парень. - Не творила того Пригляда! Не могла! Добрая она! Да и на увальня твоего в жизнь не посмотрела бы!
- Не лгу! Вешалась на него, мол, возьми да возьми!
Кричит, а сама глаза отводит! Тут Деян вскипел такой сильной злостью, какой раньше за собой не знал. Не сдержался, выпалил:
- Да чтоб у твоего выродка вообще никогда больше мужское естество не работало!
Янтарь весело заржал рядом, стукнул копытами. Вдруг Егоша начал оседать на землю.
- Маменька! Я ног не чувствую! - растерянно глядя, промычал детина.
Баба испуганно обернулась на упавшего сына, метнулась к нему. А потом как завизжит:
- Беда! Люди добрые!
На крики начали стекаться деревенские. Деян, сам струхнув того, что только что произошло, замер как истукан. Неужто он сотворил? Зато боль в ноге как будто уменьшилась, сползла от колена к ступне. Вдруг он почувствовал, как кто-то тянет его за штанину. Рядом стояла девчушка с корзинкой трав. Большие глаза с недетской тревогой смотрели на него.
- Знаю, где сестрица твоя! - зашептала она. - За озеро езжай, там от камня большого на закат иди. Прямиком к знахарке попадешь. У неё Пригляда.
И пока Деян соображал, быстро скрылась из виду. Толпа густела, постепенно окружая. Следовало поспешить, пока все не поняли, что случилось. Парень запрыгнул на коня, и легонько толкнул пятками в бока…
***
Изба знахарки располагалась, как и сказала девочка, за озером, рядом со светлой березовой рощей. И выглядела почти как обычная деревенская изба, окруженная плетеным заборчиком, разве что вход смотрел на лес, а не на поляну. Маленькая бодрая старушка копошилась во дворе, когда подъехал Деян.
- Здравствуй, бабушка! - поклонился он.
- Ну, здравствуй! - хитро улыбнулась та. - Уж думала, не доедешь! Что ж долго-то так?
- Я-я…, - растерялся парень.
- Да ты не тушуйся! Знаю, зачем явился. В избу лучше проходи, там пропажа твоя.
Деян кивнул, слез с коня и поковылял к двери. Янтарь было пошел следом.
- У-у, зверюга растакая, а ну, поди прочь со двора! Не место тут бесам всяким! - знахарка замахнулась хворостиной на коня.
Тот недовольно зафырчал, но подчинился. Обиженно зыркая, вышел за плетень, остался там ждать. Деян изумленно уставился на старушку.
- Пойдем внутрь, там все расскажу.
В избе пахло травами и свежим горячим хлебом. В животе грустно буркнуло, и Деян вспомнил, что все эти дни толком и не ел ничего. Не было особого голода за всеми волнениями, сейчас только проснулся.
Пригляда лежала на лавке с закрытыми глазами, укрытая по грудь простеньким лёгким покрывалом. Деян, как увидел, метнулся к ней, взял за плечи, стал звать по имени.
- Не ответит она, мертвым сном спит, - откликнулась, садясь на лавку, знахарка.
- Жива хоть?
- Жива, жива. Только за Кромкой ходит. Вернуться не может. Вижу, о многом ты еще не знаешь. Так что слушай…
Пригляда объявилась в Загоске в начале лета. Ещё, говорят, в то утро лягушки уж больно громко расквакались. Ее приютила Ждана, та самая, что встретил Деян. У Жданы кроме мужа было ещё трое сыновей, но ни одной дочери. Вот хитрая баба и решила приспособить девку к хозяйству. А что? Ест мало - не разорятся, а работать может много!
Жили они ладно. Пригляда послушно выполняла любую работу, никому в доме не перечила. Все домашние нарадоваться не могли. Тут на неё и старший ждановский, Егоша, посматривать начал. Девка-то красивая! А через месяц стал у Пригляды живот расти, сарафан оттопыривать. Хозяйка, как увидела, так и поняла себе все - не оставит в семье!
А тут, на беду, падеж скота случился. Сама знахарка руками разводила - не вылечить, и все тут! По пальцам спасенных пересчитать можно. Думали селяне, думали, да и решили, что раз хворь такая неведомая, что аж знахарка управу найти не может, то значит, не просто занес кто случайно, а с умыслом злым напустил. Сразу на Пригляду и подумали. Пришлая ведь, какого роду-племени, неведомо.
Ждана заступаться не стала. Ей самой девка в тягость уже была: и не пристроить порченую, и у себя не оставить - Егошеньку вмиг в оборот возьмет, дурака влюблённого. А у неё и приданого-то даже нет, да ещё и рот лишний кормить - дитя чужое, незнамо где нагулянное. Нет, для сынка любимого уже присмотрена другая невеста: и чиста, и богата. Вот Ждана и наговорила всякого, раззадорила толпу.
Собрались деревенские да пошли суд над ведьмой вершить. Пригляда тогда в поле была, в жатве помогала. От работы тяжелой роды-то и пошли чуть раньше срока. Всполошились кто рядом был, да только до бани донести уж времени не было. Так и родила девка под пшеничным снопом. А тут как раз и заговорщики подоспели. Отобрали младенца, да и предали огню у матери на глазах, у Чернобога спасения выпрашивая. Говорили, не у Велеса же светлого милости ждать, не примет он ведьминого подкидыша. А Чернобогу в самый раз!
Деян резко подскочил с лавки:
- Что ж за нелюди!
- Они почти все такие: глупые, да за шкуры свои трясутся. Боятся неведомого. Вот и творят безумства.
Деян стукнул кулаком по столу. Не больно ли много на его жизнь дураков трусливых? Одни Пригляду колдуну продали, другие её дитя невинное живьём сожгли! Не уж! Не видать им пощады!
- Болит нога-то? - спросила старушка.
- Болит…
- Так и будет болеть, пока зло какое не сотворишь. Только в лесу Шепчущем ходить в полную силу сможешь. А к людям без коня своего бесовского не доберешься.
- Янтаря?
- Да. Видал, как Кривда ходит? - хмыкнула знахарка. - Тоже ведь прихрамывал. Откуда, думаешь, сила в тебе появилась? Повязаны вы с конем теперь! В ноге у тебя цепь ваша сидит. Только не конь это, а дух злой! Не отпустит он тебя. Даром, что и в беде не оставит. Да только сдюжишь ли жить так, везде зло сея? Это, ведь, сейчас ты недругам мстишь, возмездию правому радуешься. А дальше что делать будешь? Червяк-заноза, ежели губить прекратишь, сперва ногу твою сожрёт по живому, а потом и выше поползет.
Деян задумался. Стало быть, конь и впрямь теперь помощник верный, еще и силой колдовской делится! Он вспомнил, как оседал после его слов Егоша. Получается, это все Янтарь исполнил после сказанного проклятья? Да с силищей такой им теперь вообще никто страшен не будет! И сестра будет отомщена!
- А коли не сдюжу? Как путы эти разорвать?
Знахарка шикнула, мол, голос сбавь, а потом наклонилась к нему и зашептала:
- Вернуть надобно занозу, откуда взял. Как это сделать, того не ведаю, но Кривда, знать, нашёл способ.
Сквозь открытое оконце Деян заметил, как при этих словах Янтарь за калиткой весь подобрался, прищурил глаз, навострил ухо. Неужто слушал, о чем говорили? Неужто почуял, что скрыть хотят что-то?
- Тебе в избу Кривды вернуться придётся. Там, может, ответ и сыщешь.
***
Три дня и три ночи гостевал Деян у знахарки. Пригляда за это время приходила в себя два раза, но будто никого не видела и не слышала, только смотрела в одну точку. Знахарка поила ее тогда какими-то отварами, и та снова засыпала.
- С Кромки вернуться пытается, да сил пока не хватает, - говорила старушка, поглаживая девушку по волосам. - Отвары эти целебные, но за раз не помогут. Оставь пока Пригляду у меня, а по первому снегу возвращайся. Там уже видно будет.
В благодарность за помощь и заботу о сестре настрелял он им с внучкой, той самой девчушкой, что дорогу подсказала, уток да зайцев - закоптят да в погреб спрячут, на зиму. Хотел было ещё дров наколоть, но боль в ноге нестерпимо разрослась от добрых дел. Пришлось вместо этого щи хозяйке тайком испортить, чтоб хоть чуть отпустило. Зло не смертельное, но вредное. Пошептал он над горшочком с вечера, а наутро варево тухлым запахло. Старушка, как учуяла, лишь руками всплеснула:
- Все, - говорит, - хватит с тебя благодарностей. Поезжай уже.
***
Возвращался Деян через Загоску. Не мог мимо проехать, не попытавшись поквитаться. А если сам не сможет, так Янтарь подсобит. Раз уж в радость ему злые дела, чай, не откажет в помощи.
Стоило въехать в деревню, как тут же из ниоткуда на пути выросла Ждана. Караулила, что ли? Глаза краснючие, злые! Машет толстым кулаком, грозится!
- Да что ж натворил, окаянный! Егошенька мой теперь встать не может! Ноги не слушают!
- Себя благодари! - зло бросил Деян.
- Люди добрые! Колдун! - заголосила Ждана на всю улицу. - Это он порчу на Егошеньку навел! Да не скрывает!
На крики начали выбегать из домов крестьяне, кто с чем. Один даже вилы успел захватить. Знать, ожидали его появления, готовились. Окружили - отпускать не собираются! Деян окинул собравшихся презрительным взглядом и зарычал погромче:
- Все младенца жгли?
- Да хоть бы и все! - выкрикнул кто-то из толпы. - И тебя сожжем, ведьмачье отродье! А то налетели тут: хвори на людей добрых напускать да скотину портить! Не на тех напали! Мы, загосовцы, не боимся вас, гнид болотных!
- Да чтоб вам всем с голоду подохнуть, нелюди проклятые! - плюнул на дорогу Деян.
Толпа возмущенно загомонила, затрясла топорами да серпами. Янтарь тут же взбудоражился, свирепо клацнул зубами, готовясь напасть на первого, кто сунется.
- Пожар! - вдруг пронеслось над головами. - Скорее! Пожар!
Со стороны полей бежал растрепанный паренек, призывно размахивая руками. А за его спиной над крышами изб скапливались клубы черного дыма.
- Амбары! Амбары горят!
Толпа всколыхнулась. Про ведьмака тут же забыли, ломанулись спасать урожай. После скотьего мора, только им и надеялись зиму пережить. И теперь, коли не потушат, ждёт их долгая голодная смерть. Деян усмехнулся, наблюдая за мельтешащими людьми. Не успеют! Колодцы далече. Янтарь, почуяв злорадство седока, закивал головой, резво переступая с ноги на ногу. Пританцовывал. Дорогу уже никто не преграждал, и конь спокойно повез седока за околицу, явно наслаждаясь видом бегающих всклокоченных людей, на страдания обреченных.
Деян последний раз обернулся на Загоску с холма. Над амбарами густел чёрный дым. Всё ещё горят… Кто знает, может, когда он сюда вернётся, здесь уже и живых-то не останется.
- Ну, что, поехали? - Деян ласково похлопал Янтаря по плотной шее.
Предстояло еще многое совершить. Перво-наперво, добраться до дома Кривды, поискать там способ избавления от занозы. Не всю же жизнь, хромая, на коня опираться. Потом выяснить, кто в деревне Пригляду совратил. И почему, раз любовь там такая, что свадьбы не дождались, женишок струсил вступиться, когда колдуну ее провожали? А уж, когда выяснит, мало негодяю не покажется! А там и время подойдет к знахарке за сестрой вернуться…
Янтарь переступил границу Шепчущего леса, и густые ветви сомкнулись за спиной всадника, погрузив в полумрак. Деян спешился. Наконец-то нога не болела, можно идти самому. Заскучавшее затекшее тело радовалось каждому шагу. Конь уверенно вел к ведьмачьей избушке. Деяну ещё только предстояло выучить дорогу. Пока никаких особых примет он не замечал. Ну, да ничего! Может, потом заговор какой узнает, как пути верные видеть.
Вскоре послышались уже знакомые шепотки, сперва будто издали, а затем все ближе и ближе. Перекатывались с одной стороны на другую, снова шли след в след. Неожиданно для себя, Деян стал все отчетливей слышать буквы, а потом и слова целиком:
- Вернулс-с-ся! Вернулс-с-ся! Молодой ведьмак вернулся! - радостно зашипели голоски справа.
- Совсем глупый еще! - захихикали слева.
- Научим! Научим!
Так вот, оказывается, о чем шепчет лес! Так вот, какие знания он таит! Зря люди наговаривали, мол, разум морочит! Простому пришлому, даже захоти, их не услышать! Деян остановился и поклонился лесовичкам в знак уважения. Еловая ветка потянулась в ответ, мягко легла на плечо.
- Что ж, - усмехнулся про себя парень, - стало быть, теперь я - новый Кривда.
Один мальчик возвращался домой через лес, как вдруг услышал страшный голос из за спины.
- Стой, мальчик.
Мальчик обернулся и увидел страшное чудовище. Настолько страшное, что смотреть на него не зажмурившись можно было только две секунды. Мальчик зажмурился и сказал.
- Привет. Что ты хочешь.
- Я несчастное страшное чудовище, меня все боятся. Ты один не испугался, потому что у тебя доброе смелое сердце. Отдай его мне.
- Но у меня тогда не будет сердца.
- Но зато у меня будет доброе сердце, ведь ты же добрый мальчик. Пусть это будет твой жест доброй воли.
- Хорошо. Пусть будет по твоему.
Мальчик отдал ему сердце, чудовище засияло внутренним светом и через сорок три секунды превратилось в милого доброго мальчика.
- Спасибо тебе, чудовище, - сказал милый добрый мальчик и побежал к дому.
А мальчик оставшись без сердца потемнел, превратился в чудовище и убежал в лес.
В городе пропадали люди. Мальчик по имени Птенчик был сыном уважаемого господина Птица. Господин Птиц расследовал необъяснимые пропажи, но каждый раз неизменно заходил в тупик.
Люд погрузился в глухую панику. Барон-градоначальник не проявлял интереса к таинственным происшествиям. Пропавшими числились бедняки, до которых никому не было дела. Уставший господин Птиц с каждым днем возвращался домой все позже, и Птенчик был полностью предоставлен самому себе.
В один день Птенчик вышел на прогулку. Город обхватил тисками плотный туман, даже вечернее солнце еле пробивалось сквозь непроницаемую пелену.
Птенчик прошел по каменной мостовой к самому концу улицы, где жила старая добрая продавщица цветов. Птенчик иногда навещал старушку, чтобы помочь по дому, но в этот раз она не открыла дверь.
Обойдя невысокий дом, он заглянул в окно — внутри царила тьма. На заднем дворе он увидел множество покосившихся деревянных палок, воткнутых в землю. Когда налетел сильный ветер, палки чуть покачнулись в сторону.
Присев на корточки, Птенчик всмотрелся в одну из них. Она отличалась добротностью, вытесанная из соснового дерева умелым мастером. Гладкая и без зацепок, почти идеальная. Темные разводы колец напоминали большой глаз. На ощупь дерево оказалось теплым. Птенчик удивленно перешел к следующей палке.
Она была шире и словно коренастей, но такой же отточенной до мелочи. Ее «глаз» вырисовывался больше и ярче, но в остальном она копировала первую.
Обеими руками Птенчик потянул ее вверх. Он уперся пятками в пригорок и сильно напрягся, покраснел и вспотел, но вытащить палку не удалось. Тогда Птенчик решил ее подкопать.
Он нашел старые грабли около ограды и вогнал их в промерзшую землю. После нескольких безуспешных попыток расцарапать ее хоть чуть, зубчик зацепился за корешок. Как ни бился, Птенчик не смог высвободить грабли, хотя немного взрыхлить землю ему удалось.
За своими занятиями Птенчик не заметил, как стемнело. Густой туман свернулся пеной, а лунный свет оказался слишком слабым, чтобы пробиться сквозь. Молочные клубы поползли по земле, затопили ее шероховатости.
Птенчик устало облокотился на ограду. Ему давно следовало отправиться домой, ведь господин Птиц станет волноваться, но что-то загадочное в этом огороде продолжало привлекать взгляд.
Издалека донесся тихий неясный голос, он пел мягкую грустную песню. Птенчик нахмурился, попытавшись разобрать слова. Почудилось, словно мелодия лилась на неясном чужом языке. Птенчик обратился в слух: голос сформировался отчетливее, если пройти чуть вперед, он точно сможет разобрать слова.
Он сделал пару шагов, прислушался: голос будто шел от палок. Птенчик прижался ухом к одной из них, разобрав смазанное деревянное эхо. Встрепенувшись, он обхватил палку руками, вжавшись сильнее. Ему чудилось, что вот-вот — и он разгадает тайну.
В этот миг из тумана со стороны леса вышла продавщица цветов. За собой она волокла длинную доску. Завидев мальчика, старушка огорченно покачала головой.
Птенчик вскочил с колен и бросился ей навстречу.
— Бабушка, что это за палки у вас в огороде? — вопросил он.
— Людские души, — ответила старушка и подошла к небольшой вырытой ямке. — Помоги мне подвязать деревце.
Птенчик обхватил доску двумя руками, поставил один ее конец в ямку, прижал носком. Старушка наклонила доску и махом загнала под землю. Птенчик удивленно воззрился на нее, ведь такое требовало немалых сил.
— Зачем вам это, бабушка?
— Стара я стала, милок, — вздохнула старушка, взяв мальчика за руку, — были у меня когда-то две сестры, близняшками родились. Красивые, как сам черт, веселые и задорные. Всем они в нашем городе нравились, все их любили. А я в сторонке наблюдала да посмеивалась, хороши они были слишком, куда уж мне до них. Только вот красота порождает и беспокойство. Повадился за ними военный ходить да руки добиваться. Глупый был и чванливый. Ну-ка, выпрями плечи, вот так, дай мне замер сделать.
Старушка тщательно осмотрела Птенчика и прижала его спиной к доске.
— Ходил, значит, военный за ними. Они ему отказывали, говорили, он только красоту нашу и ищет, зачем нам такой? Голова, говорят, у него пустая. Деревянная голова. Военный не сдавался. Решил он силой хоть одну из них забрать, напал на них, увезти хотел. Запер их в чулане, а они и порешили, что не хотят такой жизни, да руки на себя наложили. Нашли их потом, что одна другой сердце проткнула. А военный тот как бы не при делах. Но я-то знала, что там на самом деле. И вот, значит, хороню я сестер своих-то, народу нет — никто не пришел. Уж как их любили, холили-лелеяли как. Но самоубивец не пожалеет никто, говорят, грех страшный, похоронить нельзя по-человечески. Хороню я их, значит, на досках сосновых да под простынками, а мне голоса их являются. Не губи нас, говорят, живые мы еще. Сделай, как мы скажем, и будем мы с тобою всегда.
— Как сделать?
— Вот так вот сказали, смотри. — Старушка примотала веревками Птенчика к доске. — И, говорят, опусти нас в землю родную, мы там спать будем в своих снах чудесных. Сделала я, значит, как они говорят. Жила, ухаживала за ними, прятала ото всех. Только вот стара я стала, сынок, хочу к ним, к сестрам своим, помирать мне уж скоро. Девочки мои сказали тогда: «Можешь спуститься к нам, сестра, только сил у нас не так много осталось. Нам души-то еще нужны, и заберем тебя к себе тогда». Помню, они и раньше других просили, говорили, мол, скучно нам там вдвоем, приведи к нам кого-нибудь. Да я не слушала, молодая была, страшно мне было. Выйду только ночью, послушаю, как они щебечут в сосновых досках своих, и ухожу обратно в дом. Только вот постарела я, милок, сильно, хочется мне перед смертью хоть раз еще лица их прекрасные увидеть.
Старушка сильно надавила на доску, та съехала в выкопанную ямку. Птенчика объял ужас. Он попробовал высвободиться, но руки и ноги его оказались плотно примотанными к доскам.
— Не пугайся, хорошо тебе там будет.
Слова растаяли под опустившейся сверху простыней. Она плотно прижалась к ноздрям, скользнула в рот, заполнила уши жужжащими насекомыми. А после Птенчик провалился сквозь землю.
Руки его оказались свободны и чисты, доски рядом не было. Птенчик закашлялся, содрал простыню с себя, поднялся на ноги. Он стоял на длинной пыльной дороге, уводившей в яркий город. Все там подсвечивалось разными цветами, со всех сторон кричали вывески. Туда Птенчик и направился.
Город оказался гораздо больше баронского. Яркие картинки мигали, двигались, зазывали к себе. Птенчик спустился по улице, но не встретил ни одной живой души. Только красные стрелки указателей настойчиво приглашали следовать дальше.
Там, на краю города, возвышалось круглое здание, из него лилась музыка и слышался смех. Птенчик направился на звук.
В безупречно отполированном зале танцевали две прекрасные девушки, зрители хлопали им, собравшись кругом. Девушки держались за руки, их летящие одежды колыхались крыльями диковинных птиц. Птенчик засмотрелся, невольно начав прихлопывать в такт, как все.
Девушки рассмеялись, подбежали к Птенчику. Их белые руки обвили его шею, завязали глаза.
Когда повязка спала, Птенчик увидел себя на сцене. Девушки стояли рядом, держа его за руки, а внизу на коленях сидели другие люди с завязанными глазами.
— Смотри, — чистый голос прозвенел как хрустальный ручей, — они все пришли поприветствовать тебя. Останься с нами, нам так хорошо будет вместе.
Птенчик посмотрел на красивые одинаковые лица, перевел взгляд на партер. Только сейчас он заметил, что у некоторых из людей не было ртов, а головы иных имели причудливую форму.
— Что с ними?
— О, они просто деревянноголовые. Они всегда были такими, только не смотрелись в зеркало, — рассмеялась девушка справа, — но ты ведь совсем другой! У тебя прекрасная овальная голова, гладкая и ровная. Останься с нами.
Их нежные слова смягчили сердце. Птенчик огляделся. Ему нравилось это место, но в нем было что-то не так. Слишком уж оно было безжизненным, всеми забытым. За громкой музыкой Птенчик услышал слабый знакомый голос.
— Почему вы забираете этих людей? — он повернул голову, посмотрев прямо в глаза одной из девушек. — Отпустите меня.
— Подумай, — ласковые пальцы коснулись волос, — мы сможем веселиться до упаду целый день, танцевать и петь, есть сладости! Разве тебе не хочется, разве ты не останешься с нами?
Музыка стала громче, но и знакомый голос усилился. Перед Птенчиком на пол упала горка конфет и шоколада. Птенчик протянул к ним руку, но вовремя одумался — и тогда из горки с шипением вылезла змея. Птенчик вскрикнул и придавил ее пяткой.
Прекрасные девушки неистово закричали. Их лица исказились, позеленели, глаза налились желтым. Пальцы вытянулись в острые когти, вспоровшие воздух совсем рядом с щекой Птенчика. Птенчик спрыгнул со сцены и бросился бежать между рядами безмолвных наблюдателей. Отовсюду ему слышался жуткий хохот и леденящий стон.
Птенчик выбежал на улицу, голос стал сильнее. Он словно раздавался откуда-то сверху. Птенчик запрокинул голову и увидел, как с черного неба вниз упала веревочная лестница. Он рванул к ней, слыша, как за спиной кричат брошенные девушки, добрался, запыхавшись, вцепился в толстые канаты.
Лестница медленно поехала вверх, уже можно было разобрать отдельные слова. Это звал отец.
За пятку схватилась холодная ладонь. Птенчик брыкнулся, сбросив ее. Снизу потянулись к нему костлявые руки, змеи-волосы поднимались за ним. Сладкие голоса молили обернуться, посмотреть на красивые лица девушек.
Птенчик быстрее полез вверх, тяжело дыша и не оглядываясь. Он раскачивал лестницу, пока не сбросил увязавшихся за ним.
Наконец, в лицо вновь ударила земля, заставив крепко зажмуриться, зажать пальцами нос и рот. Над головой забрезжило солнце.
Господин Птиц вытащил доску с мальчиком, принявшись хлопотать, рассматривая внимательно лицо. Птенчик заплакал, обхватив отца за пояс. Лицо господина Птица помрачнело. Он обнял Птенчика, погладил по плечам и сказал посидеть тихо.
~
Утро вступило в свои права. Господин Птиц раскопал все ямки, устало облокотившись на лопату. Поверх ямок лежали люди, вытащенные из земли. Старые и молодые, женщины и дети. Вместо голов у них были сосновые палки, вросшие в плечи, с них безжизненно смотрели вверх одинокие глаза-кольца.
— Папа? Что с ними?
Птенчик нерешительно подошел, дернув отца за рукав.
— Они давно не живы, — ответил господин Птиц, — их души забрали под землю старые призраки, и нет другого способа освободить их, кроме как вызволить из темного плена.
— Что ты сделаешь, папа?
Голос Птенчика дрогнул. Он обвел взглядом жуткое лежбище. У оградки лежало тело старушки, уснувшей вечным сном. Только теперь Птенчику стало по-настоящему страшно.
— Мы предадим их тела очищающему огню, сожжем дерево и отпустим их на свободу.
— А что станет со мной?
Отец перевел взгляд на мальчика и печально вздохнул.
— Помоги мне собрать их в одном месте, Птенчик, — проговорил он, — не переживай, я смогу тебя защитить.
***
Алое пламя взвилось, охватив разложенные в ряд тела. Толстый священник в черной рясе захлопнул молельную книгу и печально склонил голову. Люди, пришедшие проститься с мучениками, последовали его примеру.
Птенчик смотрел за церемонией из окна, господин Птиц не разрешил ему выйти. Проводив взглядом языки пламени, Птенчик слез с лавки и сел на пол, прижав руки к деревянным щекам.
Его сосновая голова сохранила форму: рот и нос, два глаза и уха. Но полностью покрылась трещинами и корой, будто начищенный до блеска шар. К подбородку скатились смоляные слезы.
— Ты не сможешь меня защитить, папа, — сказал Птенчик, утерев нос и всхлипнув, — теперь никто больше не сможет меня защитить.
Он поднялся, взял отцовский плащ и широкую шляпу, обулся. Пока все смотрели за похоронами, Птенчик покинул дом, направившись вон из города Барона.
Больше его никто не видел. Лишь иногда до жителей города долетали слухи о том, что где-то спас ребенка от утопления человек с деревянной головой или помог построить церковь незнакомец с маской из сосны. Постепенно история о Птенчике стала настоящей легендой.
Когда господин Птиц отошел в лучший мир, поговаривали, что на его проводы явился господин Деревянный Птиц. Постоял, грустно сложив руки, посмотрел на погребальный костер и ушел своей дорогой. Впрочем, никто не мог с точностью сказать, что это был именно он. Ведь свое лицо незнакомец скрыл под широкой шляпой.
В избе Николы завелась кикимора. Страшная как жизнь его и вредная до одури. Извела и его самого, и его жену с детишками. Даже самого маленького, икотой болевшего, не пощадила и сна лишила. Не выдержала жена, детей собрала да к родителям уехала. А Никола остался кикимору выводить.
Никола ее уже и так и эдак выгнать пытался, только все не выходило. То травы знахарские жжет да по кругу с ними ходит, то крест животворящий носит. А то и вовсе попа пригласит. Поп, надо сказать, самым полезным оказался. Окропил кругом святой водой — хоть мухи передохли, и на том спасибо.
— Не разумею я, чем тебе подсобить, Никола, — на прощание поп сказал, — разве что бабку знаю одну. Не мне говорить, конечно…
Поп хитро сощурил один глаз и живо подмигнул вторым. Никола был не дурак и сообразил, что делать надо. Достал из-за пазухи рубль, какой берег как зеницу ока, и попу отдал. Поп рубль на зуб куснул, воровато по сторонам глянул и сунул в рукав. А потом заговорщически склонился к Николе и прошептал, опалив винным душком:
— Бабка та в соседней деревне живет. На самом краю ее изба. Ты к ней, Никола, поди да и скажи о своей беде. И не вздумай деньги предлагать! Иначе беды не минуешь. Вместо того просьбу ее исполни, и тогда выведет она бесовщину.
Поп важно крякнул и продолжил густым голосом, бороду поглаживая:
— Я, Никола, за тебя свечку поставлю Отцу нашему. Да поможет Он на твоем пути.
Осенил крестным знамением и ушел восвояси.
Никола котомку собрал, хлеб-сыр завернул да направил лапти в сторону соседней деревни. Долго ли, коротко ли, добрался он до соседского уезда. Без сомнения жители в сторону дома бабки указали, но предупредили: ты смотри, мол, злая она. Чуть не то скажешь, так и проклясть может. Никола на все согласен был. Лишь на пороге покореженной вкось избы замер испуганно, но с той стороны голос раздался:
— Заходи, коль пришел, чего порог обивать попусту.
Вошел Никола в сени, там бабка его встречает. Лицом как сморчок и маленькая такая, что будто ребенок. Зато глаза большие, черные и злющие-презлющие. Поворотилась к нему спиной, на лопатках платок топорщится, будто горб покрывает. Страшно Николе стало, но сдержался он и пошел за бабкой.
Завела она его в комнату, где все в свечах. И пламя-то смрадное, колдовское. Горит и не мерцает, никакого ветерка в нем нет.
— Ну, рассказывай, с чем пришел.
Бабка в углу за вязание села. Старая она, дряхлая, а пальцы над спицами так и порхают, как отдельно от нее живут. Завороженно на них пялился Никола, пока не проблеял:
— Помоги, — говорит, — матушка, что угодно для тебя сделаю. Завелась у меня кикимора и не уходит! Я ее и в окно, и в дверь гнал. Все перепробовал, дык пуще прежнего нынче буянит! Женке моей пряжу попортила, детишкам сны жуткие внушает. Скотина помирать начала. Жилья не дает!
— Кикимора, говоришь? То дело-то плевое. Кикиморы, милок, сами не заводятся. Подбросил ее кто-то тебе.
Никола распахнул рот широко.
— Как так?!
— А так. Куколку смастерил и в дом кинул или закопал на земле рядышком. Вот и проросла она в кикимору цельную, чтоб тебя со свету сжить. Но не боись, Никола, не зря ко мне пришел. Знаю я, как с бедой тебе помочь. Слушай меня и справишься с напастью.
Пальцы бабки остановились, не кончив вязания. Сложила она вместе две спицы — и слились они в одну черную и длинную, воском покрытую.
— Возьми свечу эту да домой с ней приди. Как полночь наступит, зажги и три раза громко крикни “Кикимора, выходи!” Объявится она тогда, страшная ужасть просто. Начнет рассказывать всякое, но ты не верь. Посмотри на нее через свечку и дунь. Сразу исчезнет! Сделаешь все верно, от нее избавишься. Уйдет она к тому, кто ее принес, и ему досаждать станет. А ты заживешь припеваючи как раньше. Только, милок, не забудь потом ко мне воротиться. Тогда и про оплату поговорим.
С трепетом Никола взял свечку. Странная она была, теплая и тяжелая. Воска на ней и не осталось вовсе. Спрятал в карман поясной и домой двинулся. Вернулся, когда ночь на деревню упала. Достал свечку ту, зажег, как бабка странная учила.
— Кикимора, выходи! — крикнул громко три раза.
Объявилась она у печки. Худая, уродливая. Лохмотья висят как болотная трава, шею рябую ярмо тяжелит. Нос крючком и в бородавках, волосы седые лицо закрывают. Посмотрел на нее Никола через свечку и задрожал от страха.
Кикимора к нему костлявые пальцы протянула и завыла:
— Наконец, вызвал ты меня! Помоги мне, любимый, кикимора забрала меня! Объятие одно подари мне, и я вернусь красавицей, какой раньше была!
Кинулась кикимора к нему, руки распростерши. Побелел Никола, но вспомнил, что бабка ему сказала. Щеки пузырем натянул да как дунул, что есть мощи. Огонь со свечки взбаламутился, птицей-Финистом сорвался с фитиля и, крылья желто-красные распахнув, охватил кикимору.
Закричала она неистово, заметалась. Перья яркие изукрасили ее языками пламени да спалили дотла. Осталась горстка пепла на полу, а в ней куколка маленькая, перевязанная красной шелковой нитью.
Поднял Никола куколку, повертел. Смотрит: у ней внутри локон волос. Узнал его сразу Никола. То от жены его прядь была. Пригорюнился он и куколку спрятал в мешок. Ждать утра не стал, в путь бросился к бабке.
На новом рассвете добрался он до избушки на окраине. Бабка ждала его, на крыльце сидела. Смотрела, кулаком подбородок подперевши.
— Что, Никола, узнал правду-то?
Всплеснул Никола руками и наземь рухнул в расстройстве и усталости.
— Как ж мне быть теперь, если жена моя родная извести меня вздумала! Плохо ли я относился к ней, что ль, или жили мы худо? Никогда не колотил ее сильно, да и детишек любил наших. Хозяйство у нас было хорошее, а теперь что?
Покачала бабка головой, но не сказала ничего. Только поднялась и в избу пошла, Никола за ней.
— Скажи, матушка, что делать мне? Подарок сделаю, какой захочешь, денег дам, сколько надо. Корову продам даже, — в отчаянии бормотал он.
— Денег, говоришь? Хорошо, помогу и во второй раз тебе. Свечку-то не потерял еще?
Никола свечку достал и отдал бабке вместе с куколкой. Бабка с куколки прядь волос сняла и вкруг свечки обмотала да красной нитью прижала.
— Вот, — говорит, — домой отправляйся. Сделай все, как в прошлый раз, но не кричи ничего. Само прошлое твое к тебе выйдет, с ним и будущее сыщешь.
Вновь пустился Никола в дорогу. Ноги уже не ходят, двигаются еле, на одном упрямстве домой добрался да спать рухнул и до самого вечера пролежал.
В полночь вновь свечу зажег и через нее на хату посмотрел. Увидел он жену свою и то, как она куколку под пол подложила, но в обратном порядке. Двинулась она к дверям спиной, у самого порога вдруг кикиморой обратилась и за двери попятилась. Задержав дыхание, Никола за призраком последовал.
Вышел из дома, а призрак кикиморы спиной в лес пошел. Никола за ним, след в след ступая да глаз не спуская с лица ужасного.
Чаща кругом все темнее становилась, тропинка все уже, но пламя свечи горело ровно и не дрожало. Брел Никола за призраком, пока не уперся в холм земли свежей. Кикимора в него рухнула — и растаял морок.
Никола свечку в землю вдавил и на колени бросился. Разрывать землю стал, пока не наткнулся на руку чужую. Откопал когда, увидел жену свою. Лежала она, глаза закрыв, и была ни жива ни мертва. На веках по монетке, под языком корешок примулы колдовской. Вытащил его Никола и к монеткам потянулся.
Затрепетало тут пламя свечи, и из него ведьма вышла.
— Стой, окаянный! — вскричала, — любую плату обещал ты мне, рублёв дашь, сказал. Отдавай теперь монеты, мои они, мне принадлежат.
Снял Никола с век жены монетки да понял, что глаза ее в ладонях держит. Закричал в ужасе, но бабка ладонь морщинистую протянула:
— Плата моя законная. Сам обещал.
И засмеялась пронзительно. Затрясся Никола, не хотел глаза отдавать, только бабка пуще прежнего захохотала:
— Не отдашь, обоих погублю. Таков договор наш, такова сила ведовская моя. Сам плату предложил, не отвертишься теперь.
Пришлось Николе глаза отдать. Схватила их бабка, в рот кинула и раскусила как орехи. Захрустели они, лопнули. Сок по губам потек. Наевшись, бабка в свечное пламя шагнула и пропала.
Жена вздохнула, охнула и веки размежила — а под ними пустота зияющая.
— Ох, Никола, — пробормотала, — спала я так долго, что теперь глазоньки открыть не могу. Иль ночь такая темная, что не вижу ничего?
Зарыдал Никола, жену на руки подхватил и домой понес. Свечку колдовскую в лесу с землей насыпанной рядом оставил, побоялся взять. И не обернулся ни разу, пока шел.
Оправилась жена вскоре, да только зрение к ней так и не вернулось. Рассказала она, что после того, как детей к родителям отвезла, домой решила повернуться. На пути обратном кикимора ее запутала, дорожки-тропинки в лесу переплела и в яму заманила. Сверху песком присыпала волшебным, чтобы силы жизненные тянуть. Но когда пробудил жену Никола, спали чары, а кикимора сама подохла.
— Зачем ж ты призвала ее?
Заплакала жена тут.
— Ох, Коленька, ведьма сказала мне, что кикимора младшенького нашего от икоты вылечит. Заберет икотку проклятого с него да поглотит. Вот я и пригласила ее, а оно видишь, обернулось как.
Помирились они и детей вскоре домой вернули, только вот зрение к жене так и не пришло. Доктора городского вызывали, все бесполезно. Попа приглашали опять, тот головой качал. Осмотрел все, взял рубль да ушел, крестным знамением осенив обоих напоследок.
— Дурак ты, Никола, — пробурчал и двор покинул, — оба вы дураки.
Так и остался Никола с незрячей женой жить. Но пусть дураками они оба были, но счастливей стали, чем раньше. Будто ценить счастье свое научились. Или же просто в миру дуракам немного для счастья надобно.
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Помирала на хуторе ведьма. Молодая, не успела ни свое отжить, ни зла весомого наделать. Собрались вкруг нее черти, которые ей в услужение пойти должны были. Традиция у них была такая заведена: служат ведьме при жизни, а потом она им в смерти.
Чертей было аж четверо. Один важный такой, с рогом посреди лба. Архип звали. Ходил в рубахе праздной да дань собирал со всех мельников и торговцев. А кто дань ему не платил, того мучил жестоко, хворь насылал.
Второй поменьше да потоньше. Егорка красноухий. Егорка почти незаметный был, в стороне держался. Но там, где он объявлялся, там несчастья на людей сыпались. Непосильную ношу он на их плечи взваливал, так что силы исходили с людей и дохли они в итоге, как кони загнанные. А потом новую жертву искал.
Третий — широкий как Днепр сам. Рагозой его назвали. Вечно недовольный, вносил смуту в чужие дела и ссорил других так, что бились они до крови.
Ну а четвертый был мелкий самый. Урюпка — прозвище его. Проказник мелкий. Вечно тявкал из-под руки да клопов-тараканов насылал в жилища. Самый безобидный из всех, но от него более всех люди маялись. Ведь, как известно, мелкие напасти утомляют более всего.
Встали черти над изголовьем, где ведьма при смерти лежала, да стали совет держать. Архип говорит:
— Не успела ведьма дел натворить, взять с нее нечего. Так что, братцы, давайте-ка я ее к себе целиком заберу. Я из нас сильный и важный самый, уважение имею среди нашего общества почтенного. Я-то уж найду, что с ней сделать.
Тут вступился Рагоза:
— Ну уж нет, братец. Я ее первый нашел, мне она и должна отойти по закону нашему. Чтобы все по справедливости и чести было.
Архип ему в ответ:
— Ты ее, может, первый и встретил, да не любила она тебя никогда. Я у нее в любимчиках ходил. Егорку еще уважала приветом изредка. А на тебя плевалась только. С чего б ей после смерти к тебе идти?
— И правда, — вступил Егорка, — привечала она меня. Да вот мне она не то чтоб и нужна, мороки с нее много. Я бы уступил ее вам, братцы дорогие, но гоже ли без откупа мне уходить? Дайте мне взамен чего, отпущу ее к вам тогда.
— Вы все! Все не заслуживаете! - тявкнул Урюпка смело и тут же спрятался за ногу Архипа. Высунул оттуда нос сопливый да еще раз прикрикнул: — Моя она! Суждено так!
Рассвирепел тут Рагоза:
— Ты, — говорит, — вообще пришлый! Прибился к ней незнамо как, никто тебя не ждал.
— А вот и неправда! Всегда я тут был, под ее крыльцом ночевал и ждал, когда она меня позовет. Жить я не могу без нее, как и она без меня. Одни целое мы с ней!
— Дурак ты, Урюпка, — отвечал ему Егорка, — только задираться и умеешь. Я, конечно, видел тебя тут всегда, да вот только помню, как и к моей прошлой ведьме ты просился в услужение. Всегда ты бегал за кем-то, чтоб им прислуживать, а они тебя не хотели. Рагозинские только забирали. Да что, счастлив ты там был?
Взвыл тут Урюпка, свернулся спиралью, что туловище перекосило, а хвост в три оборота талию обнял. Рагоза же царски щелкнул его по лбу.
— Да не кипишуй ты, — сказал он, — полно.
Ойкнул Урюпка, раскрутился и зашипел так ненавистно, что пена белая изо рта пошла.
— Ты по што мелкого обижаешь? А если я тебе в челюсть двину?
Рассвирепел тут уже Архип. Рукава закатал да попер на Рагозу. И уж близко драка их была, но вжался Егорка между ними.
— Тише, тише, — говорит, — нам еще дело рядить, а вы тут кулаками махать удумали.
Злобно друг на друга посмотрели Архип и Рагоза, но замолкли. Урюпка из-за спины Архипа ядом плюнул на пол, но вылезти не решился. Задымилась капля, прожгла дерево.
— Лучше решать давайте, — продолжил Егорка, — баба-то помрет скоро, а мы еще не знаем, чего делать с ней.
Обернулись все головы к лежанке. Ведьма лежала с открытыми глазами и смотрела на чертей. Ее руки были сложены крестом на груди, а лапти сняты.
— Не продам я душеньку свою, — еле слышно прошептала она, — помру как святая, ничегошеньки вам не оставлю. Не служили вы мне как положено, так и взять с меня нечего.
Взбаламутились тут все черти разом. Сошлись в единстве. Архип кулаками замахал, Рагоза зарычал. Егорка глаза потупил. Урюпка же бросился к умирающей и за руку ее схватил.
— Останься со мной, — говорит, — я тебе и в смерти послужу. Никому я не нужный, да и тебя на небо не возьмут и в ад не примут. Будешь мытарствовать по земле до конца дней своих, пока кости не истлеют. Черви тебя жрать будут. А со мной если станешься, в обиду не дам. Будешь жить у меня в животике поживать, глазами моими видеть. Ушами моими слышать. Лучшие яства я тебе подам. Как королевична будешь у меня обитать.
— Не слушай его, — рыкнул Рагоза, — ко мне пойдешь, дак как родную тебя приму! Подарками задарю, сможешь силушку свою иногда показывать. Будем жить-поживать припеваючи, хорошо нам будет!
— А я тебя от всех защищу, никому в обиду не дам! — вторил Архип. — Много возьму, но и дам много. Будем честными мы партнерами, не служанкой какой мне станешь, а другом полноценным.
— Ну а мне все равно, — пролепетал Егорка, — но без дара мне не отпущу я тебя никуда. Страдать будешь, пока не откупишься.
Вздохнула ведьма тяжело.
— Бесы вы все, — прохрипела она, — ненавижу я вас. Не бывать такого, чтоб с меня хоть волос вам достался!
Да вдруг вытащила из рукава спицу прядильную. Из последних сил замахнулась и в шею себе всадила. Глаза выпучила, всхлипнула разок да померла.
Ошалели черти, обомлели. А потом как взвыли, заругались как. Кинулись к покойной и ну ее на части рвать. Тот руку пожал, другой ногу. Кому коса отлетела могучая, другому голова сама. Да только как черти ни ковыряли куски, душеньки внутри так и не снискали. Пропала она, испарилась по последнему ведьмину желанию. Остались черти ни с чем.
Грустно разбрелись они из ведьминой хаты кто куда. Рагоза в соседнее село, Егорка в град столичный, а Архип так и вовсе заморе. Один Урюпка остался под крыльцом плакать. Любил он таки ведьму эту, да не поверила она ему. За что и оставила в наказании бессильного жить.
Впрочем, и Урюпка горевал недолго. Вскоре в избу новые хозяева заселились, так стал он с ними суседствовать. В образе кота приходил, об ноги терся да молоко в ответ получал. Гадил иногда, куда ж без этого, но сильно не надоедал. А черти другие так и вовсе приходить перестали.
Позабыли скоро о ведьме все и о ее поступке, будто и не было ее никогда. И не оставила она после себя ничего, кроме спицы кровавой, что под пол завалилась. Оказалось, что никому-то ни ведьма, ни душенька ее больно нужны не были. Так и сгинула в безызвестности, а черти счастливо жить продолжили. Таков весь ведьмин конец.