Некуда бежать. Глава 3. Окончание
Андрей падает с кровати, сильно прикладывается лбом о пол и замолкает. Лежит, тяжело дыша и не шевелясь. Липкий кошмар не сразу выпускает его из своих объятий. Исчезающая в чреве колодца девочка, сильный смрад, громкие шаги чего-то ужасающего и непонятного. Человек с расплывчатым лицом, который исчез, бросил маленького испуганного мальчугана в самый ответственный момент. И что он сказал? Что утро должно настать? Несомненно и бесспорно. Но сейчас за окном все еще ночь.
Сумароков переворачивается и видит перед собой край кровати. Всю остальную обстановку комнаты скрадывает чернильная тьма. Перед сном Андрей задернул тяжелую плотную штору, и сейчас в окно не проникает даже свет уличного фонаря. Сумароков шарит рукой по простыне, рядом с подушкой нащупывает корпус своего смартфона. Подносит его к лицу, нажимает кнопку блокировки, желая посмотреть который час. Дисплей остается черным, смартфон признаков жизни не подает. Андрей пытается вспомнить, когда в последний раз заряжал аккумулятор. Точно не вчера и не позавчера. Он поднимается с пола, выходит в гостиную, находит зарядное устройство. Пытается попасть вилкой в розетку.
«Черт, как же темно, мать вашу так!» – думает Андрей и косится в большое окно.
В этой комнате шторы открыты, но свет уличного фонаря все равно в гостиную не проникает. Андрей подходит ближе и смотрит на улицу. Глаза выхватывают очертания дороги и деревьев. Ночь ясная, звездная, да и луна уже выползла на свою вахту. Но в квартире — как в пещере. Андрей еще раз тычет зарядником в розетку, на этот раз успешно, но ничего не происходит. Смартфон не работает. Сумароков проходит вдоль стены и щелкает выключателем. И еще пару раз для приличия. Электричества нет.
«Да и хрен с ним, утром заряжу».
С этими мыслями Андрей идет на кухню, выпивает воды и возвращается в кровать. Простынь под ним влажная и холодная от пота. Он сидит на кровати, пытаясь вспомнить свой странный сон. Тот же быстро таял, как дым, смешивая факты и образы. Единственное что припоминается Андрею — это полная тишина, наподобие той, что царит сейчас в квартире. Не гудит на кухне старенький холодильник, не тикают настенные часы. Тоже, наверное, батарейка села. За окном не ездят машины и не ходят люди. Поселок крепко спит. Андрей думает, что неплохо было тоже еще поспать, падает на подушку и закрывает глаза. Но сон не идет. Сумароков снова вспоминает мать, но при этом старается выкинуть из головы мысли о похоронах. Думает о том, какая она была при жизни. О том, как эта самая жизнь порой несправедлива. И не только к нему и матери, но и повсеместно.
В дверь стучат. Тихо, еле слышно. Андрей прислушивается — не кажется ли? Нет, стук повторяется, уже чуть более уверенный. И какой-то быстрый, нервный. Андрей встает и направляется в прихожую. Глаза уже привыкли к темноте, и он отчетливо различает предметы обстановки, успешно достигая места назначения ни обо что не навернувшись.
Андрей поворачивает замок и открывает дверь. За порогом стоит человек, практически полностью растворяясь в кромешной тьме подъезда.
– Извините, пожалуйста, извините меня, – говорит человек приятным женским голосом. – Я ваша соседка. Знаете, свет отключили, а мой сын... Он боится темноты. Проснулся и плачет, успокоить не могу. У вас не найдется какой-нибудь свечки, а то у нас дома даже спичек нет.
– Сейчас поищем, – отвечает Андрей. Голос собеседницы ему определенно нравится. – Вы зайдите, я сейчас.
Не дожидаясь ответа, он разворачивается и шагает на кухню. Его покойная мать, женщина старой закалки, всегда держала дома запас свечей. Эта привычка закрепилась за ней еще с тех пор, когда свет отключали с периодичностью раз в неделю, а то и чаще. Андрей роется в памяти и выдвигает один из ящиков старого кухонного гарнитура. Не ошибается. Пальцы быстро находят холодный, гладкий парафин. Он выуживает две свечи, ищет спички. Они лежат тут же, на столике возле газовой плиты – достаточно старой, чтобы в ней отсутствовала функция электророзжига.
Минуту спустя на кухне уже пляшут два маленьких огонька, отражаясь от оконного стекла. Торжественно держа в каждой руке по свечке, Андрей возвращается в прихожую. Его ночная гостья стоит здесь, прикрыв за собой входную дверь. Молодая, невысокого роста женщина. Темные волнистые волосы, длиной чуть ниже плеча, взлохмачены, в заспанных глазах читается смятение. Наспех запахнутый халат не скрывает тонкой красивой шеи, которую украшает золотая цепочка.
– Вот, пожалуйста, – Андрей протягивает ей свечи.
Ответа он не получает и только сейчас начинает понимать, что стоит перед незнакомкой в одних трусах. Та же, в свою очередь, разглядывает его с ног до головы. Андрей кашляет, и женщина поднимает взгляд. Она смущенно улыбается, отчего на ее щеках появляются симпатичные ямочки.
– Ах, да, – женщина берет предложенные свечи. – Спасибо большое.
– Андрей, – улыбается в ответ Сумароков.
– Ирина, – говорит она. – Очень приятно. Ну, я, пожалуй, пойду. Еще раз спасибо.
Женщина берет свечи в одну руку, открывает дверь и выходит за порог. Андрей стоит на месте, провожая ее взглядом. Халат, перехваченный поясом, подчеркивает ладную фигуру гостьи. Сумароков пытается сглотнуть, но в горле пересохло. То ли от выпитого накануне, то ли от такого ночного явления. Соседка, между тем, уже скрылась из вида, лишь пляшет на стенах подъезда неровный свет свечей.
– Ирина, подождите! – словно очнувшись, каркает Андрей.
Он чуть ли не бегом возвращается в кухню и хватает коробок спичек. Потом выходит за дверь и протягивает его женщине.
– Вам это пригодится, – говорит он.
– В третий раз спасибо, – лучезарная улыбка не покидает лица соседки. – А то темнота какая. И телефон, как назло, сел. Там хоть фонарик есть.
Андрея что-то колет, какая-то неясная тревога. Но, не успев как следует сформироваться в мысль, она рассыпается, исчезает.
– Может загляните днем? – Сумароков пытается включить все возможное обаяние, на которое способен мужчина в трусах. – Чай, кофе, разговоры ни о чем.
– Почему бы и нет? – она по-лисьи щурится. – Увидимся днем. Спокойной ночи, Андрей.
Женщина скрывается за своей дверью, щелкает замок, отсекая ее от остального мира. А Сумароков все так же стоит и глупо улыбается. Простоял бы, наверное, долго, вот так — в полной темноте. Но холодный бетон под ногами быстро возвращает его к реальности.
– Спокойной ночи, Ирина, – бормочет Андрей в пустоту и возвращается в квартиру.
*****
Этот сон — полная противоположность предыдущему. Сходство заключается лишь в том, что Андрей снова становится восьмилетним мальчуганом. Он бегает по двору, пиная мяч и гоняя уличных кошек, а на скамейке под ветвистой черемухой сидит его мать. Еще молодая и ослепительно красивая. Не знающая тогда о том, что где-то внутри нее уже, возможно, зреет страшная болезнь. Она, улыбаясь, наблюдает за проделками сына и щурит глаза, когда сквозь колышущиеся ветви дерева ей в лицо попадает луч солнечного света.
Андрей загоняет мяч в клумбу с тюльпанами, подбегает к матери и взбирается ногами не скамейку. Она со смехом обнимает его, но тут же притворно злится.
– Все ноги в песке, а ты на лавку запрыгнул!
От ее напускного гнева Андрей хохочет, извиваясь и дергаясь в руках матери. Она отпускает его, мальчик подпрыгивает. Детские пальцы смыкаются на ветке черемухи, тело дергается вверх, ноги находят опору. Андрей карабкается выше, усаживается поудобнее и начинает срывать и уплетать грозди красных ягод.
– Будешь, мам? – машет он гроздью.
– Нет, не хочу, – теперь в глазах женщины появляется неподдельная озабоченность. – Аккуратнее, не свались.
– Не, – беззаботно отвечает Андрей. – Я – человек-паук.
– Смотри у меня, человек-паук, – мать грозит ему пальцем. – Грохнешься, и я тебе еще добавлю!
Андрей вновь хохочет, чуть не подавившись косточкой черемухи. Смотрит сквозь ветви на свою улицу, на соседний дом, на огороды и палисадники. На соседку бабу Нину – она вывешивает сушиться постиранные вещи. На рыжую, в белых пятнах кошку, за которой он гонялся десять минут назад. На свой мяч и несколько поломанных тюльпанов. Привычная, уютная картина позднего лета. И хотя август уже клонится к закату, а впереди маячит школа, Андрею лето кажется бесконечным. Как и всем детям его возраста.
– Я пойду домой, сынок, – женщина поднимается. – Далеко не уходи. И не допоздна.
– Хорошо, мам, – откликается сверху мальчик. – Я в садик пойду.
Он ловко слезает с дерева, провожает мать взглядом, пока та не скрывается в подъезде. Сплевывает последнюю косточку черемухи, во рту вяжет от съеденных ягод. Андрей подбегает к мячу, поднимает его из клумбы, затем бежит прочь со двора. Энергия бьет из него ключом, кажется он просто-напросто неспособен перейти на шаг. Легкие вдыхают теплый воздух, тут же с шумом выпуская его обратно. Ноги отбивают ритм по асфальту. Андрей пулей огибает дом, и навстречу ему распахивается панорама проезжей части, за которой высится забор детского сада. Ворота открыты; значит еще не все родители забрали своих чад, хоть стрелка дешевых китайских часов на руке Андрея уже давно перевалила за семь вечера.
Мальчик пролетает в створ ворот, сворачивает направо, к яблоням. Дыхание все же сбивается, и он останавливается в тени деревьев, положив мяч на траву и пытаясь отдышаться. Вокруг сладко пахнет опавшими, чуть подгнившими яблоками. Андрей поднимает одно с земли, осматривает. Целое и даже не червивое. Он дышит на яблоко, вытирает о футболку и вгрызается в спелый плод. Сладко-кислый сок брызжет на язык, и мальчик прикрывает глаза от удовольствия. Прожевывает, выбрасывает надкушенное яблоко. Ему хорошо. Вкусно, тепло. И тихо. Очень тихо.
Андрей замирает, не открывая глаз, прислушивается. Ничего не слышит, будто бы уши забиты ватой. Не шумят яблони, не поют птицы, не слышно даже привычного для деревни далекого лая собак. Мальчик поднимает веки и озирается. Вокруг сгущаются сумерки, солнце уже скрылось из вида. Яркий день почти моментально сменяется сгущающейся ночью. Андрей не возьмет в толк, как такое возможно. Мог ли он заснуть стоя? Он сильно в этом сомневается. Но в любом случае нужно возвращаться домой, иначе он получит нагоняй от мамы.
Он подбирает мяч и бежит в сторону ворот, разрезая грудью густую, почти осязаемую тишину. Ворота уже закрыты, что не странно. Странно то, что замок на них висит снаружи. Ведь на территории всегда работают сторожа и закрываются они изнутри. И теперь у Андрея появляется чувство, что его просто заперли здесь. Но какой в это смысл, если забор, что называется, нарисованный, в два роста мальчика. Перелезть его не составит никакого труда.
Мальчик сдвигается влево от ворот, хватается пальцами за сетку забора и лезет наверх. Носки кроссовок легко входит в широкие ячейки рабицы, давая нужную опору. Андрей перехватывается рукой выше, затем второй. Еще одно движение. Ладони уже вот-вот должны нащупать верхнюю перекладину, но сетка не кончается. Мальчик поднимает голову и видит, что забор уходит ввысь насколько хватает глаз и теряется в ночной тьме. Андрей смотрит по сторонам. Везде лишь металлическая сетка, высотой с небо. Исчезли даже ворота, забор стал сплошной стеной.
Пальцы разжимаются, и мальчик спрыгивает на землю. Поворачивается, прислоняется к сетке спиной. Та не пружинит, натянутая словно струна. Становится совсем темно, лишь за территорией горит одинокий уличный фонарь. Он освещает спину Андрея, отбрасывая прямо перед ним слабую тень. А дальше впереди — лишь яблони, тонущие в ночи и здание детского сада. Да еще заросший, неухоженный лесок позади. Лесок, посреди которого притаился старый черный сарай.
Кто-то словно бы включает звук. Воет ветер, шумит листва, стучат о землю осыпающиеся яблоки. Лоб Андрея покрывается испариной, он облизывает сухие губы сухим же языком. Здесь творится какая-то чертовщина, и ему срочно нужно выбираться отсюда. Мальчик бежит вдоль забора, оставляя позади разбушевавшиеся на ветру деревья. Врывается на детскую площадку, видит в темноте силуэт обшитой железными листами ракеты, с маленьким окошком в верхней части. Пролезает внутрь через узкий вход, нащупывает в кромешной тьме лестницу. Взбирается на верхнюю площадку и садится, переводя дыхание. Сбежать не получилось, но, по крайней мере, он спрятался. Не от чего-то конкретного, так — на всякий случай. Страха нет, лишь волнение охватывает разум Андрея. Детский мозг легко переваривает все странности: и уходящий в никуда забор и наступившую за пару минут ночь.
Ветер усиливается, и мальчик слышит, как беснуются деревья в саду. Трещат ветки, но их ломает не ветер. Что-то идет, продираясь сквозь яблони как сквозь мелкие кусты. Что-то большое. Андрей хватается пальцами за край смотрового окошка и выглядывает наружу. Оно стоит на детской площадке, огромное и черное. Озирается, водя бесформенной головой. Принюхивается.
Андрей подается назад, чтобы на лицо не попадал свет далекого уличного фонаря, приседает и затихает. Снаружи слышатся тяжелые шаги, все ближе и ближе. Вечерняя прохлада сменяется душным смрадом, у мальчика перехватывает дыхание. От утробного рокота существа стенки ракеты вибрируют. Оно знает, что внутри кто-то есть.
Ракета содрогается, и теперь мальчик пугается не на шутку. Существо доберется до него, дело лишь во времени. Андрей поднимает руку, подносит к глазам, чтобы был виден циферблат часов. Половина восьмого. Дешевая китайская поделка сломалась, стрелки замерли. Ведь уже ночь, и Андрею определенно пора домой. Мама будет волноваться.
Металл ракеты снова дрожит, низко гудит. Нужно убираться отсюда, но куда и, самое главное, как — мальчик не представляет. Вдруг все затихает. Ракета перестает трястись, вой ветра обрывается. Смрад отступает, сменившись свежестью. Андрей вдыхает полной грудью.
– Дрюня! – слышится знакомый голос снаружи.
– Ванька! – кричит Андрей, высовывая голову в окно.
Его друг стоит перед ракетой, чуть освещаемый светом фонаря. Смотрит вверх и улыбается.
– Один тут играешь, а меня не позвал!
– Беги отсюда! – Андрей машет рукой в сторону забора, который опять стал нормальных размеров. – Я за тобой.
Не дожидаясь ответа, Андрей поспешно спускается по железным скобам вниз и вылезает из ракеты. Ванька все так же стоит посреди площадки и улыбается.
– Ну ты трус, – говорит он другу. – Батю моего испугался?
– Его здесь нет, там замок на воротах, снаружи, – Андрей хватает Ваньку за плечи. – Тут чудище какое-то. Бежим!
Улыбка Ваньки меркнет. Он оборачивается и смотрит на тонущий в темноте яблоневый сад.
– Бежим, – только и говорит он.
Мальчишки в несколько шагов подскакивают к забору. Андрей вцепляется в сетку как в спасательный круг, лезет наверх. Мигает и гаснет уличный фонарь, вокруг воцаряется тьма.
– Ванька! Ах ты ж паскудник! – грохочет голос в ночи. – Я сколько раз тебе говорил не лазать сюда по вечерам?! А где дружок твой?
Андрей спрыгивает с перекладины на землю по ту сторону забора, спотыкается, падает. Поворачивается на спину, видит друга, который сидит наверху, оседлав забор.
– Зацепился, блин! – кричит Ванька, дергая ногой. – Беги, Андрюх, а то батя злой!
– Это не он!
Андрей осекается.
– Щас я тебе уши-то надеру!
Голос оглушает, грозя порвать барабанные перепонки. Воздух вновь наполняется смрадом. Ванька, продолжая безуспешно дергать ногой, оборачивается. И начинает пронзительно кричать. Из темноты выныривает что-то, отдаленно напоминающее руку — огромную, сухую и сморщенную. Рука тянется к Ваньке, обхватывает его, огромные когти смыкаются, протыкая мальчика в нескольких местах. Кровь льется на перекладину, на сетку, течет вниз. Ванька захлебывается криком, тело его обмякает. Андрей ползет назад, отталкиваясь руками и ногами и не сводя взгляд с друга. Еще секунда — и тело Ваньку сдергивают с забора прямо во тьму. Слышится хруст, потом что-то хлюпает, словно голодный человек, уплетающий суп. Андрей вскакивает на ноги и бежит, кроссовки предательски скользят по ночной росе. Выскакивает на проезжую часть. Улица пуста, фонари погасли, а в его доме не светится ни одно из окон. Сзади раздается грохот и звон падающего забора. Оно идет за Андреем.
– Ванька! – мальчик бежит, рыдая и задыхаясь. – Ванька!
Он чувствует прикосновение в последний момент. Смрад становится нестерпимым, врываясь в легкие и окончательно сбивая дыхание. Что-то сжимает все тело от шеи до ног. Подошвы теряют опору, кроссовки пляшут в воздухе. Трещат ребра, а глаза заволакивает красной дымкой. Последнее, что Андрей чувствует, кроме боли, - это могильный холод.