Сегодня жизнь многих людей далека от религии, и кажется, что не менее далека она от ассоциируемой с религией категорией священного. Однако на самом деле всё не так. Сакральное присутствует в повседневности каждого из нас, оборачиваясь то ритуалами почитания предков, то обсуждением конституции, а то и вовсе новогодней елкой. О том, как функционируют эти особые предметы, явления и пространства, рассказывает Алиса Загрядская.

Сакральное сегодня всё чаще попадает в поле зрения исследователей и аналитиков на фоне накопившейся усталости от рациональных подходов. Никакие мыслительные проекты Нового времени так и не избавили человечество от внутренних противоречий и не лишили нас иррациональных ценностей, которые описываются парадоксальной формулой «верую, ибо абсурдно».

Примеры классических исследований сакрального — работы религиоведа Мирчи Элиаде, антрополога Леви-Стросса, представителей французской социологической школы. Однако сам феномен ученые понимают по-разному.

Один из первых теоретиков сакрального Рудольф Отто определял его как «нечто отличное» (ganz Andere) или «нечто совсем иное».

Оно связано с божественным и иррациональным, находится «по ту сторону» от привычного, обыденного.

Что может быть сакральным? В общем-то, почти всё, от дня недели или наготы до насилия. Оно динамично на фоне своей противоположности — обычного, профанического. Рассмотрим формы существования сакрального, его связь с другими категориями и попробуем разобраться, как этот феномен проявляется в сегодняшней, казалось бы, преимущественно светской жизни.

Онтология сакрального: вещи, тела, время и пространство

Материальные предметы

В Средние века походы за Гробом Господним привели к настоящему помешательству на святых реликвиях. Умберто Эко в романе «Баудолино» рассказывает о циничной подделке мощей и прочих сакральных предметов в ту эпоху: торговцы в промышленных масштабах производили розги, губки, гвозди, обрывки багряницы и множество других артефактов, якобы имевших отношение к жизни и крестным мукам Спасителя. Историк и исследователь средневековья Арон Гуревич приводил свидетельства того, что заподозренных в святости иногда даже убивали, чтобы завладеть их мощами.

Однако столь высоким статусом могут обладать не только предметы религиозного почитания.

Портрет покойной матери в медальоне, пробитое знамя полка, военный мемориал — это тоже сакральные вещи, имеющие огромную значимость, как и главные материальные символы государственности.

Президент, вступая в должность, кладет руку на конституцию — так он подчеркивает, что служит закону, который имеет высшую природу.

Сакральный предмет в религиозном представлении — это не просто вещь, а своего рода интерфейс, позволяющий осуществлять выход в иное, непрофаническое пространство. Мирча Элиаде называл такую манифестацию священного иерофанией — по аналогии с теофанией (богоявлением), но вне конкретных конфессий. В язычестве это, например, камень, разбитый молнией, или животное, в котором живет дух-предок. Христианская концепция воплощения Господа в человеке тоже иерофания. Божественное, проявляя себя в материальных вещах, делает существование неоднородным, разделяя его на обыденное и «нечто совсем иное».

Таким образом, предмет священен не сам по себе, а постольку, поскольку содержит сакральное зерно, которое преобразует обыденную вещь и позволяет ощущать вокруг нее невидимую надстройку. Для одного племени определенный вид дерева может не значить ничего — а у другого такая порода будет считаться сакральной, если его ствол, например, выполняет функцию мировой оси. В этом случае конкретное растение связывается с космогоническим древом, которое служит мостом между срединным царством людей и верхним и нижним мирами.

Священная флора не так чужда современному человеку, как кажется на первый взгляд.

Гуляя по лесу, мы можем не видеть в елях ничего особенного, но украшенное гирляндой и игрушками дерево сразу заставляет ощущать волшебство и таинственность зимних праздников.

Так же мы относимся к предметам замещения (пластиковые елки) и к другим атрибутам Нового года и Рождества. А вот ощущение, что игрушки и мишура «не настоящие, потому что не радуют», — явный симптом дефицита сакрального.

В отличие от Мирчи Элиаде, который разграничивал сакральное и профаническое, богослов Анри Буйяр наряду с этими двумя категориями выделял еще и понятие «божественного». Прикоснуться к последнему как раз и помогает сакральное, понимаемое как некая «буферная зона» в профаническом мире. Как видим, в обеих системах сохраняется разделение на «обычные» и «необычные» предметы, что принципиально важно для понимания этого феномена.

Пространство и время

Пространство, в котором существуют священные объекты, неравномерно. Оно словно имеет лакуны, где бытие устремляется в сверхчувственный мир, «просвечиваемый» иногда сквозь обыденность. Похожим образом в христианстве от воплощенного в человеческом теле Спасителя, согласно католическому догмату о филиокве, исходит Святой Дух.

Сакральные пространства отличаются от профанических, предполагают определенные правила поведения и доступны не для всех. В племенной «мужской дом» строго запрещалось входить женщинам, а в некоторых культурах — неженатым юношам. Во времена раннего христианства на основной части литургии могли присутствовать только члены церкви, поэтому оглашенные (те, кто готовились принять крещение) покидали храм — им разрешалось находиться в притворе, у дверей.

Внутреннее устройство всякого священного места неслучайно и повторяет метафизическую организацию мира.

Для бурятских обрядов в юрте устанавливаются березы, выходящие верхушкой в дымоход, — дерево позволяет шаману выбраться на небо, а пространство сооружения связывается с общим устройством вселенной.

Береза тут центр не только сакральной локации, но и всего мироздания. В организации христианского храма также есть самое священное пространство, «сердце» церкви — алтарь с престолом, где находятся святые дары, особый крест, Евангелие для богослужений и другие подобные предметы. Горнее место, возвышение, расположенное рядом, — это кафедра для епископа, которая соотносится с Престолом Господним.

Время в религиозном мировосприятии также неоднородно. Существуют периоды, когда «профанический» ход событий прерывается и человек приобщается к «священному» времени. Это позволяют сделать особые дни — религиозные праздники. Например, Шаббат у евреев, Пасха или Рождество у христиан, календарные торжества у язычников и неоязычников. Подобно тому как пространственные категории не подчинены законам обычного мира (маленькая юрта в ходе обряда вмещает в себя вселенную), сакральное время тоже течет не так, как профаническое.

Когда события священной истории раз за разом воспроизводятся в религиозных ритуалах, они действительно снова и снова происходят в переживании верующих — скажем, Христос ежегодно рождается, претерпевает страсти, воскресает.

Человек и его телесность

И в мифологии, и в религии, как правило, в творении человека принимает участие божество. И все инициатические ритуалы, которые приобщают людей к этим преданиям, «пересобирают» их — уже в качестве субъекта, причастного к религиозной культуре. Сюда относятся членовредительские практики, используемые многими народами: надрезы, удаление зубов, бодимодификации. В ходе ритуалов тело создается заново — как будто лепится из первозданной глины.

Человек священен, потому что создан божественной силой, а его телесность имеет дополнительные символические значения. Как тело не «естественно» в религиозном мире, так же не «естественна» и природа, ведь она представляет собой творение. Все ключевые события в жизни человека, будь то рождение, брак, война, болезнь или смерть, имеют связь со священной историей. Чтобы это подчеркнуть, и нужны обряды, которые проводит шаман, раввин, пастор и т. д.

Отзвуки сакрального отношения к телесности отчетливо слышны до сих пор. Так, людская нагота, казалось бы совершенно натуральная по своей сути, табуирована в культуре. Исторически в обнаженном виде совершались языческие и оккультные обряды, античные атлеты раздевались в гимнасии, но все эти особые ситуации были строго регламентированы.

Несмотря на то, что со времен винтажных натуристов и хиппи 60-х многие общественные движения призывают «десакрализировать наготу», оказывается, что людей не так-то просто заставить поменять установки и перестать впечатляться ню. Художники и политические активисты, от Марины Абрамович до Femen, неоднократно оголялись на публике, пытаясь донести свои идеи до масс. Но пока внеконтекстное раздевание на глазах у других считается перформансом (представлением, актом), это действие так и остается выходом из обыденного, за пределы нормы.

На футбольных полях время от времени появляются раздетые фанаты. Их странное хобби называется «стрикерство» и наверняка дарит бегущему перед огромной толпой и камерами голому человеку массу трансгрессивных переживаний. Это своего рода триумф антиинтимности, грубое и демонстративное нарушение правил локализованной наготы.

Сбрасывание одежды с себя и партнера во время сексуальной близости тоже воспринимается совсем не так, как обнажение на «профаническом» нудистском пляже. Сакральность наготы имеет свои пространственные и временные координаты, а главным триггером сильных ощущений становится нарушение запрета.

Сакральное и другие категории

Ужасное и нуминозное

Сфера потустороннего может быть представлена как высшими силами, так и демоническими, хтоническими. В язычестве разделение не столь очевидно — даже со злыми духами иногда можно договориться, а боги-трикстеры вообще выходят за пределы морального дуализма. Но для монотеизма характерны концепции добра и зла, потому именно на фоне западной культуры сакральное часто предстает особенно мрачным и жутким. Этому способствует трагическое восприятие индивидуального страдания, принятое в христианстве, с его личностным обращением Спасителя к душе каждого человека и личностно же переживаемыми мучениями воплощенного Бога.

Если святое чаще соотносится с добром и благом, а священное выступает как явление такого порядка, вписанное в определенные социальные практики, то сакральное — это совсем не обязательно «доброе» для человека. У него есть и другой лик: оно может проявляться через ужасное.

В христианском представлении сакральна не только Божественная любовь, но и грех, потому что он внушает религиозный страх.

А еще — паралогическое, безумие, выводящее человека за рамки привычного мира. Неслучайно во многих культурах люди с признаками клинической картины считались шаманами или блаженными, имеющими контакт с запредельным.

Сакральное являет себя в насилии и войне, которые также нарушают обыденное существование и буквально именуются адом. «Эта местность, объятая желтоватым пламенем, где бушевала дьявольская пляска смерти, не могла быть земным пейзажем», — писал Эрнст Юнгер. Комментируя его фронтовые воспоминания, Жорж Батай отмечает: «Это язык мистицизма. Это пристальное внимание к ужасам — не порочность и не отчаяние. Это преддверие храма».

Сакральный страх выводит субъекта за границы обыденного. Такие переживания, говоря словами Эмиля Дюркгейма, находятся в том пространстве коллективного представления об ужасном, куда мы не хотим даже смотреть.

Зачастую сами обозначения чего-то пугающего табуируются, как, например, имя Волдеморта в «Гарри Поттере». Это мифологическая, достойная магического мира практика. Нарушение табу в пространстве книги — мощный трансгрессивный акт, который ломает субъекта, но в конечном счете помогает ему стать сильнее.

Куда хуже обстоят дела, если явлению вообще нельзя дать имя на человеческом языке — настолько оно хтонично. Такое происходит в произведениях Говарда Филлипса Лавкрафта, где ужасное передается опосредованно: «тысячи очертаний, которые далеки от всех описаний», «это был какой-то провал… пучина… воплощение высшей мерзости». Герой в его текстах лишь смутно ощущает присутствие чего-то ужасного, видит указания на него, а оставшись с этим лицом к лицу, «милостью Божией лишается чувств», поскольку перед таким пасуют и перо, и разум. «Неименуемое», пришедшее «извне» — это определенно сакральный опыт, только вот герои Лавкрафта обычно ему не рады, потому что контакт с ним предполагает утрату человеческого способа мышления.

Так возвышенно сакральное или ужасно? Или оно лежит за этими категориями? Рудольф Отто писал, что восприятие священного как блага или добра связано с этической схематизацией, которая подменяет первичное, нейтральное явление. Тогда как подлинное сакральное лежит вне всякого, как сказал бы Ницше, «человеческого, слишком человеческого». Чтобы избежать оценочных трактовок, Отто ввел для религиозного опыта категорию нуминозного. Это прикосновение к чему-то настолько далекому от обыденного, что ни одно из «земных» ощущений не может сравниться с ним в полной мере. Нуминозное, согласно Отто, сочетает в себе моменты ужасающего (tremendum), всемогущего (majestas), «энергийного» (то есть того, что позволяет говорить о Боге как о мировой воле) — «совершенно иного» (mysterium).

Мистическое «иное» определяется как «чужое и чуждое, выпадающее из сферы привычного, понятного, знакомого, противостоящее этой сфере как „сокрытое“ вообще и поэтому наполняющее душу остолбенелым изумлением».

Постигнуть такую силу невозможно, потому что она находится вне нашего рацио, однако ее присутствие ощущается, создает эффект таинственности, вызывает ужас и восторг.

Искусство и эстетически прекрасное

Связь сакрального и эстетического можно рассматривать сквозь призму религиозных сюжетов в искусстве. Или же через произведения, предназначенные для того, чтобы быть предметом почитания и поклонения (например, иконы и храмы). Разделение эстетической и сакральной функций вообще оформилось не так уж давно — на протяжении большей части человеческой истории они представляли собой одно целое. Но с точки зрения философии культуры особенно интересны взаимоотношения самих этих понятий.

В эстетической науке существует категория возвышенного, которая связана с переживанием чего-то невероятно значимого, огромного и необъятного. Это предмет наслаждения, выходящий за пределы прекрасного. В «Критике способности суждения» Кант определяет его (das Erhabene) как нечто великое, порой обладающее силой и динамикой. В пример он приводит египетские пирамиды, огромные моря, а также стихийные бедствия и войну — явления, которые сочетают масштабность и динамику (Macht) и способны вызывать страх.

Рудольф Отто отмечал, что эстетическая категория возвышенного действительно имеет нечто общее с его пугающим и таинственным нуминозным — даже притом, что саму эстетику он называет лишь «бледным отблеском нашего предмета». Отто подчеркивает, что не всякий очень большой объект вызывает у нас такое чувство. Как и нуминозное, это понятие содержит в себе нечто таинственное. И тоже амбивалентно — притягивает и пугает одновременно.

Между эстетическим и сакральным действительно много общего. В обоих случаях это выход за пределы обыденного опыта, мы оказываемся в ином пространстве и времени и что-то остро переживаем.

Не имеет значения, где находится человек по меркам профанического — трясется в автобусе или сидит в крошечной душной комнате. Музыка или книга, как и простое созерцание неба, может сделать физическую локацию эфемерной.

Для нерелигиозных людей, которые не увлекаются психоделиками и медитацией, это один из немногих способов ощутить такое единение с миром и растворение субъектности, экстаз и катарсис.

Сакральное, согласно Жоржу Батаю, позволяет вырваться из мира пользы и опредмечивания, где человек — такой же инструмент, как и созданные им самим орудия. А всякое настоящее искусство, как говорил Оскар Уайльд, совершенно бесполезно. Оно не служит цели — в нем художник непродуктивно растрачивает себя, его творчество не дает ничего, кроме эстетического наслаждения.

Подобное переживание прорывает оболочку одиночества, нарушая границы, как совместная ритуальная практика, оргия или насилие. Замкнутые в субъективном мире атомарные человеческие существа, погружаясь в общее эстетическое переживание или делясь своим искусством, получают возможность проткнуть оболочку одиночества в бытии.

По словам соавтора и возлюбленной Батая Колетт Пеньо, сакральное реализуется в соучастии, оно «должно смешиваться с социальным». По этой же причине не бывает индивидуальных праздников, и даже для простого распития (маленького дионисийского акта) люди часто стремятся найти собутыльника.

Потому эстетическое переживание от искусства можно сравнить и с мистерией: оно дарит нам общий, разделенный опыт.

Сакральная социология Новейшего времени

Принято считать, что процесс секуляризации, начавшийся в Новое время, привел к тому, что для религиозного мировосприятия оставалось всё меньше места. Таинственные белые пятна постепенно исчезали с карт, и не только географических. Мир, некогда полный божественного, разделился на естественный и сверхъестественный, причем непонятно, существует ли этот последний. Тем не менее сакральное всё еще обнаруживает себя в разных областях жизни, включая политику, право и этику, а дискуссии о содержании этого понятия идут до сих пор.

«…Мирское существование никогда не встречается в чистом виде. Какой бы ни была степень десакрализации Мира, человек, избравший мирской образ жизни, не способен полностью отделаться от религиозного поведения. …Даже самое что ни на есть мирское существование сохраняет в себе следы религиозных оценок Мира».

Мирча Элиаде

Можно предположить, что в этой цитате речь идет о сакральном в метафорическом смысле слова. Действительно, для человека из светского мира продолжают существовать явления, которые определяются как что-то особое в ряду прочих, как «нечто совсем другое».

В СССР с его официальным богоборческим курсом были сформированы полноценные культы вождей, выдающихся пионеров и мучеников революции, сочетающие мифотворчество, античное восхваление героев и мессианство.

Монополия на священное перешла от церкви к советской власти, но формы почитания не слишком изменились.

Такая преемственность типична для любых общественных систем и социальных процессов, в основе которых лежит жертва. Впоследствии она становится символом, а мученики и герои в силу суверенности получают более высокий статус, чем другие люди.

Нам до сих пор знакомы практики инициации, позволяющие субъекту стать полноправным членом сообщества, — и, наоборот, ритуальные изгнания, когда участник группы совершает проступок и подвергается травле. Буллинг вместо побивания камнями. Пластиковая елка вместо настоящей (а та, в свою очередь, — вместо языческого жертвоприношения).

Эмиль Дюркгейм выдвинул тезис: «Общество и есть Бог». Как и в случае с религией, социум накладывает на человека ряд морально-этических ограничений, опутывает сетью разрешений и запретов, обрядов и ритуалов, которые связывают, инициируют индивидов.

Таким образом, в современном мире место божественного занимает личность. Это можно заметить даже в массовой культуре, где почти мифологические образы обрастают кучей бытовых проблем и вместо механического набора опций и общих признаков приобретают… характер. Так, Джокер, практически дух хаоса и едва ли человек в классических комиксах, в фильме с Хоакином Фениксом становится героем социально-психологической драмы.

Из-за сакрализации индивидуальных переживаний этика сегодня занимает такое важное место в общественных дискуссиях, а оскорбление чувств другой личности оказывается кощунством. Священное не может быть предметом споров. Его ценность не обсуждается, а покушения на него вызывают сильный эмоциональный отклик и приводят к закланию нарушителей в соответствии с теорией Рене Жирара о «козле отпущения»: подвергнув индивида сакрализованному насилию, группа совершает символическое жертвоприношение и становится сплоченнее. Когда личное представление признаётся главным основанием реальности, системы, которые не позиционируются как религиозные, приобретают тем не менее собственную метафизику.

Концепция вины за привилегии имеет выраженную сакральную природу и рифмуется с идеей первородного греха. Актуальные расовые конфликты и сопутствующие им практики совпадают с некогда священными мероприятиями даже по форме.

Религиозная символика явно читается в искупительных ритуалах, которые проводят белые участники движения Black Lives Matter: распластывание на земле, целование ног, шествия, чтение «мантр».

Осквернение памятников напоминает ритуальное низвержение старых идолов или поругание вражеских божеств после взятия укрепленного поселения.

Существует ли разница между подлинным сакральным и сакрализованным, которое представляет собой «человеческое, слишком человеческое» и редуцирует нечто огромное и непознаваемое до личных и социальных проблем? Это вопрос тех самых убеждений каждого, которые так трудно оспаривать. Тем более кто сказал, что из «личных и социальных проблем» не может вырасти миф, дающий жизнь новым божествам? Тот же Дюркгейм полагал: не имеет значения, подкреплены ли те или иные верования доказательствами, — важно лишь, насколько они сильны и как сплачивают социум. Хороша та вера, которая «работает», то есть продуцирует смыслы и ценности и связывает людей между собой.

Учитывая, к каким проблемам и даже трагедиям приводят разночтения в понимании сакрального, многим сторонникам рациональности, вероятно, хотелось бы вовсе ниспровергнуть священное, объявить любые подобные ценности ненужными и сделать человечество исключительно «разумным». Однако это вряд ли когда-нибудь станет возможно. Люди, какими бы разными они ни были, всегда будут считать одни объекты и явления «чем-то совершенно иным» на фоне прочих, обычных и неважных. И возможно, это к лучшему, потому что ровное поле абсолютного профанического, в котором человек остается «голым на голой земле», напоминает картину клинической депрессии, а то и лоботомии.

Источник

Сегодня у меня ностальгическое настроение и я решил погрузиться в омут сентиментов и философии. Мир инвестиций изменчив и мы должны меняться вместе с ним. Новые инвесторы приходят, инвесторы-неудачники выбывают из эволюционной гонки, остаются только настоящие профессионалы. И если ты, мой дорогой друг, новичок здесь, слушай меня!
Много воды утекло с той поры когда я стал успешным инвестором. Я с улыбкой вспоминаю свою первую чашечку кофе у плаката Уоррена Баффета. Я тогда поклялся себе превзойти его в доходности, однако сейчас, когда я достиг подлинной инвестиционной зрелости, многое изменилось в моем менталитете. Отчасти это произошло благодаря снисходящим на меня откровениям, ангелам в обличии Олега Тинькоффа, отчасти благодаря моей воинственной религиозности, и разумеется благодаря моим подписчикам. Я стал более осмотрителен и ввиду фундаментального понимания устройства рыночных процессов, ради приемлемой нормы прибыли, рискую гораздо чаще чем раньше.
И даже будучи в цифровом заточении, как истинный инвестионный страдалец, ваш покорный слуга не теряет времени зря. Я стараюсь чаще ходить исповедоваться в церковь, регулярно изучаю Евангелие и общаюсь с духовными наставниками, а мои покровители регулярно потворствуют моему сакральному просвящению вводя меня в разные предметные области различных форм.
Ввиду моего безграничного доступа к сакральным тайнам картина вселенной постепенно вырисовывается для меня все более отчетливо. Я как никогда стал понимать насколько большую роль в нашей жизни играет предназначение. Я всегда говорил, что всюду высшие сущности, которые тем или иным образом преломляют наш жизненный путь, отправляя знаки ищущим и тем, кто чтит слово божье. Важно укреплять свой род. Изучать руны и сакральные древние знаки для того чтобы вы знали как в случае необходимости их правильно наносить на тело. Важно инвестицировать только в богоугодные корпорации ибо только это сможет направить ваш маятник судьбы в резонанс с пульсациями вселенной. Поймите же наконец, что кровь мироздания не потечёт быстрее чем позволит самое узкое место в вашем естестве! Ваш разум должен быть гибким и податливым, а сердце сильным, но при этом холодным. Иначе вы заблудитесь здесь и пополните ряды грешников. В мире инвестиций много фокусников и лжепророков, темных провидцев, скальперов, шортистов и прочей нечисти, которая размалевывает графики геометрическими фигурами пуская вам пыль в глаза! Вы не должны поддаваться инвестиционным провокаторам! Забудьте про них!!! Вы здесь чтобы исполниться мудрости древних! А я ваш проводник в мир знаний и просвящения. Прикоснувшись к инвестициям единожды вы уже не сможете оторваться. Вы закроете глаза, а я возьму вас за руку и приведу к Богу.

Пост не призван никого обидеть, а лишь акцентирует на прелести и позитиве народной иконографии.

История современного мастера по имени Фулканелли - одна из самых странных историй, окутанная облаком тайны, которая окружает древнюю науку алхимию. Чего же он все-таки добился? И если он действительно изобрел эликсир жизни, может, он и по сей день жив?

За последние полвека имя Фулканелли сотни раз появляется и снова исчезает в оккультной литературе и теориях. Однако личность алхимика XX века, работающего под псевдонимом, до сих пор остается для всех загадкой.

Легенда о Фулканелли начинается в начале 20-х годов XX века, когда парижские оккультисты и алхимики случайно узнали о настоящем мастере, живущем и тайно работающем среди них. Эту информацию в основном распространил некий Эжен Канселье - настойчивый, худощавый человек, в свои двадцать с небольшим лет ставший известным, фанатичным исследователем в области алхимии. Эти слухи также распространялись его постоянным компаньоном и другом, ведущим нищенское существование художником и иллюстратором Жюльеном Шампанем, двадцатидвухлетним соратником Канселье. Оба они, снимая расположенные по соседству квартиры на шестом этаже полуразрушенного дома 59 по улице Монмартр в Париже, стали центром внимания небольшого элитного круга оккультистов, их часто видели в самых больших библиотеках города Арсеналь, Сен-Женевьев, Мазарин и Национальной библиотеке, где они сосредоточенно изучали редкие книги и манускрипты.

Рядовые же члены этого неофициального научного кружка лишь слышали о том, что маэстро Фулканелли уже немолод, известен, богат, обладает огромным количеством знаний и, вероятно, принадлежит к знатному роду аристократов. Говорили, что он был настоящим практикующим алхимиком, и если еще не создал, то был уже на самом пороге создания «великого творения» - изготовления философского камня и эликсира, который смог бы продлить жизнь до бесконечности.

Но кем действительно являлся мастер - до сих пор неизвестно. Кроме Шампаня и Конселье, по их же собственным словам, очевидно, немногие видели его. Некоторые скептики даже начали сомневаться в его существовании.

Затем, осенью 1926 года, появилось доказательство существования мастера - по крайней мере, чьего-то существования. Доказательством стала его выдающаяся работа «Le Mystere de Cathedrales» («Тайна соборов»), опубликованная ограниченным тиражом в 300 экземпляров в шикарном издании с подзаголовком «Эзотерическая интерпретация символов алхимии в великом творении». Эжен Канселье, которому тогда было всего 26 лет, стал автором предисловия к книге, а художнику Шампаню принадлежат 36 иллюстраций, две из них цветные. Сам текст был приписан Фулканелли. Книга была посвящена интерпретации символизма различных готических соборов и других строений в Европе как закодированных секретов алхимии. Подобный подход был лишь вскользь затронут в работах более ранних авторов, описывающих эзотерические элементы в искусстве и архитектуре. Среди оккультистов это не произвело сенсации.

Секрет долголетия

Совершенно ясно, особенно в отношении огромного количества знаний, содержащихся в книге, и оставляемого ею неизгладимого впечатления, что настоящая личность Фулканелли представляла огромный интерес для оккультного братства. Выдвигались даже предположения, что он был единственным оставшимся в живых членом бывшей королевской семьи Валуа во Франции. Хотя считалось, что род этот прекратил свое существование в 1589 году со смертью Генриха III, многие знали, что некоторые члены семьи занимались магией и колдовством и что Маргарита Французская, дочь Генриха II и жена Генриха IV Наваррского, прожила до 1615 года. Более того, одним из ее многочисленных любовников был Фрэнсис Бэкон, обладавший эзотерическими способностями (которого многие до сих пор считают экспертом). В 1599 году она развелась, а на ее личном гребне была магическая пентаграмма, на каждом из пяти концов которой была написана одна буква латинского слова salus, что означало «здоровье». Так мог ли аристократ Фулканелли, каковым все его считали, быть потомком Валуа, и значит ли латинское слово, что семья передала ему важные секреты алхимии, касающиеся долголетия? Это было вполне вероятно.

Но есть и другое, более правдоподобное предположение. Некоторые считают, что Фулканелли и оккультист-книготорговец Пьер Дуйоль -это одно лицо и что он вместе со своей женой заправлял магазином на улице Ренне в Люксембургском квартале Парижа. Но было уже известно, что Дуйоль обладал лишь теоретическими знаниями в области алхимии и работал под псевдонимом Магофон. Вряд ли он стал бы скрываться сразу под двумя вымышленными именами. Выдвигали также и другое предположение, что Фулканелли был писателем Дж.Х. Росни Старшим. Однако подробности жизни этого автора были слишком хорошо известны, чтобы эта теория получила всеобщее признание.

Примерно в это время в Париже находились три практикующих алхимика, которые работали под псевдонимами Ориже, Фогеро и доктор Юбер. Но все они не могли бы стать Фулканелли по тем же самым причинам, что и Дуйоль-Магофон: зачем использовать больше одного псевдонима?
И, наконец, сами Эжен Канселье и Жан-Жульен Шампань, оба были напрямую связаны с книгой Фулканелли, оба заявляли, что лично знали маэстро Фулканелли.

Но аргумент против того, чтобы признать, что Канселье и был Фулканелли, очевиден: он был слишком молод для обладания эрудицией и знаниями, так четко и ярко выраженными в тексте «Le Mystere des Cathedrales». Кроме того, изучение его предисловия выявило значительное различие между ним и самим текстом в стиле, - различие, заметное и в последующих работах Канселье.

Эжен Канселье утверждал, что был учеником Фулканелли, но так и не раскрыл тайну его личности.

Шампань, по крайне мере некоторым, казался более подходящим кандидатом. Он был гораздо старше и опытнее, к тому же профессия художника позволяла ему посещать различные соборы, замки и другие интересные памятники архитектуры, наполненные символическим значением, которые Фулканелли изучал подробнейшим образом и интерпретировал как ключ к разгадке «великого творения».

С другой стороны, Шампань был известен своих хвастовством, веселым нравом и любовью к выпивке, он частенько пытался выдать себя за Фулканелли, хотя его поведение абсолютно не соответствовало представлениям о священной клятве маэстро, которая гласит, что он навсегда останется неизвестным и его работа скажет все за него.

Достаточно двух примеров странного чувства юмора Шампаня, чтобы показать пропасть между его собственным образом мыслей и благородным образом мыслей автора «le Mystere des Cathedrales». Однажды Шампань убедил легковерного молодого последователя, что ему стоит запастись достаточно большим количеством угля, чтобы обеспечить постоянную температуру горения в его печи алхимика. Наивный молодой человек мешок за мешком тащил топливо к себе на чердак, пока там почти не осталось места, где можно было бы прилечь и поспать. Шампань затем сообщил будущему алхимику, что его сборы были абсолютно бесполезны и даже опасны, оставив его практически без жилья, так как вся его квартира была заполнена углем, и в придачу, возможно, и без денег.

Фальшивое письмо

Другой тщательно продуманной выходкой Шампаня стала подделка письма, скорее всего, от Поля ле Кура, главного редактора и издателя журнала «Ат-лантис», адресованное издателю «Mercure de France». В нем якобы ле Кур призывал создать Фонд читателей «Mercure...» для возведения памятника жертвам вымышленного потерянного континента - кенотафия, который должен был быть непотопляемым, так как, по его предложению, он должен был находиться посреди Саргассова моря. Шампань сидел и смеялся, в то время как ничего не подозревающий «настоящий» ле Кур получил полный негодования ответ от издателя «Mercure...».

Ко всему прочему, огромная, почти ненасытная страсть к абсенту и «Перно» в конечном итоге убила его. Бедный художник умер в 1932 году от гангрены в своем шестиэтажном доме, его друг Эжен Канселье в течение всей долгой, мучительной и особенно неприятной болезни ухаживал за ним (перед смертью 55-летний Шампань потерял пальцы ног).

Всего за три года до этого была опубликована очередная работа загадочного Фулканелли. Она вышла под заголовком «Les Demeures Philosophales» («Жилище философов»). Она была издана в двух томах, и ее объем в два раза превышал объем его предыдущей книги. Как и предыдущая работа, она была посвящена интерпретации отдельных архитектурных украшений, как, например, украшенная потолочная плитка, на этот раз в особняках и замках XII - XV веков, как закодированное тайное знание алхимии.

Появление этой книги послужило причиной возникновения новой теории относительно настоящей личности Фулканелли. На задней обложке второго тома был изображен герб Дома Роберта Жолливе, аббата, жившего в XIII веке, который, как известно, увлекался алхимией. По одной из теорий, это предполагало, что имя Жолливе указывало на то, что его современный тезка Ф. Жолливе Кастельот на самом деле и есть Фулканелли. Примерно с 1914 года Жолливе Кастельот был президентом Общества алхимиков во Франции, а также видным членом ордена Одре Кабалистик де ля Рос-Круа. В период между 1896 и 1935 годом он опубликовал огромное количество собственных исследований в области герметизма, алхимии и спагирики - искусства приготовления особого варева с использованием принципов алхимии. Но он не скрывал, что был скорее «архимиком», чем алхимиком, то есть исследователем, пытающимся осуществить все преобразования по принципам традиционной химии, а не каким-то окутанным тайной алхимиком.

Однако на последней странице первоначального издания «Le Mystere des Cathedrales» был изображен еще более загадочный герб. Ученый-оккультист Роберт Амбелайн, проводивший в 1930-х годах одно из самых основательных исследований тайны Фулканелли, первым обратил внимание на этот щит как на один из возможных ключей к разгадке: латинская поговорка под гербом «uber campa agna» по своему написанию была схожа с именем Хуберт. Он утверждал, что Хуберт - это второе имя художника Жан-Жульена Шампаня. Он был также убежден, что Фулканелли - это анаграмма I'ecu finale («последний щит»), что косвенно указывало на геральдический символ и слова, подписанные под ним.

Эжен Канселье, однако, резко и очень настойчиво отрицал возможность отождествления Шампаня и Фулканелли - или кого бы то ни было на подобных основаниях. Более того, он заявлял, что имя Хуберт не было его вторым именем, хотя совершенно случайно оно являлось вторым именем его родного дедушки по матери. В любом случае, по его словам, Шампань мог поместить компрометирующий герб в первое издание книги без согласия маэстро Фулканелли, а также и без его ведома, что было его очередным розыгрышем.

Обман и мошенничество

Канселье, утверждавший, что он был единственным учеником самого Фулканелли, также утверждал, что надписи на надгробии Шампаня, также как и сознательное подделывание подписи Фулканелли, были очередной попыткой художника всех обмануть или ввести в заблуждение. На надгробии, на кладбище Арновилль ле Гоне, можно прочитать:
«Здесь покоится Жан-Жульен Шампань - Apostolicus Hermeticae Scientae 1877-1932».

Еще одна якобы подпись Фулканелли через некоторое время появилась на книге «Le Mystere des Cathedrales» в первом издании, лично подписанной Шампанем и подаренной им оккультисту по имени Жюль Буше. Она была подписана: A.H.S. Fulcanelli, инициалы совпадают с первыми буквами латинской надписи на надгробии Шампаня на кладбище Арновилль ле Гоне. И, что не менее интересно, свою книгу «Руководство по магии» Жюль Буше посвятил «маэстро Фулканелли».

Любопытен тот факт, что, несмотря на все свидетельства обратного, Амбелайн приходит к выводу, что Шампань всего за три года до своей ужасной смерти действительно нашел философский камень, камень, который необходим для превращения основных металлов в золото и создания эликсира жизни.

Но если Амбелайн прав, то как же тогда объяснить тот факт, что Шампань умер в 55 лет от своего чрезмерного пристрастия к алкоголю?

Тем более что ни один человек не подтвердил то, что Фулканелли успешно провел превращение, создал «великое творение» и дожил до 1990-х годов, что значит, что ему было более 140 лет!

Некоторые считали, что Ф. Жоливе - это и есть Фулканелли. Но сам он говорил, что был скорее практикующим «алхимиком», то есть исследователем, который использовал методы обыкновенной химии для превращения основных металлов в золото, нежели алхимиком.

В первой половине ХХ века в Европе появился человек, называвший себя Жаном Жюльеном Фулканелли. В этом не было бы ничего особенного, но дело в том, что к тому времени настоящий Фулканелли, по официальным сведениям, уже скончался! Хотя есть те, кто в этом сомневается... Так или иначе, личность Фулканелли и по сей день остается загадкой.

Официальные источники свидетельствуют о том, что Жан Жюльен Фулканелли (Жюльен Шампан) родился 23 января 1877 года в Париже, умер 26 августа 1932 года и похоронен на кладбище Арномей ле Гонессе. Его книги «Философическое жилище», «Восход магии», «Тайна собора» содержали множество алхимических рецептов.

Учениками Фулканелли были французские эзотерики Жюль Боше и Эжен Кансалье. Они утверждали, что их наставнику был ведом секрет физического перевоплощения, делающего человека бессмертным. По словам Кансалье, Фулканелли в 1922 году передал ему какие-то порошки, с помощью которых это перевоплощение осуществлялось. Сам Кансалье не отважился воспользоваться чудодейственными средствами, а Фулканелли в 1926 году исчез...

Между тем, человека по фамилии Фулканелли встречали в разных городах Европы на протяжении многих лет после официальной смерти Шампана. Знакомый с ним отец Альберт Спрагий из Солт-Лейк-Сити посвятил Фулканелли книгу «Алхимик скалистых гор». В ней Спрагий писал, что в 1937 году великий алхимик превратил 2 килограмма свинца в золото и 100 граммов серебра в уран, используя для этого «неизвестную субстанцию», которая, по словам Фулканелли, была производной пирита.

В июне 1937 года молодой французский химик Жан Берже работал ассистентом у известного профессора физики и химии Андре Хельброннера во Франкфурте. Однажды к нему пришел человек с солидной внешностью и попросил передать послание Хельброннеру. Он сказал, что необходимо предостеречь мир от использования атомной энергии. Хотя о том, что Хельброннер занимается этой проблемой, знал лишь узкий круг лиц, незнакомец оказался очень хорошо осведомлен о ходе экспериментов ученого и писал ему: «Из нескольких граммов металла можно соорудить бомбу, которая в несколько секунд разнесет целые города в пух и прах. Алхимики знали об этом уже давно».

В письме также упоминался элемент плутоний, открытый только в 1941 году физиком Гленом Сиборгом из Калифорнии (сначала его хотели назвать «плутиум»). По мнению Берже, таинственный посетитель и был Фулканелли.

В беседе он сообщил молодому ученому, что алхимия предусматривает возможность создания силового поля на основе соединения материи и энергии. Человек, сумевший создать такое поле, видит мир не с ограниченной точки зрения, как большинство людей, а таким, какой он есть на самом деле. В алхимии подобное состояние называется «Великим творением», в нем слиты воедино пространство, время, материя и энергия. Это ведет к целостному восприятию реальности.

Разумеется, Берже передал письмо и сообщенные ему сведения Хельброннеру. Но это не смогло остановить процесс развития практических исследований в области ядерной физики, и в 1945 году, спустя 8 лет после знаменательной встречи, в Нью-Мексико американцы провели первое испытание атомной бомбы. А потом последовала трагедия Хиросимы и Нагасаки...

Есть сведения, что Фулканелли пережил Вторую мировую войну. Затем его след теряется...

Эжен Кансалье уверял, что, когда был ассистентом Фулканелли, тому уже исполнилось 80 лет, однако он явно не выглядел на свой возраст. Через 30 лет бывший ученик опять встретился со своим наставником, и тому на вид было лет 50, как и самому Кансалье. Кстати, у последнего имеется своя версия дат жизни Фулканелли: 1839 - около 1953 года. При этом Кансалье признает, что точная дата кончины наставника ему все-таки неизвестна.

Нельзя не заметить, что у личности Фулканелли много общего с другим знаменитым европейским эзотериком - графом де Сен-Жерменом. Как и у Фулканелли, подлинное имя Сен-Жермена не известно никому. Оба - Сен-Жермен и Фулканелли - увлекались тайными науками, и в особенности алхимией. Оба уверяли, что располагают эликсиром вечной молодости. По официальным данным, граф родился в 1710-м, а умер в 1784-м. Но его встречали и позже, в разных местах и под разными именами. В последний раз его видели не так давно. Как и у Фулканелли, его внешность не менялась с годами, благодаря чему он и был узнаваем через много лет. Иногда он надолго исчезал, потом вновь появлялся. Могли ли эти два человека быть одним и тем же лицом? Во всяком случае, такое не исключено, ведь Сен-Жермен часто менял имя...

Впрочем, по одной из версий, Жюльен Шампан был просто одним из учеников Фулканелли и после смерти учителя взял себе его имя... А Женевьева Дюбуа в книге «Фулканелли Разоблаченный» приходит к выводу, что под псевдонимом Фулканелли скрывались сразу три алхимика - Шампан, Пьер Дюжоль и Рене Швалле де Любиц. Не исключено, что в дальнейшем появятся еще версии...

Незачем было менять место действия, декорации везде одинаковые. Так мне говорили, а я не верил. А эти ничего не скажут, да-да, эти зазеркальные - они у себя дома, это мы пришлые, нам ничего не объясняют, здесь нам вообще ничего не положено знать. Случайные гости, так они нас называют, а мы и не против, главное чтобы не трогали. Когда они прикасаются ко мне своими холодными пальцами - могилы пустеют. Тревожно тут. Не так как я ожидал. Чувствую ли я себя чужим на этом празднике? Да. Но праздник тут не заканчивается, а душа требует застолья. Вот так и живу. Ни нашим ни вашим. Смеюсь где -то в глубине себя, царапаюсь словно капризный ребенок и строю рожи уходящему дню. Здесь каждый день цикличен, никогда не знаешь когда он начинается и когда закончится.

Я существую в ожидании ночных огней. Дневные оттенки скользкие и неприятные на ощупь, в них нет глубины. Они рождают безрадостный сумрак внутри меня, переворачивают страницы жизни не оставляя надежды вернуться в прошлое. В прошлом хорошо, я бы ничего не менял, может самую чуточку только.

Загадочный Центр связи отдает мне указания, я называю это курсом молодого бойца. Чтобы в дальнейшем, отделившись от основной группы, суметь выжить в полевых условиях отсутствия всякой надежды. Я был окрылен, пытался взлететь, теперь я прижат лицом к земле. Учусь ползать, чтобы когда - нибудь стать похожим на них.

Они созидали вечность для будущих поколений и называли себя НЕПРИХОДЯЩИМИ.

Неизменными их сделало отсутствие времени.

Здесь стеклянные стены, хотя в путеводителе утверждают что из хрусталя, а в некоторых случаях из кварца и мрамора. Сплав сухожилий - структура их речи, все, абсолютно все в НИХ, говорит что они не любят шутить. Словно натянутый нерв - тревога плотно засела во мне.

Кровавое облако, мертвые сны, металлические стулья, грязный оборванный диван, полинялые обои - все это я вижу в прозрачности существующих по ту сторону зеркал. С этой стороны реальность поселившаяся там выглядит более вычурно, нежели раньше.

Меня ведет чудесная нимфа, Серебристая Дева, она единственная здесь объясняет мне простые вещи, чтобы потом окунувшись в водоворот событий не стать собакой на сене. Здесь ничего никому не принадлежит. Но ее глаза говорят обратное. Проводница врет, она явно что - то скрывает. Открыв очередную дверь, мы выходим в звездный сад. Здесь вместо цветов, растут звезды, они мигают, затихают, пробуждаются, сверкают в полную силу и снова откатываются к началу.

Возможно ли полюбить женщину, по сути ничего о ней не зная? Какое место она занимает среди себе подобных. Похожих на нее я не видел даже здесь. Утопая в ее влажных глазах, наследую Свет и жду своего восхождения в Дивный Новый Мир обновленным и нагим словно Адам.

Я знаю она не согласится, все тщетно. Она читает меня как открытую книгу, меняя расположение страниц, букв и сюжет в ней по своему усмотрению. Мне кажется она играет со мной, притворяя частичку моих грез в реальность, чтобы усыпить мою бдительность. Металлический коридор скоро кончится и мы упремся в тупик. Любую стену можно сломать, когда с тобой королева. Она заставляет мертвецов спать, когда они просачивются сюда сквозь открытые окна. Как она утверждает, в снах они видят себя снова живыми. Я никогда не верил в жизнь на той стороне, поэтому я здесь. Мы молчим уже целую вечность, наверное потому-что я не могу подобрать правильные слова. Вот так всегда. Ожидаешь от себя того, чего в тебе нет. А так хочется кому-то соответствовать, быть похожим, мимикрировать в чуждое тебе изначально общество.

- Стой. Мы пришли - сказала она резко одернув меня за рукав.

Честно скажу, я ничего не увидел, серая дымка, словно грязная простынь застилала пеленой глаза.

- Тут ничего нет, куда ты меня привела - я осекся, пытаясь оценить ситуацию, в которой невольно оказался.

Говорят, дуракам легко живется, да и вообще они ребята хоть куда. Будучи честолюбивым по натуре, я никогда не полагал себя таковым.

Вот как можно увидеть то, чего не существует, нельзя пощупать то, что находится от тебя вдали. Близким было только ощущение собственной никчемности, чувство несоответствия всем и всему здесь происходящему. Неужели и в этот раз я не смогу прикоснуться к чему - то по настоящему новому, тому что зачинает и рождает собой Чудо.

- Пелена рассеется, имей терпение, когда незрячий в первый раз открывает глаза, туман какое - то время продолжает путать краски. Иллюзия не рассыпается в момент, терпение мой друг, и ты узреешь Чудо. - отпустив мою руку, она сделала шаг вперед.

И исчезла.

Через мгновение я стал наблюдать, как фрагментарно, частичка за частичкой из ничего возникла большая витражная дверь. Она была соткана из всех цветов радуги и проявлялась в пустоте этого места все больше и больше. Неужели за ней скрывается, та самая сокровенная комната. Комната, где нет ничего кроме Света и радости. Место, где обитает детство обретшее Жизнь и ставшее вечным в сакральности моих воспоминаний. Неужели я смогу стать прежним и вернуться Домой.

Для всех вас, когда закроется занавес, у меня не будет продолжения. Я не хочу делиться с вами своей радостью, равно как и дарить надежду всем последующим по моему пути.

Когда открываются окна - появляется надежда. Главное не упустить белую нить и следовать за мистером кроликом через цветущий сад, вырезать самую свою суть сквозь колючую ограду и ступить босиком на песок. Песок это костные отложения существ приходящих сюда умирать веками. Но и ты не забывай, просто помни - что эта пустыня твоё спасение. Видишь, вон там, вдалеке высятся многоэтажки, смотри внимательно, видишь как ветер врывается в их нутро, с грохотом раскрывает их окна настежь, колышет время впавшее в анабиоз внутри них. Они пусты и никто никогда не сможет сказать точно, кто их построил и населял. Возможно ли такое, что Небесный Архитектор просто создал их для увековечивания своего созидательного образа. Да, как некое подобие Божества, ведь никто не сможет опровергнуть его божественную природу, если он сам в своё время отгородил себя от них. Приятель, эта пустыня дышит прошлым и никогда не постигнет настоящее нашего Где и Когда. Её прошлое, это прошлое из фильма Лангольеры. Только без случайных гостей. Здесь не бывает случайных гостей. Ты не веришь? Нельзя искать то, чего не существует. Где - то глубоко внутри ты всегда это знал. И что же? Теперь ты не веришь, так? Это место находится вне круга параллельных вселенных. Это твой квазар. Твой личный. Ощути свежесть этого места, ведь солнце здесь ярче, но не обжигает. Никто по настоящему не задумывался о самой природе Света. Это как весенняя капель на запотевших от холода листьях. Это как замерзшие глазницы хрустальных вулканов, они здесь есть. Я ничего не воображаю. Ты сможешь увидеть в них свое отражение, а после придумаешь себе новое имя. Оставь всё старое с пожитками на той стороне. Ты больше не увидишь их лица, да и какой в этом смысл. Тебе дарована вечность. Здесь ничего нельзя увековечить, кроме самих себя. Здесь нет нужды в творчестве и созидании, всяком разрушении и ведении войн. Ты не являешься проектом запущенным Небесным Архитектором, ты здесь не рождался. Тебе протянута открытая ладонь, ступив в пенаты которой, ты проявляешься на другой стороне. Отражений много, и каждый раз ты будешь находить себя в разных местах. Не пытайся с ними заговорить, они ничего не скажут. Слушай ветер, он подскажет, но не будет ждать. Ступай же, ступай...

Он так и не дошел до скопления многоэтажек, его поглотил Секретный Склеп Ледяной Пустыни.