Продолжение поста «Тревога. Пожар и разгерметизация на российской космической станции "Мир". "Горим, мужики!"»
Сирена. Разгерметизация станции. Новый коллега. Аварийная посадка.
(скрины и растекстовка взяты из видосов из продолжаемого поста)
В начале мая НАСА принимает решение отправить шаттл Атлантис он стартует 15 мая. Экипажем из 7 человек через двое суток причаливает к станции
Среди грузов челнока новая установка для получения кислорода и большой запас чистой воды. Джерри Линенджер с радостью сдаёт дела Майлу Фоул и перебирается на шаттл. После 5 дневного совместного полёта Атлантис улетает на Землю
Фоул остаётся на "Мире" вместе с Циблиевом и Лазуткином и в отличие от Линенджера идеально вписывается в экипаж. Несмотря на запрещающие инструкции он помогает русским во всём.
Жизнь входит в обычный режим: работа отдых опять работа. Через месяц на станции планируется эксперимент: ручная стыковка с кораблем Прогресс М-34
25 июня в 12 часов 18 минут в ЦУПе заревела серена. Разгерметизация. На Земле шок
В этот день был самый обычный эксперимент. Космонавты отрабатывали ручную стыковку этот нужно на тот случай если на беспилотном корабле откажет автоматика. Для эксперимента космонавты собирают специальный пункт управления и ставят монитор. На мониторе видят картинку с телекамеры грузового корабля
Сначала сближение корабля и станции идёт медленно, по расчетам должно быстрее, но Циблиеев выполняет всё в точности как требует программа
Александр Лазуткин: нам сказали там будет сближается со скоростью 5 метров в секунду, а тут меньше. Василий ещё тогда сказал " как бы успеть до входа в тень"
Александр Лазуткин: нам сказали там будет сближается со скоростью 5 метров в секунду, а тут меньше. Василий ещё тогда сказал " как бы успеть до входа в тень"
Экипажу заранее сообщили в какой момент ив какой иллюминатор будет видно грузовик за появление корабля внимательно наблюдёте Лазуткин. Но в нужном месте и в нужный час грузовика почему то нет
Александр Лазуткин: было страшновато. Было такое ощущение что кто-то к тебе идёт совершенно неуправляемый и ты понимаешь что он идёт к тебе и куда ударит Бог его знает
Скорость сближение грузовика со станцией увеличивается. Циблиев прекрасно это видит по картинке с телекамеры и начинает тормозить корабль
Александр Лазуткин: когда я понял что корабль идёт уже на станцию и создалась такая опасная ситуация. Я сказал Майклу: " в корабль"
Майкл Фоул: "Быстро в корабль" и я понял, он так быстро и с приказом сказал это что я понял уууу плохо.
Александр Лазуткин: Василий говорил так проходим проходим проходим , ещё пролетает мимо нас Майкл задевает ногой руку Василия у него рука соскакивает с ручки управления. Василий говорит "эээх", а через секунду удар
Шеститонный корабль врезается в модуль Спектр со скоростью 10 км/ч. Смята одна из четырёх солнечных панелей корабля. Пробит корпус станции, через него наружу уходит воздух
Такое уже было в космосе в 1971 году , через крошечную пробоину размером с горошину воздух вышел из корабля Союз-11 всего за 1 минуту. Погибли космонавты: Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев.
Станция Мир в 40 раз больше корабля Союз поэтому у экипажа ещё есть время на спасение
Александр Лазуткин: удар прошёл , станция затряслась, потом тишина. Я думаю почему ничего не срабатывает и тут же заработала аварийная сирена
Василий Циблиев: заморгали все лампочки. Разгерметизации, падения давления и пошло. Колонна пожарных машин не кричит как всё это было на станции
Майкл Фоул: Я слышу кабумкххх и вокруг меня, я не сам, я просто плавал. Вокруг меня сама станция двигалась
Василий Циблиев: остаётся на посту управления он следит за датчиком давления. Стрелка неумолимо катится к критической отметке. Появляется связь с ЦУП, докладывает всё что произошло. Земля даёт указание срочно открыть баллоны с аварийным запасом кислорода.
Потом специалисты вычислят: дырка была величиной примерно 3 см квадратных. При такой пробоине давление упадет через 29 минут. Космонавты потеряют сознание.
Помочь им не сможет уже никто
Александр Лазуткин: Как только это случилось, я влетел в корабль чтобы подготовить его к срочному спуску. Я увидел что Майкл уже в корабля и он так... корабль же маленький по объёму и он ушёл в самый дальний угол и съёжился так. Я подумал правильно сделал потому что он понимает что если мы ещё туда заскочим.
Василий Циблиев: по ушам давило прилично. Можно было кричать друг на друга и не слышать
Александр Лазуткин: я залетел в этот модуль и слышу знакомый шум вентиляции. а в одном месте уже другой звук. Я ещё посмотрел на это место, это было как раз то место куда ударился грузовой корабль. Думаю "ага"
Лазуткин уверен пробоина в модуле спектр. Циблиев моментально сообщает об этом. Ответ снизу: "Пробуйте задраить люк Спектра, тогда можно спасти остальную
часть станции". "Мир" проектировали по принципу подлодки, каждый отсек автономен. Но через люк протянуты толстые электрические кабели что-то вроде удлинителей на Земле идут от солнечных батарей на отсеке Спектр к розеткам в основном отсеке станции. С бешенной скоростью Лазуткин пытается их расстыковаться
Майкл Фоул: Я решил сам не мешать ему, не задавая лишних вопросов просто ему помогать. Поэтому я начал брать эти кабели, которые я думал невозможно что
как у нас получилось за 6 минут убрать все эти 18 кабелей. Я думал слишком много времени ууу, уже падает давление, пора станцию покидать. И мы ставили люк и он фьють и я ага прав он, вообще прав. И как только прилип люк я понял мы спасли станцию , я сейчас не домой :D
Люк в пробитый модуль закрыт с момента аварии прошло 14 минут.
7 августа 1997 года на МИР прилетает новая смена. Неделя идёт передача вахты
14 августа Василий Циблиев и Александр Лазуткин возвращаются домой. Но при посадке на Землю новая авария на Союзе не срабатывают двигатели мягкой посадки эта система как подушки безопасности в автомобиле. Через 10 минут спасатели вытащили их из спускаемого аппарата. В ЦУП доложили космонавты целы но измотаны
Василий Циблиев и Александр Лазуткин мечтали ещё слетать в космос. Но на очередной медицинской комиссии врачам не понравилось здоровье Циблиева, он ушёл из отряда космонавтов, а в 2003 году возглавил центр подготовки космонавтов.
Александр Лазуткин уже был назначен в экипаж 14 экспедиции МКС, но во время тренировок в США ему внезапно стало плохо. Врачи констатировали непроходимость ряда сердечных сосудов. С таким диагнозом лететь в космос было уже нельзя
Космонавты имели полное право покинуть станцию 23 февраля 1997 года, но тогда и "МИР" не летал бы ещё 4 месяца и на нём не побывали бы ещё 5 экспедиций:
9 российских космонавта , 2 американца, француз и словак.
Окончательную точку в судьбе станции поставили 23 марта 2001. Его полёт длился 15 лет
Продолжение поста «Тревога. Пожар и разгерметизация на российской космической станции "Мир". "Горим, мужики!"»
На станции от +40, влажно. Отказ системы кислорода, терморегуляции, туалета. Риск отравления.
(скрины и растекстовка взяты из видоса из продолжаемого поста)
2 марта Корзун, Калери и Эвальд были планово возвращены на Землю, а на «Мире» остались Циблиев, Лазуткин и американец Линенджер
Валерий Корзун: у нас было ощущение что мы что-то недоделали и ребята остались на такой не совсем скажем так благополучной станции
Почти сразу полёт 23 экспедиции под угрозой. Со дня на день экипажа нечем будет дышать. На этот раз сломалась установка по производству кислорода "Электрон".
"Электрон" разлагает обычную воду на кислород и водород. На станции есть две такие установки. Вторая на случай если сломается первая. Космонавты запускают её, но и она ломается через день.
Один выход всё таки есть, но уж слишком рискованный: снова начать использовать кислородные шашки. На Земле идею космонавтов на отрез отвергают, не хватаетещё одного пожара. Ведь в ЦУПе до сих пор не знают причины по которой на Мире 23 февраля загорелась шашка.
Но космонавтам от этого не легче. Воздух на станции может появится только в одном случае, если снова использовать эти шашки.
По приказу ЦУПА на Земле жгут около сотни кислородных шашек в них даже засовывают тряпки, бумагу и другие горящие предметы. Может космонавты случайно что-то положили в установку и это стало причиной пожара. Но ни одна из шашек на Земле не вспыхивает.
Специалисты констатируют пожар возник из-за единичного дефекта , шашки не опасны. ЦУП даёт добро, только теперь при их зажигании космонавты жержат на готове огнетушитель мололи что
Василий Циблиев: А чё боятся жить то надо было как-то. Всё равно нужно было.
Раз есть воздух можно жить. Но космонавтов начинает беспокоить температура внутри станции она медленно , но неуклонно растёт. Вроде бы всего ничего по 3 градуса в сутки, но через четыре дня в главном модули мира становится как в пустыне +40, а в некоторых других отсеках до +48. При максимально допустимых +28 и причина этого принудительного курорта пока непонятна.
Вентиляторы уже не спасают. Они лишь гонят душный горячий воздух. К тому же на всей станции сильная влажность. Круглые сутки космонавты как в турецкой бане Только выйти на свежий воздух некуда
Александр Лазуткин: Высокая степень влажности приводила к тому что выпадал конденсат. И этого конденсата было очень много. Целые ящики аппаратуры стояли в воде. Я тогда ещё удивился, вот в школе учат что все электроприборы должны стоять в сухом месте а тут под водой стоит и работает.
Базовый блок основной модуль станции. Здесь пульты управления, кухня , холодильники с продуктами, запасы воды, тренажёры. каюта для сна. Именно здесь приходится работать и жить большую часть времени и именно здесь жарче всего. Но пока космонавты нашли только один способ борьбы с жарой: разделись практически до гола. Работают в одних трусах
Василий Цимблиев: Почему в этой влажности было сложно: вода или пот покрывает тело тонким слоем, миллиметровым и его вроде смахнул рукой с глаз и он опять через несколько минут наползает. Вот и сложность. Он не стекает он по тело ложится равномерно. Такое ощущение что ты всё время в каком-то гидрокостюме находишься
Александр Лазуткин: У нас есть туалет который начинал неправильно работать это и смех и грех. Смех сквозь слёзы. Да нет он не в обратную сторону он выключался когда ему нужно было. Не когда человеку нужно, а когда ему там нужно. Автоматика там выдавала сигнал
Если на улице холодно в квартире включат обогреватель, если жара открывают форточку или включат кондиционер. В космосе жара и холод вещи несовместимые.
Снаружи Солнце нагревает корпус мира до +130 градусов , в тени он охлаждается до -120. Но внутри всегда должно быть максимум 28 и минимум 20 градусов тепла.
По расчётам врачей эта температура единственная возможная для полугодового полёта.
Космонавты как бы живут внутри кондиционера, если становится холодно на "Мире" есть электрические нагреватели, если жарко системы охлаждения. На станции она особая по стенам всех модулей мира протяну трубки, по ним бежит охлаждающая жидкость этиленгликоль он начинает протекать. Только где пока не понятно
Перовыми о протечку узнали на Земле по сработавшим на Мире датчикам. ЦУП сразу передал на орбиту приказ перекрыть трубы и искать в них дырки.
Вытекающий этилен гликоль невидим и токсичен им можно серьёзно отравится. Цимблиев и Лазуткин ищут протечки по шесть часов в день. Просматривают каждую трубочку миллиметр за миллиметром, а таких труб на Мире километры и все спрятаны под обшивкой на которой закреплены сотни предметов: оборудование, запчасти инструкции, коробки с инструментами.
Ремонтом занимаются Цимблиев , американец Джерри Линенджер не в счёт по контракту НАСА и российским космическим агентством, астронавт не должен вмешиваться в технический ремонт станции. У него своя программа: проводить эксперименты в небольшой оранжерее, фотографировать Землю, проводить медицинские опыты. такая обособленность американца не очень нравится русским.
Александр Лазуткин: Джерри планировали работу по американской программе там выполнял эксперименты, фотографировал Землю. Ну в общем занимался той настоящей работой космонавта которой должен был заниматься. Ну а мы здесь вроде бы бригада МЧС или сантехники искали протечку
Вытекающий ядовитый этилен гликоль можно обнаружить только глазами. Это бесцветная жидкость не имеющая запаха. На Земле торопят и не понимают почему космонавты так медленно ищут
Александр Лазуткин: Вот нам там планируют работу. Мы выполняем, вкладываем все свои силы. Нет даже мысли о том чтобы сачковать как-то там, всё равно Земля не видит можно сказать всё что угодно. Но мы тем ни менее выкладывались на 100%, а нам после этого там кто-то говорит " Вы там сачкуете?". И когда это говорят раз, два, три и ну естественное накапливается это раздражение.
Количество углекислого газа в атмосфере зашкаливает. Медленно и верно организм отравляется углекислотой и можно не заметить ту границу которая отделяет жизнь от смерти
Василий Цимблиев: углекислота воспринимается как боль в голове. Когда она начала зашкаливать, сначала виски начало давить, потом затылок.
Александр Лазуткин: занятие физкультурой на станции, ну это как святая святых. Для того чтобы спуститься на Землю нужно каждый день заниматься физкультурой.
А тут нам говорят "ребята, нельзя" потому что мы вдыхать больше кислорода будем и выдыхать углекислого газа, а утилизировать его у нас средства ограничены. Нам говорят "реже дышим, не занимаемся физкультурой"
К головным болям добавляется раздражение глаз, зуд кожи, тяжёлое дыхание. Всё это сказываются невидимые пары вытекающего из труб этилен гликоля. Безопасная концентрация его паром 20 миллиграммов на кубометр воздуха, а по подсчётом земли из труб уже вытекло несколько литров.
Василий Цимблив: отдышка постоянная практически. Тяжело дышать
Александр Лазуткин: у меня глаза опухли. вот ни с того ни с сего.
Вот были вот такие вот случаи когда тот же Василь Васильевич говорит: "Ребята вот вы знаете я вот сейчас летел в соседний модуль, а там капля этилен гликоля размеров с ведром, вот я туда головой макнулся". Конечно сразу же по тревоге специалисты группы медицинского обеспечивания, рекомендации.
Условия жизни на станции проблемы не только ЦУПа НАСА требует либо срочно решить на "Мире" все технические проблемы либо срочно вернуть своего астронавта на Землю и отменить запуск очередного американского шаттла на "Мир".
6 апреля на "Мир" запускают грузовой корабль Прогресс М-34. Этот корабль был в прямом смысле скорой помощью для станции: он доставил необходимое оборужование для ремонта, доплнительные кислородные шашки, запчасти для аппаратуры и свежую воду.
И впервые за всё время экспедиции удача улыбнулась. Цимблиев и Лазуткин чудом нашли злополучные трещины из которых тёк этилен гликоль
Александр Лазуткин: я увидел впервые этот теплоноситель как он сочится. На совсем хорошем участке трубы. Он не был не прогнившим, он был абсолютно без царапин, он был покрыт краской и что самое интересное там было сухое место и все трубопроводы которые там были сухие, лакированные поверхности блестели. И я смотрю на одной из лакированных поверхностей появляется капля которая вот растёт растёт и становится большой
Космонавты прекрасно понимают что жертвуют здоровьем и жизнью, но продолжают искать миллиметровые дырки в трубках охлаждения. По всей станции их найдено десятки. К концу апреля основные дыры залатаны, вновь запущенна система охлаждения и кондиционер
Василий Цимблив: температура станции пришла в норму в 27-28 градусов. Мы начали замерзать. Холодно было , организм привыкает быстро
Александр Лазуткин: Нас колотило, холодно было. Я говорю Василий давай на Землю скажем, что выключить пора в крайность впали. А те говорят: "Да вы что ещё 32 градуса" а нормальная температура 25 градусов
К началу мая на станции найдены и устранены почти все дефекты.
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Тревога. Пожар и разгерметизация на российской космической станции "Мир". «Горим, мужики!»
10 февраля 1997 года с Байконура стартовали российские космонавты Василий Циблиев, Александр Лазуткин и немец Райнхольд Эвальд
Александр Лазуткин: я полетел и прежде чем полететь спрашивал у умных опытных космонавтов сколько нештатных ситуаций мне ждать.
Кто-то сказал максимум пять. И когда мы взлетели и на первой минуте когда корабль вышел на орбиту случилась первая нештатная ситуация одна антенна недораскрылась. Не страшная нештатная ситуация: мы без неё поняли что сможем обойтись, но я загнул один пальчик.
Через два дня мы стыкуемся со станцией. Мы состыковались, но у нас ещё две нештатных ситуаций прошли за два дня пока мы летели к станции.
И я подумал жизнь будет хорошей: три нештатных ситуации, а мне ещё пол года летать.
Удачно состыковавших со станцией космонавты встретились с коллегами, которые летали на Мире уже пол года Валерия Корзунов, Александром Калери и американцем Джерри Линенджером.
На 5-й день полёта все шестеро космонавтов собрались за одним столом, тем более и повод был: на Земле праздновали день защитника отечества.
Все травили байки и лакомились бананами.
Модуль в котором проходил ужин не предназначен для шести человек. Быстро стала ощущаться нехватка кислорода.
Обычно в таких случаях зажигают кислородную шашку, стандартная процедура. Зажигают это только так говорится на самом деле в генераторе кислорода просто запускают химическую реакцию.
Для шестерых человек чтобы дышать было легко в день надо сжигать не мене трёх шашек.
К установке отправили Александра Лазуткина.
Александра Лазуткин: Установка по сжиганию шашки находилась здесь за этой панелью. Панель отодвигается и там труба и в эту трубу шашку вставил, запустил. И вдруг слышу такой шум который отличается от нормального шума.
В памяти это так основательно село. Я первый увидел пожар и в голове возник вопрос "откуда он? почему горит то что не должно гореть?".
Пожар в закрытом пространстве огонь и ожоги не самое страшное, куда страшнее что выгорает кислород и ты просто начинаешь задыхаться
Александр Лазуткин: я взял огнетушитель. посмотрел на ребят которые сидели в соседнем модуле. Они сидели такие радостные за столом. И я думаю, что если я сейчас крикну "Пожар!" они испугаются. Вот и я так негромко говорю "пожар", не услышали. Я начал тушить. это всё ещё был шок. Я смотрю на ребят в соседнем модуле, как они поворачиваются как у них открываются глаза широко и про себя думаю " Вот теперь шок у них"
Василий Цибилев: Я оттолкнулся, нужно было будильник завести на завтра. В это время немец говорит: "Горим мужики"
Валерий Корзун: затем взяли огнетушители. В начале страшно не было. Первая мысль огнетушитель работает в двух режимах. Пена покрывает, но струя сильная кислородная пену эту сбрасывает и я переключился на жидкость. Жидкость по раскалённому металлу. Очень много пара который сразу воспринимается как дым.
Пламя пытаются погасить с помощью огнетушителей. На станции они есть в каждом отсеке. Тушит Валерий Корзун, сейчас он главный на "Мире". Остальные летают по соседним отсекам, срывают со стен другие огнетушители и по цепочке передают Корзуну.
Висилий Циблиев: Начали тушить. Использовали пять огнетушителей. Пар, дым, копоть. Фонарик включаешь ничего не видно. Руку если вытянуть пол руки и ничего не видно
Александр Лазуткин: Возвращаюсь с огнетушителем и наблюдаю такую картину: сплошная серая пелена. На фоне этой серой пелены Валера с огнетушителем тушит, а оттуда ярко-малиновое пламя
Пламя от огня бьёт прямо в стену станции. От открытого космоса космонавтов отделяет всего 1,5 мм металла. За считанные минуты такого пожара стенка могла не выдержать, прогореть и расплавиться, а разгерметизация станции грозила резким падением давления, от которого в венах закипит кровь. Подсчитать заранее, за сколько секунд воздух уйдет в образовавшуюся дыру, не представлялось возможным, инструкции на этот счет молчали. По стенам проложены сотни станционных кабелей. Корзун с Цимлиевым замечают, что изоляция на них уже обгорела
Валерий Корзун: От высокой температуры которая образовывалась вокруг этого генератора не в прям направлении струи, а вокруг оплавилась кабельная сеть. И даже оплавилась некоторые алюминиевые части панелей которые окружали генератор
Василий Циблиев: Изоляция. Ну вы понимаете как она пахнет. Запах этот потом преследовал нас многие годы после того как всё это закончилось.
Валерий Корзун: ожёг был небольшой во время тушения, я прикоснулся пальцем к этому генератору раскалённому. Ну он был размером меньше копеечной монеты. Ну такой ожёг первой степени, там волдырь, не так критично.
Через 15 минут огонь был погашен, а станция заполнилась сизым дымом. Циблиев отдает приказ всем срочно надеть противогазы. Противогазы на мире специальные. В отличии от обычных они сами вырабатывают кислород.
Возудха в противогазах хватит на 2 часа.
Состав мы не знали думали может быть дым, может быть и пар. Одели изолирующие противогазы.
Выход есть: бросать всё, кидаться в корабли и срочно отстыковываться от горящей станции на Землю. На станции как раз два Союза в каждом по три места, а значит есть шанс спастись всем шестерым.
Космонавты начинают экстренно готовить корабли к спуску и только тут понимают что для одного из экипажей путь на Землю закрыт. Один из Союзов как раз за очагом пламени и успел нахлебаться ядовитого дыма
Лазуткин: Я залетаю в корабль. Открываю люк, вижу что корабль в дыму. И наверное я испугался второй раз. Очень захотелось открыть окошко, нормальная человеческая реакция. И когда почувствовал что окошко то не откроешь сразу наверное весь мир сжался в одну маленькую станцию.
Сильнее всех паникует американец Джери Линенджер. Он кричит что срочно нужно бежать в корабль и отстыковываться от станции.
Валерий Корзун отсылает его в дальний конец одного из модулей станции, там меньше дыма. Чтобы хоть как-то отвлечь американского астронавта Корзун даёт ему задание
Валерий Корзун: Так как Джери Линенджер был врачом я попросил его чтобы он подготовил такой реанимационный пост с учётом всех тех медикаментов, которые были на борту, которые могут быть полезными при потери сознание отравление угарным газом или углекислым газом, то есть необходимые средства, кислородные маски
С каждой минутой кислород в противогазах убывает. Командиры экипажей Корзун и Циблиев идут на риск они по очереди на несколько секунд снимают противогазы
и делают пару вдохов ядовитого воздуха на пробу. ведь через пол часа им придётся дышать всем шестерым. Параллельно Корзун пытается связаться с Землей и получить чёткие инструкции по дальнейшим действием. О том что на станции пожар в ЦУПе ещё не знают. Связь с Землёй возможно только когда Мир находится над территорией России, а во время пожара станция пролетала над Тихим океаном.
Один оборот вокруг Земного шара Мир делает за 1,5 ч. Радиосигнал с ЦУПом длится всего 10-20 минут. Остальное время космонавты предоставлены сами себе но сейчас на станции летают американцы, потому НАСА разрешает использовать свои пункты связи
Висилий Циблиев: Там это плохо работало и не было отлажено. Мы говорим, на могут слышать , а мы нет. Мы информацию передали и буквально на хвосте сеанса, секунд 10-15 остаётся Серёжа Силков который был главным оператором : " Мужики мы вас поняли, принимаем меры".
Два часа пролетели как минута, кислород в противогазах на исходе. Хотя система очистки воздуха на станции работает на полную мощность, дым ещё не рассеялся
Лазуткин: Стало страшно, потому что я понял что пожарные далеко и я не могу открыть окно, а мы в дыму все. Такая мысль пришла что ну вот я могу и умереть от этого дыма, в космосе. И тогда Валера Корзун говорит: " Так мужики, я снимаю противогаз, а вы смотрите за мной". И тогда я вот на Валеру как на героя посмотрел. И он снял и мы все очень серьёзно смотрели
Сейчас на МКС стоят газоанализаторы которые постоянно проверяют состав воздуха. Ведь даже без пожара атмосфера там очень специфическая. Свежесть воздуха
не главная проблема, неприятно но жить можно, а вот что действительно опасно так это токсические вещества которые неизбежно выделяет оборудование.
В 1997-м на "Мире" не было таких газоанализаторов. Конечно системы очистки воздуха были, но после пожара никто не понимал состав атмосферы, а значит не было гарантий что очистительные установки справятся.
Командир Корзунов не потерял сознание, значит дышать можно. Все сняли противогазы и надели респираторы. Лазуткин мысленно загнул ещё один палец. Четвёртая внештатная ситуация позади
Лазуткин: Командир говорит это была очень серьёзная нештатная ситуация, она тянет на две. И я помню что я загнул пятый и меня душа расцвела. Потому что чётко слышу голос этого уважаемого человека "Максимум пять".
К утру 24 февраля дым на станции "Мир" рассеялся полностью. Дышать стало безопасно. Запах гари остался лишь в очаге пожара.
версия 1-го видео с нормальным звуком в конце
также использовали фрагменты c 39 минуты
источники
источник 2-го видео:
Холодная война между США и СССР для чайников
Холодная война — это период длительного и напряжённого противостояния между Советским Союзом и Соединёнными Штатами Америки, который начался сразу после окончания Второй мировой войны и продолжался до распада СССР в начале 90-х годов. 50-е годы стали одним из самых напряжённых десятилетий в этом противостоянии, ознаменованные гонкой вооружений, космической гонкой и многочисленными политическими конфликтами по всему миру.
Почему началась холодная война?
Холодная война началась по ряду причин, связанных с политическими, идеологическими и экономическими разногласиями между Советским Союзом и Соединёнными Штатами после Второй мировой войны. Вот некоторые из ключевых факторов:
1. Идеологические различия: СССР и США представляли две противоположные идеологии — коммунизм и капитализм. Эти идеологические различия привели к недоверию и враждебности между странами.
2. Разделение Германии и Берлина: После войны Германия была разделена на зоны оккупации, что стало символом более широкого разделения Европы на советскую и западную сферы влияния.
3. Атомная бомба: США были единственной страной с ядерным оружием в конце Второй мировой войны, что давало им значительное преимущество. Когда СССР также разработал атомное оружие, это привело к гонке вооружений и усилению напряжённости.
4. Взаимное недоверие: Взаимное недоверие и подозрения между СССР и США усугублялись разведывательной деятельностью и пропагандой, что приводило к эскалации конфликта.
5. Политика сдерживания: США приняли политику сдерживания, целью которой было предотвращение распространения коммунизма, что воспринималось СССР как угроза их интересам.
6. Космическая гонка и гонка вооружений: Обе страны стремились доказать своё технологическое и военное превосходство, что привело к интенсивной конкуренции в разработке оружия и космических технологий.
Эти и другие факторы создали атмосферу подозрительности и враждебности, которая привела к длительному периоду геополитического противостояния, известного как Холодная война.
Эти события сформировали мировую политику и международные отношения на десятилетия вперёд и оставили неизгладимый след в истории. Холодная война в 50-х годах была временем, когда мир балансировал на грани ядерной катастрофы, но также и временем значительных технологических достижений и политических изменений.
А теперь представь, что вся политика может решаться в игровом формате! Звучит интересно, но эти возможно в вселенной повер оф повер! Для того чтобы решать судьбу народа, важно стратегически мыслить и быть ловким! И никаких реальных ядерных угроз, ведь бомбу можно взорвать только в игре и она никому не навредит 😳
Переходи в тг канал и в закрепе будет ссылка на игру! 👉 https://t.me/+eb8bjp4ctsgxYzc6
Земляничное окошко
The Strawberry Window
Copyright'© 1954 by Ray Bradbury
Земляничное окошко
© Нора Галь, перевод, 1966
Ему снилось, что он закрывает парадную дверь с цветными стеклами - тут и земляничные стекла, и лимонные, и совсем белые, как облака, и прозрачные, как родник. Две дюжины разноцветных квадратиков обрамляют большое стекло посередине; одни цветом как вино, как настойка или фруктовое желе, другие - прохладные, как льдинки. Помнится, когда он был совсем еще малыш, отец подхватывал его на руки и говорил:
- Гляди!
И за зеленым стеклом весь мир становился изумрудным, точно мох, точно летняя мята.
- Гляди!
Сиреневое стекло обращало прохожих в гроздья блеклого винограда. И наконец земляничное окошко в любую пору омывало город теплой розовой волной, окутывало алой рассветной дымкой, а свежескошенная лужайка становилась точь-в-точь ковер с какого-нибудь персидского базара. Земляничное окошко, самое лучшее из всех, покрывало румянцем бледные щеки, и холодный осенний дождь теплел, и февральская метель вспыхивала вихрями веселых огоньков.
- А-ах…
Он проснулся.
Мальчики разбудили его своим негромким разговором, но он еще не совсем очнулся от сна и лежал в темноте, слушал, как печально звучат их голоса… Так бормочет ветер, вздымая белый песок со дна пересохших морей, среди синих холмов… И тогда он вспомнил.
Мы на Марсе.
- Что? - вскрикнула спросонок жена.
А он и не заметил, что сказал это вслух; он старался лежать совсем тихо, боялся шелохнуться. Но уже возвращалось чувство реальности и с ним странное оцепенение; вот жена встала, бродит по комнате, точно призрак: то к одному окну подойдет, то к другому - а окна в их сборном металлическом домике маленькие, прорезаны высоко, - и подолгу смотрит на ясные, но чужие звезды.
- Кэрри, - прошептал он.
Она не слышала.
- Кэрри, - шепотом повторил он, - мне надо сказать тебе… целый месяц собирался. Завтра… завтра утром у нас будет…
Но жена сидела в голубоватом отсвете звезд, точно каменная, и даже не смотрела в его сторону.
Он зажмурился.
Вот если бы солнце никогда не заходило, думал он, если бы ночей вовсе не было… ведь днем он сколачивает сборные дома будущего поселка, мальчики в школе, а Кэрри хлопочет по хозяйству - уборка, стряпня, огород… Но после захода солнца уже не надо рыхлить клумбы, заколачивать гвозди или решать задачки, и тогда в темноте, как ночные птицы, ко всем слетаются воспоминания.
Жена пошевелилась, чуть повернула голову.
- Боб, - сказала она наконец, - я хочу домой.
- Кэрри!
- Здесь мы не дома, - сказала она.
В полутьме ее глаза блестели, полные слез.
- Потерпи еще немножко, Кэрри.
- Нет у меня больше никакого терпенья!
Двигаясь как во сне, она открывала ящики комода, вынимала стопки носовых платков, белье, рубашки и укладывала на комод сверху - машинально, не глядя. Сколько раз уже так бывало, привычка. Скажет так, достанет вещи из комода и долго стоит молча, а потом уберет все на место и с застывшим лицом, с сухими глазами снова ляжет, будет думать, вспоминать. Ну а вдруг настанет такая ночь, когда она опустошит все ящики и возьмется за старые чемоданы, что составлены горкой у стены?
- Боб… - В ее голосе не слышно горечи, он тихий, ровный, тусклый, как лунный свет, при котором видно каждое ее движение. - За эти полгода я уж сколько раз по ночам так говорила, просто стыд и срам. У тебя работа тяжелая, ты строишь город. Когда человек так тяжело работает, жена не должна ему плакаться и жилы из него тянуть. Но надо же душу отвести, не могу я молчать. Больше всего я истосковалась по мелочам. По ерунде какой-то, сама не знаю. Помнишь качели у нас на веранде? И плетеную качалку? Дома, в Огайо, летним вечером сидишь и смотришь, кто мимо пройдет или проедет. И наше пианино расстроенное. И какой-никакой хрусталь. И мебель в гостиной… Ну да, конечно, она вся старая, громоздкая, неуклюжая, я и сама знаю… И китайская люстра с подвесками, как подует ветер, они и звенят. А в летний вечер сидишь на веранде и можно перемолвиться словечком с соседями. Все это вздор, глупости… все это неважно. Но почему-то, как проснешься в три часа ночи, отбоя нет от этих мыслей. Ты меня прости.
- Да разве ты виновата, - сказал он. - Марс - место чужое. Тут все не как дома - и пахнет чудно, и на глаз непривычно, и на ощупь. Я и сам ночами про это думаю. А на Земле какой славный наш городок!
- Весной и летом весь в зелени, - подхватила жена. - А осенью все желтое да красное. И дом у нас был славный. И какой старый. Господи, лет восемьдесят, а то и все девяносто! По ночам, бывало, я все слушала, он вроде разговаривает, шепчет. Дерево-то сухое - и перила, и веранда, и пороги. Только тронь - и отзовется. Каждая комната на свой лад. А если у тебя весь дом разговаривает, это как семья: собрались ночью вокруг родные и баюкают - спи, мол, усни. Таких домов нынче не строят. Надо, чтобы в доме жило много народу - отцы, деды, внуки, тогда он с годами и обживется, и согреется. А эта наша коробка… да она и не знает, что я тут, ей все едино, жива я или померла. И голос у нее жестяной, а жесть - она холодная. У нее и пор таких нет, чтоб годы впитались. Погреба нет, некуда откладывать припасы на будущий год и еще на потом. И чердака нету, некуда прибрать всякое старье, что осталось с прошлого года и что было еще до твоего рождения. Знаешь, Боб, вот было бы у нас тут хоть немножко старого, привычного, тогда и со всем новым можно бы сжиться. А когда все-все новое, чужое, каждая малость, так вовек не свыкнешься.
В темноте он кивнул:
- Я и сам так думал.
Она смотрела туда, где на чемоданах, прислоненных к стене, поблескивали лунные блики. И протянула руку.
- Кэрри!
- Что?
Он порывисто сел, спустил ноги на пол.
- Кэрри, я учинил одну несусветную глупость. Все эти месяцы я ночами слушаю, как ты тоскуешь по дому, и мальчики тоже просыпаются и шепчутся, и ветер свистит, и за стеной Марс, моря эти высохшие… и… - Он запнулся, трудно глотнул. - Ты должна понять, что я такое сделал и почему. Месяц назад у нас были в банке деньги, сбережения за десять лет, так вот, я их истратил все как есть, без остатка.
- Боб!!!
- Я их выбросил, Кэрри, честное слово, пустил на ветер. Думал всех порадовать. А вот сейчас ты так говоришь, и эти распроклятые чемоданы тут стоят, и…
- Как же так, Боб? - Она повернулась к нему. - Стало быть, мы торчали здесь, на Марсе, и терпели здешнюю жизнь, и откладывали каждый грош, а ты взял да все сразу и просадил?
- Сам не знаю, может, я просто рехнулся, - сказал он. - Слушай, до утра уже недалеко. Встанем пораньше. Пойдешь со мной и сама увидишь, что я сделал. Ничего не хочу говорить, сама увидишь. А если это все зря - ну что ж, чемоданы - вот они, а ракета на Землю идет четыре раза в неделю.
Кэрри не шевельнулась.
- Боб, Боб… - шептала она.
- Не говори сейчас, не надо, - попросил муж.
- Боб, Боб…
Она медленно покачала головой, ей все не верилось. Он отвернулся, вытянулся на кровати с одного боку, а она села с другого боку и долго не ложилась, все смотрела на комод, где так и остались сверху наготове ровные стопки носовых платков, белье, ее кольца и безделушки. А за стенами ветер, пронизанный лунным светом, вздувал уснувшую пыль и развеивал ее в воздухе.
Наконец Кэрри легла, но не сказала больше ни слова, лежала, как неживая, и остановившимися глазами смотрела в ночь, в длинный-длинный туннель - когда же там, в конце, забрезжит рассвет?
Она поднялась чуть свет, но тесный домишко не ожил - стояла гнетущая тишина. Отец, мать и сыновья молча умылись и оделись, молча принялись за поджаренный хлеб, фруктовый сок и кофе, и под конец от этого молчания уже хотелось завопить; никто не смотрел прямо в лицо другому, все следили друг за другом исподтишка, по отражениям в фарфоровых и никелированных боках тостера, чайника, сахарницы - искривленные, искаженные черты казались в этот ранний час до ужаса чужими. Потом наконец отворили дверь (в дом ворвался ветер, что дует над холодными марсианскими морями, где ходят, опадают и снова встают призрачным прибоем одни лишь голубые пески) и вышли под голое, пристальное, холодное небо и побрели к городу, который казался только декорацией там, в дальнем конце огромных пустых подмостков.
- Куда мы идем? - спросила Кэрри.
- На космодром, - ответил муж. - Но по дороге я должен вам много чего сказать.
Мальчики замедлили шаг и теперь шли позади родителей и прислушивались. А отец заговорил, глядя прямо перед собой; он говорил долго и ни разу не оглянулся на жену и сыновей, не посмотрел, как принимают они его слова.
- Я верю в Марс, - начал он негромко. - Верю, придет время - и он станет по-настоящему нашим. Мы его одолеем. Мы здесь обживемся. Мы не пойдем на попятный. С год назад, когда мы только-только прилетели, я вдруг будто споткнулся. Почему, думаю, нас сюда занесло? А вот потому. Это как с лососем, каждый год та же история. Лосось, он и сам не знает, почему плывет в дальние края, а все равно плывет. Вверх по течению, по каким-то рекам, которых он не знает и не помнит, по быстрине, через водопады перескакивает - и под конец добирается до того места, где мечет икру, а потом умирает, и все начинается сызнова. Родовая память, инстинкт - назови как угодно, но так оно и идет. Вот и мы забрались сюда.
Они шли в утренней тишине, бескрайнее небо неотступно следило за ними, странные голубые и белые, точно клубы пара, пески струились под ногами по недавно проложенному шоссе.
- Вот и мы забрались сюда. А после Марса куда двинемся? На Юпитер, Нептун, Плутон и еще дальше? Верно. Еще дальше. А почему? Когда-нибудь настанет день - и наше солнце взорвется, как дырявый котел. Бац - и от Земли следа не останется. А Марс, может быть, и не пострадает, а если и пострадает, так, может, Плутон уцелеет, а если нет, что тогда будет с нами, то бишь с нашими праправнуками?
Он упорно смотрел вверх, в ясное чистое небо цвета спелой сливы.
- Что ж, а мы тогда будем, может быть, где-нибудь в неизвестном мире, у которого и названия пока нет, только номер… скажем, шестая планета девяносто седьмой звездной системы или планета номер два системы девяносто девять! И такая это чертова даль, что сейчас ни в страшном сне, ни в бреду не представишь! Мы улетим отсюда, понимаете, уберемся подальше - и уцелеем! И тут я сказал себе: ага! Вот почему мы прилетели на Марс, вот почему люди запускают в небо ракеты!
- Боб…
- Погоди, дай досказать. Это не ради денег, нет. И не ради того, чтобы поглазеть на разные разности. Так многие говорят, но это все вранье, выдумки. Говорят - летим, чтоб разбогатеть, чтобы прославиться. Говорят - для развлечения, скучно, мол, сидеть на одном месте. А на самом деле внутри знай что-то тикает, все равно как у лосося или у кита и у самого ничтожного невидимого микроба. Такие крохотные часики, они тикают в каждой живой твари, и знаешь, что они говорят? Иди дальше, говорят, не засиживайся на месте, не останавливайся, плыви и плыви. Лети к новым мирам, строй новые города, еще и еще, чтоб ничто на свете не могло убить Человека. Понимаешь, Кэрри? Ведь это не просто мы с тобой прилетели на Марс. От того, что мы успеем на своем веку, зависит судьба всех людей, черт подери, судьба всего рода людского. Даже смешно, вон куда махнул, а ведь это так огромно, что страх берет.
Сыновья, не отставая, шли за ним, и Кэрри шла рядом, хотелось поглядеть на нее, прочесть по ее лицу, как она принимает его слова, но он не повернул головы.
- Помню, когда я был мальчишкой, у нас сломалась сеялка, а на починку не было денег, и мы с отцом вышли в поле и кидали семена просто горстью - так вот, сейчас то же самое. Сеять-то надо, иначе потом жать не придется. О Господи, Кэрри, ты только вспомни, как писали в газетах, в воскресных приложениях: ЧЕРЕЗ МИЛЛИОН ЛЕТ ЗЕМЛЯ ОБРАТИТСЯ В ЛЕД! Когда-то, мальчишкой, я ревмя ревел над такими статьями. Мать спрашивает - чего ты? А я отвечаю - мне их всех жалко, бедняг, которые тогда будут жить на свете. А мать говорит - ты о них не беспокойся. Так вот, Кэрри, я про что говорю: на самом-то деле мы о них беспокоимся. А то бы мы сюда не забрались. Это очень важно, чтобы Человек с большой буквы жил и жил. Для меня Человек с большой буквы - это главное. Понятно, я пристрастен, потому как я и сам того же рода-племени. Но только люди всегда рассуждают насчет бессмертия, так вот, есть один-единственный способ этого самого бессмертия добиться: надо идти дальше, засеять Вселенную. Тогда, если где-то в одном месте и случится засуха или еще что, все равно будем с урожаем. Даже если на Землю нападет ржа и недород. Зато новые всходы поднимутся на Венере или где там еще люди поселятся через тысячу лет. Я на этом помешался, Кэрри, право слово, помешался. Как дошел до этой мысли, прямо загорелся, хотел схватить тебя, ребят, каждого встречного и поперечного и всем про это рассказать. А потом подумал: вовсе ни к чему рассказывать. Придет такой день или, может, ночь, и вы сами услышите, как в вас тоже тикают эти часики, и сами все поймете, и не придется ничего объяснять. Я знаю, Кэрри, это громкие слова и, может, я слишком важно рассуждаю, я ведь не велика птица, даже ростом не вышел, но только ты мне поверь - это все чистая правда.
Они уже шли по городу и слушали, как гулко отдаются их шаги на пустынных улицах.
- А что же сегодняшнее утро? - спросила Кэрри.
- Сейчас и про это скажу. Понимаешь, какая-то часть меня тоже рвется домой. А другой голос во мне говорит если мы отступим, все пропало. Вот я и подумал: чего нам больше всего недостает? Каких-то старых вещей, к которым мы привыкли - и мальчики, и ты, и я. Ну, думаю, если без какого-то старья нельзя пустить в ход новое, так, ей-Богу, я этим старьем воспользуюсь. Помню, в учебниках истории говорится: тысячу лет назад люди, когда кочевали с места на место, выдалбливали коровий рог, клали внутрь горящие уголья и весь день их раздували и вечером на новом месте разжигали огонь от той искорки, что сберегли с утра. Огонь каждый раз новый, но всегда в нем есть что-то от старого. Вот я стал взвешивать и обдумывать. Стоит Старое того, чтоб вложить в него все наши деньги, думаю. Нет, не стоит. Только то имеет цену, чего мы достигли с помощью этого Старого. Ну ладно, а Новое стоит того, чтоб вложить в него все наши деньги без остатка? Согласен ты сделать ставку на то, что когда-то еще будет? Да, согласен! Если таким манером можно одолеть эту самую тоску, которая, того гляди, затолкает нас обратно на Землю, так я своими руками полью все наши деньги керосином и чиркну спичкой!
Кэрри и мальчики остановились. Они стояли посреди улицы и смотрели на него так, будто он был не он, а внезапно налетевший смерч, который едва не сбил их с ног и вот теперь утихает.
- Сегодня утром прибыла грузовая ракета, - сказал он негромко. - Она привезла кое-что и для нас. Пойдем получим.
Они медленно поднялись по трем ступеням, прошли через гулкий зал в камеру хранения - двери ее только что открылись.
- Расскажи еще про лосося, - сказал один из мальчиков.
Солнце поднялось уже высоко и пригревало, когда они выехали из города во взятой напрокат грузовой машине; кузов был битком набит корзинами, ящиками, пакетами и тюками - длинными, высокими, низенькими, плоскими; все это было пронумеровано, и на каждом ящике и тюке красовалась аккуратная надпись: «Марс, Нью-Толедо, Роберту Прентису».
Машина остановилась перед сборным домиком, мальчики спрыгнули наземь и помогли матери выйти. Боб еще с минуту посидел за рулем, потом медленно вылез, обошел машину кругом и заглянул внутрь.
К полудню все ящики, кроме одного, были распакованы, вещи лежали рядами на дне высохшего моря, и вся семья стояла и оглядывала их.
- Поди сюда, Кэрри…
Он подвел жену к крайнему ряду, тут стояло старое крыльцо.
- Послушай-ка.
Деревянные ступеньки заскрипели, заговорили под ногами.
- Ну-ка, что они говорят, а?
Она стояла на ветхом крылечке, сосредоточенная, задумчивая, и не могла вымолвить ни слова в ответ.
Он повел рукой:
- Тут крыльцо, там гостиная, столовая, кухня, три спальни. Часть построим заново, часть привезем. Покуда, конечно, у нас только и есть парадное крыльцо, кой-какая мебель для гостиной да старая кровать.
- Все наши деньги. Боб!
Он с улыбкой обернулся к ней:
- Ты же не сердишься? Ну-ка, погляди на меня! Ясно, не сердишься. Через год ли, через пять мы все перевезем. И хрустальные вазы, и армянский ковер, который нам твоя матушка подарила в девятьсот шестьдесят первом. И пожалуйста, пускай солнце взрывается!
Они обошли другие ящики, читая номера и надписи: качели с веранды, качалка, китайские подвески…
- Я сам буду на них дуть, чтоб звенели!
На крыльцо поставили парадную дверь с разноцветными стеклами, и Кэрри поглядела в земляничное окошко.
- Что ты там видишь?
Но он и сам знал, что она видит, он тоже смотрел в это окошко. Вот он. Марс, холодное небо потеплело, мертвые моря запылали, холмы стали - как груды земляничного мороженого, и ветер пересыпает пески, точно тлеющие уголья. Земляничное окошко, земляничное окошко, оно покрыло все вокруг живым нежным румянцем, наполнило глаза и душу светом непреходящей зари. И, наклонясь, глядя сквозь кусочек цветного стекла, Роберт Прентис неожиданно для себя сказал:
- Через год уже и здесь будет город. Будет тенистая улица, будет у тебя веранда, и друзей заведешь. Тогда тебе все эти вещи станут не так уж и нужны. Но с этого мы сейчас начнем, это самая малость, зато свое, привычное, а там дальше - больше, скоро ты этот Марс и не узнаешь, покажется, будто весь век тут жила.
Он сбежал с крыльца, подошел к последнему, еще не вскрытому ящику, обтянутому парусиной. Перочинным ножом надрезал парусину.
- Угадай, что это? - спросил он.
- Моя кухонная плита? Печка?
- Ничего похожего! - Он тихонько, ласково улыбнулся. - Спой мне песенку, - попросил он.
- Ты совсем с ума сошел. Боб.
- Спой песенку, да такую, чтоб стоила всех денег, которые у нас были да сплыли - и наплевать, не жалко!
- Так ведь я одну только и умею - «Дженни, Дженни, голубка моя…».
- Вот и спой.
Но жена никак не могла запеть, только беззвучно шевелила губами.
Он рванул парусину, сунул руку внутрь, молча пошарил там и начал напевать вполголоса; наконец он нащупал то, что искал, и в утренней тишине прозвенел чистый фортепьянный аккорд.
- Вот так, - сказал Роберт Прентис. - А теперь споем эту песню с начала и до конца. Все вместе, дружно!
«Миры Рэя Брэдбери». Т. 4. «Лекарство от меланхолии», 1997г.
Если вы профи в своем деле — покажите!
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
35 лет событиям на площади Тяньаньмэнь
35 лет назад китайские товарищи на площади Тяньаньмэнь закатали танками в асфальт местную попытку государственного переворота.
Время подтвердило правоту данного решения, когда китайские руководители не побоялись взять кровь на руки в интересах большинства.
Спустя 35 лет мы видим, что Китайская Народная Республика не только сохранилась, но уверенно идет к статусу сверхдержавы проделав огромный путь в социально-экономическом и военно-политическом развитии.
К чему приводит отказ от подобных мер перед лицом угрозы существованию государства можно наглядно увидеть на примере СССР и украинского майдана.
Чай Лин и Нэнси Пелоси
Девушка справа – Чай Лин, одна из студенческих лидеров, убеждавшая товарищей стоять до последнего и Нэнси Пелоси. Годы идут, а работа всё та же.
Последствия неосуществления у нас своей площади Тяньаньмэнь мы пожинаем до сих пор.