А космонавты летают.
Они не знают тепла,
Им снится Чёрное море,
Хотя вокруг только холод и тьма,
Они забыли про нежность
И притяженье Земли –
Лишь только яркие точки
На бесконечном пути...
Так горит степь.
Я вижу, так горит степь.
Я слышу, так горит степь.
Я знаю, так горит степь.
<…>
Я помню, так горит степь.
Из предсмертного письма поэтессы Юлии Друниной (1924 – 1991): «...Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл... Оно лучше – уйти физически неразрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймёт меня...»
Юлия Друнина, «Судный час»: «Потому выбираю смерть. Как летит под откос Россия, Не могу, не хочу смотреть!»
Илья Кормильцев, «Железнодорожник»: «А поезд на небо увозит отсюда Всех тех, кому можно хоть как-то помочь»...
Борис Ельцин в своё время очень многих людей, плохо относившихся к совку, обвёл вокруг пальца. Но поэтесса Юлия Друнина, женщина, очень быстро опомнилась. В августе 1991-го она участвовала в защите Белого Дома, а через три месяца добровольно ушла из жизни. А космонавт Георгий Гречко (1931 – 2017), мужик, дважды Герой Советского Союза и доктор физико-математических наук, дожил до весьма преклонных лет. В 1989 г. он снял свою кандидатуру с выборов народных депутатов СССР в пользу алконавта. И, судя по поздним интервью, так об этом и не пожалел.
Совершенное существо Валентина Терешкова дожила сами знаете до чего. Но её-то ещё в 1963 г. академик С.П. Королёв[1] ругал за крепкоголовость. Говорили же тебе, Валя, не пей кумыс сразу после приземления... [6]
Пересматриваю «Закрытые показы с Александром Гордоном». Вот дважды Герой Советского Союза Светлана Савицкая отчитывает Алексея Балабанова за «Груз 200». Да, фильм этот много кто костерил, но какой у природной коммунистки из КПРФ строгий моральный облик, какой менторский тон. Круче только у натуральной большевички из ВКПБ Нины Андреевой, которую Гордон не пригласил... Но вот, киновед Любовь Аркус тоже, кажется, не выдерживает уровня святости в телестудии. Вы, говорит, Светлана Евгеньевна, «очень похожи на моего завуча средней школы», «кошмар моей юности», «она просто душила нас всех, детей! Я услышала её голос, её интонации. Это её. Всё её!» Савицкая, ясное дело: мол, «мадам», вас, «наверное, плохо учили». Но точнее было бы сказать «плохо душили».
Харьковский рок-поэт Сергей Кочерга (1962 – 2009), «Школа Ненависти», 1990 г.:
И теперь я ключи от школы Любви
Использую как кастет –
Охраняю стены, потерявшие смысл:
В них разместилась сейчас
(по заявкам масс)
Школа Ненависти,
Выпускной класс.
<…>
Да, я люблю – люблю не помнить с утра,
Чья кровь у меня на руках,
Чью улыбку я зарезал вчера
Лезвием языка...
В романе «Семья Оппенгейм» Лиона Фейхтвангера тоже описан крах школы, но элитной немецкой. После прихода к власти Гитлера её постепенно подмял под себя учитель-нацист. Вернер Риттерштег, юноша с пискливым голосом, убил левого журналиста и стал авторитетным учеником. Юноша не справлялся с элитной учебной программой, но зато, как говорил учитель-нацист, был нравственный. Несмотря на разговоры германофилов о величии И.В. Гёте, его книги перестали быть самыми популярными у читателей школьной библиотеки. Они уступили место сборнику национал-социалистических песен.
Примечателен также Бальдур Перзике, персонаж романа «Каждый умирает в одиночку» глубинно немецкого писателя Ганса Фаллады (1893 – 1947). Перзике рос рассудительным, политически грамотным мальчиком, носил очки. В подростковом возрасте он растлил девочку (скандал замял его отец, член НСДАП). Так маленький Бальдур шаг за шагом захватил лидерство в семье. Даже старшие братья-эсэсовцы ему, гитлерюгендовцу, спокойно подчинялись. Потом он поступил в НАПОЛАС, официально стал лучшим сыном немецкого народа. Ездил в гости к старшей сестре, надзирательнице концлагеря, баловаться групповым сексом. А спившегося отца, который теперь позорил уважаемых детей, обрёк на почти гарантированную смерть в психиатрической клинике.
«Груз 200» – это уже из истории русофилов. И не столько, может быть, вечных садистов-ментов, сколько скучных профессоров марксизма-ленинизма, подавшихся вдруг на закате Союза в церквы. У Балабанова с виду травоядный Артём Казаков, завкафедрой научного атеизма ЛГУ, чтобы сохранить репутацию, отказался стать свидетелем защиты невиновного человека, впоследствии расстрелянного. И лишь в конце фильма, более авторитетным от такого груза, направился в церквы.
Главного садиста-мента в итоге застрелила православная русская женщина Антонина – не то кулачка, не то крепостница. Был у них с мужем безропотный работник вьетнамец Суань Ван Хэй. Кроме того кулачка равным образом могла своими показаниями спасти приговорённого к смерти. Да и поездку Антонины в автобусе оттеняет та же закадровая песня, что и езду мента на мотоцикле, – «Плот» Юрия Лозы. Казаков же, катающийся на «Запорожце» под «В краю магнолий», в 1990-е годы или раньше легко мог сделаться сладеньким батюшкой, принципиальным критиком «бездуховного и зверского коммунизма». И сейчас колесил бы с другими сладенькими в ланде под «Козлячью» Ф. Шуберта и «Как упоительны в России вечера».
Подпольный предприниматель из «Груза 200» Валера гоняет под рок-группу «ДК» на «Жигулях». Украинский шансон-поэт Гарик Кричевский, «Совковый бизнесмен», начало 1990-х:
Богато жил сосед мой цеховик, красиво жил, менял девятки как перчатки,
А дед его был старый большевик и тоже воровал, давали взятки.
На нём всегда был новенький костюм и модные колёса из «Берёзки».
И в плюс пошёл кооперативный бум, и оказался благом рынок жёсткий.
Таких, как он, узнаешь за версту, увидишь сам – прочтёшь по запаху, по взгляду.
А дед его работал в ГПУ и бил таких, как он, и тех, кто рядом.
Но внука чётко научил: «Бери. А не возьмёшь, тебя догонит каждый».
И пусть построен город на крови, всё остальное, в принципе, не важно.
В костюме модном, от Диора, как всегда, вот это да, но «я же не могу иначе».
И в доме всё, и с рэкетёром спит жена, и сауна с холодильником на даче.
А смысл жизни улетел давно и растворился где-то в океане.
А может быть, за океаном то, а может быть, в Перу или в Панаме.
Совковый, совковый, совковый бизнесмен идёт по улице, и тёти жмурятся.
Вот это походка! Вот это джентльмен! Какая милая, ты жизнь красивая!
Пройдусь по шумным улицам, вокруг народ тусуется, рекламу предлагает дядя Сэм.
Стоит толпа голодная, весёлая, холодная, бумажки покупая «МММ».
Вот замутил, мне нравится, теперь ему считается, Мавроди точно знает, где живёт.
И сносит население родные сбережения: и верит, и надеется, и ждёт.
Я постою на перекрёсточке, холодный ветер мне ломит косточки...
Вот господа приличные с крестьянскими обличьями, зато в Версаче с ног до головы.
С раскормленными детками, икрою и креветками – верёвки вьют из города Москвы.
Ну и более весёлое на эту тему у Г.Э. Кричевского – «Дубаи»:
Из Арабских Эмиратов самолётами в Союз
Возит Вася аппараты и другой валютный груз.
Пусть Союза нет в помине, но в огромном СНГ
Продаются стойки-мини, Сони, Шарпы и т.д.
Кто-то в Турцию за кожей, за кроссовками в Китай.
Кто-то в Индию, там тоже – ананасы есть и чай.
Вася ж едет в Эмираты, он с расценками знаком:
Там дешевле аппараты, чем на глобусе на всём.
Раньше Вася был рабочим и давал кирпич стране
И, скажу я, жил не очень, что нередко в СНГ.
Но твердил друг закадычный по фамилии Петров:
«Брось завод ты свой кирпичный, надо ехать на Восток».
Васю рэкет посещает, Вася рад ему всегда.
Вася все законы знает, что почём и что куда.
На таможне порешает все вопросы друг Петров,
И деньгами обрастает Васин бизнес будь здоров.
Влиятельный тип этот «решала» Петров. Чего доброго, из чекистов. Сколько у него таких Вась?
Портя нервную систему, из загадочной страны
Возят видеосистемы наши братья челноки.
Возят Сони, возят Шарпы и Акаи для своих,
И товары быстро тают даже в странах нефтяных.
А в Дубаи, а в Дубаи
Сидит под пальмами Махмуд-Али.
И курит план, и чтит Коран,
И продаёт не на рубли.
Как видите, наши чтущие Библию куршевельцы в цивилизационном смысле вовсе не уникальные ребята.
Я видел, как узбекских хлопководов,
Известных всем героев соцтруда,
Под «Интуристом» в ясную погоду
Поставила знакомая шпана.
Они тогда и сами не вдуплились,
Как золотые звёзды и часы
За пять минут куда-то испарились
Почти что в центре города Москвы.
Мавроди облапошил мужиков, это не по понятиям. А надуть чванливых восточных феодалов, награждённых за приписки, сам бог велел. Чем они лучше героев куршевельского труда РФ Ротенберга и Миллера? Хоть с позиции формационного, хоть цивилизационного подхода ничем, по сути, не лучше.
Но зато по-настоящему ударно работали в зрелом СССР сборщики грузинского чая. Вкалывали целой семьёй, а записывали всё на одного будущего «застойного» орденоносца...
Русский борец за свободу личности Анатолий Чубайс: «Если же брать позднюю советскую власть, советскую жизнь, что там было хорошего? Наверное, невысокий уровень злобности, агрессии...»
И из этого же интервью 2012 года:
«...Я ненавижу советскую власть. Более того, я мало что в жизни ненавижу так, как советскую власть. И особенно её позднюю стадию. В моей жизни ничего омерзительнее, чем поздняя советская власть, не случалось. При всех претензиях к тому, что происходит в стране сейчас.
Это начиналось с утреннего включения радио и бодрого голоса с такой специальной омерзительной советской интонацией: «Здравствуйте, товарищи! Начинаем утреннюю зарядку!»».
«...Я ненавидел свою школу. Школа была с продвинутым военно-патриотическим воспитанием».
«Не вызывает у меня моя школа нежных чувств. И главное воспоминание состоит в том, что мы с друзьями как-то раз решили её разобрать на части, а лучше поджечь. Мы сумели оторвать только одну ступеньку на крыльце и чайку, приваренную на военно-патриотическом памятнике. Большего ущерба мы нанести ей не могли. Но ненавидели мы её все вместе». Что ж, ничего иного военно-патриотическая школа ненависти воспитать была неспособна...
Из раннего: «Ну вымрет 30 миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом – новые вырастут». Вряд ли Чубайс даже Гайдара-внука любил.
Японская борцунья за свободу личности Валерия Новодворская: «...Меня совершенно не ужасает неприятность, приключившаяся с Хиросимой и Нагасаки. Зато смотрите, какая из Японии получилась конфетка. Просто Сникерс». А из США, ясное дело, просто цимес мит компот.
Та же сладкоежка-дзюдзюцунья: «Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила своё, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим». Это просто ханукальный пончик с шоколадом.
А это уж, я не знаю, баден-вюртембергский десерт «Пьяные девственницы»: «Россия – это мы. Русские не сдаются, в отличие от поднимающих лапки совков. В России 5% русских, варягов, викингов, европейцев, носителей скандинавской традиции». И я, дескать, не Валерия Ильинична и не Василиса Микулишна, а валькирия Сигрюн.
Русский борец за свободу личности Сергей Мавроди объяснял украинскому борцу за свободу личности Дмитрию Гордону: «Всё имеет свою температуру плавления. Дружба, верность, любовь, честь... Всё! И не дай вам Бог проверить эту страшную истину на практике, на близких вам людях. А вообще есть пропасти, в которые человеку лучше не заглядывать. Поскольку там ничего нет, кроме предательства, лжи, грязи и подлости».
Знал, в какой стране жил. Чуете философию и традицию?: температура плавления любви – 10 прижиганий утюгом Панасоник, дружбы – 15, чести – от 30 до 40... Надо сказать, что такие борцы за свободу личности, как чеченские или украинские националисты, очень легко скатываются в садистские пропасти, до которых не дошли и германские нацисты.
Страна героев и стахановцев, утратившая собственную суть, конечно, загорится. Сначала её облупят как луковку, а затем, подворовывая, снова примутся убивать как самобытную культуру. Привлекая в том числе и труд ветеранов подмены смысла, «профессоров» и «завучей».
Сергей Кочерга, «Тили-бом»:
Тили-бом, тили-бом, загорелся кошкин дом
Бежит курица с ведром, полным кошкиным добром.
Бежит петя-петушок – у него ещё мешок.
Сбоку яростная псина подливает керосина.
Подпирает козлик дверь – не открыть её теперь.
Поросята вместе с мамой под стеною роют яму,
Кирпичи толкают рылом, чтоб хозяйку завалило.
Всё пылает, всё горит. Ну а кошка... спит.
Тили-бом, тили-бом, спи спокойно, кошкин дом.
Спи спокойно, кошкин дом: в нашем краснопатриотическом движении полным-полно «завучей». Они делают это движение всё менее красным, всё более патриотическим. Кто знает, было бы их чуть поменьше, может, и не противопоставил бы социолог С.Г. Кара-Мурза «Легенду о Данко» «Василию Тёркину» как едва ли не фашистское произведение [7]. Не назвал бы «Тимура и его команду» фашизирующей молодёжь «абстрактной и убогой моделью «взрослой» детской организации» [8]. А также не отнёс бы стихи И.В. Кормильцева и «Плот» Ю.Э. Лозы к антикультуре «новых русских» [9]. Всё-таки порвать нить в личное и общее прошлое порой полезно. Красный проект и был такой попыткой уйти от антикультурного и кровожадного русского феодализма, да только прежних ошибок груз утянул нас всех на дно.
А «Василия Тёркина», к слову, потрошила в самый разгар ВОВ та же духоскрепная сила, какая травила Гайдара с Чуковским. В итоге духоскрепцы осторожно наступили и на сердце Данко... Ну зачем, к примеру, военная цензура выбросила из поэмы А.Т. Твардовского слова «пушки к бою едут задом»? Думается, чтобы солдаты, отдыхая после боя, лишний раз не улыбнулись.
Что же касается доброты умирающего СССР, то её, на наш взгляд, максимально остро проявили – если говорить о самой популярной музыке – два произведения. Песня Юрия Лозы «Плот» и заставка прогноза погоды из программы «Время» – инструментальная пьеса «Микаэла» молдавского композитора Анатолия Кирияка. Вторая мелодия впервые прозвучала на Центральном телевидении в середине 1980-х. Через три месяца она исчезла: кто-то из Союза композиторов СССР похлопотал. Однако спустя ещё неделю под давлением мешков писем и звонков со всей страны «Микаэлу» в программу «Время» вернули. [10] Это была крупная социокультурная победа простых людей над своей извечной родиной-уродиной[2].
[1] В 1938 г. его пытали на Лубянке, сломали челюсть.
[2] В начале 1990-х заставка «Микаэла» исчезла совсем.
