На кривых ногах карлики засеменили друг к другу. Из толпы раздавалось гиканье и крики, подстегивающие бойцов.

Карлики сошлись. Мечи взлетали медленно, почти не представляя опасности. Каждый успевал защититься от медлительных ударов противника. Бой грозил затянуться.

Маленький боец в черных доспехах сделал ошибку, выставив далеко  щит, и  потерял равновесие. Противник сразу этим воспользовался, рубанув краем щита в шею врага, через мгновение опустил на шлем меч, не оставив шанса увернуться. Шлем слетел, кувыркнувшись на песке. Карлик в чёрном упал, победитель ринулся вперёд , двумя руками вонзил меч в шею − первая кровь окропила песок.

Победитель ликовал. Шлем наполовину съехал с головы. Карлик выбросил меч и щит, подняв руки кверху, сотрясал ими. Толпа ревела, в неистовстве размахивала руками. Кто радовался удачному выигрышу, кто кричал агонизирующему карлику оскорбительные слова.

Затихшего полумёртвого карлика зацепили крючьями за ноги и потащили в трупную комнату. Кровавый след наполовину затирался волочащейся левой рукой, оставляя борозду на песке.

"Ну, нет! – эта картина так потрясла Навиро, что он вскочил. − Меня вы крючьями точно не потащите!"

"Огромиус победитель! − вещал латенью. − А сейчас алдабаты! Ставка вслепую! Шесть заявленных бойцов! Ставьте на своего!"

Шесть гладиаторов появились из преисподней арены под торжественную музыку. При надобности, оттуда  поднимали различные декорации или животных.

Доспехи и щиты у всей разной расцветки. Алдабаты отличаются от других гладиаторов. У них "глухой" шлем, без возможности видеть. Забрало без прорезей, и они вынуждены драться вслепую.

"Артэй, Варом и Бусай! Тограс и Павсат, Бантер! − голос латенью достигал всех ушей, находящихся в пределах амфитеатра, услышав свое имя, гладиаторы сотрясали оружием над головой. − Ставьте на одного и выигрывайте один к шести!"

Грудь и спина у гладиаторов обнажены, лишь гибкими пластинами прикрыт живот. На левом плече защитный доспех − манника. Наручи и поножи, вот и все, что может защитить. Набедренные повязки стали стильными и вызывающими.

Загремели барабаны, и бойцы вступили в схватку. Со стороны, кажется, что они делают  нелепые телодвижения. Шум и гам не дают бойцам услышать друг друга. Трибуны ревут. Каждый кричит своему бойцу куда идти и что делать. Все это густо сдобрено смехом от глупых движений сражающихся, которые пытаются найти соперника, в то же время, закрываясь от возможного неожиданного нападения.

Вот уже один лежит на песке, нарвавшийся на противника. Пораженный  под ребра, он свернулся в клубок, и медленно гребет руками по песку.

"Гладиаторы ланисты Касара! Всем сбор в седьмом зале! Время − пять минут!" − огорошил Навиро интерком.

"Вот он, момент истины, скоро начнется", − рассеянно подумал Навиро и двинулся по коридору.

Справа на стене висел инфотлон − финансовый системник. Навиро подошел.

− Что желаете? − спросил монотонно инфотлон.

− Хочу сделать ставку на гладиаторский бой, − произнес Навиро.

− Идентифицируйте личность, − не меняя тона, затребовал системник.

Ладонь легла на черный матовый треугольник, который никогда не был ни холодным, ни тёплым.

− Есть совпадение. У вас повышена температура на полградуса. Вот список оставшихся боев, выбирайте своего участника, − экран засветился, отображая список.

Навиро бегло пробежал взглядом по списку.

− Бой − сюрприз, ставка на провокатора Навиро. Затем набрал код и поставил все деньги − сто пятьдесят сейро.

− Ставка принята, ставьте и выигрывайте, − отчеканил инфотлон.

Навиро двинулся в седьмой зал. А в нем уже было много народа. Стены увешаны ручным оружием. Дальнюю покрывали сплошным слоем  грозные доспехи, она словно шершавый панцирь чудовища.

Появился ланиста в сопровождении двух надзирателей.

− Провокаторы! Выбирайте любое оружие, покажите всем засранцам славный бой! Наш лудос лучший! − возбужденно выпалил ланиста.

− Да! Да! Мы всех сделаем! − раздались выкрики, многие гладиаторы стали сотрясать кулаками.

− Наши ворота западные, одевайтесь и двигайте туда. Я не знаю, что вас ждет, но желаю только победы! Удачи вам!

− Да! Только победа! − выкрикивали бойцы. – Мы лучшие!

Наставник торчал в зале, готовый помочь советом или поддержать духом. Но все находились под действием гертема и не особо журились перед  предстоящей бойней.

Ланиста ушёл, гладиаторы стали одеваться и готовиться. Наручи на руки, поножи на ноги. Маника на левое плечо, все как на тренировках.

Навиро пять минут ломал голову, что взять из оружия. Щит сегодня обязателен, остается один предмет в правую руку.

Огромный Барт уже размахивал утренней звездой. Шар, усеянный шипами, на короткой ручке, соединенный с ней цепью. Цепь зазвенела, тяжёлый шипастый шар начал делать ужасные круги.

− Ты тише, размахался тут, − пробурчал Навиро. −  Люди ходят.

− Что, страшно? Тут все тренированы вообще-то. А если здесь под руку попадут, на арене им делать нечего, только нас подведут.

Наконец Навиро остановил выбор на трезубце. Стальная шершавая ручка, острые зубья блестели как зеркало. В комплект к нему шла сеть, такие бойцы назывались ретиариями. Навиро не любил сеть, люди не рыбы, чтобы их ловить. Сеть осталась висеть на месте. Выбранный стальной белый щит отбрасывал блики серых стен.

Шлем выбирался долго, это почти лицо на арене. Две широкие пластины закрывали скулы до самого подбородка, лёгкий и тёплый металл-лиурит удобно и плотно обхватил голову.

Многие еще собирались, спешить было некуда....

*  *  *

Мягкие на вид, но прочные борцовки. Они выдерживают удар копья, защищая плюсневые кости. И еще издают гулкие шаги, когда почва тверже, чем песок.

Гул медленных шагов…

Каждый шаг по коридору  приближает к арене, над которой завис  непрекращающийся рёв тысяч голосов. Железные решетчатые ворота, они словно переливаются, блестя чернотой воронова крыла. Вдоль стен длинные пластитовые  скамьи, на которых уже сидят многие из сорока бойцов, пристроив щиты и оружие возле себя. Решительные, напряжённые лица − бойцы ждут часа истины. Только ворота отделяют от арены, и скоро они откроются.

«Нет, это не со мной происходит, − подумал Навиро. – словно смотришь какое-то кино».

За воротами шёл поединок. Два бойца сошлись в ближнем бою. У обоих короткие мечи и небольшие фигурные щиты. Звон металла доносился отчетливо, несмотря на гул, исходящий от трибун.

Поединок завораживал, не давая оторвать от себя взгляд. Красивые воинственные шлемы, оригинальной формы щиты. Ловкие отточенные движения и трюки. Загорелая кожа сражающихся, под которой играли рельефные мышцы, блестела от пота.

Один из гладиаторов, с синим щитом и в шлеме с ирокезом, искуснее − это Навиро сразу подметил. Меньше движений, они плавны и точны. Второй боец, с красным щитом и гладким шлемом с сетчатым забралом, размашист и издёрган, иногда делает лишние шаги, а это может для него плохо закончится, и довольно скоро. Опытный глаз может практически в начале боя сказать, кто победит.

"Ирокез"  оправдал предположения Навиро. В движении щитом отбил удар меча, делая оборот вокруг себя, и, присев, ушёл на нижний уровень. Меч слету отрубил переднюю ногу противника ниже колена, почти не задержавшись на препятствии. Раздался дикий крик, разнесшийся поверх гула толпы. Сверх острого меча, с сабельной заточкой, не знает преград в сильной и опытной руке. Несчастный еще не успел упасть, а "ирокез" сделал  новый  оборот, и голова отлетела вслед за ногой. Толпа злорадствовала, хлопая в ладоши, боец показал искусный бой.

Вся арена уже усеяна бурыми пятнами крови, но это было только начало игрищ.

"Преступники. Что нужно с ними делать?" − прогрохотал по всему амфитеатру голос латенью.

"Казнь! Казнить!" − загудела обрадованная толпа, грозно сотрясая кулаками.

Посреди арены, под  нерасторопный бой барабанов, поднималась платформа, на которой расположились кругом около двадцати людей. Все одеты в обычную одежду, потому что не годятся в гладиаторы. Кволые и неспособные, не смогут развлечь толпу боем.

В руках у всех мечи. Они испуганно озираются, не зная, откуда придет опасность.

"Двадцать преступников − шестьдесят берсов!" − пробасил протяжно латенью.

Берсы − собаки-убийцы. С помощью генной инженерии люди вывели эту породу. Самые умные, сильные и быстрые из четвероногих друзей человека. И еще очень хитрые. При таком соотношении − один к трем,  у неподготовленных людей нет никаких шансов.

Барабаны ускорили темп, издавая частую дробь. Люди стали в круг, выставив перед собой мечи.

И тут из небольших отверстий в стенах начали выскакивать черные, словно демоны, берсы. Крупные подвижные собаки, выше пояса обычному человеку. Их становилось все больше, они носились вокруг людей и рычали, не осмеливаясь пока нападать. Когда собак стало много, животные  начали подбираться к людям, пытаясь вцепиться в жертву. Неопытные жертвы далеко выставляли мечи, не давая подобраться собакам на расстояние удара. Противостояние продолжалось около пяти минут, казалось, так будет долго. Но берсы специально обучены, и вот один, не выдержав, кинулся в атаку, пытаясь добраться до руки жертвы. Его встретили сразу два меча, но рычание и предсмертный визг подтолкнули других собак к атаке.

Собаки ринулись на несчастных, люди пытались отбиться, но тщетно. Все чаще обреченные падали под весом двух-трех грызущих их собак. И тут началась вакханалия…

Рычание и душераздирающие крики людей, все смешалось. Собаки рвали на людях плоть, отрывая куски с рычанием, вгрызаясь кровавыми пастями снова и снова в обезумевшие от боли, орущие жертвы, в их лица, руки и ноги.

Толпа затихла, никто не махал руками, все жадно смотрели.

В темном проеме появился наставник. Наёмный добровольный гладиатор. Не все люди ценят жизнь.

"Итак, все в сборе, через пятнадцать минут наш выход. «Входите в боевой транс и сами помогите себе выжить», − произнес он. − Мы гладиаторы Касара! Выйдите на арену и покажите это всем!"

"Да! Касар! Мы непобедимы!" – яростно восклицали бойцы.

Затем все затихли, входя в боевой транс. Кто тряс головой, кто что-то бормотал. Навиро стал стучать кулаком в стену в пол силы, чтобы не повредить руку.

"Скотобойня! − вдруг дико заорал Малек, у которого была такая же кличка. − Сколько я перерезал глоток, сегодня добавлю!"

− Скотобойня, ты этим на врагов нагнать страху думаешь? Испугаешь ты их бараньими резаными глотками. Ха! − с сарказмом произнес подошедший Барт. − Тем, что ты работал на скотобойне, ты разве что детей перед сном можешь постращать.

Он взял у Наки пилообразный меч и начал медленно водить им по высунутому языку. На нем проступила кровь, затем язык полностью стал красным. Барт стал водить мечем-пилой по щекам. Через две минуты лицо стало красным от крови.

За решёткой, в десяти метрах от гладиаторов, продолжалась собачья экзекуция.  На неё не обращали внимания, бойцы уже вошли в транс, все стали делать надрезы на руках, груди и спине. Недалеко от них озверевшие собаки разрывали слабые тела, а им было уже всё равно...

Арена опустела. Последние изуродованные тела утащили в трупную комнату. Огромное ненасытное помещение, его трудно заполнить. Мёртвые здесь сбрасывались в кучи, как попало.

Арена, после собачьей расправы и предыдущих боев, превратилась из жёлтой в темно-бурую.

Все сорок выстроились в шеренгу по одному, для выхода на арену.

"Помните закон гладиаторской чести, принимайте смерть и боль молча. Сражайтесь, не крича. Победителю подставляйте горло, пусть вашу участь решит толпа, − наставник с хмурым лицом шел вдоль шеренги, глядя в лица. − Я дал вам все, что мог, и надеюсь, вы не подведете. Удачи".

Мрачные ворота плавно поднимались без шума, последняя преграда перед ареной исчезала в стену. Толпа бесновалась, шум стоял необычайный.

Барт, стоявший первым, ступил на песок, держа в левой руке щит и размахивая утренней звездой. Лицо залито кровью, высунутый язык темно-красный. При этом верзила дико заорал, оскалившись.

"Бой − сюрприз! Барт Костолом!" − латенью начал объявлять появляющихся из ворот. Толпа встретила Барта рёвом.

"Малек Скотобойня, Навиро Непробиваемый!" − протяжно объявлял выходивших на арену всеобъемлющий голос.

Бойцы выходили один за другим: кто кричал свое имя, кто, как Барт, просто вопил. Все кровавые, сотрясая оружием, гладиаторы выглядели воинственно и устрашающе. Толпа ликовала очень страстно, когда выходили  прославленные "старые" бойцы.

Вот он, запах арены. В нём пот, кровь, запах кишок и мочи. Такого не услышишь нигде.

Последний гладиатор из западных ворот ступил на песок, решётчатая перегородка опустилась.

"Граждане планеты Хиир! Делайте ставки на одного из сорока, того одного, кто останется в живых! Ставка сыграет один к сорока!

Навиро обвел взглядом амфитеатр. Счастливые и возбужденные лица зрителей, которые с интересом будут сейчас смотреть, как его будут убивать. Сверху бьют прожектора, но не слепят. Затем поднял лицо вверх, пытаясь увидеть  звезды. Видна лишь бездонная чернота неба. Люди забыли, что они пришли оттуда, покорив немыслимые пространства. Забыли, что называются людьми, на самом деле стали хуже зверей.

− Что за бред? Мы что, друг с другом  драться будем? Это же банально! В чем сюрприз? − произнес растерянный Барт.

− Нет, тут что-то другое, − ответил Скотобойня. Сейчас увидим, кто вывалится из восточных ворот.

Вдалеке раздался громкий рык, который, казалось, не могло издать никакое существо. По крайней мере, оно должно было быть огромным.

"Ужас Тертура! Сейчас вы его увидите сами!" − голос латенью стал самодовольным.

Зловещий рык повторился, почти одновременно, ему вторил другой.

− Скотобойня, это, кажется, по твоей части, − обратился к Малеку Барт. – Сейчас будем животных рубить!

− Кажется, так шерконы…  рычат шерконы Тертура! − сделал заключение Навиро.

− Шерконы? Таких громадин ещё не забивал, но сегодня попробуем, − Скотобойня вымученно улыбнулся и сплюнул на песок.

Восточные ворота еще начали подниматься, а люди уже рассматривали страшное животное через решётку. Эту массивное чудовище стало видно лучше, когда оно ступило на песок.

Покрытый серой короткой шерстью, шеркон шёл не спеша, на четырёх мощных лапах. Настоящее чудовище, созданное из прототипов различных животных. Величиной со слона, шеркон напоминал тушей медведя, только передние лапы были раза в три толще задних, а когти… они на передних лапах были как у ископаемых динозавров. Морда его была сродни обезьяньей, а голову украшали бычьи рога.

Это было не первое выступление за неделю. Усталость давала о себе знать: мешки под глазами, тремор, головные боли и участившиеся приступы астмы. Семейный врач советовал Стиву взять паузу, отдохнуть. Но извечное желание успеть всё превалировало в его жизни. Он откладывал отдых на завтра, надеясь успеть всё сегодня. И как в жизни бывает, завтра плавно преображалось во всегда. Оттого и не видел он отдыха, работая на износ.

Еще одно выступление, еще одно медийное действо, еще одна дописанная книга и произнесенная речь. Работа давно стала его порочным глотком свободы, его сейчас, завтра и всегда. Вот и теперь, в этот привычный загруженный день, когда он выходил на сцену – тревоги меркли. И он без тени усталости шел к микрофону, ударом трости чеканя шаг.

– Нас многое в жизни пугает, и именно это делает нас людьми. Мы терзаем себя сомнениями, растем и живем, стараясь стать лучшей версией себя настоящих. И кладем всё на алтарь своего успеха, – выдерживая паузу, Стивен коснулся дужки очков без оправы. – А чем нам отвечает наша среда, социум, и чем он, собственно, живет?

Зал полон: снимают на пейслайны, записывают, стримят. Всё внимание на Стивене Адамсе. Один только он вынужденно отвлекается на вибрацию умного браслета. Очередной звонок с незнакомого номера. Весь вечер до него кто-то пытался дозвониться. Но Адамс никогда не отвечал незнакомцам, – вот и этот случай исключением не стал. Хоть в глубине души и закралось сомнение, он только на прошлой неделе сменил пакет и установил на своем пейслайне от «Ред Кэп» пакет «Инкогнито», который должен отсекать всех, кто не в списке контактов.

Сбросив звонок, он, не подавая виду, продолжил:

– Слова твоей старшей сестры о первом прыще. Пирог с шестнадцатью свечами на день рождения. Счастливая мать или пьющая мать. Отец, держащий семью в достатке или отбывающий срок в тюрьме. Масса сценариев в нашей жизни. Каждый из них может стать как гордиевым узлом, так и великим благом, что определит нашу жизнь на года вперед. Что с нами будет, если эти социальные связи разрушить? Разве не уподобимся мы зданию без фундамента. Разве не накренимся, не пойдем под откос. Разве не закончим свой путь раньше срока, так и не поняв себя?

Он смотрел на сидевших в зале. Все в ожидании быстрых ответов.

– Вот об этом сегодня и поговорим. О будущем нашем, о социальной разобщённости, что тянется от начала жизни и до сих пор. Поговорим об атомизации нашего общества.

Социолог включил на браслете трансляцию с ранее заготовленными слайдами. На каждом из тщательно подобранных кадров – история новейшего века. Начиная рассказ о том, как события и явления прошлых десятилетий сформировали конфликт в обществе.

Вновь вибрация, он машинально сбросил оповещение о сообщении – звонок незнакомца, продолжил лекцию, но в зале послышался легкий ропот. Слушатели перешептывались, делая снимки.

Из зала кричали, указывали на экран:

– Сэр, у вас, кажется, сбой в программе!

И вправду, вместо слайда с мировой войной по экрану расползлось сообщение с незнакомого номера:

«Стивен Джон Адамс, Вас отобрали для перемещения в убежище. Не покидайте текущего места нахождения, силы ОБР уже направляются к Вам».

Адамс пытался унять волнение, но этот вал было уже не остановить. Все проверяли свои пейслайны и браслеты, а не найдя аналогичного сообщения, срывались на крики. Всех волновал один вопрос: «Почему нас нет в списке?»

И пока одни задавались вопросом в голос, другие тщетно пытались дозвониться до родственников и друзей, но связь отсутствовала, а в зал ворвались вооруженные люди в штатском. Сотрудники ОБР изъяли Адамса, а слушатели получили лучшую в жизни лекцию.

И хоть речь Адамса оборвалась, суть информации наглядна. Теперь все в зале осознали принцип социальной атомизации: если вас нет в списке – вас нет в будущем. Жаль только, поделиться своим беспрецедентным опытом никто из них не сможет.

Травоядные.

Несмотря на то, что классические виды травоядных в разной численности еще остались на планете, мутаген породил новые эволюционные механизмы, основанные на поедании других существ с приобретением их свойств и способностей. Поэтому милые в прошлом лошадки и коровки имели огромные шансы превратиться в это и использовали эти шансы по полной программе.

Хитрые, агрессивные, но погибают от крупного калибра вполне успешно, как и любые существа из плоти и крови. Источник https://axaho.com/knigi-mihail-ryzhkov-personazhi-fantastich...

Предыдущие части: Пролог ; Глава 1(1) ; Глава 1(2) ; Глава 1(3) ; Глава 1(4) ; Глава 2(1)

Разбуженный собственными стонами, Следопыт не сразу понял, где находится и что происходит. Такое с ним случалось редко: лоб покрылся испариной, правая рука ничего не чувствовала. Несколько мгновений он обалдело крутил головой, ухватившись за нож, а потом сообразил, что мир остался на месте - солнечный и такой же жаркий, на небе ни облачка, а с березы на него глядит сорока.

Он в Гоффмаркском графстве!

Правую кисть начало покалывать, пальцам возвращалась чувствительность.

- Эк затекло, - пробурчал он птице, пряча не пригодившийся нож обратно в ножны. - Чего глядишь, купечья женка? Думал, нет больше руки, кончено. А тут вона как. Ну и сон.

Чародей пасся в десяти саженях от него - сама безмятежность посреди густо-зеленого поля. Скоро трава выгорит и пожухнет, а пока - загляденье. Судя по теням, проспал Рандольф не больше трех часов.

- Вот кому всегда хорошо, - буркнул он раскачивающемуся хвосту. - Ты за временем следил? Или только пожрать горазд, пока я сам себя бужу?

Оторвавшись от травы, Чародей повернулся к Следопыту и, вальяжно двигая челюстью, принял вид уязвленного достоинства. Морда его при этом оставалась плутовской. Рандольф аж прыснул, глядя на нее.

- С тобой не по болотам лазить, в бродячей труппе выступать. Конь - паяц, на такое со всех сторон народ сбежится. Ваша милость голодны? Нельзя того допускать. Кушайте, не отвлекайтесь, — поднял он руки в знак примирения.

С достоинством, каковому позавидовал бы рыцарь, Чародей вернулся к трапезе, с хитрецой поглядывая на друга.

Оценив положение солнца, Следопыт убедился, что проспал меньше запланированного, и решил еще поваляться. После он поднимется и тронется в путь, но это после, а пока — отдых. Лежать ему было удобно, мысли складывались стройно.

Так, сунув ладони под голову, Рандольф погрузился в раздумья.

Редко встречается у людей провидческий дар, и того реже, когда про него говорят, ибо дар тот - плата за грехи. По деревням шепчутся о вещуньях, о слепых мудрецах; девки ночью к ним крадутся узнать о суженом, больные - о хвори, богачи - о врагах. Стороннему человеку сыскать их непросто, но Рандольф повидал и расспросил достаточно, не про себя, но про проклятье родовое. И про сны узнавал, как отличаются те, что скрытые смыслы несут. И все как один убийцы, блудницы и насильники и дети убийц, блудниц и насильников об одном ему твердили - сон, что сбудется, не похож на другие. Он - как воспоминание, которое много раз видел, да позабыл, и вот снова видишь, но с иными подробностями. Такие сновидения запоминаются в деталях, но понять их бывает непросто. Знаешь о предупреждении, а поделать ничего не можешь. Ломаешь голову, скребешь ногтями по дереву - все зря. Но есть и другие, ещё хуже. Там вся картина целиком является. Как есть видишь образ грядущего, а в нем - приговор свой или хуже - любимым. И сколько не пытайся что-то изменить, как не рви на себе волосы, не прячься в темных щелях, все приведет к тому, от чего бежал. Сны-предупреждения и сны-прорицания невозможно с прочими спутать - уверяли наказанные ими.

Вспомнилась ему особенно одна жуткая баба из дикой Излебской деревни, что поодаль от соседей в полусгнившей избе жила. Вдова без детей - все от голода умерли во время войны, а она умом тронулась. Истории о ней из уст в уста передавались, мол видит будущее эта Гунд, добраться до неё трудновато, но коли залез в ту глушь, все, что наговорит тебе, сбудется непременно. Следопыт ее так и нашел по обрывкам разговоров, хотел про дар расспросить, подтвердит ли она, что ранее другие сказывали. Сыро тогда было, август дождями лил, да туманом лес накрывал. Сквозь дырявую крышу на голову вода капала, внутри грязь и холод стояли. Было той бабе лет сорок, но выглядела старухой: волосы всклокоченные, седые, глаза выцветшие, зубов три пенька черных. Рандольф долго с ней беседовал и все что хотел выведал. Отец ее душегубом был, и вот в двенадцать годков приснились ей два сна: в одном младенца мертвого ела, в другом сама умирала в одиночестве.

Сны те были особенными, как из прошлого навеянными, будто всё это она уже проживала. Первый сбылся через много лет. Когда война погубила урожай, зимой волчьей поступью пришел голод, и двое детей ее слабеньких один за другим умерли, покуда она беременной ходила. Чтобы выжить и родить, иного выхода не оставалось, окромя как мертвыми питаться. Думала, избавит себя от страшной старости, которую видела в детстве. Крепка здоровьем была Гунд, зиму пережила и родить смогла, только прознали соседи о том, как пожрала она тела собственных детей, и выгнали с позором. Новорожденный младенец умер от холода. Пошатнулся рассудок, но дар и не думал пропадать. Все также видела Гунд будущее тех, на кого смотрела сквозь пламя черных свечей. Приютили ее в далёкой деревушке Кьюлькё. Староста знал, что поблизости гуляет баба, слывущая провидицей, и решил такое чудо далеко не отпускать. Поедут к ней гости, монету за постой в деревне оставят. Так и жила она во скорбях, окружённая пугливым почтением проклятая душа. А когда Следопыт спросил, почему бы не попытаться снова судьбу обмануть, так и ответила, пеньками осклабившись да шамкая, мол все тропинки обратно в эту избу приведут, и пробовать что-то - только силы тратить. Получается, сама же свое предсказание исполнила.

Страшная кара - вещий сон, ибо невозможно забыть пригрезившееся в нем. Страдает обречённый провидец и спасения найти не в силах. Что до простого люда - тревожиться не стоит. Коли нет за душой у тебя или предков злодейств, живи спокойно, радуясь неизвестности. Однако, бывает (непонятно как и почему), что и праведник способен будущее узреть и всякий прочий, избавленный от провидческого дара. Несколько подобных случаев Следопыту было известно.

И вот сейчас ему в пору было задуматься, что значили его собственные ощущения, испытанные на поле полынь-травы под молочным небом Гоффмаркских грез.

Он до сих пор чувствовал, как полынь касается ног, слышал ее обманчивый шепот, частицей разума следовал по указанному ею пути. Сон не утекал сквозь пальцы, как неуловимо утекают иные беспорядочные сны, но пытался его о чем-то предупредить. О чем-то страшном, нависающим над самоею жизнью. О Конце Света?

"Эра Презренных, гласит пророчество, станет предвестьем Конца Времён", - сами собою пришли ему в голову строки старинной баллады о Краснолесии.

Эру Презренных с упоением читал покойный Франц Калленберг, веря каждому ее слову. Юный Бруно Калленберг видел во снах Конец Света и Лотар Калленберг тоже. Совпадение ли это? Совпадение ли его предчувствие, молившее бежать от златоносного заказа?

"Когда от зимы допросятся снега, и железные вороны заполнят небеса, наступит Эра Презренных. Благородные падут пред рабами, а мудрецы будут служить глупцам. Короли станут тенью, а нищие на тронах возложат на себя короны из костей. Голодные псы будут править в замках, пожирая последние зерна добра.

И возликуют презренные — чьи души проданы, чьи руки жаждут пламени. Они осквернят алтари, смешают кровь с грязью, а истину с ложью. Храм Божий станет логовом зверя, и колокола зазвонят без звонаря.

И явятся знамения конца времен. Брат возненавидит брата, не мечом, но молчанием. Отец восстанет в теле сына, а сын застынет в десницах старца. Мать выпьет кровь свою, как прежде выпила кровь детей. Трус осквернит Око Бога, замкнув порочный круг.

И наступит пора воздаяния: реки потекут вспять, солнце померкнет, и последний страж на стене воскликнет: «Что же это, Господь?» — но ответом ему будет стылый ветер, воющий меж пустых гробниц. А потом и того не станет", - гласили слова пророчества, памятного ему наизусть.

- Так и случится, - говорил Следопыт сороке. - Живёшь, приспосабливаешься, и все вокруг тем же заняты. Спать легли - ночь как ночь, жены, мужья, дети сопят. На улице крик, в голове — дела. Все нормально. Утром, проснувшись, увидали молочное небо. И бежать некуда, везде оно. И дела позабудутся, и золото глупостью покажется, сколько сил на него потрачено. Нужно ли золото под молочным небом? Так Эра Презренных закончится вместе с презренными. Поделом, - вздохнул он поднимаясь с належанного места. - Коли на то пошло, последние времена пришли с первым человеком. С тех пор ждем конца, и ни одно пророчество не сбылось. Презренные — всегда презренны. Эре нашей тысяча лет. Готов, плут? - Рандольф поправил помятый костюм. - Пора трогаться. Если нигде не застрянем, скоро будем у цели. Нирсин, а Нирсин? Уж не забыл ли ты часом своего имени? Гляди у меня! Пред Божьими Судьями травку не пощиплешь.

Его надежда на ослабление жары не оправдалась. Опустившись ниже, солнце вытянуло тени, но нагретый за день воздух оставался неприятным. Дышать было трудно, отчего пот проступал с утроенной силой. Следопыту хотелось избить воздух, изрезать ножом, отомстить за издевательства, сорвать с неба солнце и утопить в болоте. Он скрипел зубами и с каким-то нелепым злорадством помышлял о карах, коим подверг бы светило, окажись оно под рукой.

Так прошло два часа, а потом появились мухи. С каждой верстой их внимание становилось назойливее: одна за другой черные гадины атаковали путника, кружились над головой, садились на руки, забирались в сапоги, не оставляя ни минуты покоя. Бороться с ними было бесполезно. В жизни Рандольф знал жару похуже. На юге Краснолесия мошки облепляли тело за считанные мгновения, лосиные вши нападали сотнями, комариные тучи затягивали небо. Разные места бывали в Краснолесии, труднодоступные и малопроходимые, принимавшие кровь за дань. Пробираясь колкими зарослями, в нем пылал азарт первооткрывателя. Каждая вылазка платила за боль, возвышая его над остальными. Север не делился тайнами задаром, и Следопыт, понимая это, расценивал жертву, как нечто справедливое. Гоффмаркские мухи воспринимались иначе. Не девственной природе вручал он себя, но мерзости запустения. На брошенном теле изнасилованной земли расплодились твари. Явись кто-то из детей почтить память забытой кормилицы, подарившей невинность их загребущим рукам, трупные насекомые не пировали бы на полях. Одуревшие мухи были следствием людского вероломства, олицетворением предательства, и выводили его из себя исключительно потому, что появились здесь не сами собою, но после человека.

Как бы там ни было, рассчитывать время Следопыт умел неплохо. В назначенный час, когда дорога, обогнув перелесок, свернула налево, длинные тени башен аббатства открылись его взору в точном соответствии с рассказом Калленберга. Они ползли вниз по склону холма, устремляясь к границам дикого поля, покуда на вершине призрачный замок, освещенный кроваво-красным закатом, шептал вечерние молитвы, готовясь к пришествию темноты - времени зла, с которым еженощно сражались безжалостные Божьи Судьи.

- Ну что, старина, вот и добрались, - глядя перед собой проскрипел Рандольф усталым голосом. Все его попытки добыть из фляги хоть каплю воды успехом не увенчались, во рту пересохло, в горле першило. - А нужно-то было всего один маленький глоточек. Паскудство.

Несколько минут продолжал он трясти сосудом, перевернув тот горлышком вниз, хотя давно было понятно, что внутри пусто. Пришлось смириться. Попадись ему сейчас лужа, Следопыт осушил бы ее до дна, но все лужи давно высохли, а время на поиски водоемов занял их дневной привал. Когда проснулся, он с прискорбием допил все, что осталось во фляге, и с тех пор не сделал ни глотка, только потел и лип к костюму, а тот столь же охотно лип к нему.

- Ааа, в пекло посудину! - раздражённо крикнул он пустынному полю и закату, прикрепляя флягу обратно на пояс. - Потерпим ещё малость, плут, что нам станет? Если повезет, скоро напьемся. А когда нам не везло? Потерпим.

Поле и закат в ответ загадочно промолчали. Возможно, они и вовсе не слышали хриплых ругательств Рандольфа, наслаждаясь хоровым пением многочисленных сверчков, неторопливо слагавших истории вольных дорог и зачарованных летних ночей, волшебные истории без начала и конца, истории Начала и Конца, могущие быть мелодией тихой флейты или мечтательной лиры, провожающей старый день у одинокого костра на краю света. Такие мелодии не рождаются на заказ, они - трепет сердца неугомонного скитальца, что готов терпеть и жажду, и жару, и бурю, ругаться, но терпеть, и в глубине души находить в этом радость кипящей жизни. Рановато запели сверчки, обычно после захода солнца разговор начинают, а тут будто для того только собрались пораньше, чтобы приветствовать храброго Жиля, ведущего Нирсина прямиком к воротам аббатства.

- Удачи, вильё Артуа, - заливались они. - Вы — наш. Никогда не забывайте об этом. Эта песня для вас. Это песня отваги и мечты.

Следопыт не считал себя отважным человеком. До замка оставалось не больше версты. Чародей продолжал плестись вперёд, поднимая из кустов новые сонмища мух, и Рандольф по чем свет костерил обленившихся монахов, не желавших привести в порядок собственные угодья. Этот последний участок пути на фоне будоражащего зарева дался им особенно тяжело.

И все же, они его преодолели.

- Выше нос, Нирсин, - промолвил он, заприметив на стенах людей с длинными посохами, - скоро познакомимся с провожатыми. Ты конь помощника вильё Тюреля, вот и веди себя соответствующе: плюй в морды или кусайся. Пусть знают, у нас - норов. Через несколько дней уедем, а может и завтра. Подберу к Бруно ключ и развлеку тебя на обратном пути его историей. Хочешь, плут, историю послушать?

Чародей заржал, коротко, но одобрительно. Истории послушать он любил всегда. Что бы не случилось.

О том, что Следопыт узнает в аббатстве можно будет узнать в следующей части уже в воскресенье. Кто не хочет ждать, книга выходит вперед на АТ - Краснолесие. Небосвод Лебедя

Телеграм канал с подробностями о вселенной - https://t.me/nordic_poetry