Сергей Москалев увлекся мистицизмом еще в юности, хотя даже книги на эти темы найти в СССР было почти невозможно. Духовные поиски не помешали ему создать программу Punto Switcher и продать ее «Яндексу». Для проекта «Советские мистики» Маргарита Федорова поговорила с ним об искателях осознанности времен СССР, коммерческой эзотерике и иллюзиях.
Сергей Москалев. Рига, 1978 год. Фото из личного архива
После знакомства с Сергеем Москалевым меня не покидает ощущение, что я побывала в гостях у древнего восточного мудреца. О сложных духовных вопросах он говорит просто и понятно, избегая заумных концепций и часто шутя. Его речь наполнена поэтическими образами и поучительными жизненными историями — ни слова о просветлении, трансцендентных состояниях сознания, карме и всем том, о чем обычно ведут разговоры новоиспеченные искатели осознанности гденибудь на пляже в Гоа. Хотя, кажется, кому как не ему об этом говорить: в 12 лет занялся йогой, в 16 стал вегетарианцем, в 18 — участником подпольной мистической группы «Контекст», участники которой еще во времена СССР занимались нелегальными переводами эзотерической и психологической литературы.
По словам Москалева, «если ты встаешь на этот путь, в какойто момент Вселенная начинает вести с тобой разговор: появляются одни учителя, потом другие, приходят книги, и, если ты ищешь, диалог этот длится всю твою жизнь». В ходе этого диалога Сергей Москалев стал адептом суфизма — мистического течения в исламе. Суфий верит в единого Бога, не придавая смысла вероисповеданию. В сборнике лекций и речей «Путь озарения» жившего в начале XX века суфийского мистика Хазрата Инайята Хана одно из определений суфия такое: «Он видит своего Бога в солнце, в огне, в идоле, которому поклоняется секта, он узнает Его во всех формах Вселенной, в то же время зная, что Он превыше всех форм».
Насыщенная духовная жизнь не помешала Сергею Москалеву добиться успеха и признания в миру: он создал популярную программу для автоматического переключения между различными раскладками клавиатуры Punto Switcher, которую в 2008 году купил «Яндекс». Среди других его разработок — книжная база biblus.ru и созданная еще в 1996 году онлайн-энциклопедия «Брокгауз-онлайн», прототип «Википедии».
Я закрываю глаза и вспоминаю наш неспешный разговор, сумрак гостиной семьи Москалевых с восточными подушками на полу и электрическими лампадами у фотографии Инайята Хана, огромный стеллаж с книгами под потолок, музыкальный инструмент у стены, похожий на индийский ситар, и прозрачный старинный чайник на подносе с чаем цвета темного янтаря. Хотя волосы у Сергея Москалева седые, на вид ему не дашь больше пятидесяти лет (сейчас ему 61 год). Высокий, подтянутый, одет во все черное, на пальцах — кольца. Его супруга Елена тоже дома. Они женаты почти сорок лет. Она художница. Как и муж, одета во все темное, и, как и он же, выглядит очень молодо. Пока мы говорим, она сидит на кухне и чтото рисует.
Интервью длится уже почти два часа, Сергей отпивает чай и делится еще одним воспоминанием:
— Для меня нет разделения на духовное и не духовное. Однажды в Бомбее мы сидели и разговаривали с мастером адвайта-веданты Рамешом Балсекаром. Тогда он сказал мне: «Вот ты идешь по улице, навстречу тебе — незнакомый человек, вы пересекаетесь взглядом. Чтото между вами проскакивает, какоето узнавание, искра — всего лишь мгновение, и вы проходите дальше. Только задумайся: миллиарды какихто вещей должны были произойти, чтобы эта встреча, пусть мимолетная, состоялась. Целая цепочка событий: ктото родился, ктото умер, ктото зевнул. Когда вы понимаете, что каждая встреча, каждое взаимодействие с любым человеком, любым предметом за собой несет вот эту бесконечность, приходят удивительное освобождение и радость. Отпадают попытки все рационализировать и расчленять. Остаются только восхищение и благодарность. Да, мы можем контролировать свои поступки до какойто степени, но мы не знаем всего замысла, какую ноту в этой вселенской симфонии играет каждый из нас».
Все истории, рассказанные Сергеем Москалевым, пропитаны этим восхищением и благодарностью: жизнь для него — многомерный лабиринт или «Дворец зеркал», от путешествия по которому он, кажется, получает искреннее удовольствие.
СССР. Первые шаги
«Одна из главных движущих сил в моей жизни — интерес»
В 1970 году на экраны вышел док «Киевнаучфильма» «Индийские йоги — кто они?». Мне тогда было двенадцать лет, я жил на Арбате и посмотрел его в кинотеатре «Художественный». Многие советские люди именно из этого фильма узнали, что есть такое явление, как йога. Однако российская космическая медицина уделяла очень большое внимание йоге — мистическая часть исключалась, ученых больше интересовали вопросы физического плана: как организму выдерживать экстремальные нагрузки, сколько [времени] человек может продержаться без воздуха и так далее. Проводилось много исследований с участием настоящих йогов, ведь в то время индийцы были нашими друзьями: «Хинди руси бхай бхай» («Индийцы и русские — братья», официальный лозунг российско-индийских отношений в 1960–1980 годах. — Прим. ред.). Какието асаны даже иногда публиковались в журнале «Наука и религия» и в журнале «Сельская молодежь».
В том же году я поехал в пионерский лагерь, и там у меня появился товарищ Володя Кремлев. Его мама была врачом. Какимто образом она была связана с космической медициной и дружила с врачом-индусом, участвующим в этих исследованиях. У него Володя многому научился: к примеру, он мог большой английской булавкой проколоть кожу на руке и не испытывать боли. Также он знал набор базовых асан, которым меня и научил. Мы с ним заинтересовались усыплением друг друга при помощи нажатия на сонную артерию. За эти усыпления на нас настучали, и мы получили строгий выговор на пионерской линейке. После того лета я больше Володю никогда не встречал, но память о йоге во мне жила.
Тогда мы существовали в большом информационном дефиците. Но один существенный плюс в этом был: в людях поддерживался здоровый голод — такого количества информационного мусора, как сейчас, не было.
У нас на Арбате был магазин украинской книги. В этом магазине, когда мне было тринадцать лет, я увидел книгу с фотографией йога на обложке. Она была написана какимто болгарином и переведена на украинский язык (Миланов А., Борисова І. Вправи йогiв/Упражнения йогов. Киев, 1971). В ней были фотографии асан с точным описанием. Многие из них я выучил и практиковал. Иногда даже хвастался своей гибкостью перед мальчишками: подходишь к здоровяку и спрашиваешь: «А ты можешь вот так кренделем свернуться?»
В пятнадцать лет в мою жизнь пришли еще две книги. Тогда я дружил с парнем по кличке Тин. Его папа был профессором или академиком, точно не помню. Они жили на Цветном бульваре, а квартира представляла собой огромную библиотеку. Так вот, этот мой приятель взял и подарил мне две старинные книги — «Оккультизм: первоначальные сведения» французского мага Папюса и «Практическую магию» Лермина. Вторая книга содержала в себе инструкции по рисованию какихто амулетов, воскурению мозгов голубя и тому подобное. Эта кровожадность мне както не очень понравилась. Еще в одиннадцать лет я пошел с ребятами на рыбалку на Комягинский пруд и поймал штук пятьдесят бычков. Так как я рыбу не ел — мне не нравился ни вкус, ни запах, — решил их отпустить, и несколько бычков всплыли брюхом кверху. Тогда я решил: все, больше рыбной ловлей не занимаюсь, что уж говорить о мозгах голубя.
Но Папюса я тщательно изучил, и мой словарный запас обогатился такими понятиями, как «четыре расы», «закон октавы», «закон трех», «сверхусилие», от чего у тех, с кем я пытался на эту тему разговаривать, глаза на лоб лезли. Помимо этого, в седьмом классе я взял обет прочитать 200 томов «Библиотеки всемирной литературы», которая была у нас дома, и за два года успешно с этим почти справился, за исключением нескольких томов с совковой скукотой из союзных республик. Но возникли проблемы: на чтение уходило много времени, и поэтому я говорил отцу, что иду в школу, а сам доезжал до «Площади Революции», садился на скамейку и читал часов по шесть. Мы жили тогда мужским коллективом — я, папа и брат. Мама умерла, когда мне было семь лет. В результате таких прогулов меня в восьмом классе исключили из школы. Этому еще предшествовало мое выступление в защиту Солженицына. Его как раз ругали в школах и институтах — была развернута кампания. На одном из собраний я спросил у одноклассников: «Ктото из вас читал его произведения?» В ответ — тишина. Я тогда опять: «А как можно осудить человека, если вы не читали его книги?»
Секретарь комсомольской организации нашего класса рыдала, называя меня предателем.
Так как я был фанатом книг, я поступил в Московский книготорговый техникум. Надо понимать, что в то время книги были всем: советский человек гонялся за собраниями сочинений, и, если ты имел отношение к распространению книг, ты был в эпицентре культурной жизни.
Мой брат учился в Московском институте электронного машиностроения, и он познакомил меня с одним своим другом, также увлекающимся мистицизмом. Мы подружились. Сережа Ванецов был гениальным инженером — от скуки он написал диплом за год до выпуска, а после написал еще пару дипломов друзьям. Он поделился со мной двумя машинописными распечатками. Одна, на папиросной бумаге из двадцати листов, называлась «Дзен». Впоследствии я выяснил, что книга эта оказалась знаменитым трактатом кашмирского шиваизма «Малини-виджая-тантра». Вторая книга называлась «Школа молитвы» митрополита Антония Блума [Сурожского]. Мы часто гуляли с Сережей на Патриарших, но самые важные глубокомысленные беседы случались в чебуречной на улице Палиашвили (сейчас — Малый Ржевский переулок. — Прим. ред.).
В 16 лет у меня состоялась еще одна очень интересная встреча: я был тогда хиппи и, както бродя по Москве, познакомился с группой ребят во главе с девушкой, которые работали дворниками возле Елоховского храма. Они были адептами учения йога Йогананды, углубленно практиковали йогу, медитации, дыхательные практики. Для вступления в группу каждому нужно было от руки переписать «Автобиографию йога» Йогананды. Для этого использовали толстые разлинованные тетради под названием «амбарная книга», которые продавались в писчебумажных магазинах. Както один из этих ребят пришел ко мне в гости и во время ужина попросил не давать ему котлету, а оставить на тарелке только картошку. Оказалось, он вегетарианец. Я был поражен: парень был чемпионом Москвы по классической борьбе среди юношей.
Я ему: «Откуда ты силы берешь?» Он мне: «А ты слона видел? Лошадь видел? Они мяса не едят. Ты попробуй!» И я попробовал. С того момента уже 45 лет прошло, как я мясо не ем.
В восемнадцать лет через одного знакомого, который впоследствии стал достаточно известным священником, я попал в группу «Контекст» и познакомился с Виталием Михейкиным и Валентином Куклевым. Это был элитарный клуб, отдушина для творческих и мыслящих людей Москвы. Все-таки в советском мире прекрасно жилось людям линейным: все расписано, все понятно, что делать завтра-послезавтра — такие люди-поезда с четко прописанными маршрутами. А творческим личностям существовать в жестких рамках было трудно.
Мы собирались человек по 12–15 человек у Виталия Михейкина дома и разговаривали о том, кто что читает, какую классическую музыку слушает, о том, кто и как понял тот или иной термин — например, «недвойственность». Разговоры были потрясающе интересные, вдохновляющие — в них принимали участие очень умные люди, кандидаты наук. Встречи не афишировали, хотя особых проблем с КГБ у нас не было. кагэбэшники не боялись эзотерики, их больше волновал тот факт, что у людей есть ресурсы множить книги: Солженицына или еще какуюто антисоветчину. В память об этих встречах я собрал словарь терминов, используемых участниками группы. Редактор и издатель Шаши Мартынова, увидев его в интернете, предложила издать книгу. Так появился «Словарь эзотерического сленга». По сути, это описание «змей» и «лестниц», как в древней индийской настольной игре «Лила», по которым духовный искатель скатывается вниз или взбирается наверх на своем пути.
Занятия йогой и мистикой я легко сочетал с обычной работой: сначала я был осветителем в Московском театре кукол, потом художником по свету, затем перешел в Московский новый драматический театр, где в 19 лет почти год заведовал электроцехом театра. Это научило меня ответственности и дало понимание, что человек живет во взаимосвязанной системе.
Жизнь сложная, многомерная и красивая, и уходить с головой во чтото одно я не хочу и не могу.
Вообще, одна из главных моих движущих сил — интерес. Вот смотрите (протягивает флакон с духами): это французский одеколон Reve d’Or старинной парижской фирмы Pivert. В начале XIX века одеколоны этой марки попали на Карибы, и жрецы вуду стали их использовать для опрыскивания своих алтарей. В начале XX века компания почти разорилась, но на Карибах их товар продолжал пользоваться спросом. Сегодня, если вы пойдете прогуляться по Монмартру, где живут выходцы с островов — последователи Сантерии, — вы можете встретить на какойнибудь витрине этот одеколон. Разве это не интересно?
Перестройка. Новые горизонты
«Сидит возле пещеры красивый человек, но решить твои проблемы он не может»
Москва, 1976 год. Рядом с Театром кукол, где Сергей Москалев (справа) работал осветителем. Фото из личного архива
Перестройка сняла с нас оковы, страх, что мы будем вечно сидеть в Совке и продолжать учиться по книжкам. К нам стали приезжать разные учителя мирового масштаба, мы получили возможность отправляться на обучение в другие страны. Тогда в начале 1990-х те, кто интересовался духовными практиками, начали активно контактировать с последователями [российского мистика первой половины XX века Георгия] Гурджиева в Англии и США. Во время поездки в Лондон мне посчастливилось какимто невероятным способом познакомиться с настоящими некоммерческими гурджиевцами. Этим людям ничего от тебя не нужно, кроме осознанности, — у них в социальном плане есть все. С некоторыми мы с женой до сих пор общаемся. Это я называю разговором со Вселенной: если ты ведешь диалог, не выпадаешь, одно цепляется за другое, и выстраивается цепочка.
Одновременно нам пришлось осознать одну очень важную вещь, которая потом была переложена в пословицу: «Сидели и ждали махатм… В какойто момент стало понятно, что махатм не будет, и все придется делать самим (махатмы в индуизме — высокодуховные личности. — Прим. ред.)». Ожидания, что есть какието учителя в Гималаях, рухнули. Ты приезжаешь в Гималаи и понимаешь, что учителя уровня Виталия Михейкина (о нем будет подробнее в интервью с другим героем проекта — Владимиром Майковым. — Прим. ред.) ты здесь с огнем не найдешь: ни по уровню мудрости, ни по уровню интеллекта, ни по бэкграунду. Сидит перед тобой возле пещеры красивый человек на рваной циновке, но он не может решить твои проблемы, потому что у него просто нет соответствующего опыта. Он, может, скажет про космос и про чтото высокое, но у него своих забот хватает — к примеру, надо пещеру благоустроить: скоро холода, нужно одеяло потеплее найти. (Смеется.) Тогда пришло осознание, что надо двигаться самим — заниматься лично, переводить, помогать тем, кто интересуется.
Во время перестройки появилась возможность не работать от звонка до звонка. Тем, кто занимался мистицизмом, это сильно облегчило жизнь.
В Советском Союзе человека могли за тунеядство посадить года на два в тюрьму, если он долго не устраивался на работу. Но серьезная практика требует свободного времени — если ты с утра до вечера у станка, времени на медитацию и чтение книг просто не хватает. В то же время в нашей компании бытовала одна очень важная установка: мы считали, что мистик должен уметь себя обеспечивать. Эта идея уходила корнями в группу «Контекст». Даже в советские времена нам удавалось находить возможности легального быстрого заработка. Это могла быть санитарная вырубка леса гденибудь в Архангельске, когда за месяц можно было заработать годовую зарплату наличными. Другой вариант — разгрузка вагона с солодом на пивзаводе Бадаева: около 1200 мешков по 50 кг. За такую ночную работу давали в скрюченные от усталости руки 60 рублей. Для сравнения: на квартплату тогда уходило от 3 до 5 рублей в месяц.
Во время перестройки ригидная и сложная система, когда все закупки шли через государство и у каждой вещи был ГОСТ, начала рушиться, и появились многочисленные варианты легального и свободного заработка. Был такой фильм — «Каникулы Кроша». Специально для него Музей Востока разрешил сделать копии настоящих японских нэцке (миниатюрные скульптуры из кости. — Прим. ред.), и фигурки попали на рынок. В Москве было три-четыре человека, которые владели технологиями литья из пластика. Мы все друг друга знали. У нас, как у детей лейтенанта Шмидта, было поделено, кто в какие магазины что сдает. Мы дружили, рынок был такой огромный, что нам нечего было делить. К примеру, за месяц можно было сделать партию около тысячи штук, потом поехать куданибудь в Вильнюс на праздник Святого Казимира и за три дня их там продать на общую сумму 5000 рублей. Если ты от свалившегося богатства не менял свои привычки, то на эти деньги можно было прекрасно жить год: 1 кг риса стоил 28 копеек, 1 кг картошки — 6 копеек, 1 кг хорошего сыра — 3 рубля.
Было много разных бизнесов, постоянно приходилось чтото придумывать, какието темы закрывались, складывались новые предприятия. Главное, чтобы времени хватало на занятия. Это тоже был вызов собственной креативности, пониманию мира. В какойто момент я стал отливать огромное количество церквушек размером с нэцке, потому что появился некий парень Рашид. Он придумал расписное яйцо, внутрь которого вставлялась церквушка. У него были связи с «Интуристом», и он продавал их в огромном количестве. Вот так бац, и ты уже трудишься на благо родной православной церкви. (Смеется.) Духовные практики на этом пути сильно помогали. Если практика мистическая, а не сектантская, она расширяет сознание. Это не о том, что оно растягивается в одной плоскости.
Просто человек начинает смотреть на мир как на сложную многомерную систему и допускает, что может быть как удача, так и неудача. Приходит осознание, что в какието вещи можно не вовлекаться эмоционально, не расстраиваться, при этом всегда есть чему порадоваться.
Поехали в Карелию собирать грибы для московских ресторанов, а грибов нет, стали сушить чернику и копать калгановый корень — ну ничего, нормально. Зато на всю жизнь в сознании осталась прекрасная Карелия. Как пели местные косари: «Листья желтые над Габсельгой кружатся». Это давало оптимизм, горение, осознание, что есть какоето неисследованное пространство, большой духовный мир. Чему учат духовные практики? Что нужно быть сострадательным, милосердным, настойчивым, верующим в целом и верующим в успех. Вера просто разливается в разные формы. Если ты веруешь в Бога, то ты веришь человеку, и человек чувствует это — даже не сам человек, а энергия, которая через этого человека изливается. Когда открывается какаято ситуация, он тебя в эту ситуацию приглашает, потому что знает, что ты его не обманешь. Так было, когда [сооснователь компании] Илья Сегалович стал инициатором приобретения «Яндексом» программы Punto Switcher.
В восьмидесятых мы познакомились с русским доном Хуаном — Николаем Константиновичем Конюховым, жившим в деревне Лемешки под Владимиром, рядом с церковью Покрова на Нерли. Он открыл нам много важных вещей, но особенно я благодарен ему за один мудрый урок. Николай Константинович был и художником, и резчиком по дереву, учился в пятидесятые годы в московской «Строгановке». Както мы ему привезли краски и пачку грунтованного картона. Через год вернулись — все холсты разрисованы: он работал в стиле американского художника-экспрессиониста Джексона Поллока, создавая абстракции из красочных пятен, но в отличие от Поллока он находил в своих картинах чтото антропоморфное и углублял это несколькими мазками. Жил он скромно, можно сказать, с огорода, и мы решили купить у него его картины. Он нам в ответ: «Нет, ребята, как это продать! Это же творчество! Я могу их только подарить. А если вы чтото хотите купить, так вот я балясины вырезал или рамочку для зеркала. Это продать можно, это ремесло».
Тогда нам четко было показано, что творчество и ремесло должны быть разделены, равно как духовное и материальное должны сообщаться через некую мембрану, как разделены в теле кровь и ткань, воздушные пути отделены от водных, а проникновение воздуха в кровеносную систему может вызвать смерть. Мы с Леной, моей женой, взяли это утверждение как жизненный принцип и стараемся его придерживаться. Это позволяет держать духовную часть совершенно свободной от денег: то есть одно дело отливать и продавать нэцке, другое — заниматься медитацией и переводами духовной литературы. В одном месте ты получаешь, в другом — отдаешь. Мистицизм, вера, духовность — это творчество, креативный божественный поток, за который нельзя брать деньги.
Перестройка как раз породила коммерческую эзотерику. Люди ленивые, либо не нашедшие способ решать свои материальные проблемы, подумали: «О, я занимаюсь йогой, буду тогда преподавать ее за деньги». Если это форма фитнеса, тогда нормально! Но ведь йога — сложнейшая философская и физическая система ускорения личной эволюции. От этого они сами пострадали — они сузили бескрайнее пространство до уровня «поесть и заплатить за квартиру». Мне кажется это глупым.
Если человек преподает йогу за деньги, но при этом хочет мистических откровений, то их не будет — он сам себя перевел в другую лигу. Духовное придется искать в чемто другом, в том, где отдаешь.