Александр Константинович Гейнс (1834—1892) Сборник литературных трудов. Том III-й. С-Пб., 1899
Мемуары о Польском восстании 1863—64 годов.
1861 год.
...Многие русские тоже участвовали на похоронах. Вообще нужно заметить, что русские были потерявшись не менее своего главнокомандующего. Как и князь Горчаков, все думали, что стоило только правительству дать немного прав Польше и наступит примирение двух славянских национальностей.
Движение в то время еще не сформировалось в систематическую ненависть ко всему русскому, а ограничивалось только антагонизмом к правительству. Если прибавить, что русские были свидетели бездарности Горчакова и бестолковой крутости Паскевича, то станет понятна некоторая симпатия, с которою русские смотрели в самом начале на польские движения...
...Все было более чем убеждено, что петиция будет удовлетворена блистательнейшим образом. Эта легкомысленность происходила от трех причин:
1) Поляки предполагали, что их удовлетворят не в виду каких-нибудь разумных оснований, изложенных в петиции, а вследствие страха, возбужденного в Петербурге волнением Польши. Они твердо были убеждены, что известия, пришедшие из Варшавы, также подействуют на высшую власть, как события подействовали на князя Горчакова.
2) Все вообще были сбиты с толку тем, что судили о правительственной программе по поведению наместника, по его преждевременным уступкам и угодливости полякам; между тем как он действовал просто, без всякой системы, а только под влиянием минуты, не предполагая, быть может, что он косвенно поддерживает сангвинические надежды поляков; и
3) В народе распространился слух, что Франция и Англия вмешались в русско-польские дела, и будто-бы наше правительство, боясь новой войны с западом, решилось исполнить все требования союзников.
...Кровь имеет странное влияние на человека. При политических распрях всегда опасно оставлять трупы в руках той партии, к которой они принадлежат. Если оставшийся в живых, смотря на труп, помнит, что и он мог бы быть убитым так же точно и своим спасеньем обязан только случаю, то у него закипает глубокая ненависть к лицам, отнявшим жизнь у этого трупа и угрожавшим ему тою же опасностью. Труп кажется тогда искупительною за него жертвою и возбуждает какой-то страх и благоговение. В то же время избавившиеся от опасности чувствуют какую-то родственную симпатию друг к другу. Кто был на войне, тот поймет меня.
...Известия об уступках князя Горчакова стушевались перед значением, приобретенным пальбою Заболоцкого на провинции. Нечаянность этих уступок, несообразность их с рядом последних правительственных мер, наконец, самая нелогичность их, могли заставить людей и с более положительным характером, чем поляки, думать, что есть особенные посторонние причины для уступок, сделанных наместником. Народный голос в провинции, так-же как и в Варшаве, приписал их вмешательству Наполеона. Таким образом, уступки наместника не только не принесли пользы, но утвердили в народе мысль о паническом страхе, который чувствуют все правительства перед Наполеоном. Это очень важно. Кроме самых образованных классов, весь народ долгое время был убежден, что Польше нужно только волноваться для того, чтобы дать Франции предлог вмешаться и подать полякам помощь.
...В истории европейских государств был период, когда муниципальная власть имела большое значение. От Немана до Гибралтара каждый город более или менее помнит как верховная власть была сперва слаба и как постепенно развивалась, опираясь на среднее сословие. Оттого городское население везде на западе смотрит на себя, как на краеугольный государственный камень.
В России, жителю какого нибудь Мценска и в голову не придет, что он выше подгородного жителя, потому что оба всегда находились в одних и тех же политических условиях. В Польше же обыватель либо собственник, либо городской житель, добывающий «самостоятельным трудом» хлеб, резко отличаются по своему развитию и правам от жителя земли, совершенно подчиненного помещику.
Города Польши давно уже пользовались Магдебургскими правами.
