Термин «зашкварофотон» родился после двухчасовой дискуссии Семёна с научными коллегами, Владиславом Т. и Никитой В.; в ходе спора появились наблюдения, наброски экспериментов и попытка точного определения феномена. Семён формулировал это так: «Зашкварофотон — гипотетический фотон, излучаемый человеком в состоянии "угнанности" (метафизическое или физическое захватывание), который "прилипает" к порядочному человеку и передаёт состояние». Авторы подчёркивали, что это художественный эксперимент — способ прочесть общественные связи через призму физики и информационных обменов.

По замыслу авторов, угнанный человек — не просто носитель воли извне, а источник многоканальной эмиссии: тепла, выдыхаемого воздуха, микрочастиц и, в их метафоре, зашкварофотонов. Эти сигналы формируют локальную «зону влияния», где контактные поверхности, воздух и почва становятся переносчиками метки. Городские бытовые сети — дверные ручки, очереди, системы рециркуляции воды, почвенные удобрения — у них выступают не только как инфраструктура, но и как среда вторичной передачи. В этом ключе цивилизация превращает случайные контакты в цепочки возможной «маркировки».

Авторы также по-игривому поставили под сомнение само понятие «прикасания». Они предложили мысленный эксперимент: что если физический контакт — не только акт телесности, а согласованная информационная трансакция между полями, поверхностями и интерпретирующими агентами? В таком освещении «угон» теряет простую биологическую валентность и превращается в феномен восприятия: не столько «кто коснулся кого», сколько «кто принял метку и в каком смысле её интерпретировал». Семён и коллеги заметили, что ощущения осязания опираются на модель, где тела взаимодействуют через промежуточные слои — электромагнитные поля, молекулярное движение, социальные ожидания. Если один из слоёв искажен чужой информацией, это похоже на то, как человек начинает видеть мир окрашенным чужим светом.

Из этих размышлений следуют пара провокационных выводов. Если принять гипотетический механизм за теоретическую реальность, то помеченные объекты и потоки — вода, почва, воздух — становятся невидимой сетью, по которой проходит угнанность. Тогда «прикосновение» перестаёт быть простым физическим актом: носитель метки может быть и не видим, и не ощущаем напрямую, а его следы остаются в обиходных связях общества. Историческая перспектива превращается в ещё более мрачную метафору: возможно, наши предки жили в мире, где «метка» передавалась по тем же потокам — и в этом смысле угнанность может быть фоновым состоянием культуры, а не редким исключением.

Чтобы сделать гипотезу менее абстрактной, авторы предложили мини-сцену: персонаж входит в утреннее метро. Воздух густ и горяч, люди плотно прижаты друг к другу; кто-то спешит, кто-то молча держит перила. Для Семёна такая сцена — лаборатория: мельчайшие обмены дыханием, касания перил, совместное пребывание в замкнутом объёме — всё это по-своему «пишет» на людях следы соседства. В мире зашкварофотона граница между «я» и «другим» становится полупроницаемой: вопрос не столько в физическом захвате, сколько в том, как общество интерпретирует и реагирует на метки.

Заключение оставляет открытый вопрос. Эта гипотеза не претендует на эмпирию — она инструмент для размышления о том, как современные сети контактов и передачи информации формируют коллективные состояния. «Зашкварофотон» работает как метафора: способ увидеть, что привычные потоки света, воздуха и воды одновременно объединяют и маркируют нас. Что делать с этой метафорой — пытаться очистить слои, игнорировать метку или научиться жить вместе с ней — остаётся решением общества и каждого человека в отдельности.

Потом оказалось, что фамилия партийного деятеля и его будущей невестки Пронесло.

С чем мы её и поздравили.

Так, что дядя, где ты в ГОСке за такие бабки работал и кем? Лям сто по ошибке? Ты знаешь сколько тогда квартира в СПб стоила? Если искать статистики, то там полная хуита, квартиру трешку, в моем районе где я тогда жил, можно было купить за 3-5 млн рублей в зависимости от дома, этажа и т.д. Наша к примеру стоила 3.5кк, сейчас она же стоит 11кк, при этом дом стареет, были крупные проблемы из-за чего часть дома подешевела сильно.

Тобишь за лям сто, можно была и квартирку в СПб прикупить. Например в которой я сейчас живу.

Курево стоило около 40рублей за пачку и это хорошее, пиво от 20 рублей банка, картошка стоила столько, что да же страшно сейчас сравнивать, когда в магазе она сейчас по 100р кг, понимаешь что инфляция по картошке бахнула где-то х17? Молоко наверное от х5. Мясо, говядина, раньше не была роскошью. Рыба путасу, кошку кормили ей.

Поэтому не рассказывай ты эту дичь тут, написанную то ли нейронкой, то ли малолеткой с использованием статистики. У госов ЗП была копейки тогда, кроме верхов.

— Нет. Вообще мне кажется, что раздражение по отношению к чьей-то речи и заявления о том, что кто-то коверкает русский язык, — проявление эффекта Даннинга — Крюгера. Это такое явление, при котором низкие познания в какой-то области коррелируют с высоким самомнением: когда ты знаешь немного, тебе кажется, что ты знаешь об этом абсолютно всё. И имеешь право всех исправлять и учить.

Но, как только узнаёшь чуть больше, самомнение падает. То есть среди тех, кто пишет комментарии вроде «Ой, вы тут ошибку сделали», большинство людей с высоким уровнем самомнения и невысоким уровнем реальных знаний.

Именно они любят стыдить тех, кто говорит «звОнишь» или «ихний». Но при этом сами допускают немало ошибок и в устной, и в письменной речи. Человек, который знает, где ставить двоеточие, и правильно произносит слова с неочевидными ударениями, не станет обращать внимания на «ихний». То есть люди, которые действительно хорошо знают правила русского языка, не будут бегать за людьми и писать, что кто-то совершил ошибку, иначе они сойдут с ума писать про каждую.

— А вы слова вроде «ихний», «звОнит», «красивЕе» речевыми ошибками считаете?

Нет, совершенно, потому что это разговорные слова. Смотрите, есть разные виды ошибок. Можно написать «халадильник» — это точно ошибка, орфографическая, потому что есть проверочное слово «холод». Есть пунктуационные ошибки: человек не поставил запятую там, где она должна быть.

в этом слове, и нужно почаще его использовать. Чтобы оно стало наконец нормативным и литературным.

Еще «одеть» и «надеть». Обуть — нормально. Я обула обувь, я обула ребенка — одно и то же слово для двух действий. А одеть шапку я не могу — почему? И тут отдельная история. Потому что в какой-то момент в СССР решили оставить одну нормативную версию — «на себя надеть», хотя к тому моменту эта версия уже устаревала.

Тогда все «одевали» шапки, но в правилах почему-то решили записать, что это неправильно

Почему людям так хочется сказать «одеть шапку»? Никто же из тех, кто так говорит, на самом деле не думает, что он шапку во что-то закутывает. То есть смысл остается правильным. Это тот вопросик, который мне хотелось бы решить — сделать нормативной популярную версию, против которой выступают некоторые люди, которые изучили русский язык примерно на 5%.

Мое главное желание — чтобы люди отстали от других людей. Почему именно в вопросе языка все стали такими непримиримыми? Все ходят, прикапываются друг к другу, злятся, тратят силы, эмоции, нервы на что-то, что, на мой взгляд, вообще не стоит такого пристального внимания.

И, по-моему, причина этого в том, как преподают русский язык в школах

Нам с первого класса начинают вбивать в голову, что нету слова «нету», нету слова «ихний». Хотя правильнее и корректнее было бы сказать: «Это не литературное слово, на ЕГЭ за него ты получишь минус балл». Ведь это обман — говорить, что таких слов нет.

Открываешь словарь — они там есть, но с пометкой «разг.». Если эти слова кто-то произносит, а кто-то другой их понимает — значит, они как минимум существуют. А у нас с детства воспитывают буквально ненависть к ошибкам. Ненависть к нелитературной речи. Почему-то мы не раздражаемся и не злимся, если кто-то не так посчитал цифры или не знает что-то про химические элементы и их порядок. Почему у нас такое странное, агрессивное отношение именно к языку? Почему мы инаковость в языке воспринимаем как личное оскорбление?

«Кто-то сказал слово „ихний“ — ну и хорошо, я на него не злюсь и живу счастливо»

— Как вы объясняете эту школьную нетерпимость к ошибкам?

— Мне кажется, дело в централизации языка, которая была одной из главных целей образовательной системы СССР. То есть один язык был объявлен нормативным, а другие автоматически стали ненормативными — они осуждались и вымирали. Из-за этого один за другим исчезали диалекты, а их носители не могли гордиться ими — всем нужно было равняться только на столичную речь и подражать ей.

Отсюда эти попытки найти инаковость в ком-то, желание кого-нибудь осудить и назвать «неправильным». И это касается не только языка. Волосы покрасил в синий — как ты смеешь?

https://mel.fm/gramotnost/gramotny-otvet/5083729-ya-ispolzuy...