Замысел
Из канала Мем в глаз попал
Ответ на пост «Будни врача»2
Мендельсон – это одна из немногих фамилий, которые ни один анестезиолог не хотел бы услышать в операционной. И вовсе не потому, что они не любят свадьбы, а потому что синдром Мендельсона или острый аспирационный пневмонит одно из грозных осложнений при общем наркозе.
Один из таких случаев, к сожалению, приключился и в моей практике. Плановая операция у ребенка шести лет по поводу паховой грыжи не предвидела никаких осложнений. Предварительный осмотр соматически здорового пациента накануне операции по плану. Родителя объяснено течение наркоза, предупреждено о голоде с утра на что получено подпись в истории болезни. Если раньше мог себе позволить не настаивать на подписи на предварительном осмотре, то после этого случая это стало аксиомой.
Утром ребенок доставлен после премедикации в операционную в полудреме с внутривенным катетером. Поскольку третья операция за утро непосредственно пред подачей повторно не осматривался, так как я даже не выходил из операционной. Введение кетамина в терапевтической дозе вызвало глубокий наркозный сон без стадии возбуждения. Интубация и миорелаксация не планировалась ввиду небольшого объёма оперативного вмешательства. Для облегчения спонтанного дыхания поставлен воздуховод с ингаляцией кислородной смеси. После начала разреза по коже скальпелем все плановые вещи резко закончились, но хирурги не имели к этому никакого отношения.
Одновременно падение сатурации до 80% с тревогой монитора, бульканье в ротоглотке, нарастающий цианоз и тахикардия. Спасли меня и пациента в тот момент мои рутинные привычки – даже при маленьких наркозах иметь сразу под рукой рабочий отсос с зондами, клинок, трубки для интубаций от детских и до взрослых.
Все долго описывать, но вправду это происходит в течении минуты. Достав воздуховод с налипшей гречкой, я понял, что пришел пушной зверек вместе с струйкой ледяного пота по спине. После слова стоп с сильно нецензурными добавлениями хирурги, как по команде отошли от стола, который уже переводился в положение Транделенбурга. Включив отсос начал отсасывать из ротоглотки жижу из гречки, какого-то мяса и желудочного сока. Одновременно вводятся релаксанты и включается аппарат ИВЛ в режим принудительной вентиляции на сто процентном кислороде, клинок в глотку и на месте голосовой щели опять каша. Отсос, зонд уже под визуальным контролем. Сатурация 60%. Несколько секунд и видна проходимая голосовая щель с содержимым желудка за ней, на вид в небольшом количестве, но больше отсасывать нет времени. Интубируется трубкой с первой попытки, раздувается манжетка и поехала принудительная ИВЛ на малых объёмах с большей частотой. Гормоны, антигистаминные, эуфиллин сразу же спасли от бронхоспазма. На этом операция закончилась, и мы каталкой переводимся в реанимацию, где уже ждут коллеги.
Описывать лечение очень долго. Неделя на ИВЛ фактически под наркозом, многоразовые бронхоскопии через эндотрахеальную трубку с вымыванием всей гадости у ребенка в сознании для улучшения отхождения мокроты – очень садистская, но жизненно необходимая процедура. Зондовое кормление, постоянный уход с постуральным дренированием, горка медикаментов. И все из-за того, что мама пожалела ребенка – ведь ему после операции голодать и утром чуть покормила кашкой и котлеткой, совсем немножко. Она просто не восприняла мои слова накануне буквально.
Поскольку вся медицинская документация, включая подпись мамы на осмотре, была оформлена правильно это спасло меня от серьезных разборок и все закончилось лишь прибавлением седых волос.
Я всем по возможности начал рассказывать, как правильно подготовиться к наркозу ну и конечно для уменьшения шанса встретить коллегами Мендельсона в операционной написал этот пост дляPikabu.
автор не я, спасибо @TransitPoint, за этот пост
ФСБ подъезда
У третьего подъезда каждую вечернюю смену собирался Совет Старших. Народ называл их просто «бабки», но это было ошибкой. Это был настоящий орган власти, куда ни один домоуправ не мог пробиться без санкции.
На скамейке сидели они... С семечками, с газетами, с шерстяными платками, натянутыми до самых глаз. Они знали, когда у тебя зарплата, с кем у тебя интрижка, и что у тебя гастрит. А если не знали, то придумывали. Что ещё хуже, чем правда.
Бабка Зина была летописцем. У неё был толстый школьный дневник, куда она писала каждую мелочь: «23:15. Петров вышел выносить мусор. Пакет тяжёлый. В пакете явно бутылки. Значит, пьёт. 23:17. Вернулся без пакета. Пакет пропал. Нужно пойти проверить, донёс ли он до мусорки пакет или раньше выкинул?!».
Бабка Тамара была стратегом. Она сидела с биноклем, подаренным внуком, и вела наблюдения из окна напротив. Если кто-то менял занавески, она тут же докладывала Совету: «Жена уходит!».
А бабка Валя считалась пророчицей. Она утверждала, что по стуку каблуков определяет, будет ли у человека развод или просто простуда. Никто не смел спорить, потому что её диагнозы сбывались. Вон, у соседа на втором, сперва жена ушла, а через неделю насморк случился.
Иногда жители дома пытались возмутиться. Но бабки управляли слишком тонко. Кто-то вдруг начинал чувствовать, что у него подозрительно шатается почтовый ящик. У кого-то дверной глазок залеплялся пластилином. А у кого-то звонок на двери начинал звонить сам по себе. Все знали, это неспроста.
Говорят, что однажды в дом заселился молодой айтишник, который, наивный, подумал, что сможет игнорировать их. Прошёл мимо без «здрасьте», не дал отчёта про то, с кем он живёт и куда ходит.
Неделю спустя он исчез. Сначала пропала его куртка с лестничной клетки, потом велосипед, потом интернет. А потом и он сам. На его дверь бабки повесили бумажку: «Съехал».
И все поверили. Даже те, кто видел, что свет в его окне ещё горел ночью. Потому что против их слова не шёл никто.
Только Павел с первого этажа, который всегда носил им хлеб и клал на лавочку газету, жил спокойно. Потому что бабки решили: «Наш человек».
В доме понимали, что они не просто сидят у подъезда. Они держат под контролем весь двор, весь дом, и, возможно, что-то больше.
Если у кого-то ломался лифт, все знали — это воспитательная мера. Если в почтовом ящике оказывалась пустота, хотя человек ждал письмо, значит, оно было «перехвачено».
Ходили слухи, что у Совета Старших есть свой язык. Длинные тянущиеся шёпоты, которые по ночам слышались в трубах отопления. Кто случайно расслышал, тот начинал болеть или уезжал из дома.
А кто пытался насмешничать, того записывали в тетрадь. И тогда квартира пустела сама собой. Люди уходили, теряя документы, деньги, даже память о том, зачем они здесь жили.
Иногда казалось, что это не старухи вовсе. Слишком долго они сидели на тех же местах, слишком одинаково двигались. Кто-то уверял, что когда заходил во двор ночью и видел их в окнах всех подъездов сразу, в одинаковых позах.
Другие клялись, что лавочка, где они сидят, никогда не покрывается снегом и не намокает от дождя.
И всё же самое страшное было другое. Каждый новый жилец, едва переезжал в дом, на второй день уже знал их имена. Никто не представлял, откуда. Просто выходил к подъезду и язык сам произносил: «Здравствуйте, Зинаида Ивановна».
А старухи улыбались.
© Ольга Sеребр_ова
Материал был ранее опубликован на https://dzen.ru/a/aKseYzxm-hCxf7T2