Дорогой предков 3
«Вставай, пора!» – услышала Нина и проснулась. Бабушка, умершая накануне войны, часто навещала во сне осиротевшую внучку. Родители ушли ещё раньше, в тридцать седьмом, едва ей исполнилось двенадцать. Дочери врагов народа выделили дом, одиноко стоящий в конце деревни, да приставили к ней бабку Евдокию – сестру родной бабушки. Так они и жили. За спиной лес, впереди покосившиеся избы нерадивых хозяев. Уехали в город на заработки, да так и не вернулись.
Поначалу Нина плакала: от школы далеко, да и подружки теперь косились, обходили стороной. Бабка Евдокия, видя мокрые глаза, сердилась:
— Ты им ещё спасибо скажешь.
Нина хлюпала носиком и кривила розовые губки:
— За что?
— Поживёшь, узнаешь. Ты про кедр и Пашмака помнишь?
Нина кивала и злилась. Совсем старая из ума выжила.
— Запомни, — талдычила бабка. — Ты его жизнь. Он твоё спасение.
Вот и сейчас бабка за своё. Даже на том свете всё про Башмак говорит.
В одном Евдокия оказалась права. Есть Нине, за что спасибо говорить. В их околоток немчура не совалась. Нечего брать, да и на постой не шибко захочется.
Нина потёрла заспанные глаза и отодвинула серую занавеску, висевшую на окне. Апрель нынче суров: днём жарит, к ночи морозом с ног валит. Вдалеке залаяли псы, послышался рёв автомата. Говорили, что наши близко. За лесом слышался грохот, который то стихал, то снова нарастал. Но до них свои ещё не дошли.
Нина перекрестилась и посмотрела в угол, где когда-то стояла икона. Надо бежать. Схорониться пока патруль рядом с домом. Кто знает, что у немчуры на уме. Захаживают редко, да враз может стать метко. Одна в доме девка, некому защитить.
Схватив вытертый полушубок, Нина выскочила из дома и огородами пошла к лесу. Там есть чем заняться. Медвежий лук поднялся - всё еда. А там крапива да щавель, не пропадёт, дотянет до ягод.
Нина посмотрела на берёзу и опять вспомнила Евдокию. Говорили, та лечить могла, знала какая травка отчего. Бабка говорить о том не любила. Когда совсем хиреть стала, таскала Нинку за собой то в поле, то в лес да бубнила:
— Вот эту рябенькую мне нарви, поясница совсем замучила. Да не эту, совсем сдурела. От такой только животу легче становиться.
— Бабусь, как эта травка называется? – интересовалась Нина.
Но бабка только ворчала:
— Как называется, тебе Галка учительница скажет, а мне одно надобно: сорви да принеси.
Нина спрашивала учительницу по биологии и даже собрала гербарий, выучив все окрестные травинки да былинки. Вот и сейчас Нина шла по лесу, проговаривая про себя названия знакомых трав. Высоко в небе закурлыкали журавли. Отчего на душе сделалось благостно. Нина подняла голову, проследила во вернувшимися домой птицами и уткнулась глазами в верхушку кедра.
Вновь вспомнились слова Евдокии, но Нина заупрямилась. Что там искать? «А вдруг?»— подумалось ей, и ноги сами понесли в глубину леса. Корни могучего дерева были завалены еловыми ветками. Нина подошла ближе. Видать, чей-то схрон. Любопытство взяло верх, и рука сама потянулась к веткам: «Небось, муку припрятали». Нина давно не ела белого хлеба, даже ржаным не баловалась. Представив пышную горячую краюху, она подавилась слюной и резко дёрнула одну из веток, ойкнула и отскочила.
На земле в серой рваной шинели лежал свой родненький солдатик. Один сапог его был снят. На ноге была рана с воспалёнными краями. Отбросив ещё пару веток, Нина взяла его за руку, прижалась ухом к груди. Дышит, но больно горячий.
Парень застонал и приоткрыл глаза.
— Опять станешь птицей? – прошептал он едва слышно.
— Нет, — также тихо ответила она. – Жар у тебя. К себе не дотащу, да и опасно это. Жди меня. Я мигом.
Солдатик не ответил, задрожал тщедушный. Нина вернула на место ветки и помчалась обратно. Уже на границе с полем нарвала берёзовых серёжек. Берёза - хорошее дерево: в нём тебе и сок, и лучина, и чай от любой хвори. Оглядевшись по сторонам, она тихонечко пробралась к дому и только тогда поняла, что забыла про валежник. Последних дров едва хватило.
Нина растопила печку, нагрела воды и плоские камни Евдокии, которые та использовала как грелку, завернула в холстину, отвар аккурат поместился в бутылку. Больше взять нечего.
Обратно шла, оглядываясь, не торопилась, хоть ноги и несли к высокому кедру. Узнают, расстреляют и ее, и солдатика.
— Живой? — спросила она, боясь откинуть лапник.
— Живой, — еле слышно ответил парень.
— Тогда пей, тихонько не обожгись. Как жар спадёт холод почуешь. В холстине грелка. Скинешь тряпку-то, и теплее станет. Я к тебе завтра приду.
Набрав сухостоя на обратном пути, она минула очередной патруль с серой злющей собакой, вырывавшейся из рук немца. Тот, высокий и крепкий, проводил девушку взглядом, что-то крикнув вслед. Девушка уткнулась в колкие ветки и прибавила шаг, чувствуя лёгкость. Там, в самом сердце леса, Нина разделила свою жизнь на двоих, обменяла её на надежду.
