Пока я был в больнице, сразу после операции, весь уход делался или тем же врачом, который меня оперировал, или медсестрой. И никаких проблем с этим не возникало.

Через пару дней после операции, доктор сказал мне, что моё пребывание в больнице больше не обязательно, и обрабатывать рану могут специалисты в любой поликлинике.

Отлично. Хотя я несколько сомневался в этом. Так как опыт работы хирурга в поликлинике и больнице совершенно разный. Но находиться в больнице было скучновато. И к тому же, я предпочитал кровать с жестким матрасом. На мягком у меня начинала болеть спина.

Я записался на прием в одну из местных поликлиник.

У хирурга была арабская, русифицированная фамилия, это означало, что он либо из российской республики с преимущественно мусульманским населением, либо из бывших советских республик Средней Азии (Центральной Азии), либо из Закавказья. Это немного настораживало, так как там иногда бывает такая ситуация, когда диплом врача просто покупают, или подкупая преподавателей, или оформляют вообще без учебы, проставляя необходимые отметки об учебе «задним числом». Но для работы в обычной городской поликлинике это не имеет смысла, так как зарплата обычного врача не окупит затраты на взятки для получения диплома.

Как бы то ни было, дата была выбрана, а времени на ожидание приёма у другого врача у меня не было. Обрабатывать место операции нужно регулярно.

К назначенному времени, я приехал в район Котельники и без особого труда нашел поликлинику.

Подошло моё время, и я вошел в кабинет врача.

Доктор-хирург – довольно молодой чеченец или ингуш. У него были светлые жесткие  волосы и борода, с оттенком рыжего. Спортивного телосложения, но не похож на бодибилдера, скорее на боксера или борца в не тяжелом весе. Тем более, что на руках, на костяшках пальцев были мозоли, характерные для людей, которые часто занимаются карате – тренируют удары по твёрдому или отжимаются на кулаках.
Мне показалось это странным: хирург занимается спортом, который мало соответствует его профессии, где нужна точность движений пальцев, а не твёрдость сжатого кулака.

А медсестрой у него была бабулечка, которой на вид можно было дать лет, наверное, восемьдесят. Это тоже меня удивило, редко, кто в таком возрасте продолжает работать.

Я поздоровался, и чтобы не рассказывать всё, просто протянул доктору выписку, которую получил в больнице. Там было описано, что со мной делали и как.

Доктор читал довольно подробно, это было видно по направлению его взгляда, который последовательно перемещался по строчкам.

Доктор только успел опустить лист на стол, как тут же со своего места и, подходя ко мне, начала бабулечка: «Что вам нужно делать?»
Тут же, будто очнувшись, продолжил доктор: «Снимите рубашку».

Я расстегнул рубашку, и ко мне тут же, очень резво, подскочила бабулечка. Она была не большого роста, возможно, 160 сантиметров или даже меньше.

Я стал показывать и рассказывать…
Что у меня была операция, что у меня удалили узел в молочной железе, и что теперь, нужно откачивать жидкость – кровь и лимфу, которые скапливаются в кармане, на месте удаленного фрагмента.
И пока я это делал, эта бабулечка схватила меня за грудь, и начала её давить, мять, выкручивать, как будто пытаясь выдавить скопившуюся жидкость наружу, через затягивающийся шов.
Это было не столько больно или оскорбительно, сколько бессмысленно и вредно. Я одёрнул её: «Осторожнее! Это не прыщ, чтобы его выдавливать!»
Она отдернула руку. Но лицо у неё было довольное и смущенное, как у подростка, которому удалось схватить девушку за грудь. Не столько из-за эротизма ситуации, сколько из шалости.

Доктор всё это время пребывал в полусонном состоянии, не спал, но реагировал на всё слишком спокойно, как будто отрешенно.

Потом медсестра сказала доктору, что у меня нужно откачать жидкость из полости. Доктор на мгновение очнулся, и повторил как попугай: «Вам нужно откачать жидкость…?»
Я подтвердил.
Мы пошли в комнату для хирургических операций и перевязок. Я снял рубашку полностью.
Доктор надел перчатки.
Медсестра подала доктору шприц, а сама стала протирать мне место будущего прокола спиртом, обильно поливая салфетку и отжимая излишки спирта на пол.
Я сидел на краю кровати.
Доктор примерился и проколол кожу и жир.
С первого раза попасть в нужное место у него не получилось, он попробовал ещё дважды и наконец нашел направление и глубину, откуда можно было откачивать…
Такую процедуру я проходил уже несколько раз, и поэтому отметил насколько большая разница в опыте у врачей и медсестёр в больнице, где операции делают каждый день, и у рядового хирурга из обычной городской поликлиники.
Я смотрел на его действия, согнув шею, чтобы внимательно рассмотреть, и мне хотелось его подправить. Но я не стал ему говорить под руку, и просто ждал, когда всё закончится. Никаких особенных ощущений у меня не было, боль от прокола была незначительной.
И вот, когда процедура уже почти подошла к концу, старушка – «божий одуванчик» спросила меня: «Вам нехорошо?»
Я ответил: «Нет, всё нормально!» Я поднял голову. И понял, что не могу больше пошевелиться самостоятельно, как будто я окоченел или заледенел, и что на глаза опускается серая вуаль, звуки постепенно пропали, и я почувствовал, что начал падать вбок. Последнее что помню, что меня пытается удержать доктор.
Когда я начал приходить в себя, то обнаружил, что лежу на операционной кровати, пытаюсь проснуться, но получалось очень плохо. Спустя какое-то время я услышал, что меня зовёт медсестра. Я начал отвечать, что всё в порядке, что я уже пришел в себя. И только в этот момент бабулечка стала суетиться, чтобы дать мне понюхать нашатырный спирт. Я возражал: «Не нужно нашатыря! Уже всё в порядке!» Я не был в порядке. Но мне не хотелось чувствовать запах нашатырного спирта, так как он меня не бодрил, но мог вызвать тошноту. Задохнуться от рвоты в кабинете хирурга мне не хотелось. И это помогло мне собраться. Но медсестра всё же успела открыть нашатырный спирт. Я накричал на неё. Она убрала кусок салфетки, смоченный нашатырём, и открыла окно.
Я встал и несколько минут просто сидел.
Это было похоже на «грогги» у боксёра – человек сидит или стоит, не падает, но ничего не соображает, как пьяный. Медсестра вышла из операционной комнаты.
Через некоторое время туман в голове рассеялся достаточно, и я смог встать и одеться.
Из операционной комнаты я перешел в кабинет.
Доктор просто сидел и смотрел в монитор.
Когда я вошел, он снова, как будто, очнулся, когда медсестра посмотрела в его сторону.
Он начал что-то стучать на клавиатуре.
По привычке, я поблагодарил врача и медсестру, забрал со стола свой лист выписки и стал собираться, чтобы выйти из кабинета. Старушка очень мило мне улыбалась, провожая взглядом. Вид у неё был почему-то довольный.
Голова всё ещё соображала туго. Я подумал, что падать в обморок снова - лучше внутри поликлиники, чем на улице, и решил немного походить по коридору, пока голова не прояснится окончательно, чтобы можно было возвращаться домой без опасений упасть где-нибудь на перекрёстке.
Мне не давала покоя мысль о причине, почему я упал в обморок.
Как любой человек, не склонный к суевериям, и вообще атеист, я стал искать рациональное объяснение. И пришел к мысли, что, скорее всего, из-за моего остеохондроза, плохой осанки просто был пережат сосуд питающий мозг. И что, да, такое бывает иногда, и похоже на то, как у людей темнеет в глазах, когда они резко встают из сидячего положения, особенно, если сидели долго или сидели на корточках.
Я вышел из поликлиники на свежий воздух и прошел пару сотен метров, вспоминая случившееся. Я подумал, что эта пара – доктор, который вел себя как кукла, управляемая извне, и старушка, резвая не по возрасту, сильно напоминают пару из кино или мифа, где есть вечноживущий колдун, ведьма или вампир и его помощник - фамильяр, и по совместительству донор, управляемый этим волшебником.
Мне захотелось немедленно вернуться и спросить старушку об этом напрямую, в лоб. Но меня охватила паника. Мне больше не хотелось отключаться. Не только из-за шанса снова упасть в обморок и получить туман в голове, но и из-за паршивого самочувствия во всём теле, которое ещё не прошло до конца. Да и сама эта попытка казалась мне сумасшедшей.
Я ещё несколько раз задавался такой мыслью - сходить узнать, кто такая эта старушка на самом деле. Но к тому времени, когда моё самочувствие окончательно поправилось, я с удивлением понял, что могу вспомнить довольно точно, как выглядит доктор, но ничего не могу вспомнить о бабулечке, кроме того, что она весьма пожилая и маленького роста. Её лицо полностью стёрлось из памяти, и каждый раз, когда я напрягался, чтобы вспомнить её, сознание рисовало мне каждый раз разные образы. Постоянными в воспоминаниях оставались только рост, возраст и то, что волосы были вроде бы тёмные, скорее всего, крашеные.

Теперь, спустя неделю, этот эпизод уже не столь ярок в воспоминаниях.  Но мне не даёт покоя она мысль. Мысль, с которой усердно пытается спорить моя материалистическая часть сознания. Мысль о том, что колдовство и волшебство существуют в нашем мире. И, похоже, не так уж сильно прячутся.
Вероятно, им помогает вся современная технология и информационная перенасыщенность. Когда всё что угодно можно назвать правдой, а всё неугодное объявить фейком, цифровым фантомом и для каждого случая предъявить доказательства, Доказательства, которые, возможно, стали существовать только десять минут назад.

Возможно, я наберусь храбрости, и попробую навестить того врача. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, всё ли в порядке с ним.