В конце 1970-х — начале 1980-х годов в Куйбышеве (ныне Самара) развернулась история, о которой широкая публика так никогда и не узнала. На Самарском пищекомбинате — одном из крупнейших предприятий отрасли в Поволжье — была выявлена многолетняя система взяток, нормативных приписок и торговли госимуществом, охватившая партийные кадры трех областей. Серия дел велась непублично, материалы получили гриф "совершенно секретно", а сведения о незаконных доходах и участии секретарей обкомов так и не попали на страницы "Правды".
Это была эпоха, когда пищевая промышленность СССР превратилась в огромную "черную дыру", через которую утекали миллионы рублей. По данным МВД, только за семь месяцев 1953 года за хищения в пищепроме было привлечено к ответственности 5305 человек, а реальные масштабы воровства "учету не поддавались". К концу 1970-х ситуация не улучшилась — напротив, коррупция достигла невиданных масштабов, а теневая экономика контролировала до 10% ВВП страны.
Пищепром как золотая жила: анатомия системы
Пищевые комбинаты СССР были идеальным местом для хищений. В отличие от оборонных заводов с жестким контролем или машиностроительных гигантов с четким учетом деталей, на пищекомбинатах работали с "текучими" продуктами — мясом, молоком, маслом, консервами, кондитерскими изделиями. Здесь всегда имелись "естественные потери", "технологические отходы", "производственный брак", которые легко завышались в документах, создавая неучтенные излишки.
Согласно неофициальной экономике того времени, 20% промышленных и 40% пищевых продуктов производились в теневом секторе. Любой дефицитный товар — от импортного кофе до качественной колбасы — можно было продать на черном рынке в два-три раза дороже государственной цены. А спрос на продукты питания был постоянным и неистребимым.
Методы хищений на пищекомбинатах были отработаны еще в сталинские времена и к брежневской эпохе достигли совершенства. Завышение влажности продукции, занижение процента выхода готовых изделий, обвешивание поставщиков сырья, составление фиктивных актов на порчу, списание доброкачественной продукции как брак — все это создавало "резервы" для хищений.
На мясокомбинатах занижали упитанность скота при приемке, завышали влажность колбасных изделий, списывали качественное мясо в утиль под предлогом "заразных заболеваний". На молочных заводах занижали жирность молока, завышали влажность масла, обвешивали сдатчиков. На кондитерских фабриках экономили какао, сахар и другое ценное сырье, а разницу присваивали.
Самарский узел: география коррупции
Куйбышев (Самара) в 1970–1980-е годы был одним из крупнейших промышленных центров СССР. Здесь работали авиационные заводы, моторостроительные гиганты, нефтеперерабатывающие предприятия. Город был частично закрыт для иностранцев — стратегическое значение оборонки делало его "запасной столицей" на случай войны.
Но именно такой статус создавал благоприятную среду для коррупции. Закрытость означала меньше внимания центральных СМИ. Огромные денежные потоки в оборонке означали возможность "отмывать" теневые доходы через множество подставных схем. А наличие крупной пищевой промышленности — в 1967 году началось строительство кондитерской фабрики "Россия", крупнейшей в Европе — давало неограниченные возможности для хищений.
Расследование по Самарскому пищепрому вышло далеко за пределы Куйбышевской области. Следствие установило, что в преступную сеть были вовлечены партийные кадры трех областей — предположительно, Куйбышевской, Ульяновской и Оренбургской. Такая география объяснялась просто: сырье поступало из соседних областей, готовая продукция отправлялась туда же, а партийные кураторы на местах получали свою долю за "политическое прикрытие".
Схема работала по принципу круговой поруки. Директор пищекомбината давал взятку секретарю райкома, тот — секретарю обкома, который, в свою очередь, обеспечивал нужные назначения, блокировал проверки и предупреждал о грядущих ревизиях. Каждый знал на других компромат, каждый был связан взаимными обязательствами. Разорвать эту цепь было практически невозможно.
Механизм обогащения: от приписок до миллионов
Основой всей системы были "нормативные приписки" — завышение в отчетности технологических потерь и производственных отходов. Например, при переработке мяса по норме полагалось 3–5% отходов, а в документах указывали 8–10%. Разница оседала на складах и уходила "налево". При производстве колбасы завышали влажность — вместо положенных 60% указывали 68%. Лишние 8% воды весили десятки тонн готовой продукции ежемесячно.
На кондитерской фабрике экономили какао-бобы, заменяя их более дешевыми ингредиентами, а в документах писали полную норму. При переработке 16 тысяч тонн какао-бобов в год — именно столько должна была перерабатывать Куйбышевская фабрика "Россия" — даже 2% "экономии" давали 320 тонн ценнейшего сырья, которое можно было продать или обменять на что-то еще более дефицитное.
Помимо хищений готовой продукции процветала торговля оборудованием, транспортом, стройматериалами. Директора пищекомбинатов получали разнарядки на дефицитные товары — автомобили, станки, импортное оборудование. Формально это шло на нужды производства, фактически — продавалось или обменивалось на личные блага.
Служебные автомобили использовались для частных нужд, запчасти разворовывались и продавались, строительные материалы, выделенные на ремонт цехов, уходили на дачи руководства. В одном из дел 1951 года директор магазина построил себе дачу стоимостью 100 тысяч рублей и провел к ней асфальтовую дорогу длиной в километр — при официальной зарплате в несколько сотен рублей.
Партийная крыша: как номенклатура защищала своих
Без поддержки партийных структур схемы на пищекомбинатах работать не могли. Секретари райкомов и обкомов получали регулярные взятки — деньгами, дефицитными продуктами, путевками на юг, квартирами для родственников. Взамен они обеспечивали "политическое прикрытие": переводили неугодных ревизоров на другие участки, давили на следователей, вызывавших "слишком много шума", назначали на ключевые должности "своих людей".
В Краснодарском крае, где в начале 1980-х развернулось громкое антикоррупционное дело, секретарь крайкома Анатолий Тарада признался, что "принимал участие в сборе подарков" для московских чиновников. Когда в марте 1982 года Комитет партийного контроля направил в ЦК записку о взяточничестве среди руководства края, Юрий Андропов предложил Брежневу арестовать первого секретаря Сергея Медунова. Но генсек отказался: "Юра, этого делать нельзя. Он руководитель большой партийной организации, а теперь его — под суд? Мы опоганим хороший край".
В Куйбышеве действовала та же логика. Местная номенклатура была связана семейными, земляческими и служебными узами. Попытка вытащить на свет одно дело грозила обрушить всю пирамиду. Поэтому расследование велось тихо, без огласки, с минимальным количеством фигурантов.
Коррупция при Брежневе считалась не преступлением, а нормой жизни. Замзавотделом Международного отдела ЦК КПСС А. Черняев в своем дневнике 13 июня 1980 года писал: "Коррупция продолжает свирепеть... Причем занимаются этим работники райкомов, исполкомов, горкомов, начальники всяких трестов и объединений... А «выводы»: «выговор», «строгий выговор»".
Закрытые процессы: почему молчала пресса
Дела по Самарскому пищепрому велись не как публичные процессы, а на уровне внутренних партийных разбирательств. Это было осознанным решением руководства. Огласка могла показать, что система социалистического распределения насквозь коррумпирована, что партийная элита наживается на дефиците, что "равенство" существует только в лозунгах.
Кроме того, среди фигурантов были родственники и протеже высокопоставленных чиновников ЦК. Раскручивая одно дело, следствие неизбежно выходило на десятки других. В итоге предпочитали ограничиться "выговорами по партийной линии", переводом на другую должность, реже — увольнением. До суда доходили единицы, и то по "усеченным" обвинениям.
В отличие от громких "хлопкового" и "елисеевского" дел, которые Андропов использовал как политическое оружие против клана Брежнева, провинциальные истории вели тихо. "Хлопковое дело" охватило 790 уголовных дел и 4,5 тысячи осужденных. "Елисеевское дело" привлекло 757 человек. Но эти процессы были исключением, а не правилом.
Самарское дело, как и сотни подобных в других регионах, осталось в архивах под грифом "секретно". Информация о масштабах хищений, суммах взяток, именах партийных покровителей не попала в прессу. Даже спустя десятилетия эти материалы остаются закрытыми или "потерянными".
Судьбы участников: от тюрьмы до повышения
Судя по типичной практике того времени, под суд попали в основном "исполнители" — директора пищекомбинатов, главные бухгалтеры, начальники цехов, заведующие складами. Им инкриминировали "хищение социалистической собственности в крупных размерах", "злоупотребление служебным положением", "взяточничество". Приговоры варьировались от условного срока до 10–15 лет лишения свободы.
Партийные кураторы, как правило, отделывались легким испугом. Их либо переводили на другие должности "с понижением", либо отправляли на пенсию "по состоянию здоровья", либо ограничивались "строгим выговором с занесением в учетную карточку". Реальный срок грозил только в случае, если фигурант становился политически неудобным или попадал под "зачистку" в ходе борьбы группировок.
Многие участники коррупционных схем не только избежали наказания, но и сделали успешную карьеру. После распада СССР бывшие директора пищекомбинатов, торговые работники, партийные функционеры, десятилетиями кормившиеся от теневых схем, превратились в первых предпринимателей новой России. Связи, накопленные в советское время, помогли им захватить лакомые куски приватизируемой собственности.
Как писал один из исследователей: "Номенклатура, как и мафия, бессмертна". Люди менялись, система оставалась. Коррупция не исчезла вместе с партией — она трансформировалась в новые формы, сохранив суть.
Наследие эпохи: от пищепрома до капитализма
К концу 1970-х теневая экономика СССР контролировала до 10% ВВП. Это была нелегальная, по сути капиталистическая экономика, развивавшаяся в социалистической оболочке. Для своего существования она нуждалась в государственном прикрытии. Нелегальный бизнес сросся с государственным и партийным аппаратом. Возникла и усиливалась коррупция — порча аппарата власти.
Пищевая промышленность была одним из главных источников теневых доходов. Миллионы тонн продуктов оседали на складах, в магазинах, на базах и превращались в наличные деньги. Часть денег шла наверх — секретарям обкомов, министрам, чиновникам Москвы. Часть оставалась на местах, создавая класс "советских миллионеров".
Самарское дело пищепрома — это не просто история хищений, а зеркало всей советской системы позднего периода. Система, где партийная номенклатура превратилась в неприкасаемую касту, где блат и взятки заменили закон, где приписки стали нормой отчетности, а воровство — способом выживания. Эта система рухнула в 1991 году, но ее наследие живет до сих пор.
Закрытые процессы по коррупции в пищепроме остались в тени истории. Но за каждым делом стояли реальные люди: директора, которых посадили на 15 лет; секретари обкомов, которых сняли с должности "с формулировкой"; рабочие, которые недополучали зарплату; следователи, которым приказывали "не раздувать"; партийные боссы, которые делили миллионы и умерли в собственных постелях, не понеся наказания.
Это история о том, как в стране, называвшей себя самой справедливой в мире, справедливость продавалась оптом и в розницу — тоннами мяса, бочками масла, вагонами кондитерских изделий. И о том, как молчание превратилось в соучастие, а соучастие — в крах системы.
Буду также рад вас видеть в своем закрытом канале, где я формирую круг единомышленников. Тут про саморазвитие, личностный рост, использование ИИ и нейросетей в бизнесе.
