Место для Гномика (Часть 7++ Финал и Эпилог)
Что может быть лучше цветущей черёмухи? Любимый запах далёкого детства. Терпкий и горький, он щекотал ноздри. Особенно, если лечь под кустом на спину и широко раскинуть к небу ладони. К нему невозможно было привыкнуть – с каждым вдохом он ощущался так, будто врывался в носоглотку впервые. Такая вот благоухающая бесконечность, сотканная белыми узорами соцветий. С зелёных майских веток они свисали над головой и накрывали собой словно крышей. Не ландыш, не сирень, не жасмин, от которых могла разболеться голова, а сочная рузаевская черёмуха, та, что цвела по весне настоящим хмельным дурманом!
Летом её спелые ягоды прокручивали вместе с ядром в мясорубке, чтобы потом начинить этой массой пироги и поставить на угли в печку. Часть замораживали и запасали на зиму. Мать всегда затевала в июле много теста, и печь начинали затемно. С раннего утра весь их второй большущий стол на кухне был сплошь заставлен горячими пирогами, и не только с черёмухой. Маленький летний, что стоял на веранде, – тоже.
Остатки не успевали спускать в прохладный погреб или убрать в холодильник. Сколько бы ни было приготовлено, съедалось всё «заживо», с жару, и всегда до последней крошки. Как-то вокруг вызнавали и приходили в гости соседи – по запаху, не иначе. Заглядывали многочисленные родственники с дальней улицы, целыми семьями иногда приходили, с племянниками и детьми. И к вечеру первого дня пирогов не оставалось. Никто во всей деревне их так не пёк. Рецепт передавался в семье от матери к дочери. Бабушка никого не подпускала к печке, пока была здорова и не согнула старость. Теперь всем занималась мать…
А после сытных пирогов всегда было здорово разлечься здесь, на маленьком пригорке, пухлом и покрытом травкой – у речки Травницы. Как раз возле черёмуховых зарослей, когда всё уже отцвело, и ягода была собрана. Рядом с пригорком в земле виднелись остатки забора и старого фундамента. Давно все прогнили. Когда тут стоял большой деревенский дом. Вот от его сада заросли и остались. Никто никогда черёмуху здесь не выкорчёвывал, да и к чему? Росла, кустилась, людям ходить не мешала. Опять же – от ягод одних сколько пользы, любой мог надрать. До речки было метров пятьдесят, но летом там от солнца не спрятаться, только в воде. А тут, под сенью любимых зарослей, царила прохлада. И в воду было близко окунуться. Разбежаться прямо отсюда и прыгнуть, с зелёного бережка. К июню-июлю речушка хорошо прогревалась, это в мае она оставалась прохладной.
Танька Вахрушева, пятикурсница с ВГИК-а, училась вместе с ним второй год на гуманитарном. В моду давно вошло получать несколько «вышек». Будто все они одним махом могли где-то понадобиться, без опыта работы и рекомендаций. Решали всё равно практические навыки и звонки от «друзей». Уж это-то он хорошо усвоил, успел побатрачить по вечерам – баристой в кофейне, разносчиком пиццы, настройщиком программ в бухгалтерии крупного офиса, админом, продавцом, программистом, и даже газеты по ящикам разносил, выгуливал чужих собак. Брался за всё, что дурно не пахло и приносило немного денег.
Зачем вот только Таньке было нужно два высших образования, и оба из гуманитарного блока – об этом он никогда не задумывался. Её просто любили. Все. Красивая была, умная и скромная девчонка из глухой деревеньки. Такая же простая, как он. Это она завалила историю на «четвёрку» в сессию. Танька была круглой отличницей и любимицей группы, но своей красотой набила оскомину молодой практикантке-историчке. Та была чуть старше их, и постоянно смотрела на мальчиков. На ком-то Ирина Андреевна с Татьяной не разошлись. Потому, наверное, зря он обрадовался, что получил «пятёрку», а Вахрушева – только «четыре». В истории её было не перещеголять. Всё оказалось делом случая и преднамеренной бабской подлостью.
Теперь Татьяна сидела на скамейке. Обычная такая доска, широкая, прибитая к пенькам, вкопанным неглубоко в землю. Давно потемневшая от дождей и солнца, истёртая сверху попами в платьях, штанами и длинными деревенскими юбками. Задницу никак не занозить – обе поверхности одинаково гладкие. Ну, это о тех, у кого на верхней нету прыщей. Вряд ли эта скамья осталась от старого дома, давно бы уже в труху развалилась, как остальное «поместье». Это кто-то из мужиков тут поставил, для своих жён, нарочно под сенью черёмухи; когда уходили с речки, на ней постоянно кто-то из них сидел и лузгал семечки под местные сплетни.
Сейчас же было совсем не важно, как попала сюда Татьяна: сидела на этой скамейке теперь она. Болтала босыми ногами. А он лежал на широком полотенце и смотрел в необъятное небо. Иногда, тайком, – на неё.
– У меня ноги намокли. Я, пожалуй, пойду, – сказала вежливо Таня, с извиняющейся улыбкой.
Встала со скамьи в своём летнем платьице до колен и неспешно пошла. Надела сначала лёгкие резиновые шлёпанцы. Насколько было слышно, они и вправду захлюпали по воде. Но голову поднимать было лень, чтобы увидеть самому эти внезапно появившиеся лужи. Хотелось ещё полежать. Таня одна далеко не уйдёт. Она же не местная, не знала тут ничего. Догонит через пару минут и проводит.
А потом намокли и его собственные ноги. Уже через какое-то мгновенье. Вода после весеннего паводка давно вернулась в речку, ещё в начале апреля. Но теперь её холодные руки коснулись вдруг его голых пяток. Откуда её столько натекло
Привстал на локтях. Чёрная, словно паутина с плесенью в углу потолка, она тихонько ползла в траве. Кралась к нему от берега и тянула длинные растопыренные пальцы. Они казались совсем ледяными и вызывали только оторопь, неприязнь, будто это не речная вода была вовсе, а какая-то тёмная жижа. К тому же, ползущая непонятным образом вверх.
Жижа эта вдруг вспенилась в зелёной траве и поднялась над землёй огромным чёрным гребнем. Он даже дёрнуться не успел, когда она обрушилась массой сверху и накрыла его с головой. Стала давить со всех сторон, проникла в ноздри и уши, не давала вздохнуть. И хлынула затем обильным потоком в горло. Он начал захлёбываться…..............
– Давай же!.. – откуда-то сверху, сквозь толщи жижи, донёсся знакомый голос.
Его окунали головой в воду. Это было первое, что он ощутил, когда способность реагировать на реальность стала возвращаться. Но затем, когда вынырнул из грёз окончательно, пожалел, что пришёл в себя. В теле его болело буквально всё, каждая мелкая косточка и малая тонкая мышца. Вода же плескалась не на пригорке у речки, а в открытом пожарном баке, у торгового центра с полыхающей крышей. Валька, отпустив его, нажал на какой-то торчащий рычаг рукой, качнул его несколько и начал поливать уже из шланга. Хорошо, что в поганой игре настоящими были не только боты. Но и дома, еда, вода.
– Ты… как тут оказался?.. – спросил он Фарадея, стоя на коленях и держась за бок. – Ты же упал с поезда… С той стороны…
– Упал, встал и дошёл, – коротко пояснил Валька, опять появившийся вовремя. Выпустил шланг из рук, зачерпнул окровавленными руками из бака воды ведром и с шумом полил его снова, плеснул спереди прямо в лицо.
Хорошая гидро-встряска.
– И ты тоже, Дима, встанешь сейчас на ноги и пойдёшь, как я, – заключил он. Подобрал железный лом, которым, вероятно, и забил троих последних ботов, подставил ему плечо.
– Помнишь, нам нужно найти здесь «пятого»? – спросил Фарадей и подмигнул так, что пропавшая надежда опять засверкала блеском где-то в конце их невзрачного тоннеля. Взял его руку, исчерченную ручкой, хмыкнул, взглянув на ладонь, и отпустил.
– Такие вещи запоминают, а не записывают, – с укором произнёс он, увидев начертанный на руке план верхнего левого края вокзального здания.
Ноги задрожали, но сумели поднять остальное тело. И вместе с Валькой Дмитрий заковылял к зданию вокзала. Туда уже по верху проникал огонь устроенного им в торговом центре пожара.
Зашли через крайние двери внутрь.
Глаза избегали смотреть вправо. Туда, где в другом конце зала, осталось лежать под сиденьями мёртвое тело Саймона. Вернулись тем не менее сюда в том числе и ради него. Чтобы о нём осталась память, а смерть оказалась не напрасной. Саймон сумел стать частью команды, ему они тоже были по гроб обязаны. Можно сказать, торчали по самые уши с макушкой.
– Куда теперь? – остановившись, спросил вдруг Валька, покрутил головой. – Совсем необязательно, что он усидел на месте. Огонь проберётся скоро сюда за дымом…
– Сейчас и узнаем, куда…
Дмитрий взглянул на лестницу, ту, что уходила вверх вдоль левой стены. Оторвался от Валькиного плеча и двинулся к ступеням сам. Сплошная боль во всём теле позволяла шагать как хочется – как и куда ни наступи, а хотелось вскрикнуть.
Они поднялись наверх, остановившись на последних двух ступеньках. В конце коридора виднелась большая дверь. Как птица в железной клетке, над ней горела тусклая лампочка, отсвечивая красным, в маленьком запылённом плафоне и за решётчатой железной защитой. Как ни крути, а, наверное, от хулиганов с камнями, что б не разбили: ходили поди здесь толпами. Спинами эту дверь подпирали двое широкоплечих ботов, и первая мысль, что пришла на ум, была о том, что вот сейчас им точно наступит конец.
Но в голове она прижиться не успела. Другая, более верная, вытолкала её оттуда сразу.
– Он точно здесь, – с уверенностью произнёс Дмитрий.
– Но… это ведь боты, – произнёс настороженно Валька и поднял выше свой лом.
– Вот именно – боты. Ты сам перепрошил одного из них. Думаешь, «пятый» не догадался, как спрятаться у всех на виду?
Валька, щёлкнув пальцем, улыбнулся. А ведь и вправду – оба охранника не дёрнулись при их появлении. Заметили наверняка, но продолжали стоять. Наблюдали.
– А ты голова! – похвалил Фарадей.
Всё ещё осторожно, они шагнули в коридор. И медленно преодолели его, готовые каждый миг, если что, бежать или драться.
Остановились. И как только перестали двигаться, из-за массивной двери с надёжной охраной послышался вдруг высокий голос:
«Пропустить!..»
Сверху им подмигнул глазок оптической камеры. Не сразу её заметили.
Вот оно, убежище истинного игрового «че гевары»! Сейчас увидят настоящего гения и смельчака. Ручные боты-охранники – лучшая и неприметная защита. Один из «милиционеров» отступил, другой открыл дверь. Внутрь вошёл уже вместе с ними.
Зрелище, представшее их глазам, скорее было печальным. Убранство вокзальной комнаты, скудное и бесцветное, напоминало чёрно-белый фильм. Как в съёмной московской «однушке», где сорок лет без ремонта жила одинокая бабка, а вы после этого – первый квартиросъёмщик.. Серый холодильник, весь в наклейках. Возможно, остался тут от рабочих, прокладывавших рельсы и строивших когда-то этот вокзал. Пружинная кровать, как в строительных вагончиках, старый затёртый матрас, колченогий деревянный стол. Вешалка за столом у окна, два стула, кулер с водой, вентилятор. И … посередине ОН.
Сидел в инвалидной коляске. С капельницей, возвышавшейся за спиной канделябром. Она гнала по прозрачным трубкам какую-то жидкость, и толстые иглы во впавших венах смотрелись как птичьи клювы. Два выступающих кроличьих зуба, веснушки, очки. На подбородке и над губой незрелый пушок, на лбу – подростковые прыщики. Бледен и худ, на вид лет шестнадцать-восемнадцать. Скорее даже мал для своих лет, уж больно хрупкой показалась его фигура.
– Ты… в кресле-каталке? – первым спросил опешивший Валька, сказав очевидную словесную глупость.
– В роллс-ройсе, на Старом Арбате. А всё вокруг – простая видимость, – не обидевшись и совсем без грустинки ответил парень. Голос и взгляд были единственным сгустком бодрости во всём его хилом существе.
Фарадей усмехнулся. Шутка ему понравилась.
– Химия, – пояснил им пригласивший их войти. – Уже почти не помогает, но всё же… Я, кстати, Макс…
Пожал поочерёдно обоим руки.
Пальцы его оказались едва ли не тоньше пальчиков Сонечки. Большой такой ребёнок, с огромной и умной головой. Всё обустроил в убежище сам. И первое впечатление быстро разрушалось вторым. Тут лишь сперва хотелось повеситься, но парень ни в чём не нуждался.
Еду ему доставляли с поезда. Холодильник работал, и даже висела приличная плазма, которую не сразу разглядели на дальней стенке. Крутился с ноута какой-то концерт и лежали наушники с длинным проводом. Двери в «берлогу» надёжно охранялись, и у других вокзальных ботов подозрений не возникало. Ещё двое перепрошитых, кроме доставки еды, помогали с добычей данных по станциям. Не просто оказалось сплести эту сеть и обрушить игру изнутри. Понадобились уйма сил и времени.
Макс прожил в надпространстве больше пяти с половиной месяцев. В часы, когда станции по плану игры бывали неактивны, выезжал даже на своей коляске из здания, зная, что всё вокруг превращалось в сплошную слепую зону. Активироваться привокзальные территории начинали за тридцать минут до прибытия поездов. Всё происходило в реальном времени, по-настоящему. Такое сильней будоражило кровь. Игрокам нравилось наблюдать, как в аттракционах уже умирают не боты, а настоящие живые люди. Молят о помощи и просят пощады, скрываются от преследования, объединяются в мини-группы или держатся по одному, но сражаются всегда до конца. Одна женщина с ребёнком пряталась целых три дня, и сбросилась со второго этажа в торговом центре, когда Макс отправил за ней своего ручного бота. Не рассчитал. Она не поверила. Испугалась и спрыгнула. Тогда он и перестал пытаться помочь живым и нацелил все силы на тотальное уничтожение.
А молодых людей в игру отбирали лишь потому, что они выживали дольше. Были сильнее, и насмерть стояли за своих детей, если те были у них. Сонины родители нарочно увели от неё ботов, когда поняли, что встряли во что-то невообразимое. Отвлекали от Гномика их внимание. Оба погибли в аттракционе на Красных Землянках, на малом чёртовом колесе. Спасали друг друга до последнего. Когда Марина всё же осталась одна, то напоследок нацарапала мелом на сиденье, как сильно любит дочку Сонечку и мужа Михаила. И просила у них за всё прощения. Это она взяла их в эту поездку…
Макс поправил на руке систему. Добавил лекарства. А потом проверил что-то ещё внизу, на боку. Как оказалось, там у него был установлен катетер.
– Я не рандомный пассажир, как вы, – продолжил он рассказ. – Мне что терять? Умирал и умираю. Сам их и нашёл, будучи ещё в Москве. Случайно. Тогда живых в игру не запускали, но уже готовились к первому тесту с людьми. Вот я и набрал лекарств на полгода, после чего сумел попасть под выбор игры. С третьего раза меня сюда затащило, так просто не вышло. Попробуйте обмануть игру и стать избранным, будучи инвалидом. Ну, нет у меня кмс по греко-римской борьбе…
И он засмеялся. Весело, искренне и по-детски.
Да. Перед таким бы опуститься на колено и принести присягу, с мечом у груди. Умирал не лёжа в дорогой клинике, но как рыцарь сам решил со всем разобраться. Вот он, бесстрашный колясочный воин. Попробуйте теперь сказать, что у кого-то бывает больше достоинства или чьё-то сердце крупнее.
– Отойди… – тихо, одними губами, глядя ему в глаза, попросил вдруг Макс.
– Чего?.. – не понял Дмитрий.
– В сторону отойди…
И тут новая вспышка.
А следующее мгновенье Дмитрий встретил уже стоя на коленях.
Это был удар, нанесённый сзади. По затылку. Наглухо не вырубил, но украл секунду жизни, за которую он успел упасть и стоял теперь на четвереньках. Фарадей вдруг оказался впереди него, а Макс, ещё дальше, отъезжал вместе с капельницей назад. И к ним обоим, походкой сломанного робота, устремился охранный бот.
Что происходит?.. Дмитрий попытался подняться, однако руки в локтях подломились сразу. Он думал, что перепрошитый бот взбесился и все пытались сбежать от него, что Фарадей старался защитить «пятого пассажира».
Но вместо этого Валька почему-то поднял свой лом и вдавил им голову Макса так, что хрустнул череп и очки разлетелись на части.
– Ты чего… делаешь…
Со злорадной улыбкой Валька продолжал бить и без того уже мёртвого «пассажира №5». Ударил шесть или семь раз, пока Дмитрий по-прежнему силился встать. На миг перед глазами совсем помутнело, пол, казалось, вот-вот понесётся навстречу подбородку. Но руки выстояли. А краткосрочный провал опять вырвал кусок бытия из головы. И теперь уже два тела лежали возле перевёрнутой инвалидной коляски – изувеченного Макса и безголового Фарадея. В руках же застывшего над ними бота болталась оторванная Валькина голова. Шамкала и лязгала звонко зубами, меняла выражение лица, отображая все эмоции разом и по отдельности. Точь-в-точь, как было с Лесей, когда мачете отделило её голову от плеч…
«Ну, п.здец…» – обессиленно подумал Дмитрий при виде такой картины. И, перестав сопротивляться слабости, завалился на бок. Бот, перепрограммированный Максом, перестоял его ненамного дольше. Выпустил Валькину голову и тоже грохнулся на пол. Запах дыма начинал пробираться под дверь убежища…
Наверное, у любой прочности и терпения имелся конкретный запас или предел. У Дмитрия он, кажется, кончился. Он лежал на боку и думал, как такое могло случиться с Фарадеем. Конечно, спрыгнуть с крыши движущегося поезда и добежать до вокзала, чтобы спасти его, он не успел бы. Тут, видно, и произошла подмена. Вместо настоящего Вальки появился бот. И отбил он его у ботов-милиционеров не просто так – хрен бы у взаправдашного Фарадея это вышло. Внутренняя безопасность игры подыхала последней, это она всё устроила.
Затем биобот Валька пытался изучить его руку, исчёрканную синей пастой. Он не знал, где прятался пассажир №5, которого игре нужно было уничтожить. Дмитрий сам ему показал, и руку, и дверь наверху. Вот как всё произошло.
А теперь заслуженно лежал, умирая на этом полу. Смерть от углекислого газа быстрая. Пять-десять минут, и он задохнётся. Если раньше станцию не сожрёт надвигавшийся шторм. «Поделом-поделом-поделом-поделом…» – выстукивало в голове слова, словно колёсами поезда. Поделом-поделом…....
Пронзительно вдруг запиликало. Слишком характерный звук. Зазвонил телефон. Настойчиво и противно, как самые первые телефоны в нулевых, с примитивными рингтонами и херовскими до жути динамиками.
Он повернул голову, но обзора не хватило, чтобы увидеть, откуда раздавался звук. Зажал рукой бок и тогда, перевернувшись весь, лёг на живот. Пополз в сторону горы трупов из ботов и настоящих людей. Кровь Макса смотрелась реальней, из его головы натекла огромная лужа. Краем тянулась к звенящему на полу мобильнику, наступая на него, как море в прилив накатывало на побережье. Дмитрий протянул руку и спас телефон от затопления.
Маленький жёлтый квадратный экранчик. Точно такой же, как у Валентина Ивановича, с короткой торчащей приёмной антеннкой. Один и тот же значок был выбит на корпусе и отображался на маленьком мониторе. Та самая перечёркнутая двойным крестом, словно решёткой, цифра «8», в сопровождении четырёх латинских букв.
«Алло…» – разлепились губы, когда пальцы нажали на горящую синим кнопку.
Сначала тишина. Потом какое-то шипение. Затем установилась связь и фон изменился на естественный шум. Кто-то дышал несколько секунд, слушая его. А потом первым сказал.
«Дмитрий?.. Дмитрий Мартьянов?.. Ты слышишь?..»
Голосу он не ответил.
«Я знаю, что слышишь… – уверенно произнёс человек. – Первый игрок снова вошёл в игру… – усмехнулся надменно. – Ты лучше сиди, где сидишь. А хочешь – приляг… Скоро это всё закончится. Как в одной песне, у Йэна Гиллана: «Nothing to do now but just curl up and die…» А когда игру после сбоя восстановят, то всё начнётся заново. Не для тебя. Хотя оно интересней, с такими дёрганными, как ты. Жаль, я пропустил почти всю охоту ботов, не помогал им. Видел только конец. Зато и ты пожил подольше. Так бы мы тебя ещё на Каменных Выселках загнали б, в лес, в Юрский Период. Я проверил сейчас историю…»
Дмитрий недослушал. Нажал на кнопку сброса и, зная, что движение аукнется болью, в приступе гнева швырнул мобильник Макса в окно. Стекло зазвенело. Это была одна из сволочей, что играла в игру, и говорить с ней не имело смысла. Сукин сын наслаждался, он знал, что игра убивает, что даже без игроков она продолжает похищать людей и запускать их в аттракционы. Бездушная тварь, сильная и могучая. Деньги и власть дают таким безнаказанность, там одной кровью уже не насытиться, хочется чего-то демонического. Вот и придумали собственный ад, населили его различными «бесами», и стали в нём главными чертями. Самих бы прокатить в этом поезде и посадить на колени к рыжему клоуну. Пусть бы с ними посюсюкался…
Он перевернулся на бок и подтянул к животу ноги. Руками зацепился за стенку, сжал зубы и, качаясь, потихонечку встал. Перед глазами поплыло, и постепенно он сам начинал в этом плавать. А, значит, приноровившись, можно было и двигаться. Шагнул. Хотел пнуть лежавшую голову Фарадея, но передумал – лицо было всё же Валькино.
И тут он услышал звонкий голос. Кричали снаружи. Недалеко.
«Дииимка!.. Ты где?!.»
В груди аж подпрыгнуло. Пошатываясь, он доплёлся до окна. Выглянул наружу. И увидел, как… настоящий Валька Фарадей стоял на крыше легкового автомобиля, сразу на стоянке перед вокзалом, и отбивался своим мачете от двух ботов-сборщиков, круживших возле него внизу. Рубил им пальцы и пинался.
Ну, нет! Настоящего Вальку он не отдаст!
Сказать оказалось легко, и гораздо сложнее – выполнить.
По бесконечной задымлённой лестнице он спускался медленно, стараясь шагать через одну ступеньку. Кашлял и задыхался, и непослушная голова будто нарочно вращалась вокруг оси, желая его запутать. Дважды чуть не упал и вис на скользких перилах. А у выхода из здания не удержался и всё же грохнулся. Полз последние десять метров уже на четвереньках, гремя зажатым в пальцах ломом и толкая его вместе с руками перед собой.
Выбрался, наконец. Глотнул снаружи немного воздуха и, трясущимися руками цепляясь за дверь, поднялся кое-как на ноги. Сделал первый неуверенный шаг. Затем шагнул опять. И с каждым новым шагом переставлял ноги увереннее.
Через несколько мгновений, сцепив покрепче зубы и предвкушая боль, он взмахнул уже своей железкой и опустил её на голову боту. Валька самодельным мачете добивал сверху другого.
Спрыгнул с машины к нему.
– Кто тебя так? – спросил он, увидев его лицо.
Дмитрий нервно рассмеялся.
– Ты...
С пониманием, Фарадей кивнул головой. Ему не надо было объяснять.
– А Макс?.. С ним тоже… всё?.. А Саймон?..
– Ага… – ответил Дмитрий. – С обоими…
Стянул с плеча захваченную сумку.
– Тут два ноут-бука Макса и запасные батареи. Прихватил. Посмотри...
В принесённый «презент» Фарадей вцепился пальцами как чёрт кочергой в грешную душу. Заулыбался даже.
– Ого! – воскликнул он. – Немного полегчало!..
Даже приобнял аппаратуру.
– И что теперь? – глядя на него, спросил вслух Дмитрий. В конце концов, оба они ещё были живы. Валька в большей степени, он – в меньшей.
– У нас только один путь, – сказал Фарадей и ветер растрепал его волосы. – В поезд нельзя – навредим Гномику. Охота ведётся только на нас. Потому мы должны… выиграть эту игру.
Звучало превосходно. Нет, действительно хорошо, просто великолепно. Ведь как ещё могло это прозвучать, когда в стороне разгорался пожар до самых облаков, а небо само по себе потихоньку сворачивалось? Не надо вызывать пожарных. Скоро здесь всё потухнет само, пространство просто сожмётся.
– Сможешь вести машину? – спросил Валька, осматривая ту, возле которой стояли. Открыл её дверцу. – Я заведу, вроде настоящая. Со времён строительства тут осталась. Вокзалы и ж/д ветку начали строить давно.
– Смогу, – разлепил с трудом губы Дмитрий. Сплюнул изо рта кровь, которой в нём почти не осталось. – Буду сшибать столбы…
– Устраивает, – серьёзно кивнул Валька. Что-то поколдовал с пару минут, и – о, чудо! – двигатель завёлся. Ровно так загудел, будто совсем недавно работал. И пыли на приборной панели не оказалось. На зеркале кто-то прикрепил фотографию с Элвисом, даже не успела выцвести. Быть может, Макс на машине и разъезжал. Может быть, Макс на прощанье рокенролил и разъезжал вовсю на машине? На плазме у него крутился концерт с Элвисом. Медленно съедаемый болезнью, он вёл тут вполне полноценную жизнь, подрывая игру изнутри.
– Садись за руль, я скоро вернусь...
– Куда ты? – спросил Фарадея Дмитрий.
– Дойду до аптеки, пока не сгорела. Кое-что возьму для тебя…………………….
Шторм набирал обороты. Закручивался мощными вихрями и продвигался вперёд ненасытными воронками. Давно уже в его смертоносных клубах исчезли станция Синие Озёрца и все подъездные дороги. Собственно, и не жаль. Озёрца, в честь которых она была названа – их тут не существовало в помине. Как не было теперь и 22-го поезда, что за полгода похитил больше ста пятидесяти человек. Примерно столько же забрал в надпространство другой – фирменный 21-й, который теперь увозил Гномика в настоящую Москву. Ураган шёл медленно, словно никуда не спешил. Наверное, такой алгоритм уничтожения задал «пятый пассажир». Или же игра сопротивлялась до последнего, оттягивая свою кончину. В любом случае, не могло всё исчезнуть вот так – как если бы просто моргнуть глазами. Ибо строилось всё очень долго и тщательно.
Сначала физики нашли способ, как открывать объёмные надпространства. Биоинжениры и инженеры-экологи научились работать с материями. А затем появились люди, которым это стало нужно не для каких-то благих целей, а просто так. Потому что могли. Они и продвигали все дальнейшие исследования, поворачивали их, куда хотели, зарубали на корню, что не нравилось, от чего их предприятиям с банками не было большой выгоды. На их деньги и создали первую игру. Десять долгих лет шла большая стройка в раздвинутом надпространстве. Затем, когда запустили сырую игру, тестировали её пару лет на ботах. Лишь потом, когда обкатали, то для забавы и зрелищ появились настоящие люди. Их не надо было захватывать и отлавливать в городах, чтобы потом завозить сюда отдельно. Изначально разрабатывались поезда, которые занимались перемещением. И они перетягивали будущих жертв из реального мира в этот искусственный. Последний теперь погибал.
Грозно наступали смерчи апокалипсиса на человеческое творение. Шагали широко, уверенно и вальяжно, как сильные богатыри. Вырывали куски железной дороги и крушили с треском дома, роняли высокие столбы и большие деревья. Весь огромный лес корчевали, будто пололи грядку с морковкой. Земли и пыли с песком ввысь поднялось аж на целый километр. Однако вдалеке шёл фирменный 21-й поезд. И он успевал достичь Красных Землянок.
А ближе, почти у самой границы смерти и гибнущей псевдо-жизни, никак всё не могла успокоиться одна машинёшка. Маленькая и невзрачная, легковая. Она то вырывалась вперёд, петляя, то сильно вдруг отставала. Казалась, вот-вот смерч нагонит её, разжуёт и проглотит. Но, наконец, заправив на следующей станции бак, с двумя пассажирами впереди, она вдруг пошла в настоящий отрыв. Разогналась по ещё целой дороге и больше уже не сбавляла газа. Наверное, у тех, кто сидел внутри, был какой-то план на спасение….....
Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)