Обновил свои телеграмм каналы с аудио книгами, пришлось нехило так наверстать и сверстать, в процессе практически поехал кукухой,

но закончил) Как и обычно без рекламы и прочего мусора бесполезного. Всё только по делу

Канал по 40k: https://t.me/wahaaudio

Канал по FB: https://t.me/FB_i_AOS_audiobooks

Примерно год назад моя кандидатская диссертация как-то незаметно улизнула в сторону изучения первопричин Войны и самых темных джунглей человеческой души.

И лейтмотивом для всех исследований шли три произведения: "Сердце тьмы" Джозефа Конрада, его вольная киноадаптация от Копполы "Апокалипсис сегодня" и совершенно гениальный оммаж на фильм и книгу в виде компьютерной игры "Spec Ops: The line".

Крайне советую книгу, фильм и игру; заставляет переосмыслить многие вещи.

Прокрадываясь бесшумной тенью вдоль осыпающихся стен, я вышел к обширному цеху и увидел его. Привязанного к стулу посреди зала гремлина. Лицо его распухло, покрылось запекшейся кровью, но по неуклюжему силуэту, по тому, как он сгорбился… Это был Микки. Вокруг сгрудилось около десятка головорезов — разномастный сброд. Люди, массивные орки, пара худощавых, с колючим взглядом полуэльфов. У ворот снаружи стояли пыльный грузовик, на котором, судя по всему, его и доставили сюда, и серая «Банши» с блеклой символикой «Сынов прогресса»: переплетённые молоты и шестерёнки.

Десять стволов в чужих руках — это не шутки. Эти парни даже не выставили охраны снаружи — настолько были уверены в себе, что их голоса гулко разносились под сводами, перемешавшись с грубым смехом. Я не мог просто начать стрелять. Они мгновенно убьют Микки или случайная пуля сделает своё дело.

План был дерзким и сложным, но… единственно возможным. Я отступил назад, в спасительную темноту, словно приливная волна.

Завод был заброшен, но не мёртв. Кочегары и инженеры давно ушли, но кое-какие механизмы ещё хранили в своих железных жилах остатки жизни. Я нашёл служебный вход, присыпанный шлаком, и, пользуясь тем, что тьма для меня — родная стихия, спустился в сырые, пропахшие плесенью и машинным маслом подземные коридоры. В одном из машинных отделений я нашёл то, что искал: ряд допотопных, но всё ещё целых паровых котлов — молчаливых исполинов, некогда приводивших в движение конвейеры наверху.

Пришлось поискать топливо. В соседнем помещении, где с потолка свисали клочья какой-то изоляции, я нашёл штабеля старых, истлевших мешков с древесной стружкой и угольной пылью — горючий хлам, оставшийся с былых времён. Стащив несколько мешков к котлам и поднимая тучи едкой пыли, я начал готовиться к следующему шагу.

Я вернулся на поверхность, к грузовику. Достал одну из гранат и, действуя единственной рабочей рукой, с трудом примотал её изолентой под педалью газа, привязав чеку к самой педали тонкой, почти невидимой стальной струной. При нажатии чека выдернется. У водителя будет пять секунд на спасение, но он потеряет две-три секунды, пытаясь понять, какое именно препятствие мешает выжать газ до конца. Угонять грузовик не требовалось — нужен был лишь идеальный хаос.

Вернувшись в подвал, я лихорадочно подготовил котлы к растопке. Запихнул топливо в ненасытные зёвы топок, нашёл проржавевшую банку старой смазки, чтобы ускорить возгорание.
«Надеюсь, у меня ещё есть время, пока они там не решились его добить», — язвительно промелькнуло в голове, когда я сухо чиркнул спичкой. Первые жадные языки пламени лизнули сухую стружку, зашипели на смазке и принялись пожирать топливо.
Теперь следовало вернуться на позицию и привести мою импровизированную, но оттого не менее эффективную машину ада в полную готовность.

Со всей возможной скоростью, но не забывая о скрытности, я выскочил наружу и буквально впрыгнул в «Затворник». Рычащий мотор взревел в ответ на удар по педали, и я направил длинный капот прямо в ржавый борт грузовика. Оглушительный скрежет искалеченного металла, хруст ломающегося стекла. К этому времени из старого здания уже донесся нарастающий, низкий гул, словно пробуждался древний зверь, и отчаянные, судорожные постукивания — мои импровизированные котлы проснулись и требовали выхода.

Запоздалый, но из цеха уже начали высыпать парни. Моя машина вдруг заглохла. Сквозь стиснутые зубы проклиная всё на свете, я бешено крутанул стартер, пока по кузову не застучали первые ещё слепые пули, оставляя вмятины на металле. Наконец двигатель захлебнулся, откашлялся и вновь зарычал. Я выскочил из машины, пальцами нащупал холодок кольца чеки, выдернул её и изо всех сил зашвырнул гранату прямо в центр толпы выбежавших головорезов.

Наружу выбежало восьмеро. Идеально. Значит, внутри с Микки остались двое.

Не зная, кто пострадал от взрыва, оглушительный грохот которого отозвался звоном в ушах, я увидел, как оставшиеся бросились врассыпную и открыли беспорядочную стрельбу из-за укрытий. Я снова нырнул в «Затворник», присел пониже приборной панели, а стёкла тут же, мелко хрустнув, покрылись молочно-белой паутиной от новых попаданий, и успел, с визгом шин, откатиться за соседние полуразвалившиеся гаражи.

Краем затуманенного взгляда я заметил, как пятеро рванулись к своей «Банши», видимо, решив сменить позицию или вызвать подкрепление. Через несколько секунд воздух разорвал оглушительный, сокрушительный взрыв — сработала моя вторая граната. Яркий огненный шар мгновенно поглотил автомобиль, после чего наружу вырвались языки пламени и клубы чёрного дыма. Спастись никто не успел. Лишь раздался металлический грохот рассыпающихся обломков.

Пользуясь моментом шока и замешательства оставшихся, я под прикрытием осыпающихся развалин и покрытых ржавчиной груд металлолома бросился к груде обломков старых ограждений — единственному, пусть и сомнительному, укрытию.

— Кто ты такой?! Чего тебе надо?! — проревел чей-то охрипший от адреналина голос.

Пока он пытался завязать диалог, ко мне с флангов, крадучись по-кошачьи, заходили двое. Я достал первый обрез и, едва они выскочили из-за угла, разрядил в каждого по тяжёлому патрону. Глухие удары выстрелов, два тела грузно оседают на землю. Бросил пустой ствол на землю и в тот же миг выхватил второй. В полёте, почти не целясь, я выстрелил в летящую в мою сторону, подпрыгивающую на асфальте гранату — кто-то из них оказался сообразительнее.

Ослепительная вспышка и оглушительный грохот, от которого зазвенело в ушах. Волна спертый, обжигающей жар в воздухе заставила адреналин взметнуться до небес. Следующим, почти рефлекторным выстрелом я поймал мелькнувшую тень бандита, решившего, что взрыв станет ему прикрытием. Дробь с хрустом сбила его с ног и отшвырнула на неровный, битый асфальт.

Я, не переводя дыхания, наощупь подхватил оба обрезка, сунул их в просторные карманы и, с холодной рукоятью «Ворона» в потной ладони, рванулся внутрь цеха.

Не зря шутят об интеллекте орков. Хотя среди них, конечно, встречаются и учёные, эти двое были живым подтверждением стереотипа. Один, видимо, пошёл проверить подвалы, а второй остался караулить Микки. Я всадил этому карателю одну за другой, почти не целясь, в упор, весь барабан «Ворона». Глухие удары пуль в мышечную массу. Лишь седьмая пуля заставила эту гору мяса покачать головой, опуститься на колени и с оглушительным грохотом, похожим на падение дерева, рухнуть на пол, издавая булькающие, предсмертные хрипы.

Трясущимися, в крови и пороховой копоти руками я начал слепо, на ощупь перезаряжать обрезы и «Ворон», одновременно приговаривая полуживому, еле дышащему Микки:
— Я здесь, старик. Я пришёл. Держись.

После обрезов успел втолкнуть в барабан лишь несколько новых патронов, когда из зияющего проёма в глубине цеха появился второй орк — тот самый, что спускался в подвал. В его огромных руках был длинный, зловещий дробовик.

— Вниз! — сорвался у меня крик, и я резко, из последних сил толкнул Микки со стула на пол, сам кувыркаясь рядом.

В полёте, почти лёжа на спине, я разрядил сначала один обрез, потом другой прямо в эту надвигающуюся тушу. Беспорядочный грохот выстрелов слился с яростным рёвом орка. Тот дёрнулся, зашатался, но всё же успел нажать на спуск. Глухой удар — и заряд дроби с рёвом прошёл в сантиметрах над нашими головами, вырвав кусок штукатурки и кирпича из стены позади. Наконец орк рухнул, обездвиженный.

В внезапно наступившей оглушительной тишине были слышны лишь отдалённое шипение и рокот котлов, потрескивание огня где-то вдали да тяжёлое, прерывистое дыхание Микки, похожее на всхлипы.

Я снова, движимый чистой мышечной памятью, перезарядил обрезы, глухим стуком втолкнув новые патроны в «Ворон». Подполз к Микки и начал судорожно, не разбирая дороги, стягивать с него грубые, впившиеся в плоть верёвки. Снял пропитавшуюся потом и кровью повязку с глаз, вынул заткнутый грязной тряпкой кляп.

— Микки, я здесь. Слышишь? Скоро всё кончится, — бормотал я, почти не осознавая слов, заглядывая в его распухшее, залитое синяками лицо.

Боже правый, какой же он был лёгкий, словно кости у него были из пуха. Я рывком поднял его на руки, чувствуя сквозь пальцы вязкий слой пота и грязи на курточке, и поспешил к истерзанному пулями, словно дуршлаг, «Затворнику». Мой дерзкий план был не лишён отчаянной глупости. Я надеялся вывести из строя их транспорт, а теперь мне предстояло тащиться, словно на носилках, на разбитой бандитской тачке через полгорода. Но было уже абсолютно плевать. Это была не операция, а эвакуация.

Микки был в плохом состоянии, он тихо стонал, и каждый его вдох походил на хриплый свист. Машина шла ужасно: пробиты два колеса, они шлепали по асфальту влажными хлопками, что-то хрипело и металлически скрипело в моторе, а подвеска взвывала на каждой кочке, отзываясь болью в моём собственном теле. Но она, словно загнанная до полумёртвого состояния лошадь, всё-таки дотянулась до больницы.

Патрульные пытались остановить нас, размахивая жезлами, но мой блеснувший значок детектива и, вероятно, мои остекленевшие, дикие глаза служили пропуском лучше любого разрешения. Я вынес Микки на руках и, едва переступив порог приёмного покоя, заглушая гул голосов, закричал: «Врача! Срочно!»

К нам тут же выбежали доктора. Они мягко, но твёрдо оттеснили меня локтём, уложили Микки на холодные пластиковые носилки.
— Теперь его жизни ничто не угрожает, только покой, если вы не будете мешать, — сухо сказал один из них, и я отступил, впервые за весь вечер ощутив, как предательски трясутся и подкашиваются ноги.

Мне тоже предложили помощь, указав на проступающую сквозь куртку кровь, но я машинально отказался. Рана на плече не кровоточила и почти не болела. Лишь глухая, ноющая тяжесть, будто вмуровали свинцовую плиту.
«Кажется, я и правда лечусь за счёт других», — с горькой, тошнотворной горечью пронеслось у меня в голове.

Спустя час, когда самый жар прошёл и в коридоре воцарилась напряжённая больничная тишина, мне позволили войти в палату. У дверей уже бесцеремонно столпилось несколько офицеров из нашего участка. В их быстрых, скользящих взглядах читались любопытство, может, даже подобострастное уважение, но для меня это уже не имело ровным счётом никакого значения.

Капитан Корвер отделился от группы и отвел меня в сторону.
— Зайди ко мне, Арчер, — бросил он без предисловий, глядя куда‑то мимо моего плеча.

Я вошёл в его кабинет сразу, не постучавшись, оставляя на полу грязные следы. Уже настолько надоело соблюдать формальности. Всё это — из-за них. Из-за их глухого равнодушия, из-за того, как они спускают на тормозах все дела Микки. А сейчас наверняка уже планируют, как примазаться к его спасению.

Я молча рухнул в свободное кресло, чувствуя себя выжатым досуха и эмоционально выжженным.

Корвер начал с дежурной, но, кажется, на этот раз искренней благодарности за спасение офицера. Затем медленно, будто разминируя бомбу, попытался перейти к допросу, словно я располагаю всеми ответами и просто придуриваюсь.

Но во мне что-то окончательно сорвалось.
— А почему вы сами допустили, чтобы Микки отправился туда один? — Мой голос прозвучал приглушённо, но с опасной, сдержанной дрожью, словно натянутая струна. — Без поддержки, без прикрытия? Почему никому не было до него дела, пока он не стал разменной монетой в ваших грязных играх?

Я обрушил на него шквал вопросов, и мой голос крепчал, наливаясь тяжёлой, копившейся неделями яростью, — наливалось давление, унявшаяся дрожь и эта… пустота после убийства тех людей.

Корвер сначала пытался огрызнуться, вставить какие-то казённые фразы о протоколах, даже перешёл на крик, требуя соблюдения субординации. Но мой напор, подпитанный адреналином, болью и щемящей жалостью к другу, был как таран. Я не дал ему ни единой лазейки, ни секунды передышки.

Под конец, исчерпав все слова и доводы, я резко поднялся и вышел, с силой хлопнув дверью так, что стеклянная вставка задребезжала. Её удар глухо отозвался в тихом коридоре, возвещая об окончательном и бесповоротном разрыве с тем, что осталось от прежнего, соглашательского варианта меня.

Тачку я отвёз к механику в «Сумраке». Адрес мне выжал из себя, заикаясь, Джимми. Тот был до неприличия рад меня видеть, потому и адрес назвал с готовностью загнанного зверя. Полугном Борги, от которого пахло бензином и потом, вечно перепачканный машинным маслом, лишь бросил быстрый, опытный взгляд на искорёженный кузов, иссечённые двери и беспомощно спущенные колёса.

— Починка, замена стёкол, перебивка номеров, — перечислил он скрипучим голосом, зажигая дешёвую, вонючую сигару. — И оформление на левого дядю. Чисто. Будет ох как недешево.

Он назвал цену. Цифра заставила меня внутренне присвистнуть. Мой банковский счёт, щедро пополненный «благодарностью» Ла Бруньера и щедростью эльфийских щенков, заметно похудел, но запасов ещё хватало, чтобы сохранять ледяное спокойствие. Я кивнул, он буквально выплюнул адрес конторы, где всё оформят. Стерильная чистота и железная анонимность — его непоколебимое кредо.

В управлении мне вручили, даже не взглянув в глаза, пару новых дел — всё-таки зарплату я получал не за сидение в кресле. Одно дело касалось неуклюжего заказного убийства мелкого торговца, другое — безнадежной пропажи какого-то позолоченного фамильного украшения у обезумевшей от горя вдовы. Вернувшись домой, в звенящую тишину своей квартиры, я бегло пролистал их. «Займусь ими, когда выдастся свободная минутка», — мысленно отмахнулся я, понимая, что это лишь фоновый шум для главной симфонии.

Через несколько дней я навестил Микки. Воздух в палате пах антисептиком и слабостью. Он уже мог сидеть, опираясь на подушки, и даже сносно говорить, хотя его лицо всё ещё напоминало лоскутное одеяло, сшитое из жёлто-синих пятен и тёмных швов.

— Там встречались старшие «Птиц» и «Сынов», — просипел он, делая медленный глоток воды через трубочку. — То сообщение от соседей… Это было не просьбой, а предупреждением. Чтобы ты не лез. Слышишь? Не лез.

Но пока он был привязан и изображал из себя тряпку, ему кое-что удалось подслушать сквозь пелену собственной боли.

— Через несколько недель… Числа не назвали, боялись жучков… В город свалятся «большие шишки». Серьёзные люди. Представители элит из других городов, конкурирующие банды. Весь сброд.

Я наклонился ближе, всматриваясь в его помутневший взгляд.
— И? Что им надо было?

— Они что-то говорили про «Дым»…
Микки слабо покачал головой, и в его глазах читалась горечь разочарования, что он не может сказать больше.
— Что это значит — понятия не имею. Но по тону, по тому, как они произносили это слово, стало ясно одно: это точно не понравится нашим благородиям на холме. Очень сильно не понравится.

Больше он сказать ничего не мог, да и быстро выдохся, его глаза закатились, и веки снова тяжело закрылись.

Покинув больницу, я оказался на улице, мгновенно поглощённой густым городским смогом. Холодный и равнодушный город окружал меня шёпотом шин и светом витрин, пока я шёл, тщетно ища смысл в потерянном мире собственных мыслей.
«Дым».
Теперь его с благоговением упоминают главари банд в связи с каким-то теневым межгородским съездом. И это явно «не понравится богачам».

Информация медленно, но верно складывалась в тревожную, почти апокалиптическую мозаику. Харлан Ла Бруньер что-то важное скрывал — или намеренно не договаривал. Его «драгоценная безделушка» оказалась в центре чего-то гораздо более глобального и смертоносного, чем обычная кража.

— Что ж, — усмехнулся я про себя, чиркая зажигалкой о шершавую стену и закуривая на больничных ступеньках. — Похоже, пора нанести неожиданный визит вежливости моему щедрому благодетелю. На этот раз — без церемоний и с вопросами, на которые он обязан будет ответить.

Читать далее