Она не была тихой или бесхребетной — в этом-то и была проблема. Слишком заметная: социально неуклюжая, с резким голосом, бесконечно тараторила про свои научные интересы. Злобные дети уничтожают всё, что отличается. Всё, что подчёркивает скуку их штампованного существования.
Может, природа хочет, чтобы аномалии вытравляли.
Может, «нормальные» неизбежно жестоки к «странным».
Может, я просто пытаюсь облегчить совесть.
Началось всё с Шарлин и Дэниела. Безупречная чирлидерша с симметричным лицом, светлыми волосами и стройной фигурой. Футболист шести футов четырёх дюймов, вылепленный из мышц.
Чтобы выжить рядом с этой парой, большинство из нас старалось стать незаметными.
Навык, которым Брук так и не овладела.
В её первый год старшей школы её прикрывал старший брат, Рик. Но когда он выпустился, Шарлин и Дэниел взялись за дело.
Сначала они высмеивали странности поведения Брук, но её это мало задевало — пока не начали оскорблять её внешность. Секущиеся каштановые волосы, кривые зубы, требовавшие брекетов, широко посаженные глаза, валик детского жирка на животе.
В конце концов бедная девочка заработала себе прозвище:
Некоторые называли её «переднежопая Брук» — из-за небольшого живота, — но закрепилось именно «Ужасно-уродливая Брук». Это имя использовали все, лишь бы не стать следующими жертвами Главных Злыдней.
Так в это мерзкое уравнение попала и я.
Мы ждали у кабинета химии, когда Дэниел швырнул Брук на пол. Когда она попыталась подняться, Шарлин прижала к её спине изящной кедой.
«Нет-нет, Свинка. Ты ходишь на четвереньках, ясно?»
Рыдающая Брук сделала, как велела Жестокая Шарлин, а я стояла у неё на пути — застыв посреди коридора, пока всё это происходило. Мне потребовалась лишняя секунда, чтобы оттащить деревянные ноги в сторону, и Злыдни отметили это радостными улыбками. Они обожали слабость в других.
«Чего такая медленная, Линдси?» — спросил Дэниел.
Я заикнулась: «Я… я просто…»
«Я… я просто…» — передразнила Шарлин, и парочка её подружек хихикнула. — «Линдси, становись на четвереньки и играй со Свинкой». Нет, молила я про себя. — «А потом…»
«Я не хочу играть с Ужасно-уродливой Брук!» — выпалила я, потом повернулась к ползущей девочке. — «Так что… тащи свой передний зад по полу и марш на урок, Свинка».
Я никогда не говорила никому ничего настолько мерзкого, но, прошу, не судите меня. Вы не знаете, какой страх могла вселить Шарлин одним взглядом: комок ужаса слипается в груди, грозя остановить сердце. Необузданный страх.
Было ли трусостью вернуть внимание травителей к Брук?
Делает ли это меня плохим человеком?
Тогда я назвала это инстинктом самосохранения. Теперь — крысиной хитростью. Как бы там ни было, Главные Злыдни взвыли от смеха, и я спасла себя.
В общем, это худшее из того, что я делала.
И сегодня вечером, двадцатью годами позже, это едва не стоило мне жизни.
«Линдси, да?» — спросил мужчина через ряд в супермаркете.
Я сразу узнала его — старшего брата Брук, Рика. В памяти всплыли отвратительные картинки; не зря я редко возвращаюсь в родной город.
Минуту поболтав, Рик пригласил меня на ужин, и я по глупости согласилась. Всю трапезу я сомневалась, нравится ли он мне вообще. Возможно, я согласилась лишь из-за вины за то, как поступала с его сестрой. И, возможно, поэтому же согласилась поехать к нему.
«Ты это унаследовал?» — спросила я.
Он покачал головой: «Нет. Я навещаю Брук, помнишь?»
За ужином я была полуприсутствующей, но мозг догонял.
Слишком поздно: сверху раздался голос.
Говорила она мягче, чем прежде, но это была она.
«Прости, — крикнул Рик. — Я встретил её в супермаркете и…»
«„Её“? Ты привёл „её“ в мой родительский дом? Невероятно. Я только уложила детей, а ты притащил…» — Брук увидела меня. — «…её».
Она узнала меня, а я её — нет.
Стройная; волосы послушно шелковистые; зубы ровные; глаза заметно ближе друг к другу — похоже, была пластика.
Я возненавидела себя за эту мысль.
Рик кивнул в мою сторону: «Это…»
«Я знаю, кто это», — сказала она.
Мне нужно было уйти. «Рик, прости, но я уезжаю. А ты, Брук, прости за… то, что я сделала».
Рик стоял как болван, пока я, пятясь, выходила в прихожую. Я ожидала, что кто-то из них меня остановит, но они начали ругаться — о том, что Брук «сорвала» свидание брата.
Я стала ждать такси на лужайке перед домом — лучше, чем торчать в коридоре рядом с ней. Лучше, чем смотреть в лицо содеянному.
Дверь за спиной открылась, но я продолжала смотреть на дорогу.
«Линдси?» — позвала Брук, проходя по траве. — «Мы не так начали».
Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть мгновенную вспышку керамической вазы — и потерять сознание.
А когда очнулась — не знаю, сколько прошло, — голова и лодыжки пульсировали болью. С огромным трудом я села и поняла, что нахожусь на чердаке, в темноте, которую размывал лишь оранжевый круг лампочки под потолком. Я сидела за пределами этого круга, не видя собственного тела; но боль никуда не делась, и лодыжки не позволяли встать.
Я тихо застонала от ужаса, протянув руки вперёд: лодыжки распухшие и влажные на ощупь.
Под тусклой лампочкой Брук сидела за деревянным столом, заваленным металлическими инструментами — из-за расстояния их невозможно было разглядеть, но даже самая скромная фантазия без труда догадывалась об их назначении.
Шорох, с которым я перешла в сидячее положение, её насторожил.
Она повернулась ко мне на скрипучем стуле: «Проснулась».
«Рик…» — прохрипела я, тщетно взывая о помощи.
«Не надейся, — посоветовала Брук. — Он вырублен. К тому времени, как очнётся, мы уже управимся».
Настоящий ужас накрыл меня.
Я беспомощно дёргала вялыми ногами, будто желая, чтобы кости в лодыжках чудом срослись, — и лишь добилась новых всплесков боли. Потом разрыдалась от страха и приготовилась к смерти.
Смерти? — усмехнулась я про себя. Если бы она собиралась тебя убить, ты бы сейчас не была в сознании.
Я прочистила горло: «Брук…»
«Ты хотела сказать “Ужасно-уродливая Брук”? А как насчёт “Болтливой Брук”? Это единственное, которое мне нравилось. Единственное с фантазией. Я ведь была громкой».
Мне хотелось заорать, что я уже извинилась. Что наказание несправедливо; преступлению не соответствует. Но я послушала свой проверенный инстинкт самосохранения.
Её надо было умилостивить.
«Мы квиты, Брук. Я причинила тебе боль. Ты причинила мне. На этом всё. Я не пойду в полицию».
Она поднялась и, велев мне сидеть, стала пятиться в тёмный угол чердака. Это её рассмешило, потому что идти мне всё равно было некуда. Не на таких лодыжках.
Тогда я ещё не знала, что такое настоящий ужас.
Из темноты донеслось бормотание и глухой шорох по половицам.
«Давай…» — проворчала Брук, возвращаясь в свет с собачьим поводком.
Она вела кого-то мимо стола.
На четвереньках ползла женщина с раздувшимся телом, весившая, возможно, фунтов шестьсот. Клочья её светлых волос исчезли — скорее всего, из-за болезней, не сводившихся только к ожирению: кожу пятнили синяки и непонятные следы. У неё не было зубов, а лицо было хирургически изменено. Но в отличие от Брук, этой ползущей твари глаза раздвинули шире.
Я бы её не узнала, если бы не лохмотья старой формы чирлидерши, облепившие иначе почти голое тело.
Дрожа беззубыми губами и с трудом говоря, женщина взмолилась:
Брук ударила пленницу по распухшему лицу тыльной стороной ладони.
«Животные не разговаривают, Уродина».
Обезображенная женщина хрюкнула сквозь всхлипы.
«Хорошо, — сказала Брук. — И даже не думай вставать… Нет-нет, Свинка. Ты ходишь на четвереньках, ясно?»
Странное чувство — сочувствовать такому чудовищу. Хотя больше всего я чувствовала ужас, потому что…
«Теперь нам надо поговорить, что будет с тобой, Линдси», — сказала Брук, а Шарлин отползла назад в тень, похрюкивая, словно исполняя заученный номер.
«Безумие. Каковы шансы, что мы с тобой снова встретимся? — сказала Брук. — Вот это удача. Для нас обеих, кстати. У тебя шанс на искупление, Линдси. Я сломала тебе лодыжки, потому что ты — червь. Так что ты поползёшь, Линдси. За свою жизнь».
Брук открыла люк чердака, и в подкровельное пространство хлынул свет снизу, обнажив ещё один кошмар. На грязном матрасе напротив меня, ровно дыша, лежал безногий и безрукий — возможно, и безъязыкий, судя по немоте — торс мужчины. Стало бы менее страшно, будь он мёртв, поняла я.
Опознавательных примет почти не было, но я знала.
«Не обращай внимания на моего мужа, — сказала Брук, потом приподняла бровь. — Я показала тебе выход, Линдси. Не поползёшь ли ты… прежде чем я заведу себе нового питомца?»
Ужаснувшись перспективе закончить как Шарлин, я вцепилась пальцами в доски и поползла к люку. Таща сломанные лодыжки по полу, я выла от боли, но сумела свесить их в проём.
И прежде чем я успела подумать, что делать дальше…
Она сильно толкнула меня в спину, и я, завизжав, провалилась в проём.
Чудо, что я не сломала ещё чего-нибудь, соскальзывая вниз на копчике по приставной лестнице, но когда лодыжки ударились о площадку второго этажа, боль стала невыносимой.
«ПОМОГИТЕ!» — всхлипнула я, скомканной грудой на ковре.
«Дом звукоизолирован, Линдси, — сказала Брук, ступая на первую перекладину. — Ползи, червь. Ползи».
Все мышцы дёргались от ужаса и адреналина; я сползла вниз по лестнице на животе, потом, извиваясь, как червь, проползла через прихожую. Брук шла следом.
«Вот так, Линдси, — сказала она, когда я карабкалась на колени. — Я знала, что ты сможешь».
Я дёрнула незапертую входную дверь на себя, в дом ворвался порыв ветра, который я приняла за последний в жизни глоток свежего воздуха: я слышала, как Брук быстро пересекает прихожую. Я всхлипнула, решив, что всё это было зря. Что я всё равно стану как Шарлин.
«Быстрее, маленький червь», — прошептали у меня за спиной.
Я швырнула себя через порог.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Оттуда я, ползя, перебралась по дорожке и выскреблась на тротуар, одновременно вызывая полицию. Они потом сказали, что, когда приехали, Брук уже сбежала с Шарлин и Дэниелом. Рик лежал без сознания в гостевой.
Сейчас я лежу в больнице, и полицейский всё повторяет, что я в безопасности.
Не с этими изувеченными лодыжками.
Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit
