— Я люблю тебя (часть первая)
— Я люблю тебя, - раздалось в пустой квартире. Лена проснулась, но не стала открывать глаза. Вытянула руку, пошарила по простыне. Пусто. И холодно. Вот уже неделю как пусто и холодно. Рядом. Вокруг. Внутри. Не открывая глаза, девушка протянула руку к тумбочке, вытряхнула из таблетницы овальное зернышко успокоительного и проглотила, не запивая. Часы показывали четыре утра, но спать больше не хотелось. На автопилоте она прошла на кухню — если так можно назвать этот полутораметровый закуток — ткнула в кнопку чайника, отправилась в ванную. Рука машинально отыскала розовую зубную щетку; синяя же засохла, топорща белесые, в остатках пасты волоски. Дверь в ванную была по привычке заперта, хотя запираться теперь было не от кого. Зато сидение унитаза, обитое плюшем, было опущено, издевательски-белое, овальное. Такое же овальное, как последняя фотография Володи.
***
Он не доверял подаренному им же перцовому баллончику — всегда дожидался ее после работы на Ярославском вокзале, чтобы уже вместе доехать домой на электричке. Так было и в тот раз.
— Фу! Ты что, заказал с луком? — скривилась Лена, принимая поцелуй в холодную с мороза щеку.
— Слушай, ну без лука невкусно! Погоди… Я вот…
Покопавшись в портфеле, он достал изрядно остывшую, упакованную в пакет шаурму, протянул Лене. Уже в электричке «Москва-Фрязево» она вгрызлась в слегка влажное тесто, начиненное потекшими овощами и пережаренным мясом.
— Слушай, не бери у него больше. Совсем халтурить стал. Это же не шаурма, а какое-то кашло…
— Мне нормально. Не нравится — давай доем! — Володя шутливо подался вперёд. Лена же со смехом рыкнула и, отстраняясь, отвела руку с шаурмой в сторону; та ткнулась во что-то мягкое, шуршащее; послышалось недовольное:
— Э, мля! Слышь, овца, ты граблями аккуратней маши!
Не раз этот развязный хриплый оклик приснится ей в кошмарах. Но тогда она лишь прыснула, увидев белое пятно от соуса на причинном месте чьих-то спортивных штанов.
— Извините! — пискнула она, едва сдерживая смех.
— Лех, ты идешь? — раздалось из прохода.
— Да какой нахер, ты гля, че эта манда криворукая натворила!
— Ты кого мандой назвал? — ответ прозвучал совсем рядом, над самым ухом. Широкий, угрожающий Володя уже поднимался: одного его вида обычно хватало, чтобы отвадить любых уличных приставал. Но эти почему-то разбегаться не торопился. Лена оглянулась по сторонам — как назло, вагон был почти пуст. Лишь свисали с дальней скамейки ноги какого-то бомжа, и тощий студентик, вжав голову в плечи, всё глубже закапывался в свою книжку.
— Володя, не надо! — шикнула Лена, но тот не послушал и стряхнул ее птичью хватку с запястья. Что гопник с пятном на штанах – тощий и кривозубый, что его товарищ, приземистый и круглый как мячик, никак не тянули на достойных противников для гиганта-Володи, с детства занимающегося тхэквондо и джиу-джитсу, и к тому же жмущего сотню от груди. Сейчас он сделает шаг в сторону этих шакалов, и они дрогнут, испарятся.
— Слышь, а ты че впрягся? Твоя баба?
— Ну моя, и что? Какие-то вопросы? — Володя сделал шаг в проход, тесня гопников к стене. Голова опущена, подбородок закрывает шею, руки на уровне корпуса. Лена видела это раньше, когда на одном из корпоративов к ней начал приставать бывший начальник. Уже несколько секунд спустя здоровый мужик лежал на полу с вывернутой за спиной рукой и просил у Лены прощения. Наверняка так будет и сейчас. Но почему тогда по затылку веет тревожным потусторонним холодком? Или, может, это лишь морозный ветер залетел в заклинившее окно?
— Тогда тебе за ее грабли и отвечать! — набычился «испачканный», тыкаясь прыщавым лбом едва ли не в подбородок Володи. Тот не стал дожидаться более удобной возможности — приобнял гопника за шею сзади, точно собирался поцеловать, и с силой ударил лбом прямо в лицо.
Кровь брызнула из разбитого носа; «испачканный» неловко ссыпался на пол электрички, прижимая руки к лицу. Второй — коренастый, почти круглый — возопил:
— Мужик, ты че, охерел?
Кулак, летевший в скулу, Володя поймал на полпути, сменил его направление, схватил нападавшего поперек запястья и увел в простейшую «кимуру». Этот прием умела выполнять даже Лена — Володя в свое время настоял на том, что она должна уметь за себя постоять. Немудреный и эффективный, он укладывал на пол и вертлявых «боксеров», и тяжеловесных боровов — рука одинаково больно покидает плечевой сустав и у тех, и у других. Лена уже ждала, что сейчас гопник повалится прямо на грязный пол электрички — Володя обычно не разжимал хватки, пока противник не ляжет плашмя — но тот завозился, роясь в карманах спортивной куртки. Раздался щелчок, после чего коренастый, корчась от боли, принялся по-младенчески колотить Володю куда-то в район бедра маленьким кулачком.
Свой истошный визг Лена услышала раньше, чем осознала происходящее. Коренастый вывернулся — рука его висела петлей, а Володя медленно отступал в сторону и щупал свой правый карман, точно проверяя, взял ли с собой мобильник. И каждый раз его кисть становилась все более красной и блестящей, будто он окунал её в банку с клубничным вареньем. Раздалось чмоканье, и клубничное варенье вырвалось наружу неостановимым потоком. Коренастый вытер выкидуху, спрятал в карман, а затем помог подняться «испачканному»; дико вращая глазами, гопники выскочили в тамбур. Хлопнула дверь, отделяющая вагоны друг от друга.
— Лена, мне… — Володя не договорил, присел с тяжелым вздохом на сиденье, продолжая изумленно рассматривать свою окровавленную конечность; под лавкой уже собиралась темная лужа. Лишь теперь девушка очнулась от страшного зрелища. Она вскочила и побежала к кнопке связи с машинистом, крича на ходу:
— Помогите! Кто-нибудь! Помогите!
Единственный пассажир — студент с книгой — активно делал вид, что дремлет и совершенно не замечает происходящего. Сонно ворчал бомж, переворачиваясь на другой бок. Вместо желтой панели связи с машинистом к стене лип оплавленный кусок пластика.
— Помогите!..
***
«Доброе утро, милый. Я люблю тебя», —она набила сообщение и ткнула в кнопку «Отправить». На сообщение никто не ответил. Разумеется. Володин телефон остался лежать на полке над телевизором — там, куда она его положила после похорон. Можно было, конечно, вытащить симку, продать или просто закинуть мобильник в дальний ящик и оставить разряжаться, но… Сейчас, трясясь в забитом под завязку тамбуре электрички, в окружении чужих шарфов и меховых воротников, щекочущих нос, было так легко представить, что Володя сейчас еще спит, разметавшись по кровати. Его будильник стоит на десять утра — на работе ждут ко второй смене — и вечером он вновь встретит Лену на Ярославском с этой вонючей шаурмой, потом они вместе поедут домой и все будет, как раньше… Эта маленькая глупая фантазия позволяла Лене спокойно отработать смену и, выйдя из офиса, не нырнуть под электричку — эта смешная зыбкая вера в то, что ее самый родной, единственный мужчина все еще жив. А дома… Дома нужно было выпить две таблетки снотворного и лечь спать в надежде, что «время все вылечит», как сказал ритуальный агент, прокатывая её карточку в щели терминала.
Стоило выйти на платформу, как мороз, сдерживаемый до этого теплым дыханием вагона, вцепился в щеки, принялся кусать и щипать, выдавливая из Лены холодные бесчувственные слезы. Ветер швырял снег в лицо, залепляя нос, рот, глаза — точно стремился похоронить Лену заживо. Та отплевывалась, размазывая слезы и талую воду по лицу, нырнула под крышу перехода, проморгалась, разлепила заиндевевшие ресницы и увидела перед собой…
— Володя! — выдохнула она сипло, после чего закричала: — Володя! Стой!
Но высокая фигура в белом сноубордическом пуховике и растрепанной ушанке, кажется, не собиралась останавливаться.
— Володя! Стой! Подожди!
Как специально, тут же перед Леной выстроились какие-то бабки, изучающие билеты. Одну она едва не сбила с ног, и та немедленно разразилась проклятием:
— Да чтоб тебя черти побрали!
Не обращая внимания на возмущенные оклики, Лена пробивалась сквозь толпу как атомный ледокол. За внешней хрупкостью обнаружилась настоящая машина, способная отодвигать локтями и крепких работяг, и гигантских торговок с их клетчатыми баулами.
— Смотри, куда прешь, овца! — слышалось повсюду.
— Извините! — отвечала она на ходу, набирала воздух в грудь и вновь звала удаляющийся белый силуэт. — Володя!
— Да чего тебе? — возмущенно спросил какой-то мужик, видимо, тёзка.
— Извините, я не вам! — бросила Лена машинально. — Володя, подожди!
И тот действительно подождал. Остановился у турникета, копаясь в кошельке, даря ей те необходимые секунды, за которые она преодолела оставшееся расстояние. Лена вцепилась в его локоть почти как в тот вечер, и он повернулся…
— Уйди, не подаю! — рыкнул из-под Володиной шапки на нее какой-то чужой мужчина. Найдя, наконец, свой билет, он прислонил его к турникету и пропал в мельтешении стеклянных дверей, а Лена, сотрясаясь от рыданий, медленно осела по стене.
***
Из-за инцидента в переходе на работу Лена опоздала. Обычно строгая к опоздавшим, Ирина Максимовна взглянула на нее из-под густо накрашенных ресниц, и лишь раздосадованно бросила:
— Давай быстрее в раздевалку. И приведи лицо в порядок, у нас здесь не похоронное бюро…
Действительно, ритуальное агентство, в которое обращалась Лена, находилось через улицу — туда она бегала договариваться о похоронах в свои обеденные перерывы. А раньше они с Володей использовали это время, чтобы встретиться в скверике неподалеку и перекусить вместе.
— Телефон в шкафчик! — бросила начальница через плечо. — Лицо попроще, улыбаемся пошире! Мне нужны аниматоры, а не плакальщицы!
Через несколько минут Лена вошла в игровую комнату детского кафе с застывшей, напрочь искусственной улыбкой на лице. Глаза ее стеклянно поблескивали, вглядываясь куда-то внутрь черепной коробки.
***
Преображенское кладбище встретило Лену глазурью наледи и промозглым ветром, но даже здесь было уютнее, чем там, в мире живых, где не осталось ни одного дорогого ей человека. И она, и Володя были приютские. Володю до десяти лет воспитывала бабушка, а когда та умерла, мальчик загремел в интернат. Лена своих родителей не знала вовсе — кто-то из нянечек за спиной называл ее отказницей. В целом мире не было у них никого ближе друг друга. Теперь, когда реальность раскололась надвое, когда из ее, Лениной, души смерть выгрызла половину и спрятала под землю, лишь в этой обители мертвых она чувствовала, что совсем рядом, под двухметровой толщей промерзшей почвы, лежит единственный дорогой ей человек, ее половинка. Так близко и одновременно бесконечно далеко.
Земля над могилой еще не осела, поэтому над занесенным снегом холмиком вздымался деревянный крест. В ритуальном агентстве его назвали временным, будто и сама могила была здесь ненадолго, пока Володя не наберется сил и не восстанет. Отряхнется, выплюнет зашитую в рот вату, расправит плечи, обнимет Лену, и все у них снова будет хорошо.
— Ну привет! Как твой день? — обратилась она к фотографии в рамке, поставила ее на край скамейки.
Володя не любил фотографироваться — этот снимок был сделан еще летом. Легкая полуухмылка, белая футболка с эмблемой спортивного клуба, напряженный специально для фото бицепс, перечёркнутый черной полоской. Если расфокусировать взгляд, можно было на секунду представить, что эта траурная лента — лишь лямка рюкзака. Будто фотограф застал Володю в момент, когда он стягивал ее с плеча, собираясь достать свой неизменный шейкер с протеиновой смесью. Но на этот раз шейкер достала Лена, поставила рядом с сумкой, взболтала, чтобы молоко получше перемешалось с осевшим на дне белым порошком — тот отдавал на вкус яичным белком. Себе она приготовила металлический термос с чаем, открыла контейнер с бутербродами, разделила — два, с колбасой и сыром, отложила на салфетку.
— Ешь давай, на работу скоро.
Разумеется, интереса к еде не продемонстрировал никто, кроме, разве что, растрепанной кладбищенской вороны на ограде, что хитро косилась на бутерброды блестящими глазками.
— А у меня, представляешь… Сегодня пацану нос разбила, — рассказывала Лена, старательно пережевывая затвердевшую на морозе сырокопченую колбасу. — Играли в «съедобное-несъедобное», и кто-то на слове «навоз» так психанул, что пнул мячик ногой. И прямо в носопырку этому… белобрысому. Кровищи было! И Максимовна беленилась. По ходу опять штрафанет на премию…
Володя не отвечал, лишь понимающе улыбался с фотографии: мол, детка, это все мелочи.
— А эта Наташка, представляешь, сразу такая: «Ой, Леночка, что же ты так, не уследила, как мы теперь…» Как будто сама там не стояла. Манда криворукая…
Слова отдались эхом в голове, обросли какой-то колючей морозной плесенью, стали хриплыми, гнусавыми, дополнились стуком колес и шумом электрички. «Манда криворукая!»
Термос полетел наземь, следом отправились и недоеденные бутерброды; выплеснулся протеиновый коктейль, превращая еду в омерзительное месиво. Ворона взволнованно каркнула и улетела прочь.
— Почему? Почему? — выла Лена, некрасиво кривя рот. Горячие слезы скатывались с глаз и остывали на губах горькими каплями. — Почему-почему-почему? Лена пнула крест, сбивая с перекладин снежные шапки.
— Вернись, слышишь? Хватит лежать! Вставай! Вернись ко мне, сволочь! Вернись! Я же не могу без тебя! Вернись, тварь такая! Вернись-вернись-вернись!
Когда Лена пришла в себя, крест уже был переломлен надвое. Нос сапога ощетинился воткнувшимися в него щепками. Табличка упала в снег, надписью вниз, и это странным образом успокоило девушку — ведь так можно было хоть ненадолго поверить, что на сыром куске фанеры написано другое имя, незнакомого ей человека. Отзвуки совести кольнули сердце.
— Что же я натворила…
Без сил, пачкая джинсы кладбищенской землей, девушка опустилась на землю и принялась очищать табличку, когда за спиной раздался голос:
— Дочка, не убивайся так, не надо…
Лена горько усмехнулась — злая ирония ее жизни состояла в том, что «дочкой» ее называли только совершенно посторонние люди. Обернувшись для резкого ответа, девушка ненадолго замялась — вместо типичной бабки-кликуши, что повсюду лезут со своими советами, за оградкой она увидела солидную крупную женщину лет сорока. Черная соболиная шуба едва ли не волочилась по земле, поблескивали многочисленные перстни, надетые прямо на перчатки, а лицо пряталось под весьма мрачным многослойным макияжем. Образ довершала антрацитовая шляпа с гигантскими, шире плеч, полями. От неожиданности Лена прыснула, надув носом пузырь. Тот лопнул, слизью осев на губе, и незнакомка тут же протянула бумажный платочек — почему-то кроваво-багрового цвета.
— Спасибо, — поблагодарила Лена, поднимаясь с земли и отряхиваясь; незнакомка тем временем цепко оглядывала девушку, точно ощупывая большими темными глазами в обрамлении неестественно-длинных нарощенных ресниц. Наконец, она спросила:
— Муж?
— Жених, — насупившись, ответила Лена. От этого нарочитого, чужеродного сочувствия ее начинало подташнивать. Но в голосе странной тетки чувствовалось нечто другое — холодный, расчетливый интерес. Взгляд ее, как муха по стеклу, оценивающе ползал по табличке, оградке и сломанному кресту.
— Одиннадцать дней, да? Любила его сильно?
Теперь эта женщина начинала вызывать у Лены раздражение. Кто она такая? Зачем она ее допрашивает? Что ей нужно? И лишь, когда Лена заметила странное, будто бы сплетенное из знаков Зодиака ожерелье с пентаклем по центру, все встало на свои места.
— Нужно, наверное, обладать охеренно редким даром, чтобы суметь прочесть даты на табличке, да? — с вызовом бросила Лена.
— Нет. Но нужно обладать даром, чтобы прочесть твою скорбь! — невозмутимо ответила ясновидящая.
— Да пошла ты… — Лена уже собирала в сумку термос и контейнеры, когда унизанная перстнями рука сунула ей в руки безвкусно оформленную визитку — черную, с золотыми вензелями, гласившими: «Анетта Гюнеш, медиум, некромант, ясновидящая». Гнев девушки вдруг воспылал столь ярко, что даже затмил тоску по Володе.
— Если ты захочешь услышать его снова…
— Да ты охерела, тварь размалеванная? — задыхаясь от ярости, Лена приблизилась к ясновидящей. — Ты сюда, значит, охотиться ходишь? Новых клиентов, сука… На чужом горе наживаешься?
— Знаете, вы пока не готовы… — пролепетала медиум, отступая на шаг. Хоть та и была выше Лены на голову, но, глядя на воинственный оскал и крепко сжатые кулачки девушки, она сочла за лучшее ретироваться. — Если передумаете…
— Пошла нахер, тварь! Нахер! Пошла! Сука! Тварь! — вслед убегавшей женщине летели комья земли и тяжелые ледышки, но ни один не достиг цели — та оказалась на редкость проворной. — Сука мерзкая, манда!
Когда тень ясновидящей скрылась за бесконечными рядами надгробий и оград, Лена посмотрела, наконец, на свои руки — маникюр был безвозвратно испорчен. Между пальцами так и осталась торчать визитка, теперь измятая и грязная. Девушка было швырнула ее под ноги, но огляделась, будто вспоминая, где находится, совестливо подобрала ненавистную бумажку и засунула в карман. Пора было возвращаться на работу.
∗ ∗ ∗
Наконец-то рабочая смена закончилась. Чужих, нелюбимых спиногрызов разобрали родители, а Лена осталась — одного из «маленьких посетителей», как их называла Ирина Максимовна, стошнило прямо в кадушку с комнатной пихтой. Теперь Лене приходилось вычерпывать склизкую от желудочного сока и полупереваренной пиццы почву и засыпать новую. Благо, маникюр уже можно было не беречь.
Когда Лена добралась до своего шкафчика, она уже едва переставляла ноги. От успокоительных слегка мутило, а в глазах двоилось от усталости из-за того, что она набрала смен, чтобы расплатиться с похоронной конторой. В подсознании неустанно звенел чей-то противный голосок, который Лена старательно игнорировала, но в глубине души знала, что тот прав — теперь, когда Володи не стало, ей каждый день придется работать в две смены, чтобы оплачивать аренду.
Достав из шкафчика телефон и увидев зеленую полоску уведомления, Лена даже не сразу проверила, кто ей написал — наверняка, какой-нибудь спам или очередные распоряжения от начальницы. Больше было некому. Ее главный, ее единственный собеседник теперь лежал на глубине двух с лишним метров, а его мобильник — на полке над телевизором. И все же… «Я тоже тебя люблю», —текст на бежевом фоне мессенджера чернел, стекал и расплывался перед глазами. Очередная капля упала на дисплей. Из-за слез Лена не видела ни дешевенького смартфона, ни собственных рук, держащих его, но ей достаточно было увидеть главное — имя отправителя. В верхней части экрана буквы складывались в слово «Любимый».
***
В подъезд девушка ворвалась, едва не сбив с ног соседа, тощего подростка лет четырнадцати с лицом, похожим на луну — бледным, круглым и изрытым кратерами. Тот выпучил белесые глазки, выдавил вялое «здрасьте» и шмыгнул прочь.
Лена вызвала лифт, едва ли не пританцовывая от нетерпения. Если бы тот не оказался на первом этаже — побежала бы наверх пешком. Двери со скрипом открылись, и дно лифтовой кабины тут же слегка просело, точно на него кто-то наступил.
«Володенька», — подумалось тут же. Он всегда первым заходил в лифт и придерживал для нее дверь; и даже обитый поролоном деревянный ящик не помешал ему исполнить свой джентельменский долг.
— Спасибо, — прошептала Лена, нажимая кнопку своего шестого этажа.
Едва двери лифта разъехались, девушка рванулась ко входу в квартиру, дернула ручку. Ну да, как же… Открывать ей никто не спешил. Рассудком она понимала, что встречать ее некому, но подсознание уже выстроило свою квартиру мира. Зарывшись в сумку, Лена принялась искать ключи. Мобильник, контейнер из-под бутербродов, визитка ясновидящей — надо выкинуть, шейкер, косметичка, все не то.
— Да где же?...
— Леночка! — раздалось вдруг из-за спины, и девушка едва не подпрыгнула от неожиданности. Оказывается, пока она ковырялась с ключами, у соседей открылась дверь, и из тонкой щели выглянула полноватая тетка с круглым, землистого цвета, лицом. — А я как раз тебя ждала!
— Да? Зачем?
— Так ты же, растеряша, дверь не закрыла, и ключи внутри оставила. Спасибо, сын заметил, — причитала соседка, — все нараспашку, заходи, кто хочет, бери, что хочешь…
— Спасибо. Можно мне ключи, пожалуйста? — нетерпеливо прервала Лена.
— Сейчас-сейчас, тут они у меня, — принялась копаться в прихожей соседка. — Куда они… Лешка что ль переложил? Лешка? Ты дома? Тьфу, дура старая, совсем слепая стала! Вот же…— и вынырнула в подъезд со связкой в руке.
На толстых бледных пальцах болтался брелок в виде балерины — подарок Володи. Лену передернуло от странной брезгливой ревности, и она вырвала у соседки связку ключей слишком резко. Та испуганно отдернула руку, отступила.
— Извините, — вымученно извинилась Лена, — нервы.
— Знаешь, Леночка, —сказала соседка, поджав губы, — ты прости, что я так бесцеремонно… Нехорошо ты выглядишь — глаза вспухшие, взгляд стеклянный, сама какая-то потерянная… Может, доктору покажешься? Это я тебе как медработник советую.
— Сына от псориаза сначала вылечите, — нахамила Лена, надеясь, что соседка отстанет. Та действительно сплюнула на кафель подъезда и скрылась за дверью.
Не с первого раза Лена попала ключом в скважину. Когда же, наконец, щелкнул замок, она распахнула дверь так, словно желала снести ее с петель. Ручка двери ткнулась в зеркальный шкаф, раздался звон. Зеркало девушка, конечно же, не завешивала — это бы означало совершить еще один шаг к принятию…
— Володя?
Дома, разумеется, никого не было. Темная квартира встретила ее насмешливой пустотой. Девушка, поникнув, захлопнула дверь и бросила ключи на стол, когда взгляд ее застыл на крышке ноутбука. Ноутбук Лена не открывала вот уже несколько дней — было не до того – поэтому от вида явственных отпечатков на тонком слое пыли ее бросило в холодный пот. Разумеется, сознание тут же намекнуло — наверняка соседка или ее бледная немочь-сынок залезли полюбопытствовать, покопаться в грязном белье. Но стоило Лене откинуть крышку, как голос разума умолк, уступив место слабому огоньку надежды. Дисплей расцвел ровной белой подсветкой, выходя из спящего режима, и на экране, точно на плёнке «полароида», проявилось их с Володей фото. Вот он, цветной, улыбающийся, живой, с очередным, на этот раз синим поясом по тхэкводно, а рядом беззаботная счастливая Лена — виснет на своем богатыре, защищенная и уверенная в завтрашнем дне…
Девушка с трудом подавила всхлип… Неужели?
— Ты здесь? — спросила она в пространство, и замерла, ожидая ответа; вслушиваясь, она даже перестала дышать. Можно было слышать, как нудит телевизор за стенкой, как шелестит чей-то бачок унитаза сверху, как гудят и скрежещут двери лифта двумя этажами ниже; с улицы доносились пьяные крики и лай собаки… Но больше ничего.
— Дура! — обругала она себя. Чего она ждала? Что Володя выпрыгнет из огромного шкафа в углу комнаты или из-за занавески, заорет: “Что, повелась, да, повелась?” и все будет как прежде?
Ужинать не хотелось. Лена долго отмокала в душе, то и дело отключая воду и прислушиваясь к происходящему в квартире. Ничего. Обычный шумовой фон многоквартирного дома. Как нарочно, в туалет захотелось только после душа. Девушка зашла в маленькую, меньше шкафа, комнатушку и уселась было на унитаз, как вдруг вскочила, тихонько взвизгнув от неожиданного холодка, лизнувшего ягодицы. Обернувшись, она застыла в изумлении — обитый белым уютным плюшем стульчак был поднят. Нерешительно протянув руку, она осторожно опустила его, потом вновь подняла. Повторила еще раз. Нет. Никак он не мог подняться сам по себе. Может, она зацепила его утром, когда надевала обратно джинсы? Из-за убойных доз грандаксина, на котором Лена сидела вот уже вторую неделю, реальность то и дело искажалась; мысли и воспоминания посещали ее разум, когда им вздумается, подобно нерадивым ученикам. Сначала оставила дверь с ключами открытой, теперь вот стульчак… “Хорошо хоть голову не забыла”, — усмехнулась она. Пора было ложиться спать, чтобы поскорее закончить очередной пустой день.
Лена залезла пальцами в таблетницу, забросила в рот два белых овала и проглотила, не запивая. Один, разумеется, встал поперек горла, прилип к пищеводу; девушка шумно втянула воздух — застрял. Лена добежала до раковины, налила холодной до зубного скрежета, пахнущей трубами воды, влила в себя стакан и закашлялась. Таблетка вылетела на дно раковины и заскользила, покрытая слоем слюны. Она казалась намного больше обычного, точно с каждым приемом драже вырастали в размере… Или уменьшалась сама Лена. Она представила глупую картинку — как пытается запихнуть себе в рот гигантскую, размером с дыню “торпедо” таблетку грандаксина – и горько усмехнулась. Был соблазн вновь проглотить таблетку, что осталась на дне раковины — препарат не из дешевых, а после похорон у нее осталось немало долгов; но Лена все же протолкнула осклизлую пилюлю в раковину, а сама вынула из таблетницы новую. Спала Лена без сновидений, не в последнюю очередь благодаря препаратам. Отчасти она жалела об этом, ведь, кто знает, может быть, хотя бы во сне к ней придет Володя… С другой стороны, а захочет ли она после такого просыпаться?
Лена проснулась, однако, от того, что громко скрипнула одна из створок дивана — та, что ближе к стене. Володина. Она четко слышала этот звук, могла определить его местонахождение, почти ощутила, как на секунду промялся матрас; и оттого на ее шее встали дыбом мелкие волоски, в процессе эволюции ставшие рудиментом. Они больше не греют и не защищают, выполняя одну-единственную сомнительную функцию — реагируют на опасность.
— К-кто здесь? — спросила заспанная Лена, оглядывая комнату. Часы показывали четыре утра, и в маленькой студии на шестом этаже царила идеальная, беспросветная тьма, в которой угрожающе поблескивали красные цифры электронных часов. И в этой тьме, Лена была уверена, находился кто-то… Или что-то. — Кто здесь? Я полицию вызову! Эй! Она не рассчитывала получить ответ. Если в квартиру забрался грабитель — он, скорее, огреет ее чем-то тяжелым по голове, а после разочарованно уйдет, поняв, что брать здесь нечего. Если же это нечто иное, то… Чего от него ждать, Лена не знала. Единственное, что она знала наверняка — что ее сердце скоро пробьется в своем безумном танце до самой глотки и выпрыгнет изо рта прямо на одеяло, пачкая его кровью.
— Кто в-вы? — просипела она из последних сил, ощущая себя на грани обморока. Внимательно наблюдая за клубящимися тенями и колышущимися от неведомого сквозняка занавесками, она не знала, хочет ли слышать ответ. Но ответ, наконец, раздался:
— Я люблю тебя, — на грани слышимости прошелестела тьма; точно изгнанная из Тартара тень, лишенная легких и права вдыхать воздух, лишь смыкает губы, изо всех сил стараясь воспроизвести хотя бы согласные “лбл тб”.
Слезы брызнули из глаз Лены, дыхание сбилось; сердце упало вниз, к желудку. Холодное, мертвое и тяжелое, оно сдавило кишечник, пригвоздив девушку к матрасу. В нос Лены проникал сильный, почти навязчивый “древесно-цитрусовый аромат с легкими пряными нотками”. Именно так его описала продавец-консультант в “Рив Гоше”, когда Лена подбирала Володе подарок на Новый Год. Тот в первый же день облился им так, что находиться рядом было почти невозможно. Всё – оливье, шампанское, мясо по-французски и даже селедка под шубой – отдавало навязчивым Donna Karan New York Men. Так Володя хотел показать, насколько ему понравился подарок. И даже в тот день, когда эти тамбурные шакалы отобрали у Лены возлюбленного, в воздухе витал въедливый, как освежитель воздуха, запах этих духов.
Дрожащие губы сами собой произнесли:
— Я тоже люблю тебя…
***
Автор — German Shenderov