Жанна д'Арк от Midjourney
Искусственный интеллект создал свой образ национальной героини Франции.
Источник : https://t.me/neiroseti22/183
Искусственный интеллект создал свой образ национальной героини Франции.
Источник : https://t.me/neiroseti22/183
Как раз пару недель назад смотрела выступление Радзинского, на основе чего сделала свои выводы. Я бы не сказала, что он просто пришёл и взял, а потом ещё пушками добил. Там и люди вокруг него ему соответствующие крутились - один Жозеф Фуше чего стоил (и в его делах тоже фигурировали пушки и картечь).
А также князь Талейран-Перигор - хитрая дипломатическая лиса, не гнушавшаяся шпионажем (не за бесплатно, разумеется).
Не без их помощи Наполеон взошёл на трон, но и с их подачи он оттуда был свергнут. Что примечательно - и Жозеф Фуше, и Тайлеран-Перигор умерли своей смертью, дожив до весьма преклонных лет.
И это только двое человек из близкого окружения Наполеона. Сколько ещё таких было, если копнуть - хм...
В сталинском СССР в целом существовало соответствие между интересами власти и основной массы населения. И именно это соответствие стало залогом победы. В то время как Франция при отсутствии такого соответствия была заранее обречена на поражение
Анни Лакруа-Риз
Интервью с Анни Лакруа-Риз — доктором исторических наук, почетным профессором Университета Париж Дидро, автором многочисленных книг и статей о западных элитах, в контексте политических и военных противостояний XX века
Корр.: Вы являетесь автором книги «Выбор поражения», в которой анализируете поведение французских элит перед Второй мировой войной. Согласно Вашему исследованию, интересы и предательство этих элит сыграли определяющую роль в поражении, которое потерпела Франция от Германии в 1940 году. В контексте сегодняшних военных действий на Украине и противостояния между Россией и НАТО хотелось бы вернуться к этой теме и задать Вам вопрос: какой урок можем мы извлечь из опыта Франции 1940 года?
Анни Лакруа-Риз: Чтобы понять ситуацию во Франции в преддверии Второй мировой войны, необходимо рассматривать весь период после 1918 года. С Францией дело обстоит в целом достаточно просто. Определяющее значение имели экономические интересы, в большей степени, чем идеология, хотя обычно внимание фокусируют именно на идеологии. А это не позволяет полноценно разобраться в том, что происходило между двумя войнами.
В моих работах, которые основаны, разумеется, на архивных материалах, я исходила из мысли, что невозможно понять, каким образом страна, выстоявшая в чрезвычайно тяжелой Первой мировой войне, длившейся четыре с половиной года (притом, что верховное командование и в 1914 году не проявляло особой боевитости), могла так мгновенно пасть — фактически менее чем за шесть недель, с 10 мая до примерно середины июня 1940 года?
Послевоенные архивы начали открываться в самом начале 1970-х годов. Представьте себе, их открыли раньше, чем архивы военного и довоенного периодов. Архивы военных лет начали открывать, да и то очень осторожно, только в 1980-е годы. А доступа к довоенным документам пришлось дожидаться официально до 1999 года (т. е. до прошествия 60-летнего срока). Пьер Сезар (Cézard), который был понтификом архивов, говорил мне в 1976 году, что материалы до 1939 года никак нельзя открывать, потому что «поймите, есть люди, которые [всё еще] занимают такое высокое положение».
Те немногие историки, которые пытались вникнуть в объективные процессы, шедшие во Франции в предвоенный период и период оккупации — например, Роберт Пакстон, работа которого, опубликованная в 1972 году, «Режим Виши: Старая гвардия и Новый порядок 1940–1944», была основана исключительно на немецких архивах, конфискованных и вывезенных в США американцами, — неминуемо приходили к выводу, что французская коллаборация с немцами была и вправду коллаборацией, а вовсе не «прикрытием», как мы часто слышим сегодня.
В процессе работы над материалами Второй мировой войны мне попались папки, которые ясно показывали, что поражение Франции было совершенно естественным. Я, как специалист по истории международных отношений, имею дело с документами высокой важности, с действиями высокопоставленных лиц, правителей, банкиров и т. п. И было ясно, что все эти люди прекрасно себя чувствовали в условиях поражения. Например, можно заметить, что все контракты, заключенные до оккупации между лидерами французской экономики и немцами, причем во всех областях, были продлены или возобновлены. Всё продолжалось как прежде, за исключением того, что стало делаться практически открыто то, что в предыдущий период делалось менее открыто.
Существует замечательная книга Марка Блока под названием «Странное поражение. Свидетельство, записанное в 1940 году». Эту книгу Марк Блок, крупнейший медиевист, написал, будучи на военной службе, на которую он вернулся по собственному желанию для участия в защите Родины, когда ему уже было за 50. В книге глазами очевидца описан разгром французской армии весной 1940 года. И автор убедительно показывает, что имели место признаки форменной измены.
Например, есть эпизод, в котором генерал Бланшар, публично напускавший на себя озабоченный вид, однажды вечером, беседуя с кем-то за дверью, спокойно произносит: «Мне ясно видится двойная капитуляция» (Франции и союзников. — Прим. ред). И это в мае, когда еще ничего окончательно не решилось и у Франции было еще немало возможностей для ведения войны!Блок описывает творящийся в войсках невероятный беспорядок. Его свидетельство особенно важно потому, что он чрезвычайно почитаем моими коллегами. Но его работы 1940–44 годов (в 1944-м он был убит в застенках гестапо) они практически не читают. Потому что «Странное поражение» и еще ряд статей тех лет — это страшное свидетельство.
В моих работах я многое почерпнула из его статьи о книге генерала Шовино с предисловием Петена, опубликованной весной 1944 года в подпольном журнале Les Cahiers politiques. В этой статье Блок показывает, что предисловие, которое Петен написал в 1938 году к книге отставного генерала, преподававшего в Высшем военном училище (École de guerre), является однозначным доказательством предательства Петена еще перед войной. Кроме того, в ходе анализа Блок называет пять факторов, определивших падение Франции.
Он считает, что самая виновная категория — это руководство армии. Потому что, в конце концов, задача армейского руководства — защищать границы страны. Эту задачу оно не решило, потому что оно не воевало по-настоящему, отказывалось воевать и т. д. Оно саботировало все усилия тех, кто хотел бороться.Затем, он называет других виновников: это политики, «подобные Лавалю», журналисты, промышленники и французские профашистские лиги.
Кого он подразумевает под промышленниками? В 1944 году это все прекрасно понимали. Сегодня спросите француза, он не будет иметь об этом никакого понятия. Блок говорит о промышленниках из Ле-Крезо. Это Шнеде́р (Schneider) — главный оружейник Франции. В 1918 году Шнедеру поднесли на блюдечке молодую и новую Чехословакию. Именно он фактически установил ее границы и решил, что Тешенский бассейн, так долго бывший Верхней Силезией, будет отнесен к новой Чехословакии. Потому что территория была спорной между поляками и чехами, но польские шахтеры в то время слишком много бастовали. Поэтому выгоднее было оставить ее за Чехословакией и объединить уголь с металлом.
Шнедер был королем Чехословакии, которая считалась нашим великим союзником. Такой союз с восточными странами — новообразованными после Первой мировой войны Югославией, Чехословакией, восстановленной Польшой — был как бы малой Антантой, повторением традиционного для Франции «Окружного союза» (alliance de revers), против германского мира. Окружной союз позволял в случае нападения с немецкой стороны заставить ее воевать на два фронта. В 1870 году, когда у Франции такого союза не было, она была побеждена. В 1914 году такой союз был, и Франция вышла победительницей. Тогда с восточной стороны воевала Россия.
В двадцатые годы французам не переставая объясняли, что именно подобный союз позволит Франции противостоять нападению Германии. Но после Октябрьской революции о союзе с проклятыми большевиками не могло быть и речи. Поэтому он обрел новую конфигурацию. При этом на самом деле важнейший и самый реальный смысл союзничества между самими восточноевропейскими странами состоял в их антисоветской направленности. Румыны обещали помочь полякам, поляки — румынам, и т. д. Но против СССР, а не против немцев. Так что, по сути, для реальной защиты Франции они ничего не давали. И все тогда это понимали. Архивы дают об этом как всегда предельно убедительные свидетельства. Но другое дело — Чехословакия. Она была настоящим союзником и настоящей силой в военном и промышленном отношении.
И что же произошло дальше? А то, что этот маленький альянс, который не сработал, но в котором Чехословакия играла ключевую роль, с годами стал противоречить интересам Шнедера. С рук Шнедера ели все тогдашние чешские лидеры. Руководителями капиталистических компаний их поставили те же французы. Чехословакия, да и все страны Восточной Европы имели строго колониальный статус, что вполне аналогично сегодняшнему положению дел, скажем, с 1989 года. То есть весь механизм их существования опирался на вассальный союз между внутренним правящим классом и иностранными правящими классами. В руках Шнедера находилась «Шкода» — второй после Круппа производитель военной продукции в центральной Европе.
Однако в условиях экономического кризиса начала 1930-х годов Чехословакия со своей «Шкодой» стала конкурировать на внешних рынках с самим Шнедером, т. е. с его французским производством. «Шкода» стала для него обузой. А от обузы пытаются избавиться. С чисто военно-политической точки зрения империалистическая Франция 1920-х годов была антигерманской, но практически она вела себя иначе. На самом деле связи между французскими и немецкими финансовыми, промышленными и банковскими кругами выдержали Первую мировую войну и продолжили существование после нее. Об этой давней коллаборации мы мало знаем, но она была реальной и была того же типа, что и коллаборация времен Второй мировой войны. Разве что оккупирована была меньшая часть Франции. Так, например, Франсуа де Вендель (Wendel) договорился с немцами, чтобы они могли разрабатывать рудники Мерта и Мозеля во время Первой мировой войны. Это что, не коллаборация?
Победившая в войне Франция быстро смирилась с тем, что ее победа как бы ничем не мешала восстановлению всех деловых связей с Германией, которая была давним партнером. Хотя восстановление этих связей полностью противоречило задачам обороны новых, перешедших к Франции приграничных территорий, и задачам, ради которых существовал альянс, который я назвала малой Антантой.
Итак, официально был военный союз. Но если вы немного поработаете в архивах и поскребете военный союз, вы обнаружите экономическую подоплеку. Вы увидите, что военные руководители фактически выступали, как часто бывает, в роли представителей коммерческих интересов ВПК. Так было и в XIX, и в XX веке. Говоря о вине промышленников Ле-Крезо, Марк Блок имел в виду тех, кто продал Чехословакию. Шнедер хотел избавиться от «Шкоды». Чехословакия его больше не интересовала. А вот Германия находила ее чрезвычайно интересной. Вот всё и сладилось. Вышел Мюнхенский сговор, по которому промышленная Судетская область Чехии была отдана нацистской Германии. Но во Франции этот аспект как бы совершенно «не заметили».
Между первым этапом — оккупацией Судетской области, начавшейся в ночь с 30 сентября на 1 октября 1938 года, и вторым этапом — полной оккупацией Чехословакии в марте 1939 года, Германия получила 80 дивизий — 40 в первый раз и 40 во второй раз. В то же время Франция оказалась лишена своих важнейших оборонительных возможностей. В архивах я обнаружила потрясающий набор документов от 15 сентября 1938 года, которые широко цитировала в моей книге «Выбор поражения». Напомню, что Мюнхенское соглашение было подписано 30 сентября 1938 года. В означенных документах однозначно говорится о потере Францией огромной доли своей обороноспособности со сдачей Чехословакии. То есть уже в середине сентября 1938 года официальные документы предвидят поражение и расчленение Франции. При этом еще остается одна возможность, которая так никогда и не будет реализована: тот самый франко-британо-советский альянс. Без него судьба Франции заранее предрешена. Так что, конечно, на военном руководстве лежит огромная ответственность, но не оно являлось полным хозяином положения. Хозяином был финансовый капитал и руководство крупных компаний.
Какой из всего этого следует вывод? А вывод такой, что классовые интересы французских лидеров, представителей тех самых пяти действующих сил, которые перечислил Блок, заставили их предпочесть экономические и политические отношения с Германией необходимости сохранения государственного суверенитета и территории. Это означает, что над чисто военными факторами превалировали экономические и политические интересы.
И вопрос при этом, в классовом смысле, нужно ставить следующим образом: сходятся ли интересы правящих классов с интересами классов не правящих? Или они расходятся?
Я не имею в виду тут какую-либо идеологию, а элементарные общественные и экономические интересы. Либо государство обслуживает определенные узкие группы, либо оно выражает интересы большинства — абсолютного большинства населения, даже при наличии каких-то внутренних конфликтов или противоречий. В первом случае лидеры лукавят и изворачиваются, во втором же они могут сказать населению то, что по большому счету соответствует мыслям и интересам этого населения: на нас собираются напасть, мы будем бороться, у нас одна общая цель.
Корр.: Что вы можете сказать об СССР в этом отношении?
Анни Лакруа-Риз: Именно это и произошло в СССР. По СССР мой основной источник информации — это западные архивы. И тут у меня есть замечательный пример. Люблю, когда правда исходит от противника.В Москве французским военным атташе с 1937 по 1940 год был Огюст Паласс. После своего приезда в СССР — это было сразу после дела Тухачевского — он начал объяснять в своих донесениях, что СССР восстановил армейское руководство. Это противоречило общепринятому на Западе взгляду, что Сталин, дескать, хотел задушить несчастного Тухачевского, который наводил на него тень, и заодно решил ликвидировать свою армию. Но я всегда думала, что этого не могло быть: абсурдно полагать, что Сталин начал просто уничтожать руководство армии. Он ведь постоянно думал о грядущей войне. Был одержим этой мыслью, и был прав. Не только в 1930-е, но даже 1920-е годы перед СССР уже маячила будущая новая война. И Сталин лучше, чем кто-либо другой, понимал это.
Уже в 1937 году Паласс стал писать, что СССР оснащает армию, вооружает население, что руководство и народ друг другу доверяют.
В 1938 году Паласс заявил, что тот, кто ступит на территорию Советского Союза, будет разбит, что СССР не будет нападать, но если на него нападут, нападающий будет побежден. Для таких заявлений в то время нужна была смелость. Атташе, который так отчитывался перед военным министром, просто рисковал своей карьерой. Потому что во французской элите, в частности военной, господствовала лютая ненависть к Советам. А он пытался внушить мысль о выгодности альянса с СССР! Паласса не отозвали (меня это даже удивляет). Но и не послушали. И всё произошло так, как он предсказывал.Одним словом, в сталинском СССР в целом существовало социально-экономическое соответствие между властью и основной массой населения. Поэтому правительственный дискурс был в своей основе естественным образом честным. И именно это соответствие стало залогом победы. В то время как Франция при отсутствии такого соответствия была заранее обречена на поражение.
Корр.: Что Вы можете сказать об истории чисто экономического интереса Запада к России, как к сырьевому придатку?
Анни Лакруа-Риз: Для империалистических стран Россия с 1890-х годов представлялась своего рода пещерой Али-Бабы. С момента реформ Витте 1892 года Россия — это своего рода сокровищница, в которой есть всё: уголь, металлы, любое сырье, всё лучшее и нужнейшее. Начиная с 1892 года эта сокровищница считается как бы принадлежащей международному империализму. А в международном империализме хозяевами являются в первую очередь самые большие, сильные и жадные. Посмотрите американские архивы. Опубликовано, конечно, не всё, но хватает и того, что сегодня находится в открытом доступе в интернете. Из них видно, что с 1890-х по 1914 год французы, англичане, немцы и американцы, японцы хищно делили российское добро между собой. Да и другие, помельче — Швейцария, Бельгия… Их же мы находим в 1918 году среди четырнадцати стран, которые совершили интервенцию после Октябрьской революции.
Россия была слабой империалистической страной до революции, и она осталась слабой страной после нее. Кому достанется добыча? Вот она, Россия, глазами Запада. И несмотря на потрясающую победу над фашизмом Россия вышла из нее во многом слабой, хотя бы потому, что потеряла под тридцать миллионов человек. После феноменального роста в 1920-е и 1930-е годы Великая Отечественная война всё же стала для Советского Союза колоссальным ударом.
Корр.: То есть после победы СССР над фашизмом Запад продолжил облизываться на его ресурсы? Дело было не только в идеологическом противостоянии?
Анни Лакруа-Риз: Из множества книг, статей и архивных материалов, которые мне довелось читать, мне стало ясно, что после Второй мировой войны и даже до нее элиты США считали, что они теперь способны достичь тех глобальных целей, которые ставились уже в 1914 году, но которые тогда не могли быть полностью достигнуты. Просто потому, что в то время у европейцев еще были свои империи, и всё еще были кое-какие зубы. Первая мировая не дала возможность развалить все империи Старого света, как того хотелось США. Пришлось ждать следующей войны.
В лице США оформился империализм чудовищного масштаба, который неустанно твердил, что в мире нет ничего, что не принадлежало бы ему. Это прямо видно из архивных документов, которые сейчас в свободном доступе в интернете (Foreign relations of the United States).
Я приведу вам пример. В дискуссиях 1942–44 годов в Соединенных Штатах, очень хорошо проанализированных замечательными американскими историками, такими как Мартин Шервин и Майкл Шерри, американские военные, например, генерал Арнольд, говорят, что весь мир принадлежит им, что у них будут базы по всему миру, их никто не сможет избежать. Эти военные являются фактически торговыми представителями американского финансового капитала. То есть они выходят на пенсию в 50 лет и входят в советы директоров компаний. Так обстоит дело и сегодня. В 1940-е годы они уже плотоядно глядели на СССР. Но СССР им не дался. И ужасный Сталин оказался не так глуп в сфере влияния в Восточной Европе.
В итоге Соединенные Штаты избавились от других империй окончательно между 1945-м и, скажем, 1960-ми годами. После этого оставался только СССР. Ну, а сейчас цель очевидна — завоевать эту треклятую Россию, не важно, советскую или не советскую, и разграбить ее.Уже начиная с момента, когда ясно прорисовалась перспектива победы СССР над нацистской Германией, скажем, с 1944 года, американцы замышляют войну против России. Кто не верит, советую посмотреть архив Foreign relations. Конечно, это подается под соусом коммунистической угрозы и т. д. Кстати, без этого невозможно понять и сегодняшний конфликт на Украине.
К сожалению, хорошие американские книги очень мало переводят. У американцев существует необычайно богатая историческая литература. Она чаще всего идеологически антибольшевистская. Но когда вы настоящий историк, и вы являетесь интеллектуальным аппаратом доминирующей страны, вы можете быть вполне преданным своей системе и одновременно позволить себе сказать очень многое — такое, о чем историки во Франции даже помыслить не рискуют.
И когда вы порядочный историк, читающий всё это и работающий с архивами, вы не можете не увидеть, что современный замысел разрушения России оформился в 1940-е годы. Начиная, как я сказала, примерно с 1944-го. В 1947–48 годах американский разведывательный аппарат получил свое окончательное оформление. Произошло преобразование Управления стратегических служб (OSS) в ЦРУ, через недолговечную промежуточную структуру 1945–1946 годов. Разведуправление стало опорой Госдепартамента и военного ведомства. В период с весны по июнь 1948 года программа разрушения СССР была четко определена. Но если бы всё дело было только в «коммунистической угрозе», то после 1991 года Россию бы оставили в покое. А это, как вы понимаете, не так.
То, что требовал СССР после войны — т. е. Сталин и аппарат вокруг Сталина, — в сущности, очень просто. Это программа мира, определившаяся еще в начале войны: «вы возвращаете нам потерянные территории, включая Сахалин, потому что нам нужны границы империи. Мы не злые, мы не скучаем по Финляндии. 12 марта 1940 года мы признали границы, о которых просили в 1939 году. Нам этого достаточно. Мы оставляем Финляндию не советской, как после 1918 года. А остальное мы берем обратно, оно наше». Ни больше, ни меньше. И конечно, должна была быть буферная зона: всё, что Запад выстроил в виде яростно антисоветских приграничных государств, полных решимости броситься на него при поддержке доминирующих империализмов, заканчивается. Их внешнюю политику будет контролировать СССР. Это будет советская зона влияния: тот самый санитарный кордон 1919–1941 годов, не больше и не меньше.
Но программа, порученная ЦРУ Кеннаном и Виснером, заключалась в разрушении СССР и уничтожении, разумеется, территорий, находившихся под советским влиянием. Так было задумано с самого начала. Вот, для убедительности я процитирую вам, что говорил Арман Берар (Bérard) — один из наших лучших дипломатов — еще в 1952 году. Это фрагмент телеграммы, адресованной министру иностранных дел Роберу Шуману. Он опубликован в моей книге «У истоков европейской упряжи (1900–1960)» (Aux origines du carcan européen, 1900–1960).
Учтите, что Берар был в принципе вполне проамериканским дипломатом и вслушайтесь, это 18 февраля 1952 года — тогда Берар работал в представительстве в Германии: «Принимая тезисы американцев, сотрудники канцлера [Аденауэра] в целом считают, что когда Америка будет способна выставить превосходящие силы, СССР придется подчиниться порядку, при котором он оставит территории Центральной и Восточной Европы, которые он сегодня контролирует». Это всё было окончательно решено американцами в мае-июне 1948 года: развалить Советское государство и оторвать от него зону его влияния.
Как собирались это осуществлять? Сразу после войны было английское исследование, которое длилось три месяца. Его отчет — это просто гимн признания советского государства. В нем говорилось, что в СССР народ действительно очень сильно поддерживает режим, что масса населения называет советское государство «нашим правительством». Но при этом в населении существует раскол: есть небольшая, привилегированная часть недовольных интеллектуалов. Это верхние, очень образованные слои, которые считают, что, имея кучу дипломов и званий, они живут ненамного лучше шахтеров. Или порой даже хуже, потому что у некоторых рабочих профессий могли быть очень высокие зарплаты. Ну и что стали делать по программе Кеннана — Виснера? Бить по верхушке, т. е. соблазнять ее.
Корр.: И им это удалось. Нужно признать, что тогдашние западные элиты, которые осуществляли это соблазнение, были интеллектуально очень сильны. А как обстоят дела, на Ваш взгляд, сегодня, если сравнить тогдашнюю элиту с современной?
Анни Лакруа-Риз: Сегодня во Франции, и вообще на Западе ситуация во многом похожа на прошлые предвоенные периоды — 1914-й или 1939 годы. Но всё же она в некоторых отношениях беспрецедентна. Это ситуация всеобъемлющего кризиса, который наступил после десятилетий системного кризиса. И в частности тут уникальной является степень интеллектуального упадка, я бы сказала, во всех слоях общества, включая самые высшие.
Даже у самых высших слоев сегодня совершенно нет исторической культуры. Да и общая образованность на крайне низком уровне. Смешно, но украинские ученики, которые в качестве беженцев пошли во французские школы, несколько опешили от того, что от них здесь требуют, скажем, по математике.
Запад действительно утратил свое интеллектуальное превосходство. Ранее у этого превосходства имелась объективная основа, потому что существовал определенный уровень, правда, только среди интеллектуалов, хотя бы в виде существующих культурных богатств, которыми можно было щеголять. Сегодня от этого не осталось почти ничего. Мы не только приблизились к США по степени бескультурности масс, но и потеряли уровень в высших интеллектуальных сферах. Скажем, возьмите Парижский институт политических исследований (Sciences Po) — кузницу французской элиты. Уровень исторических знаний в ней строго равен нулю. Это история без архивов, без научного и критического мышления. Остается элита США, но и она несравнима по качеству с прошлыми периодами. Это можно назвать разложением — высшей стадией разложения империализма.
Беседу вел Селестен Комов
24.06.2022
Автор: Алексей Котов.
Читайте ранее:
ИГ Фарбен. Часть I. Немецкая химияИГ Фарбен. Часть II. От кошмара Версаля до крупнейшей корпорации Европы
ИГ Фарбен. Часть III. Высокие технологии и высокая политика
ИГ Фарбен. Часть IV. Концерн и нацистские власти
Заправка «Лойна» в разрушенном немецком городе
Начало Второй мировой войны для концерна ИГ «Фарбен» не было неожиданным, руководство государства прямо намекало промышленникам, что боевые действия вот-вот начнутся. С одной стороны, начало войны означало резкое увеличение заказов на военную продукцию со стороны государства. С другой стороны, война означала значительные проблемы для ИГ «Фарбен»: закрытие заграничных рынков сбыта, в том числе и из-за блокады союзников, мобилизацию части рабочего персонала в армию, угроза потери предприятий, размещенных в нейтральных странах.
ИГ «Фарбен» еще до начала войны предпринял серьезную программу «маскировки» своих заграничных активов, с тем, чтобы избежать их возможной конфискации Великобританией и ее союзниками. Маскировка заключалась в продаже заграничных активов дружественным резидентам стран пребывания, причем зачастую концерн финансировал сделку из своих средств. Продажи проходили абсолютно легально и компании переходили «в руки наших надежных партнеров, которые будут употреблять их на расширение и развитие бизнеса на пользу отделения концерна». Какова была бы послевоенная стратегия ИГ «Фарбен» по возвращению своих активов нам неизвестна, но можно смело предположить, что, в случае победы Германии в войне, в Европе нашлось бы мало желающих «кинуть» немецкую компанию. Таким образом были «замаскированы» предприятия ИГ в Нидерландах и в США. Правда, с учетом того, что Нидерланды в 1940 году были оккупированы Германией, маскировка голландских активов оказалась излишней мерой.
Американские долговые обязательства ИГ «Фарбен». Подчеркнуто американские
Американские активы являлись наиболее дорогими и масштабными среди всей иностранной собственности ИГ «Фарбен». Хотя США подчеркивали свое стремление сохранить нейтралитет, концерн счел еще до войны необходимым перевести всю свою американскую собственность во владение компании ИГ «Хеми», совместное немецко-швейцарское предприятие, созданное на территории Швейцарии, под швейцарской юрисдикцией. В 1940 году после того, как США четко обозначили свою антинемецкую позицию, ИГ «Хеми» был переформатирован, таким образом, чтобы превратиться в швейцарскую компанию с минимальным участием немецкого капитала. Компания получила новое название: «Интерхендл». При этом, внутренние соглашения позволяли ИГ «Фарбен» использовать практически всю полученную от американских подразделений прибыль в своих интересах. Тем не менее, принятые меры не защитили американские активы «Фарбен» – в 1942 году они, несмотря на протесты швейцарской компании, были арестованы и переданы под управление Правительства США. «Вражеской» собственностью руководило Управление по хранению имущества иностранцев. Главным активом управления стало General Aniline and Film Corporation с объемом продаж 58 800 000 долларов в 1943 году и активами в размере 77 900 000 долларов на по состоянию 30 июня 1944 года. Отдельно хочется отметить то, что с законной точки зрения у США не было обоснованных претензий к швейцарской компании и арест её имущества обосновывался влиянием общественного мнения. Официально США заявляли о том, что владение швейцарцев является лишь прикрытием для немецкого управления. К слову говоря, после капитуляции Германии, американцы пытались найти доказательства этому в документах концерна, но безуспешно. На основании этого был сделан вывод, что такие документы, несомненно, есть, но они просто утрачены или оказались недоступны.
Предприятия ИГ «Фарбен» на американской территории сыграли значимую роль в военной промышленности США: так предприятие по производству фотоаппаратов Ангфа-Анско за годы войны выпустило более 2 млн. прицелов, а заводы по производству взрывчатки получили четыре персональные благодарности от Армии и Флота США за качественное производство продукции. В 1948 году швейцарская компания подала иск к правительству США с требованием вернуть захваченные активы. Судебный процесс зашел в тупик, поскольку суд требовал от швейцарцев предоставить документы, удостоверяющие выход немецких компаний из состава акционеров, однако эти документы не могли быть представлены в американский суд по швейцарским законам. Компания развивалась под контролем правительства США в течении 23-х лет. В 1965 году правительство США и швейцарская компания заключили между собой внесудебное мировое соглашение, согласно которому акции General Aniline and Film Corporation были проданы на открытом рынке, прибыль с продажи была разделена в отношении 60:40 между США и швейцарской компанией. Интересы Германии сделка не учитывала.
Дело «Интерхендел» изучается в американском праве как один из интересных случаев
Но, разумеется, захватнический характер войны со стороны Германии доложен был приносить не только проблемы, но и дивиденды немецким компаниям.
Политика руководства концерна ИГ «Фарбен» в ходе войны преследовала главную стратегическую цель: укрепление конкурентных позиций своей фирмы в послевоенном мире. Это четкое и долгосрочное видение будущего отделяло их от многих нацистских чиновников, для которых сиюминутные приоритеты были более важными.
Как бы это ни казалось удивительным, но к началу Второй мировой войны производство красителей все еще занимало значительную долю бизнеса «ИГ Фарбен» и было стратегически важным для концерна. Производства красителей были практически самортизированы, имели самую высокую рентабельность из всей линейки продукции концерна. К началу войны чуть более половины (54%) объема производства красителей приходилось на экспорт, обеспечивая 49% экспортной прибыли ИГ «Фарбен». Если рассматривать вопрос шире – экспортная выручка обеспечивала импорт жизненно важный не только для концерна, но и для Рейха в целом. При этом, производство красителей было сбалансированным бизнесом, который не испытывал вынужденного экстенсивного роста в военное время и обещало быть стабильной «дойной коровой» ИГ «Фарбен» в будущем. В ходе «расширения» Третьего рейха, интересы концерна на оккупированных или присоединенных территориях других государств лежали в первую очередь в «красительном» сегменте – фирма довольствовалась этими приобретениями отчасти потому, что подобная стратегия представляла наименьшие проблемы. Более амбициозные желания могли породить конфликты с государственными компаниями, такими как «Рейхсверке Герман Геринг», или с частными интересами крупных германских концернов, тогда как в области красителей у ИГ «Фарбен» не было немецких конкурентов.
Вторжение вермахта в Польшу означало для немецкой промышленности возможность использовать захваченные польские ресурсы и промышленные предприятия. Наибольший интерес для концерна ИГ «Фарбен» представляли четыре польских красительных предприятия, расположенные в Польше. Это были заводы в Боруте, Воле, Виннице и Пабьянице. Завод в Боруте был госпредприятием; Воля принадлежала еврейской семье Шпильфогелей, завод в Виннице находился в совместном владении ИГ «Фарбен» и французской корпорации, Пабьяница принадлежала швейцарской компании.
Теперь вспомним, что ИГ «Фарбен» является крупнейшим концерном Третьего Рейха, тесно интегрированным с властными структурами государства. Казалось бы, у подобной компании не могло возникнуть каких-либо проблем с реализацией своих замыслов. Но нет.
Член правления концерна Георг фон Шницлер в обращении к армейской администрации, назначенной управлять захваченными территориями на первом этапе, указал, что "Борута" и "Воля" полностью принадлежали польским интересам и были членами картеля "Красители". Он обратил внимание на значительные и ценные запасы предварительной, промежуточной и конечной продукции на заводах и заявил: "Хотя мы и не хотим занимать позицию по дальнейшей эксплуатации, мы считаем крайне важным, чтобы вышеупомянутые запасы использовались экспертами в интересах немецкого национальной экономики. Только ИГ «Фарбен» в состоянии предоставить экспертов, компетентных в области эксплуатации захваченного". 14 сентября 1939 года, фон Шницлер направил письмо в Министерство экономики в котором предлагалось назначить ИГ «Фарбен» доверенным лицом для управления "Борутой", "Волей" и "Винницей", чтобы продолжать их эксплуатацию или закрыть, чтобы использовать их оборудование, запасы и конечные продукты.
Отвечая на письмо фон Шницлера, имперское министерство экономики сообщило, что оно решило принять предложение «Фарбен» и передать Боруту, Волю и Винницу, расположенные на бывших польских территориях, ныне оккупированных немецкими войсками, под временное управление. Было получено согласие назначить рекомендованных «Фарбен» сотрудников временными управляющими, однако, в письме подчеркивалось, что все это не создает для концерна никаких приоритетных прав на покупку вышеуказанных предприятий. Впоследствии управляющие «Фарбен» добились демонтажа и переноса оборудования фабрики Воля в Боруту, но получить право собственности на польский завод концерн смог только 27 ноября 1941 года. К этому моменту ИГ «Фарбен» смог «уговорить» французских владельцев продать акции завода в Виннице. Швейцарский завод в Пабьянице был попросту закрыт, с него вывезли все ценное оборудование и запасы сырья на завод «Фарбен» в Боруте.
Однако настоящий «чад и угар кутежа» стартовал тогда, когда под немецкими ударами пала Франция. В этот момент немцы считали, что поймали жар-птицу за хвост, и уже начинали делить шкуру неубитого медведя. В июне 1940 года управление концерна ИГ «Фарбен» получило внезапное поручение от правительства Третьего рейха.
Новый порядок глазами ИГ «Фарбен»
Команде концерна поручили разработать документ, озаглавленный "Подготовка к изменению экономических отношений в послевоенной Европе" в части химической промышленности. Документ касался реорганизации экономики следующих стран: (a) Франция, (b) Бельгия и Люксембург, (c) Голландия, (d) Норвегия, (e) Дания, (f) Польша, (g) Протекторат, (h) Англия и Имперские владения. В качестве подопытного «котика» была выбрана Франция, как наиболее враждебная Германии страна, попавшая в оккупационную зависимость.
Надо сказать, что поставленная задача привела руководство концерна в легкое замешательство, поскольку у него не было достаточно вводных данных: не было понимания, каким будет «новый мировой порядок», на какие условия будут готовы пойти французы и каковы интересы во Франции других немецких конкурентов ИГ «Фарбен». На позицию «Фарбен» повлиял скандал, который разгорался между МИД, военной администрацией и Германом Герингом, по поводу одобрения рейхсмаршалом «оргии грабежей» в Нидерландах, где немецкие компании весьма агрессивно начали отжимать чужую собственность в свою пользу, разрушая налаженные промышленные цепочки и создавая напряженность, вредную для послевоенного урегулирования мирных соглашений.
В августе 1940 года Георг Фон Шницлер предоставил в министерство экономики первые две части предложений концерна: вводную и раздел по Франции. По мнению концерна, «Новый порядок» должен был обеспечивать экономическую независимость от Европы, и военно-экономические потребности Германии. В качестве рецепта решения этих проблем ИГ «Фарбен» предлагал закрытие мелких «национальных» химических производителей, ликвидацию предприятий, принадлежащих иностранным владельцам, и заключение с оставшимися крупными компаниями долгосрочных картельных соглашений, которые ограничивали бы возможности по экспорту товаров, произведенных во Франции, за рубеж и гарантировали ИГ «Фарбен» существенную долю внутреннего рынка. В отношении Франции ИГ «Фарбен» считал подобные меры оправданными ввиду того, что, по мнению концерна, французская химическая промышленность появилась в результате Версальских соглашений паразитируя на немецком фундаменте. Министерство экономики, в общих чертах одобрило проект, однако порекомендовало подождать с его реализацией до тех пор, пока не появится результаты воздушного нападения на Великобританию. В октябре 1940 года, после того как стало понятно, что Битва за Британию проиграна, статс-секретарь министерства экономики предупредил немецких предпринимателей, чтобы те «с уважением относились к интересам французских коллег». Однако это не было строгой установкой – например руководитель «химического» отдела министерства экономики Клаус Унгевиттер, считал, что в условиях войны, да и после нее все химические предприятия Европы должны управляться непосредственно немецкими владельцами. Его позиция, без сомнения, повлияла на аппетиты ИГ «Фарбен», потому что на непосредственных переговорах с представителями французских химических предприятий немецкие представители концерна вели себя значительно более агрессивно, чем это предполагалось по предложенному выше варианту.
Буквально сразу после капитуляции Франции ИГ «Фарбен» приобрела французские химические заводы в Эльзасе и Лотарингии, выплатив их владельцам рыночную стоимость предприятий. Поскольку вопрос присоединения этих территорий к Германии считался практически решенным, французские владельцы сами были заинтересованы в продаже своих активов, полагая, что в противном случае они могут быть конфискованы вообще без какой-либо компенсации.
В ноябре 1940 года состоялись первые переговоры с представителями французов. Немцы выкатили довольно серьезные условия. Французские химические предприятия по производству красителей должны были объединиться в один национальный холдинг, «Франколор». Холдинг мог осуществлять продажи красителей на территории Франции и Бельгии. Немцы требовали себе 51% акций холдинга, соглашаясь, однако, на то, что президентом компании будет француз. Французы были довольно сильно шокированы подобными предложениями, им не нравилось, что контроль над холдингом после войны будет принадлежать немцам, без возможности как-то повлиять на ситуацию с французской стороны. Первый раунд переговоров прошел безрезультатно, французы потребовали время для проведения консультаций. Дожимать их немцы стали только в марте 1941 года, использовав, помимо прочего угрозу того, что в случае, если контрагенты не подпишут соглашение, французские компании могут быть подвержены ариизации, так как имеют в управляющем составе евреев. Французы, в свою очередь, разработали устав нового общества, существенно расширив полномочия президента и ограничив возможности акционеров по его снятию с должности. Немцы пошли на эти условия. Французы были удовлетворены тем, что руководящем менеджменте нового концерна не было немцев, и тем, что соглашение закрепило объемы производства и продаж продукции на приемлемом для них уровне. В свою очередь, немцы получили свои 51% акций, контроль над французской красительной промышленностью, обеспечили себе доступ на ранее закрытый для них французский рынок и устранили серьезного конкурента в экспортной торговле. При этом ИГ «Фарбен» не заплатил ни пфенинга из своих средств – по соглашению с французами оплата за 51% немецкий пакет акций осуществлялась постепенно из дивидендов на акции нового концерна. Аналогичным образом был получен контроль над французской фармакологической промышленностью, немцы закрыли наиболее конкурентоспособные предприятия французов и объединили оставшиеся в крупный холдинг, под своим контролем.
Нью-Йорк Таймс сообщает о том, что ИГ «Фарбен» получает 51% акций «Франколор». Война войной, а экономические новости важнее
Надо отметить, что до 1942 года ИГ «Фарбен» старался загружать французские химические предприятия немецкими заказами, поддерживая их на плаву. Однако по мере ухудшения экономической ситуации, французские активы стали страдать. В первую очередь это касалось поставок сырья и использования рабочей силы. Немецкие предприятия, расположенные в Германии, начали испытывать серьезный недостаток квалифицированных специалистов, по причине мобилизации мужского населения в Вермахт. ИГ «Фарбен» изначально решал проблему, путем автоматизации производства, что позволяло помимо прочего широко использовать женский труд – женщины составляли до 30% работников концерна, в отличии от 10-12% в среднем по Германии. Однако и этот источник кадров быстро иссяк, что вынудило концерн прибегнуть к широкому использованию подневольного труда, а также к перетаскиванию квалифицированных кадров из промышленности оккупированных стран в Германию. К 1944 году французская химическая промышленность фактически остановилась из-за отсутствия рабочих рук и сырья. Взаимовыгодного сотрудничества с оккупантами не получилось.
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
24 мая 1953 года. Футбольный клуб «Тулуза» вместе со своим маскотом, гусыней Жанной-Марией, перед последним матчем сезона второго дивизиона Франции против «Шарантона».
Игроки слева направо: Леон Росси, Ги Русель, Рене Плеимельден, Абдельхамид Бушук, Саид Хадад, Пьерр Каюзак, Брор Мельберг.
История о тулузской гусыне началась 4 апреля 1953 года. В тот день «Тулуза» на выезде играла со «Страсбуром». Принципиальная встреча. Один из последних туров. Клубы решали, кто же закончит сезон на первом месте и поднимется в высший дивизион. В качестве подарка президенту «Страсбура» "фиолетовые" взяли с собой в Эльзас живого гуся. К концу матча гусь об этом решении несколько раз пожалел.
Та встреча закончилась выездной победой «Тулузы» со счётом 2:1. Президент эльзасцев был в ярости: сначала после назначенного пенальти в ворота своего клуба, а потом — и после финального свистка. Так получилось, что всю свою злость, капс, агрессию он выместил на бедном гусе. Тулузцы такого отношения не простили, отбили у мужчины гуся и вернулись в родную Тулузу вместе с птицей. И победой.
Потрёпанная жизнью, без нескольких перьев птица возвращалась домой как герой. На железнодорожной станции Матабо вместе с командой её встречали под овации болельщиков. После всех пережитых зверств было принято решение оставить гуся, который вообще-то был гусыней, в клубе и назначить её маскотом. Птице даже дали имя — Жанна-Мария! Гусыня жила при клубе в любви и заботе до самой смерти. Когда любимого маскота не стало, руководство клуба позаботилось о том, чтобы из тушки сделали чучело и оставили на хранение в клубном музее.
И вот история самого фото: 24 мая 1953 года. «Муниципальный стадион Тулузы». "Фиолетовые" дома принимают «Шарантон», что из города Шарантон-ле-Пон региона Иль-де-Франс. Последний матч сезона второго дивизиона Франции. «Тулуза» по традиции делает групповое фото вместе со своей гусыней Жанной-Марией перед стартовым свистком. Благодаря победе в той встрече, тулузцы стали чемпионами лиги, обошли по очкам «Страсбур» с их неблагодарным президентом и вышли в высший дивизион.
Мой паблик про футбол: https://vk.com/footcolor