В семь часов утра я встаю и пью кофе; потом сажусь за стол и до 12-ти занимаюсь математикой. В двенадцать мне приносят еду; после обеда я бросаюсь в кровать и читаю Шекспира или же просматриваю какую-нибудь математическую книгу. В два обычно за мною приходят на прогулку, тут на меня надевают цепь.
Интересно сидел в тюрьме
Михаил Александрович Бакунин (1814-1876). Хотел я под настроение рассказать про этого родоначальника анархистов и бичевателя пороков государства. Про его заковыристый жизненный путь. Про "Исповедь", которую он написал в
1851 году для Николая Первого, и вместо смертной казни отделался сперва тюрьмой, а потом вполне сносной сибирской ссылкой, из которой потихоньку отъехал в Штаты, благополучно путешествовал по Европе и закончил дни в Швейцарии...
Хотел я — и перехотел.
Решил, что лучше опубликую его собственные красноречивые высказывания.
<...>
Я не держусь никакой системы: я — искренно ищущий.
...
Я — русский и сердечно люблю моё отечество, но вольность я люблю ещё более; а любя вольность и ненавидя деспотизм, я ненавижу русское правительство, которое считаю злейшим врагом свободы, благосостояния и чести России.
...
Если от свободы отрезать кусочек, то вся свобода перейдёт в этот кусочек.
...
Посадите самого искреннего демократа на трон; если он немедленно его не покинет, то непременно сделается отъявленным негодяем.
...
В России трудно и почти невозможно чиновнику быть не вором. Во-первых, все вокруг него крадут, привычка становится природою, и что прежде приводило в негодование, казалось противным, скоро становится естественным, неизбежным, необходимым; во-вторых потому, что подчинённый должен сам часто в том или другом виде платить подать начальнику, и наконец потому, что если кто и вздумает остаться честным человеком, то и товарищи и начальники его возненавидят; сначала прокричат его чудаком, диким, необщественным человеком, а если не исправится, так пожалуй и либералом, опасным вольнодумцем, а тогда уж не успокоятся, прежде чем его совсем не задавят и не сотрут его с лица земли.
...
Пишущая братия бьёт себя страстно в пустую грудь, и грудь издает громкие звуки, потому что в ней нет сердца. В головах полированные засушники с готовыми категориями и словами, а не живой производительный мозг; нет силы в мышцах, нет крови в жилах — всё тени, красноречивые, пустословные тени.
...
Слова в России действуют на меня, как рвотное: чем эффектнее и сильнее, тем тошнее.
...
Западная Европа потому иногда кажется хуже, что в ней всякое зло выходит наружу, мало что остается тайным. В России же все болезни входят вовнутрь, съедают самый внутренний состав общественного организма. В России главный двигатель — страх, а страх убивает всякую жизнь, всякий ум, всякое благородное движение души.
...
Участие русского во всеобщем стремлении к свободе представляется настолько странным, что многие не могут объяснить его себе иначе, как действием противоестественных причин.
...
Какая польза России в её завоеваниях? И если ей покорится полсвета, будет ли она тогда счастливее, вольнее, богаче? Будет даже сильнее? И не распадётся ли могучее русское царство, и ныне уже столь пространное, почти необъятное, не распадётся ли оно, наконец, когда ещё далее распространит свои пределы? Где последняя цель его расширения? Что принесёт оно порабощенным народам заместо похищенной независимости — о свободе, просвещении и народном благоденствия и говорить нечего, — разве только свою национальность, стеснённую рабством!
...
Россия сделается ненавистна всем прочим славянам так, как теперь она ненавистна полякам; будет не освободительницею, а притеснительницею родной славянской семьи; их врагом против воли, насчёт собственного благоденствия и насчёт своей собственной свободы, и кончит наконец тем, что, ненавидимая всеми, сама себя возненавидит, не найдя в своих принуждённых победах ничего кроме мучений и рабства.
<...>
Вдогонку отмечу, что автор приведённых цитат самый что ни на есть уважаемый россиянин и украшение отечественной истории. Имя Михаила Александровича Бакунина носит проспект в центре Петербурга, берущий начало от самого что ни на есть Невского проспекта и протянувшийся до самой что ни на есть реки Невы.
Само собой, ведь писал Бакунин про совсем другую Россию, которая тогда уверенно стояла на коленях, а за прошедшие 170 лет сумела-таки подняться с колен, и всё в ней обстоит гораздо более иначе.