Как считаете, какое детство могло бы быть у будущего медицинского гения? Ну, в смысле, что именно вот так могло бы направить обычного человека в русло доказательной медицины, в эту суровую науку, и толкать его всю жизнь, гнать вперед в бесконечной жажде знаний? Как по мне, так это большое число вопросов.

Одним из них стал вопрос - почему мы умираем. Не от болезней, а от ран. Почему кто-то может пережить удар топором в грудь или потерю ноги от взрыва артиллерийского снаряда, а кто-то нет? Почему два человека в равных условиях во время одной и той же операции или травмы имеют разные судьбы? Кто-то бы сказал - такой человек сам жить не хочет, или банальное “не судьба”. Но ведь это ненаучный ответ, и ни одного анестезиолога или хирурга ваше мнение о бренности бытия не заботит. Как тогда ответить на этот вопрос?

Вот вам одна интересная история про открытие травматического шока.

Маленький Анри Лаборит родился в Ханое, в те суровые времена, когда Индокитай был ещё французским, а не великим, и было это в далеком 1914 году. Его отец тогда был офицером колониальной армии, врачом, и, судя по всему, непоседой и затейником - из-за трагической случайности он заразился столбняком и оставил крохотулю Анри сиротой в 1920 году. Спустя ещё 6 лет Анри сам заболел туберкулезом. В те годы, надо сказать, колониальные войска в тропиках болели всем, что там обитало и шевелилось - отчасти поэтому, осиротев, он вернулся в Париж. Будучи аристократичен и знатен, Анри получил степень бакалавра в медицине. Потом попросил назначение на медицинское судно и отправился назад в Индокитай. Поработав там, неугомонный Анри поступил на военно-морскую службу в Бордо, квалифицировался как медик, вернулся на флот и отправился в Сиди Абдаллу Бизерту (Тунис), в порт напротив Франции. Ощутив зов призвания, Анри наконец понял, что хочет быть Хирургом,с большой буквы “Хе”! Кромсать и резать, спасать и лечить. Но в грандиозные планы Анри вмешалась грандиозная по размаху Вторая Мировая война.

Во время Второй Мировой войны Анри был размещен на торпедном катере Сирокко, который в мае 1940 года отправили в Дюнкирк - помочь переправить прижатых немцами к морю союзников. Конкретно для Сирокко план эвакуации вышел не очень удачным. Хотя, несомненно, в этой истории были и положительные моменты. К примеру, спасательный жилет. Именно он был на Анри, когда Сирокко стремительно пошел ко дну. Как он потом описывал эту жуткую ночь: море было усеяно кричащими в панике мужчинами, разливы топлива горели и далеко не все умели плавать, а те что умели - не все уплыли далеко. Чтобы выжить, ему пришлось отбиваться от трех других несчастных, у которых жилетов не оказалось. Наступила ночь 30-го мая 1940 года. Анри Лаборит дрейфовал в ледяной воде, наблюдая, как число солдат на плаву постепенно сокращается.

Сирокко прибыло в разгар операции по эвакуации трех оставшихся после Блицкрига армий, запертых на небольшом полуострове возле порта. Каждое судно, способное удержаться на плаву, будь оно английским или французским, в то время считало своим долгом принять участие в спасении. Сирокко прибыло к берегу, маневрируя между полузатопленными судами и летящими с берега снарядами, и, окутанное клубами дыма, оно взяло на борт около 800 французских пехотинцев и отправилось в Британский Довер в 50 милях от Дюнкирка. Но сделать это в открытую было невозможно. Перегруженный эсминец из-за господства в небе немецкой авиации вынужден был отплыть от основной суматохи вдоль берега и ожидать наступления темноты, чтобы наконец сбежать под покровом ночи.

Около полуночи вахтенный сообщил о вражеском судне. Немецкий торпедный катер сумел найти в сумерках противника и выпустил 2 приветственные торпеды. Анри видел, как они прошли мимо. Следующий залп - попадание. Грохот до глухоты. Всплеск черной ледяной воды. Почти мгновенное затопление корабля, тянущего во мрак за собой все спасенные до этого жизни. Шли часы, и с каждым становилось всё тише. Как подготовленный медик Анри прекрасно понимал - почему. Черные волны высасывали из хрупких человеческих тел последнее тепло, гипотермия убивала размеренно и наверняка.

Если это продлится немного дольше, он тоже умрет. Но на сколько его хватит? Вокруг Анри раненые и обожженные. Кто-то уже умер, кто-то держится из последних сил. Его пальцы и ступни уже начали неметь, ноги и руки постепенно становились ватными. Понизьте температуру тела и у вас начнется шоковая реакция, кровяное давление начнет падать, дыхание станет поверхностным, кожа начнет белеть, а мышцы будут наливаться холодной беспомощностью. Сколько для этого нужно времени? Час? Два? Три? Анри Лаборит уже видел, что из 800 спасенных пехотинцев почти никого не осталось, и лишь немногие члены экипажа, по счастливой случайности оставшиеся в жилетах, всё ещё были на плаву. Меньше половины команды Сирокко. Анри пытался мыслить здраво, двигаться. На подбородке ремень от каски натирал шею. Он снял его. Почему он всё ещё в каске? Казалось, замедлялся сам разум, мысли бежали всё медленней и были совсем не о том, о чем бы следовало.

Вдалеке показались огни. Это был британский корабль, который собирал выживших. Моряки с палубы бросали веревки и погрузочные сети, а люди из последних сил цеплялись за них. Они толкались, падали вниз, срываясь обратно в воду, чтобы исчезнуть в ней навсегда. Это был настоящий сумасшедший дом, не лучше самой катастрофы Сирокко.

Анри заставлял себя ждать, пока хаос не уляжется. Многие утонули во время спасения. Анри поднялся одним из последних. Как только он оказался на палубе, он потерял сознание. Позже, уже в госпитале во Франции, окончательно поправившись, Анри впал в глубокую и продолжительную депрессию. Сегодня бы это назвали посттравматическим синдромом. Сам он же тогда описывал свое состояние как потерю почвы под ногами: “Я словно пришел в замешательство от идеи продолжать жить”. Ему было всего 26 лет, и он смог с этим справиться. Выживших назвали героями Сирокко, ему дали французский военный крест с отличием и новую должность, а ещё он обрел специфичное медицинское чувство юмора, черное, как ночные воды Дюнкирка.

С тех пор вся его жизнь, под каким бы углом он на нее ни смотрел, казалась немного далекой, как-будто это взгляд из окна. Когда французские вояки поняли, что Арни выздоровел достаточно, чтобы работать, но не достаточно, чтобы на фронте, его отправили на военно-морскую базу в Дакаре, столице Сенегала, чтобы среди песков и солнца он приходил в себя и занимался общемедицинской практикой. И Анри приходил в себя как только мог. Изо всех сил. Работал по утрам, не слишком много и не слишком долго, а затем рисовал, писал, катался на лошадях. Но пережитое кораблекрушение и боевой опыт оставили не только травму. Бонусом к ней у врача назрели вопросы. Не зная, как на них ответить, он практиковался в хирургии под руководством местных специалистов. Сначала в морге, а затем и с живыми пациентами.

На операционном столе Анри заметил ещё один интересный момент. У некоторых раненых без видимой причины прям посреди операции, без всякого разрешения со стороны оперирующего хирурга, резко падало давление, дыхание становилось поверхностным, а пульс учащался. Как правило, такие пациенты после этого умирали, и ничего с этим было сделать нельзя. Тогда врачи называли это “хирургический шок”. Никто понятия не имел, почему так происходит и что делать, чтобы этому противостоять. У кого-то в одних и тех же обстоятельствах шок наступал, а у кого-то нет. Какая-то игра на выживание. Казалось, не было ни связи, ни объяснений. Анри вспоминал людей, которые не могли подняться на борт из воды, или поднявшись, тут же умирали, хотя до этого выглядели неплохо, насколько это применимо к попаданию торпеды.

Анри Лаборит стал искать ответы. Перемещаясь по разным назначениям, все годы войны он собирал всю медицинскую литературу по теме “хирургического шока”, которую мог найти. Пазл начал складываться в целостную картину. Шок, по мнению большинства медиков, был ответом на травму, в том числе ту, которая происходила в момент выкладывания пациента на стол и его разрезания в лечебных целях. Нашлись материалы, которые помогли Анри выяснить, что раненые животные тоже реагируют на травмы, выпуская в кровь поток неких химических веществ. Таких как, например, Адреналин, который в 1895 году открыл Наполеон Цибульский, польско-литовский беларус, живший на территории тогдашней России. Адреналин вызывал реакцию “беги-дерись-замри”. Работает это как суперспособности взаймы, и вы их не контролируете. Но не путайте с алкоголем. С виду похоже, но не то.

Во время реакции «заморозка» в реальности происходит множество физиологических изменений. Стартуя в миндалине, сигнал несется в гипоталамус, который решительно поднимает на ноги вегетативную нервную систему (ANS) вбросом огромного числа гормонов и самопроизводной химии. ANS в свою очередь состоит из симпатической и парасимпатической нервной системы. Симпатическая нервная система стимулирует реакцию «сражайся или беги», а парасимпатическая вызывает замерзание - оцепенение. То, как вы реагируете, зависит от того, какая система доминирует в ответе в данный момент.

В целом, это означает вброс адреналина и кортизола. Что, в свою очередь, на пару минут повышает ваши эволюционные шансы свалить от какого-нибудь разъяренного леопарда, которому вы по невнимательности наступили на хвост. Ваше сердце бьется быстрее, а дыхание ускоряется, чтобы доставлять больше кислорода к мышцам, дабы вы сиганули в нужную сторону с нужной скоростью. Ваши зрачки расширяются и пропускают больше света, что помогает лучше видеть приближающийся ужас. По мере притока крови к мышцам и органам конечности могут начать мерзнуть, кожа побледнеет. Кровь станет чуть гуще, чтобы подготовиться к травме. Даже слух станет лучше. Но что если гепарда перед вами нет, а ногу вам уже оторвало? Так ли нужен этот эффект супермена? И чем за него придется заплатить, когда нужно будет компенсировать действие выделенных веществ?

На тот момент это был один из подходов. Не первый и не единственный. Некоторые считали, что причина шока чисто психологическая, а не физическая. В качестве аналогий приводили природу страха. Ведь, если кому-то начать угрожать ножом и убедить его, что сейчас будет больно - действительно будет и действительно больно - у него и так участится сердцебиение, дыхание станет неровным и поверхностным, ручки и ножки побелеют, зрачки расширятся и холодный пот выступит на всех голеньких частях тела. Другими словами, психическое состояние тоже вызывает шок, и доказать это проще, чем хотелось бы.

Анри Лаборит наблюдал это за своими пациентами, которые в течение нескольких часов перед операцией иногда становились настолько напряженными, настолько обеспокоенными приближающейся болью, что у них начали появляться признаки шока задолго до того, как скальпель коснулся кожи. Возможно, хирургический шок был просто продолжением этой паники - естественной реакцией, которая зашла слишком далеко и каким-то образом вышла из-под контроля. Анри не мог сбросить обе идеи со счетов и предложил их объединить. Его логика звучала так: беспокойство и страх пациента перед операцией вызвали выброс химических веществ в кровь. Затем физический шок от операции увеличивал его, поднимая на категорию выше. Следовательно, психическое напряжение и физические реакции были связаны. Поэтому, возможно, ответ заключался в том, чтобы замкнуть процесс, ослабив страх перед операцией. Облегчить его и уменьшить беспокойство, блокировать или замедлить химические процессы крови, приводящие к смертельному шоку во время её проведения.

Но что это были за вещества? О чем вообще шла речь? Без химического подтверждения вся теория “бей-беги-замри” была теорией. О таких молекулах, как адреналин, было известно очень мало, поскольку они высвобождались в очень небольших количествах, быстро растворялись до почти не обнаруживаемых уровней в крови и затем полностью исчезали за несколько минут.

Кроме того, адреналин не был единственным “волшебным” веществом. Были еще и другие, которые предстояло идентифицировать или открыть. Лаборит прочитал на эту тему все, что смог, став одним из тех редких хирургов своего времени, которые глубоко разбирались в биохимии и фармакологии и начали экспериментировать с идеями о смягчении влияния стрессовых химических веществ в организме задолго до появления фактических данных. Как то водилось, но надеюсь уже не водится, его пациенты стали его подопытными кроликами. Увлекшись процессом, Анри просидел всю войну в Африке. Но, если раньше он мечтал о том, чтобы попасть на фронт или хотя бы вернуться во Францию, то сейчас был вполне счастлив, занимаясь исследованиями. Пытаясь успокоить своих пациентов “до” и сдержать негативную реакцию во время операции, он смешивал разные наркотические коктейли и втюхивал их всем больным в отделениях хирургий местных больниц.

Конечно Анри не был первым, кто решил давать пациентам морфий или барбитураты перед серьезным членовредительством (читайте историю анестезии и историю барбитуратов в моем изложении). Но он первый, кто захотел, чтобы они не просто засыпали или не чувствовали боли, но и оставались в узкой кондиции нормального настроения и сознания до и без сознания во время операции.

Его поиски привели к тому, что греки назвали бы атараксия - особенное психическое состояние человека, который одновременно свободен от стресса и беспокойства, но при этом более менее адекватен и сохраняет тонус. Изначально Анри хотел добиться этого состояния путем использования только наркотических средств. Он продолжал искать и тестировать. Тестировать и искать. Не найдя явного ответа, он обратился к своему опыту - он снова и снова вспоминал экипаж Сирокко и раненых пехотинцев, которые в ледяной воде ждали помощи, переговаривались и сохраняли жизненные показатели даже будучи ранеными, но поднявшись на борт спасательного судна, которое они так долго ждали, и получив помощь - внезапно умирали. Тогда он решил проверить идею о том, что холод замедляет метаболизм. Будь у него данные об опытах в Дахау для Люфтваффе от доктора Менгеля, он бы, конечно, знал об этом столько же, сколько и другие сверхдержавы. Но Арни действовал вслепую. Он придумал и ввел процедуру, которую назвал «искусственная зимняя спячка». Суть была в том, что помимо наркотических седативных препаратов пациента погружали в ванну со льдом. Как вам такой план в Африке-то?

Параллельно с идеями Анри развивалась другая медицинская школа анестезии, противоположная, согласно которой наш организм создавал стресс, чтобы бороться с травмой, а значит эту борьбу надо не подавлять, а помогать ей. Колоть ещё больше адреналина, помогать с дыханием, бодрить и согревать его, решившего тут на столе под скальпелем замереть и остыть.

Но Арни был не из таких. Он верил, что именно замедление метаболизма и такие меры, как искусственная спячка, могут помочь врачам выполнить свою работу по спасению пациента, тогда когда организм уже точно не справился. К 1950-му году он опубликовал первую серию положительных результатов своих исследований в нескольких медицинских журналах. Его работа привлекла так много внимания, что руководство немедленно вызвало его в Париж.

Анри перевели не просто из Дакара в Париж. Его перевели из задницы медицинской исследовательской мысли в один из её эпицентров. А именно, в самый престижный военный госпиталь страны, Валь-де-Грас, это всего в нескольких кварталах от Сорбонны. И здесь уже возмужавшее дарование решило развернуться по полной. Здесь был доступ к лучшим библиотекам и к коллегам, о которых можно было только мечтать. Анри сильно не хватало знаний в области наркологии, и именно в Париже он познакомился с восторженным исследователем наркологии Пьером Гугенаром.

Там, имея доступ к широкому кругу экспертов и гораздо большим ресурсам, в том числе наркотическим, Анри расширил свои исследования. Ему нужен был специалист по наркотикам, и он нашел его в ипостаси любопытного и молодого Пьера. Анри поделился своими идеями, рассказал о том, что именно ищет, и увлек коллегу за собой в обширное поле деятельности, которое они назвали искусственной гибернацией.

Они искали что-то, что могло бы подойти, среди коктейлей на основе атропина, прокаина, или кураре (стрихниновое), различных опиоидов и снотворных. Их заинтересовало одно из веществ, которое наш организм так же охотно выделяет при травме - гистамин. Гистамин является органическим азотистым соединением, участвующим в местных иммунных реакциях. Его производят базофилы и тучные клетки соединительных тканей. Если грубо выражаться, он повышает проницаемость для лейкоцитов и некоторых белков, что позволяет запустить иммунную реакцию в ответ на какую-нибудь хренотень вроде вируса или гангрены, или вирусной гангрены, и начать воспаление. По факту, его избыток может начать топить вас соплями в отсутствии инфекции, но при наличии пыльцы тополей, так как организм решил, что это опасность и надо воспалить вам половину лица.

Проще говоря, гистамины вовлечены во всевозможные реакции в организме - они не только высвобождаются в ответ на травму, но и участвуют в аллергиях, и в том, что мы называем укачиванием, и в стрессе. Возможно, гистамин играл роль и в шоковой реакции? Чтобы это проверить, Анри предложил добавить антигистамин в свой коктейль. Первое поколение антигистаминных препаратов появилось как раз в 1930-х годах. Это стало началом медикаментозного лечения назальных аллергий. И, по сути, речь идет об открытии антагонистов H1, также называемых H1 блокаторов, класса лекарств, которые блокируют действие гистамина на H1 рецептор, сводя действие гистаминовой паники среди клеток к минимуму. Добавление в коктейль антигистаминных средств вывело игру на новый уровень.

Все дело в том, что тогдашние антигистаминные препараты выглядели как очередное великое семейство “чудо лекарств”. Казалось, они влияли на всё и могли облегчить симптомы чего угодно: от сенной лихорадки до морской болезни, от простуды до болезни Паркинсона. Фармацевтические компании тратили миллиарды денег, пытаясь разобраться в том, как это работает, чтобы занять новую нишу лекарственных средств. Последовательно открывались и всплывали блокаторы рецепторов Н2, а затем и Н3 и Н4. Казалось бы, заткнуть гистаминовую дыру в организме - и можно избавиться от любых симптомов или дискомфорта.

Но у любого лекарства есть побочные эффекты. Особенно мешал маркетингу антигистаминных препаратом такой эффект как “тревожная сонливость”. Это сейчас вы пьете антигистаминные, которые не вырубают вас как лучшие из барбитуратов, а в роковые 50-е, чтобы избавиться от насморка, нужно было потерять сознание. При этом это не было похоже на сонливость, вызванную успокоительными или снотворными. Антигистаминные препараты не замедляют все процессы в организме. Вместо этого они, казалось, были нацелены на определенную часть нервной системы: то, что врачи в 1940-х годах называли симпатическими и парасимпатическими нервами (сегодня это вегетативная нервная система). То есть это как бы потеря сознания без потери сознания, или сон на яву.

“Бинго!”, подумал Анри. Именно нервная система вызывает шок, а значит правильное комбо гистаминов позволит подавить вегетативную нервную систему до того, как она убьет организм. Антигистаминные препараты выглядели так, будто они были специально созданы для экспериментов Пьера и Анри. Тестирования начали как только узнали о выделении гистамина. Первые же опыты показали, что введение антигистаминных за несколько часов до операции приводило пациентов в состояние, в котором они были в сознании, но как написал потом Лаборит, «не чувствовали боли, беспокойства и часто вообще не помнили операцию».

В качестве бесплатного дополнения Лаборит обнаружил, что его пациентам нужно меньше морфина для подавления боли. Его обогащенные антигистамином коктейли, наряду с искусственной гибернацией холодом, приводили к меньшему числу случаев хирургического шока и меньшему количеству смертей под ножом или циркулярной пилой. Но впереди всё ещё был непочатый край работы. В конце концов Анри вообще-то искал успокоительное, а не средство от аллергии с широким списком побочных эффектов, среди которых была седация. Ему нужен был антигистаминный препарат, у которого единственный эффект был побочным. Нужна была только легкая седация.

Он решил срезать угол и написал письмо напрямую в крупнейшую французскую фармацевтическую компанию Rhône-Poulenc (RP) и спросил, есть ли у них что-то такое. К счастью, письмо попало к нужным людям в нужное время. Р.П. очень активно искала новые улучшенные антигистаминные препараты, поскольку аллергии только входили в моду. И, как и все фармацевтические компании, имела в своих исследованиях длиннющий список неудачных препаратов, где кроме побочных эффектов и заковыристого названия ничего интересного не было. Послав пару аспирантов на поиски нужного неудачного лекарства, которое было слишком токсично и слишком опасно, чтобы выпускать его на рынок, весной 1951 года компания радостно сообщила ученым, что у них есть перспективный препарат под загадочным названием RP-4560. Компания перестала работать с RP-4560, потому что как антигистаминное он практически не работал, то есть воспаление как таковое препарат не снимал, и иммунной системе не мешал, однако он сильно влиял на нервную систему. Что, собственно, Анри и просил.

Тесты на животных показали, что это был относительно безопасный препарат. Для Анри это оказалось лучшим компонентом всего его состава, вишенкой на торте, так сказать. RP-4560, применяемый перед различными операциями, от лечения ран до незначительных вмешательств, снижал беспокойство пациентов, улучшал настроение и уменьшал потребность в других лекарствах. Пациенты, которые принимали его, были бодры и адекватны, лучше переносили боль, нуждались в меньшем количестве анестезии, чтобы потерять сознание. Его применение описывали достаточно странно. Как-будто боль не то что бы прошла - её всё ещё чувствовали - но, похоже, просто не беспокоились о ней слишком сильно. Даже перед самой операцией пациенты знали, куда идут и зачем, но их это совсем не заботило.

Препарат из забытого и списанного стал новинкой в Валь-де-Грасе. И увлеченный своим открытием Анри стал его промоутером. Не как с Эйвон конечно, но всё равно. Например, однажды во время обеда в столовой для персонала он услышал, как глава психиатрического отделения больницы жалуется на необходимость помещать своих тяжелых психически больных пациентов в смирительные рубашки - старая школа, система по уходу за душевнобольными, насчитывающая сотни лет жестокой практики. Они кричали и извивались, иногда нападая на других или причиняя вред себе. Вопили и убегали, всячески мешая их лечить по всем канонам психиатрии. Анри незамедлительно встрял в разговор, предложив своим коллегам применять на пациентах с маниакальными расстройствами его метод седации и гибернации - выдать дозу RP-4560 и охладить их льдом. И знаете что? Коллеги последовали его совету и высоко отозвались о результатах.

Это вдохновило Анри на дальнейшие опыты. В психиатрической больнице Вильжюифа в ноябре 1951 года он и Монтассут ввели внутривенную дозу своего коктейля психиатру Корнелию Карти, который действовал в качестве добровольца-энтузиаста. Вскоре после введения Карти отметил безразличие к происходящему, потом он куда-то засобирался, но упал в обморок после того, как встал, чтобы пойти в туалет, и поэтому дальнейшее тестирование было прекращено.

Пьер Деникер, французский психиатр, профессор психиатрии и неврологии, узнал о работе Лаборита от своего зятя, который был хирургом, и заказал хлорпромазин (PR-4560) для клинического испытания в больничном центре Сент-Анн в Париже. Вместе с директором больницы, профессором Джин Делэй, они опубликовали свое первое клиническое испытание в 1952 году, в котором они лечили 38 пациентов с психотическими расстройствами ежедневными инъекциями хлорпромазина без использования других седативных препаратов. Результат обескураживал даже больных - лечение хлорпромазином выходило за рамки простой седации, пациенты демонстрировали улучшение мышления и эмоционального поведения.

Вскоре Деникер посетил Америку, где публикация этих работ подвела американское психиатрическое сообщество к мысли о том, что новое лечение может стать настоящим прорывом. Хайнц Леманн из протестантской больницы Вердена в Монреале испытал препарат на 70 пациентах, и также отметил его поразительный эффект: симптомы исчезали после многих лет неослабевающего психоза. Спустя всего год, к 1954 году хлорпромазин использовался в Соединенных Штатах для лечения шизофрении, мании, психомоторного возбуждения и других психотических расстройств. Рона-Пуленк лицензировала хлорпромазин для Smith Kline & French (сегодня GlaxoSmithKline ) в 1953 г.

Влияние этого препарата на опустошение психиатрических больниц сравнивалось с влиянием пенициллина на борьбу с инфекционными заболеваниями. Хлорпромазин заменил электросудорожную терапию, гидротерапию, психохирургию (лечение лоботомией) и шоковую терапию. Первый нейролептик и бабушка всех антидепрессантов. Именно с него началась история гуманной психиатрии и практика седации, после которой пациент не умирает от шока, вызванного самой мыслью о травме, настоящей или будущей. С него начинаются и антидепрессанты Мэрилин Монро и галоперидол для советских диссидентов.

Хлорпромазин разработан на основе антипаразитарного средства в попытке вылечить модный насморк. Препарат-ошибка, первый в истории нейролептик, который отключал вегетативную нервную систему, позволяя пациентам выйти из психоза - он был найден и применен благодаря наблюдательности одного из забытых военных хирургов такой далекой сегодня войны. RP-4560, более известный под названием аминазин в РФ, до сих пор входит в перечень жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов.

На верхней картинке здоровая американскакая семья , на нижней картинке семья американских онанистов .
Источник : книга " Onanism, spermatorrhoea : porneio-kalogynomia-pathology : boyhood's perils and manhood's curse : an earnest appeal to the young of America " . Филадельфия , 1858 год.

Источник: https://vk.com/wall-149286936_94721

Некоторое время назад я выкладывал выдержки из трактата неизвестного чешского францисканца, составленного на рубеже XIV и XV веков, советующие, как лечить умопомешательство, отёк лона от чрезмерного блуда, подагру и женскую тучность.

Повестка дня заставляет перейти к более актуальным советам. Чуме посвящены две главы, во многом перекрывающиеся, поэтому я перевожу только одну из них.

--

Во-первых, избегай тех городов, где есть чума, поскольку этот ядовитый воздух портит в человеке чистую кровь и вредит сердцу, как одна больная овца заражает других, так и чумной другим вредит.

Во-вторых, пока есть чума, дважды или трижды в неделю, когда идёшь спать, напусти свою комнату дымом, положив на жаровню полынь, можжевельник, дрова, лавровый лист. Закрой комнату, набери дыма в рот и нос, закрыв глаза. И с утра сделай для пота следующее: принимай с утра и вечером семь или девять ягод можжевельника, натерев лаврового листа себе в питьё.

В-третьих, из комнаты не выходи, пока не съешь тост, смоченный в уксусе или в вине, или семь ягод можжевельника.

В-четвёртых, не ходи голодным, долго или много не постись. Первое блюдо пусть всегда будет с уксусом, поскольку это отгоняет яд от сердца. Питьё должно быть чистым, не слишком крепким. Всегда будь сыт, но сверх меры не ешь и не пей, чтобы плохой воздух не мог в тебя войти. Избегай любой острой еды, то же относится и к питью.

В-пятых, избегай всех общественных бань в общественных местах, где есть чумные, но со здоровыми можешь находиться в спокойствии.

В-шестых, пока длится чума, всегда будь весел, а если говорят о смерти, делай вид, что этого не слышишь.

В-седьмых, всегда держи в руке какие-нибудь пряности и нюхай его. Съешь мускус в яблоке, два или четыре грецких ореха. Или, натерев руты, или, взяв шалфея и несколько лавровых ягод, тёртого имбиря, выпей с хорошим вином, и будешь с божьей помощью в безопасности.

Если же чувствуешь у себя бубон или симптомы бубона, как то головная боль или острая боль в горле, под мышкой или на бедре, всегда принимай пилюли, которые называют чумными, с горячим вином, или анис, или тёртый лавровый лист.

Если же чувствуешь боль, которая появилась внезапно, то сразу, как только сможешь, пока не прошёл день или двадцать четыре часа, вели пускать себе кровь из главной жилы, которая находится между большим и указательным пальцами на той руке, с которой стороны находится бубон. Если под мышкой, то из той руки, где находится бубон, пусти жилой. Если ты до этого не пускал кровь из локтевых жил, то пусти из сердечной жилы, которая находится между мизинцем и безымянным пальцем. Если бубон в паху, то, вложив руку и ногу в тёплую воду, пусти кровь из большой подкожной вены ноги, которая находится под членом. А после кровопускания сразу принимай лекарство, разогрев трюфель или растерев можжевельник, или лавровый лист с горячим вином выпив, ляг, но не спи, чтобы как следует попотеть, а когда пропотеешь, то тогда с божьей помощью тебе ничего не будет.

Избегай работать слишком много, и всегда избегай ходьбы и супружеских обязанностей, пока длится чума. Это те семь вещей, от которых всё здоровье зависит. Взято из врачебных книг и кратко пересказано. А если бы кто-то с этим спорил, то спорил бы с Авиценной, Гиппократом и Галеном. Аминь.

Цитирую по изданию Černá A. Staročeské knihy lékařské. Brno, 2006.

Оригинальный текст:

Najprvé aby se varoval těch miest, kdež mor jest, nebo to povětřie jedovaté kazí čistu krev v člověku i raní srdce, jako jedna ovce nemocná jiné kazí, též hlízovatý jiné raní.

Druhé, dokudž mor jest, zachovávaj dvakrát nebo třikrát do téhodne, kdy jdeš spát, komoru svú nadýmíš, na kuthanu vlože pelyněk, jalovec, dřievie, bobek, zavra komoru, přijmi dým v ústa i v nos, zavra oči. A též zítra učiň pro pot, požívaj zítra a večer sedm neb devět zrn jalovce, natra bobku sobě v pitie.

Třetie, z komory nevychoď, až topeničku, omoče v uocet neb u víno, snieš, neb jalovce sedm zrn.

Čtvrté, nebuď lačen, ani se dlúho, ani mnoho posť. Prvnie krmě vždy buď octová, neb jed od srdce pudí, pitie čistá, nepřieliš silná, vždy buď pln, ale přes mieru ani pí, ani jez, ať povětřie zlé nemuož v tě vstúpiti. Všech krmí, ješto velmi pálé, varuj se, též i pitie.

Páté, varuj se všech obecných lázeň v ta miesta obecná, kdež sú hlízovatí, ale <s> sdravými rád přebývaj v pokoji svém.

Šesté, dokudž trvá mor, vždy buď vesel, a což pravie o smrti, čiň se toho neslyše.

Sedmé, vždy něco drž v ruce, jakožto kořenie, a vonějž k němu. Nebo pižmo v jablku, ořechy dva neb čtyři vlaská sněz, nebo rútu zetra, anebo vezma šalvěje a zrn několik bobkových, třeného zázvora píž v dobrém víně, a budeš bezpečen s boží pomocí.

Pakli čiješ v sobé hlízu aneb znamenie hlízy, jako jest bolest hlavnie nebo klánie na hrdle, pod paždí neb na stehně, vždy přijímaj pilule, ješto slovu morné, s vínem horkým, nebo anéz nebo bobek třený.

Pakli čiješ bolest, ana vyskočila, tehdy ihned, jakž najspieše móžeš, doněvadž den nenie nebo čtyřmezcietma hodin, kaž sobie púštěti krev z žíly hlavnie, ješto jest mezi palcem a prvním prstem na té ruce, s které strany jest hlíza. Pakli pod paží, tehdy z té ruky, jako jest hlíza, pusť z žil. A pakli jsi nepúštěl dřieve z žil loketních, ale púštěj z srdečné žíly, ješto jest mezi najmenšiem prstem a druhým podlé něho. Pakli na lóně, tehdy z té žíly pusť krev, z panenské žíly, která jest pod článkem, vlože ruku i nohu v teplú vodu, když chceš púštěti. A po tom púštění ihned přijímaj dryák, nebo lanýž rozhorče, nebo jalovec rozetra, nebo bobek s horkým vínem vypije, polož se, nespiž, až se vypotíš dobře, a když se vypotíš, tehdyť s boží pomocí nic nebude.

Přielišného se diela varuj a chuoze vždy varuj i děl manželských ten čas, dokud mor trvá. Toť jest těch sedm věcí, na nichž všecko zdravie leží. A jest vybráno ze všech knih lékařských krátkými slovy. A ktož by proti tomu mluvil, ten by mluvil proti mistrovi Avicenovi, Ipokrasovi a Galienovi. Amen.

До середины XIX века роды были весьма экстремальным развлечением. Цифры разные, но в некоторые годы доходило до того, что от родильной горячки гибла каждая шестая роженица.

Сей факт не мог не озаботить венского акушера Игнаца Земмельвейса. Как-то решил он изучить статистику по своей больнице за 1784-1849 годы и заметил вот что: до 1823 года средняя смертность была ~1.16%, но в какой-то момент произошел резкий всплеск: в 1822 умерло 0,8% рожениц, а 1823 — уже 7,5%, и далее показатели неуклонно росли, доходя вплоть до 18%.

Земмельвейс начал копать, что же такого произошло в этом 1823 году, и выкопал приказ по больнице: “Студентов-медиков к патологоанатомическим исследованиям — допустить”.

Ну то есть понимаете, да? Человек сначала шел копошиться в трупе, а сразу после этого, наспех ополоснув руки натуральной речной водой (кищащей бактериями, но зато без ГМО, глютена и консервантов), шел помогать старшим врачам вытаскивать из женщины младенца. Как вы понимаете, микробиология и бактериология тогда были в зачаточном состоянии. Да и в целом, медицина 200 лет назад была не очень...

В общем, Земмельвейс охуел и продолжил исследования. По результатам, хоть и не имел четких доказательств, сделал интуитивно верные выводы: перед контактом с роженицами неплохо бы обеззараживать руки раствором хлорной извести (другого тогда особо ничего и не было).

Когда Земмельвейс пытался донести свои соображения коллегам, над ним, в лучшем случае, тупо ржали. Он не сдавался, но всё тщетно: даже крупнейшие медицинские светила того времени не видели ничего зазорного в том, чтобы посрать утром в яму, подтереться листом «Oesterreichischer Beobachter», пойти вынуть из курятника свежие яйца, днём - аналогичным образом вынуть яйца из мертвого человека, к вечеру принять роды — и все это, фактически, не умывая рук.

Больше всех возмущались акушерки-женщины — мол, ты чё, дядя, с дуба рухнул? Какая хлорная известь? Она же кожу сушит и от нее чешется всё!

Тем не менее, кое-кто к Земмельвейсу прислушался. И смертность — опа, нежданчик! — упала в 7 раз. Было бы больше, если бы не клуши, которые больше чем о пациентах, думали о том, чтобы их ладошки были гладкими и шелковистыми.

Как вы уже, думаю, поняли, Земмельвейс был очень хорошим специалистом. Поэтому, несмотря на непонимание обществом, в 1851 году он дорос до приглашения на должность заведующего пештской больницы Святого Роха. Первым же делом на посту Земмельвейс приказал персоналу обеззараживать руки. Все возмущались, матерились… Но штрафы за неподчинение больно били по семейному бюджету — поэтому делали, хоть и спустя рукава.

За три года управления Земмельвейса смертность упала ещё больше, чем в первой клинике. Он был в восторге: найдено решение вопиющей медицинской проблемы того времени. Естественно, доктор хотел рассказать всем врачам о своем открытии. Чтобы умирать перестали не только в его больнице, но и во всем мире.

Увы, кроме статистики по единственной клинике Земмельвейсу подкрепить свои догадки было нечем. А директор клиники доктор Клейн имел свое мнение на этот счет. Если кратко, его позиция была такой: “Я тебя, Игнаша, конечно, уважаю . Но публиковать на весь мир документы, где черным по белому с печатями сказано, что в моей больнице дохнет каждая шестая мамка? Оно-то везде так, но ты совсем охуел акцентировать внимание на таких вещах? Лодку не раскачивай Хочешь, чтоб у нас было как во Франции?”.

Позже риторика обострилась до критического “А пошел ты нахуй, стукач петушиный!”. Ну Земмельвейс в итоге и пошел. Стараниями Клейна, подкрепленными ненавистью акушерок и санитарок с шероховатыми руками — с “волчьим билетом”. Несмотря на всю продвинутость и богатый опыт, оказалось, что то хер найдешь с такими рекомендациями приличную работу.

Однако Земмельвейс был из мажорной семьи — от родителей ему досталось несколько магазинов специй. По тем временам это было что-то вроде современной сети заправок, так что Игнаша не голодал.

Засим, походя по собеседованиям, он решил: раз меня никто не слушает, не буду работать на дядю. Открою свою школу с преферансом и куртизанками, да стану учить юных оболтусов дезинфицировать руки и инструменты.

Позже, в 1861 году он издает книгу “Этиология, сущность и профилактика родильной горячки”, где в подробностях описывает свой врачебный опыт. Ну и, понятно, про клинику Святого Роха тоже написал.

Клейн был в ярости. Несмотря на то, что на бизнес публикация никак не повлияла, Земмельвейс ослушался этого “авторитета” и стал для него врагом №1. А так как связей у Клейна было достаточно (владельцы частных клиник вообще простыми людьми не бывают), решил Клейн показательно сгноить этого волчару позорного, чтоб другим неповадно было поперек дороги становиться.

Через местного дона Корлеоне он вышел на Яноша Балашшу. Официальным регалиям этого перца позавидовали бы северокорейские генералы. Авторитет Балашши был таким, что как бы он ни ссал в лицо медицинскому сообществу, это принимали за божью росу. Впрочем, он действительно был хорошим врачом — но иногда был вынужден делать очень нехорошие вещи в угоду местным мафиози и политикам. Впрочем, ничего нового...

Так вышло, что Балашша учился в одной шараге с Земмельвейсом, и после они поддерживали некоторые контакты. Короче, Янош написал длинный манифест, что знает Земмельвейса чуть ли не с детства. И на старости лет тот совсем ебанулся — кидается на людей, ставит над пациентами бесчеловечные эксперименты, и вообще, неплохо бы его изолировать от общества.

Австрийские врачи прониклись и за пару лет всем кагалом затравили Земмельвейса до того, что доктор впал в жуткий депрессняк и действительно начал потихоньку ехать кукухой. Поэтому очередному прихлебателю правящей партии — Фердинанду Гебре — не стоило особых усилий прикинуться другом Земмельвейса, а затем обманом привезти его в сумасшедший дом. Мол, хорошего пациента нужно осмотреть — а он буйный, не выпускают его. Прям туда и поехали, говорит.

Ну они и поехали. На месте Гебре оставалось только отвести в сторонку главврача, показать рекомендации самого Балашши, шепнуть пару ласковых от Клейна и напомнить, какую “околесицу” нес Земмельвейс в СМИ про хлорку. Так что Игнашу заботливо отпиздили до потери пульса, а кое-как пришел в себя он уже в палате, связанный по рукам и ногам смирительной рубашкой.

Земмельвейсу лечили психику самыми прогрессивными методами того времени — насильно накачивали лошадиными дозами слабительного и обливали ледяной водой несколько раз в день. И, конечно, выписывали регулярные лечебные пиздюли, приправляя их молитвами святых отцов. Я уже говорил, что медицина в те времена была не очень?

Ирония — в том, что дурдома работали по старинке, как и большинство других больниц, против которых воевал Земмельвейс. Антисанитария была жуткая, а благодаря “лечению”, и без того ослабленный больничным режимом иммунитет не выдерживал никакой нагрузки. Так что пророк асептики пробыл в психушке очень недолго.

Аккурат перед тем, как к нему приехал ебучий Гебре, Земмельвейс порезал руку во время операции над новорожденным. В больнице рану, естественно, никто не обрабатывал — и док умер в страшной агонии от того самого сепсиса, борьбой с которым занимался последние десятилетия.

В этом же году на мировую сцену вышел блистательный француз Луи Пастер. Так вышло, что его исследования спонсировал Наполеон III. Поэтому после многолетних трудов с практически неограниченным бюджетом на микроскопы и прото-автоклавы, которые тогда стоили, как сейчас адронный коллайдер, Пастер таки добыл фактические доказательства теориям Земмельвейса. Но уже было поздно…

Мораль? А нет её. Просто история о том, что людям свойственно бороться со всем новым и лучшим в угоду привычному и традиционному. Каким бы говном это традиционное ни было.

Таджико - персидский врач, учёный, философ и поэт Абу Али ал-Хусейн ибн Абдаллах ибн ал-Хасан ибн Али ибн Сина (латинизированное имя – Авиценна. Родился в селе  Афшана, близ Бухары 16 августа 980 – 18 июня 1037 г. Жил в Средней Азии и Иране, Таджик по происхождению.

Был придворным врачом саманидских эмиров и дайлемитских султанов, некоторое время был визирем в Хамадане. Всего написал более 450 трудов в 29 областях науки, из которых до нас дошли только 274.

Мальчик с раннего возраста проявлял исключительные способности и одарённость. Уже к восьми годам он знал наизусть почти весь Коран. Затем его отправили изучать мусульманское законоведение в школу, где он был самым младшим. Но вскоре даже самые взрослые из слушателей школы оценили ум и знания мальчика и приходили к нему советоваться, хотя Хусейну только исполнилось 12 лет. Позже он изучал логику и философию, геометрию и астрономию под руководством приехавшего в Бухару учёного Абу Абдаллаха Натили. 

Вскоре невероятно умный ученик встал на единый уровень знаний своего домашнего преподавателя, что стало причиной его самостоятельного познания различных наук.

В четырнадцать лет не по годам развитый парень увлекся медициной, изучил все имеющиеся в городе трактаты и даже начал посещать самых трудных больных, чтобы глубже понять истины науки. К занятиям медициной привлек Ибн Сину известный врач и автор основного медицинского учебника того времени - Абу Сахл Масихи.

В автобиографии Авиценна писал: «Я занялся изучением медицины, пополняя чтение наблюдениями больных, что меня научило многим приёмам лечения, которые нельзя найти в книгах».

Однажды во дворце произошел необычный случай: заболел глава государства, но никто из придворных врачей не мог подобрать ему правильное лечение. Тогда к эмиру был приглашен молодой Авиценна, давший нужные рекомендации и успешно выявивший вид болезни.

Авиценна не оканчивал специализированных академий, но уже к семнадцати годам, благодаря практическому опыту, накопленному путем преодоления суровых средневековых запретов, стал личным врачом бухарского эмира и получил право пользоваться знаменитой дворцовой библиотекой. В 18 лет он переписывается с крупнейшими учеными Востока и дискутирует с ними по вопросам физики, философии и астрономии.

За 800 лет до открытия Луи Пастером вирусов-возбудителей Авиценна предположил, что некоторые лихорадочные заболевания вызываются «мельчайшими существами». Он первый обратил внимание на заразность оспы, определил различие между холерой и чумой, ввёл термин эпилепсия, описал проказу и желтуху, проанализировал причины, симптомы и способы лечения менингита, язвы желудка и других, аргументировал гипотезу о том, что многие болезни возникают под влиянием негативных эмоций.

Ибн Сина разработал целое учение о диагностике по пульсу: «Пульс может быть волнообразный и веретенообразный, двухударный, долгий, дрожащий, короткий, малый, медленный, муравьиный, мягкий, напряженный нервный, низкий, пилообразный, полный, пустой».

И история изобретения полиграфа (детектора лжи),  как рас начинается  по его методике. Проблема выявления лжи или обнаружение неискренности в поведении человека имеет довольно давнюю историю, потому что в основе этого испытания лежит твердо установленный и давно известный факт, что наше телесное состояние связано очень тесно и прямо с душевными переживаниями.

На этот счет легенда гласит, что когда у бухарского купца тяжело заболела дочь, все врачи и табибы оказались бессильны, никто не мог понять причины болезни. Тогда купец пригласил Авиценну, который взял девушку за запястье и стал перечислять улицы Бухары. Затем попросил принести список имен тех, кто жил на определенной улице. При упоминании одного из них лицо девушки порозовело. Так по пульсу ученый узнал имя возлюбленного, о котором она боялась рассказать отцу, так как он никогда не согласился бы на их брак. Именно эти переживания и привели её на грань смерти. Купцу ничего не оставалось, как благословить влюбленных, а люди вновь восхитились талантом Авиценны.

Другое предание рассказывает о том, как ему удалось определить душевную причину телесного истощения одного юноши. Произнося ряд слов, по изменению пульса он зафиксировал, какие из них провоцируют аффект (от лат. аffectus – душевное волнение, страсть– сильное и относительно кратковременное эмоциональное переживание, которое может сопровождаться резкими двигательными и внутренними психическими проявлениями). Это был первый в истории случай психодиагностики, так как учение ибн Сина о воздействии аффективных состояний на глубинные органические процессы античность еще не знала.

Ибн Сина уделял большое внимание болезням, причиной которых является психологическая составляющая, его вполне можно назвать отцом психосоматики. Известен его опыт с двумя баранами, которых растили в одинаково хороших условиях, но рядом с одним был привязан волк. От постоянно переживаемого страха этот баран худел и, в конце концов, быстро умер.  Неизвестно, какое объяснение Ибн Сина давал этому опыту, но сама его схема говорит об открытии роли противоположных эмоциональных установок в возникновении глубоких соматических сдвигов.

Помимо этого Авиценна определял недуг по цвету кожи, глаз и мочи больного, прописывал лечение цветом в зависимости от характера заболевания и душевного состояния больных. В составленном атласе им описана зависимость между цветом, темпераментом и здоровьем человека.

Авиценна мог диагностировать и излечивать более 2000 различных недугов. Сегодня известно от 5000 до 7000 болезней.

Ибн Сина был одним из первых исследователей в области возрастной психологии, изучал связь между физическим развитием организма и его психологическими особенностями в различные возрастные периоды. При этом важное значение он придавал воспитанию: именно посредством воспитания учил он, осуществляется воздействие психики на организм, так что она, будучи активной силой, способна физиологические свойства этого организма изменять в определенном направлении. Особое место отводилось чувствам, аффектам, которые испытывает ребенок в различные возрастные периоды. Аффекты же возникают обычно при общении с родителями, при их воздействии на ребенка. Соответственно, вызывая у ребенка те или иные аффекты, взрослые формируют его натуру, его организм, всю систему его психофизиологических функций.

В работах Ибн Сины дается интересная возрастная периодизация развития человека. Выделяется 4 основных возрастных периода.

· Возраст «роста» («юность»), включающий младенчество, детство, подростковый возраст, период отрочества и полового созревания, юношество. Он охватывает период от рождения человека до 30 лет.

· Возраст «остановки роста» («молодость») - от 30 до 40 лет.

· Возраст «понижения при сохранении части сил» («зрелости») - от 40 до 60 лет.

· Возраст «упадка при ослаблении сил» («старость») - от 60 лет до конца жизни.

Большое внимание ибн Сина уделял физическим упражнениям, называя их самым главным условием здоровья. На следующее место он ставил режим питания и сна. Он писал, что «основное в искусстве сохранения гармонии — это уравновешивание необходимых факторов: уравновешенность натуры; выбор пищи; очистка от излишков; сохранение телосложения; улучшение того, что вдыхается через нос; приспособление одежды; уравновешенность физического и душевного движения».

Ибн Сина не на один день не прекращал творческой и научной работы, не смотря многочисленные испытания, выпавшие на его пути. Он испытывал лишения и поднимался к вершинам власти, то становился визирем, то попадал в тюрьму, жил и в роскоши и в нищете. До самой смерти он так и не смог вернуться на родину, скитаясь по чужбине из одного города в другой. Он побывал у властителей Хорезма, Абиверда, Нишапура, Туса, Гургана , Рея, Хамадана, Исфахана. Имущество его не один раз было разграблено, погибла его библиотека, в том числе рукопись философской энциклопедии в двадцати томах «Ал-Инсаф» («Справедливость»).

После потери этой книги Авиценна писал: «И руки ослабли, устали, и ноги вот подогнулись. Пусто кругом. Одиноко и пусто. Зачем, для кого я писал свои многотомные книги? Кто читает их? Несчастная сотня грамотных людей в городе. А потом приходит правитель, повелитель алчных воинов, и сажает этих ученых в ямы, выгоняет из дому. И книги горят, исчезают. Так много все рассуждают о силе познания, о торжестве разума. А сила – вот она, в жестокости. И торжествует не разум, а невежество, злое, тупое невежество… Да будет ли когда-нибудь время, когда они, ученые, станут необходимыми людьми? Когда правители будут советоваться со знаниями, а не со своей дикой волей. И весь мир будет объединен в единое, общее, справедливое государство. Без войн, захватов и убийств. Но, несмотря на все отчаяние и боль, надо все-таки подниматься… Ведь завтра сюда придут ученики. И надо будет говорить им что-то о пользе знаний…».

Непосильный труд, скитания, преследования подорвали здоровье ученого, и он умер 24 июня 1037 года в Хамадане. Его похоронили возле городской стены, но по прошествии 8 месяцев прах Ибн Сины был перевезен в Исфахан и погребен в мавзолее Ала ал-Даула.

Последние слова Великого Учителя были:

«От праха черного и до небесных тел я тайны разглядел мудрейших слов и дел.

Коварства я избег, распутал все узлы, лишь узел смерти я распутать

не сумел».

Так или иначе, за неполные 57 лет Авиценна преуспел в 29 отраслях знания, а его вклад в развитие врачебной науки трудно переоценить. Недаром, согласно распространенной версии, термин «медицина» произошел от латинизированного «мадад Сина» (в переводе — исцеление от Сина) или от сокращенного «метод Сина».

О поэтического творчества и литературное наследие Ибн Сина в нашем следующим рубрике!

Спасибо что были с нами!

Новый 1977 год полковник медицинской службы Алексей Белоусов встречал у операционного стола на глубине 600 метров. На подводной лодке К 279 в Средней Атлантике ему пришлось делать аппендэктомию, а попросту удалять аппендикс.

Казалось бы, рядовая операция, но только не в условиях подводного плавания, где нет ни специальной операционной, ни ассистентов. На подводной лодке, где каждый квадратный метр на счету, доктору приходилось работать в крохотной каюте, оборудованной только софитами. Роль хирургической медсестры выполнял инструктор химик-санитар. Ещё одного ассистента Алексей Белоусов привлёк из состава экипажа. Как правило, это был тот, кто не терял сознания при виде крови. В этом походе это был капитан 2 ранга Василий Косарев.

- Если на надводном военном корабле целый штат медицинских работников, то на подлодке только один врач: он и терапевт, и хирург, и психолог, и стоматолог, и специалист-радиолог, и спасатель. В общем, универсал, – объясняет специфику своей работы Алексей Белоусов.

Если во время операции подчас что-то шло не так, рассчитывать приходилось только на себя. Помощь с земли не запросишь. Занять надводное положение – значит обнаружить себя, а для подводки, на борту которой 12 боеголовок, это ЧП огромного масштаба. Однажды такой случай произошёл в дивизии, где служил военный хирург Белоусов. Хирург вошёл в живот, а там проблема, с которой самостоятельно он справиться не смог. Пришлось всплывать, переправлять пациента на корабль, где ему спасли жизнь.

Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведёшь. Для Алексея Белоусова эта фраза стала пророческой. За время похода в 1977 году, а это 88 суток, ему пришлось осуществить шесть хирургических вмешательств. Случай на подводном флоте редкий. За этот профессиональный подвиг военный хирург Алексей Белоусов был удостоен ордена «За службу Родине в Вооружённых силах СССР».

Источник :https://top68.ru/history/109536-istoriya-odnoy-fotografii-ka...