При мысли, что посмотреть в Лувре первая мысль будет, скорее всего, про Мону «наше всё» Лизу. При этом мало кто из толпы перед самым знаменитым шедевром музея вообще обращает внимание на роскошное полотно «Брак в Кане Галилейской» Паоло Веронезе (именно на неё смотрит Лиза). И лично мне она намного интереснее:
Тут нужен широкоугольник: полотно превосходит по размеру даже Явление Христа народу Иванова.
Но после того, как я в первый раз открыл для себя фаюмские портреты (Призраки Лувра: Фаюмские портреты здесь об этом опыте и больше про историю Фаюма), любое посещение я начинаю с этого маленького подвального зала. С каждым разом получается находить его все быстрее, хотя это все еще целый квест…
Я не помню этого места…
В этот раз повезло с командировкой захватить выходные. Поэтому могу поделиться еще несколькими шедеврами:
Очень грустно видеть совсем молодые лица, но не спешите приглашать ниндзя для нарезки лука – есть гипотеза, что портреты писались на вырост, в молодом и зрелом возрасте, а потом выставлялись дома и уже после смерти занимали свое место, становясь частью захоронения.
Это в первую очередь относится к портретам на деревянных дощечках выше, к однозначно посмертным относятся портреты на бинтах мумий.
Когда смотрю на этот портрет, в голове играет попеременно Танец злобного гения КиШа и Halfman Song про Тириона Ланнистера, уж больно хитрый и коварный персонаж получился.
И, в заключение, не могу снова не поделиться «Портретом Европейки», он всё также прекрасен:
В следующий визит в Берлин обязательно доберусь до Египетского музея, если он, конечно, не закроется на реновацию (как Пергамон) – там должна быть большая коллекция.
Друзья, большое спасибо за внимание, с пятницей вас и отличных выходных!
Больше постов про исторические темы в этой серии: Душно об истории (в планах вернуться к большим историческим постам, в планах как минимум, Арсенал Граца), зарисовками природы делюсь намного чаще: Бианки.
Сегодня будет про 70-е годы I века н.э. В прошлый раз я рассказала о том, как и чем закончился в Риме «Год Четырех императоров» (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 61. «Дочери Рима»), и для тех, кто либо знаком с темой, либо читал прошлый пост не новость, что тогда, основав династию Флавиев, императором стал Тит Флавий Веспасиан или просто Веспасиан, который в итоге задержался у власти и проправил около 10 лет, с 69 по 79 годы. О нём мы уже знаем, что он был участником завоевательных походов в Британии при Клавдии, при Нероне поначалу ушёл в отставку, но потом его возвратили на службу в роли проконсула Африки, а в 66-м году ему пришлось подавлять восстание в Иудее, что, отчасти, и поспособствовало его становлению императором.
(Эль-Хазне, скальный храм, построенный набатейцами в Петре)
Он не только положил конец гражданской войне внутри страны, но и сумел навести в ней порядок, хотя и с огромным трудом: усилил контроль над армией и преторианской гвардией, вывел из кризиса финансовую систему благодаря экономии и налоговым преобразованиям, стабилизировал ситуацию в провинциях. При этом ему удавалось в условиях жёсткой экономии и восстанавливать то, что было прежде разрушено (в частности, храмы и кварталы, уничтоженные Великим пожаром), и даже основывать новое (при Веспасиане же было начато строительство знаменитого Колизея и Храма Мира), строились новые дороги.
(Веспасиан и заложенный при нём Колизей)
Позиции империи за рубежом в те годы также усилились – так было подавлено восстание батавов в Германии, стала римской провинцией Коммагена и успешно для римлян завершилась Иудейская война. Восстание было подавлено, зачинщики (вроде того же Шимона бар-Гиора (ок.50-73гг.)) уничтожены, и даже Иерусалимский храм оказался разрушен, а самих евреев начали расселять по всей империи (что происходило и раньше, но по-настоящему развернулось лишь тогда).
А неподалеку от Иудеи всё ещё существовало Набатейское царство, на котором мне бы хотелось сделать упор сегодня, поскольку это было одно из немногих государств, которые соседствовали с Римской империей, но довольно долго и довольно успешно удерживались от превращения в очередную её провинцию. К тому же это одно из древнейших арабских государств, и, если на юге, и помимо Сабы (о ней в далекой древности я писала тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 31. «Кольцо Соломона» и «Суламифь»), были ещё другие царства, то Набатея на севере была такая одна.
(Храм Ад-Дейр)
Царство это основано было примерно в III-II-м веках до н.э. племенем набатеев, полукочевников-семитов из Заиорданья и Идумеи. Язык их был близок арабскому, хотя пользовались они арамейским (а затем набатейским, развившемся из арамейского) письмом. Секретом их успеха стал контроль над торговыми путями, идущими с юга Аравийского полуострова (т.е. из тех самых Сабы, Маина и других стран, расположенных южнее) на север – в Египет, Иудею, Сирию, а оттуда дальше – в Римскую империю.
(Путь Благовоний и Путь Специй шли от Адена или Окелиса (Оцелиса) через Зафар, Сану, либо Сирву/Мариб, Наджран, а дальше - через Ятриб и Хегру в Петру. Аналогично шёл маршрут из Каны через Шабву)
Конечно, существовали ещё пути через Парфию, но пользоваться ими хотели далеко не все, тем более что можно было из индийских государств (Сатаваханы, Черы, Пандья, Чолы, Индо-Скифского царства и Анурадхапуры) и с африканских территорий (в частности, из Аксумского царства) морскими путями напрямую попасть, например, в знаменитый порт Адану (современный Аден в Йемене) или Окелис, которые принадлежали Химьяру, или в Кану (Qana; нынешний Бир-Али), принадлежавшую Хадрамауту, а оттуда караванными путями двигаться через пустыню на север. И оно того однозначно стоило, не зря ведь то называли Путем Благовоний и Дорогой Специй – именно ладан, мирра, корица, имбирь, перец были основными товарами этого маршрута, наряду с золотом, черепашьими панцирями, слоновой костью, рогом носорога и ценными породами дерева. В общем, товар дорогой, торговать которым было максимально выгодно.
И, само собой, контроль над подобными торговыми путями обогащал и Набатею, чья столица, Петра, стала главным торговым узлом в регионе. При этом попытки захватить этот город до определенного момента терпели неудачу. Однако Набатея вполне была открыта миру, и многое позаимствовала у соседей, особенно у греков и римлян (есть мнение, что даже религия их была синкретической, и они хорошо были знакомы с культом того же Зевса/Юпитера, хотя активно поклонялись и местному богу Душаре), что отчасти заметно в архитектуре, которая, впрочем, во многом оставалась самобытной. Набатея охватывала территории современных Израиля, Иордании, Сирии и Саудовской Аравии, и там и поныне можно найти следы этой цивилизации, в частности, руины и сохранившиеся строения городов Петра (в частности, знаменитый скальный храм-мавзолей Эль-Хазне в Иордании), Мадаин-Салех (оно же Хегра, от него сохранились скальные гробницы в Саудовской Аравии, недалеко от оазиса Аль-Ула), Авдат, Шивта, Мамшит, Тель-Ницана и Халуца (на территории нынешнего Израиля), а также Босра (нынешняя Сирия). Почти в каждом из них сохранились характерные элементы – многочисленные колонны, стены из каменных блоков, мозаика. А в некоторых и характерные скальные сооружения.
(Скальные гробницы Хегры (Мадаин-Салех))
Кроме того, набатейцы, несмотря на то, что страна их фактически располагалась в пустынной местности, преуспели в ведении сельского хозяйства, т.к. сумели придумать хитрые и эффективные способы снабжения влагой своих сельскохозяйственных угодий, в частности, научились собирать и удерживать дождевую воду при помощи специальных ямок, строили акведуки, террасы, плотины, цистерны и подземные резервуары с теми же целями – сбора, подвода и сохранения воды. Все эти техники набатеи старались держать в тайне от соседей.
Первым известным царем Набатеи был Арета I (известно, что он правил страной в 168-м году до н.э., упоминался в Библии как «Арета, владетель Аравийский», и у него искал политического убежища некий первосвященник Ясон, устроивший попытку захвата власти в Иерусалиме), вторым – Арета II (более-менее точно известны годы его правления: со 103 по 96-й до н.э.), он и его преемник Ободат I (96-85гг. до н.э.) известны своей борьбой с царями из династии Хасмонеев. Раббэль I (ок. 85-84гг. до н.э.) был участником столкновения с Селевкидским государством во время правления Антиоха XII, а его предполагаемый брат, Арета III (ок. 84-62/61гг. до н.э.), впервые напрямую столкнулся с римлянами, и вынужден был признать их превосходство.
К слову, отношения между набатеями и римлянами держались на грани между нейтралитетом и легким, взаимовыгодным, союзничеством. Так вот Малику I (ум. в 30г. до н.э.) вынужден был уже активно участвовать в политических разборках римлян, и признавал над собой господство то Юлия Цезаря, то Марка Антония, то потом с ним и Клеопатрой боролся, признавая власть Октавиана Августа. Был также противником и Ирода Великого. Его сын, Ободат III(30-9гг. до н.э.), начал чеканить монеты со своим изображением в обрамлении лаврового венка, подражая римскому цезарю, а Арета IV(9г. до н.э.-40г. н.э.) известен, в частности, тем, что отдал в жены Ироду Антипе свою дочь, Фазелис, а после того, как тот закрутил роман с Иродиадой, и Фазелис сбежала на родину, начал войну против бывшего зятя. Его в свою очередь от римского вторжения под командованием Луция Вителлия уберегла лишь смерть императора Тиберия.
Наследником Ареты стал его сын, Малику II (39/40-69/70гг. н.э.), который в ходе Иудейской войны уже открыто выступал союзником римлян, предоставляя им вспомогательные войска. При нём Набатея потеряла земли на севере Заиорданья, набатейские города пустыни Негев были разрушены в результате нападений кочевых племён самудян и сафатенцев, что подорвало набатейское господство в Негеве и полностью расстроило торговлю через Газу. Да и умер он, похоже, преждевременно: наследником его стал Раббэль II Сотер (ок.70-106гг. н.э.), который на тот момент, по всей видимости, ещё был слишком юн, чтобы править самостоятельно, и регентом при нем стала мать – Шукайлат II. Предположительно, он перенес столицу в Босру из Петры, восстановил свою власть в Южной Палестине и восстановил прежде разрушенные набатейские города (но это не точно), что и нашло отражение в его титуле – «спаситель» (т.е. Сотер). Скальный храм Ад-Дэйр, недалеко от Петры, предположительно тоже возвели в годы его правления.
(Монеты времен Раббэля Сотера, изображающие его и его мать Шукайлат)
Но главное, что нужно о нём знать – он стал последним царём Набатеи. Как это произошло – точно неизвестно. Есть мнение, что в годы его царствования отмечался национальный подъём, и планировалось, в конце концов, выйти из-под римского ига, возвратив себе полную независимость. Слухи об этом дошли до Римского императора Траяна и очень ему не понравились. Так что тот не стал медлить, выслал войска, и в 106-м году некогда великое царство превратилось в римскую провинцию – Аравию Петрейскую.
В первые годы правления Раббэля II происходят события одного из томов сегодняшней серии
«Марк Дидий Фалько» Л. Дэвис
Время действия: I век н.э., ок. 70-77 гг. н.э. Время правления императора Веспасиана.
Место действия: Римская империя (территории современных Великобритании, Германии, Франции, Бельгии, Италии, Испании, Греции, Сирии) и Набатея (территории современной Иордании).
Интересное из истории создания:
Линдси Дэвис (р. 1949) – современная британская писательница, известная, главным образом, благодаря своей серии историко-детективных романов «Марк Дидий Фалько» («Маркус Дидиус Фалько»/«Marcus Didius Falco»), лауреат премии Cartier Diamond Dagger.
(Линдси Дэвис)
Судьба у этой дамы сложилась своеобразно. Она родилась в Бирмингеме, окончила Оксфордский университет со степенью по английской литературе и…тринадцать лет проработала на государственной службе, прежде чем одна из её первых работ заняла второе место в номинации на премию им. Джорджетт Хейер (исторический роман 1985 года). После этого она вспомнила о своём образовании и решила по полной заняться писательством (я бы на её месте тоже бы так сделала в подобном случае).
Поначалу она писала свои серии для британского женского журнала Woman's Realm. Но в какой-то момент сказался её давний интерес к истории и археологии, и она написала роман «Путь чести» («The Course of Honour») об императоре Веспасиане и его любовнице Антонии Ценис, рабыне-секретарше, а впоследствии вольноотпущеннице Антонии Младшей, матери императора Клавдия, которая славилась своей феноменальной памятью. Веспасиан сошёлся с ней после смерти своей жены, Флавии Домициллы Старшей, и отношения их продлились вплоть до смерти Антонии в 74-м году (случилось это за пять лет до того, как умер сам Веспасиан). Тема, на мой взгляд, не избитая (сам роман не читала). Однако Л. Дэвис не удалось его тогда издать, это случилось лишь в 1997-м (или даже 1998-м) году.
Но она тогда не сдалась и подумала, мол, хорошо читателям заходят детективы. А что, если совместить приятное с полезным, и написать тоже о Древнем Риме, но в жанре детектива? Позже, по её признанию, она развила идею и решила, что намеренно напишет это так, чтобы отойти от привычных читателям клише. Так и вышел в 1989-м году первый роман из серии о «частном информаторе» Марке Дидии Фалько – «Серебряные слитки». И на этот раз её ждал настоящий успех, а серия получила продолжение из ещё девятнадцати романов. Видимо, персонаж настолько зашёл и ей, и читателям, что позже она начала новую серию – о Флавии Альбии, приёмной дочери Марка Дидия Фалько, «признанной женщине-следователе». Там уже события развиваются в 89-90-х годах н.э. На данный момент вышло двенадцать книг этой серии, но я ни одной не читала, поэтому сегодня рассказывать буду только о заявленном цикле романов о М.Д. Фалько.
О чём:
Марк Дидий Фалько – (почти) тридцатилетний (на момент 1-го тома) обитатель съёмного жилья на шестом этаже огромной инсулы на Авентине, младший брат национального героя, Феста, погибшего в Иудее и служившего под командованием Тита, сына императора Веспасиана, а также сам ветеран боевых действий. Несколько лет прослужил в Британии, пока там не случилось восстание Боудикки. Событие это стало источником долгоиграющей психотравмы для Фалько, так что он послал военную службу куда подальше, вернулся в любимый им Рим и…столкнулся с тем, что бывшие легионеры нафиг никому не упали. Его бывший сослуживец и лучший друг, Петроний, нашёл себя на службе во благо города, а вот сам Марк не нашёл себе источника дохода лучше, нежели стать частным информатором. Сам он описывал это занятие как унылое, однообразное и малоприбыльное, мол, в основном, приходится шпионить за чужими неверными женами и разыскивать тех, кто нахлобучил своих кредиторов. Правда, иногда выпадали на его долю случаи и покруче, в том числе связанные с откровенным криминалом.
Однако в тот жаркий летний день он вовсе ни к чему такому не готовился. Просто помог юной (и явно богатой девушке)) сбежать от двух преследовавших её громил, после чего завёл к себе домой без всякой задней мысли (ну или почти…)). А потом выяснилось, что девица – племянница сенатора, и на её спасителя вот-вот повесят её же похищение. Несмотря на это Фалько не торопился возвращать девушку домой, и не только из-за того, что счёл её весьма привлекательной особой – даже после долгого напряженного разговора они так и не смогли найти ответы на главные вопросы: кому и зачем понадобилось похищать её прямо из отчего дома?
Зацепка появилась случайно позже, когда в дело вмешался тот самый сенатор и дядя девушки, и выяснилось, что лишь она знала шифр от ячейки, где сенатор Камилл Вер припрятал кое-что, что у Фалько и его друга Петрония одним своим видом вызвало тяжелые «вьетнамские…» «британские флешбеки». Там, конечно, ещё много, и, даже, если я первую книгу целиком перескажу, останется ещё немало, но лучше прочитать и во всем разобраться самим, тем более что это определенно будет очень увлекательно)
(Кстати, по мотивам серии Л. Дэвис сняли сериал в 1993-м году - «Эпоха вероломства». Глянуть что ли?)
Отрывок:
«…На Форуме было прохладнее и тише, чем в предыдущий раз, когда я там появлялся и встретил Сосию, в особенности на длинной колоннаде, где менялы предлагали услуги нервным клиентам. Семья Камилла осуществляла банковские операции с помощью улыбающегося вифинца, который сделал нездоровый вклад в жир на теле. Сосия прошептала цифры для идентификации своей собственности, и тип со счастливым лицом открыл ее ячейку. Она арендовала большой ящик, хотя то, что оказалось внутри, было относительно небольшим.
Крышка свалилась. Сосия Камиллина шагнула в сторону. Мы с Петронием заглянули внутрь. Ее сбережения оказались даже менее впечатляющими, чем мои. Ее дядя арендовал для нее этот ящик, что было разумным, но ей принадлежало не более десяти золотых монет и нескольких приличных ювелирных украшений, для ношения которых, по мнению ее тети, она еще не доросла. (У каждого своя точка зрения. Для меня она была достаточно взрослой.)
Интересовавший нас предмет был завернут в фетр, а потом обвязан веревками. Поскольку банкир наблюдал за нами с типичным для вифинцев любопытством, Петроний помог мне вытащить предмет, не разворачивая. Он оказался невероятно тяжелым. Нам повезло, что мы арендовали ручную тележку у мужа моей сестры, штукатура, который, как обычно, сидел без работы. (Мой зять сидел без работы не потому, что все стены Рима вдруг стали ровными и гладкими, а потому, что жители Рима предпочитают смотреть на голые плиты, чем нанимать эту наглую, ленивую свинью). Шатаясь, мы пошли прочь. Наша тележка скрипела под весом груза. Петроний взвалил на меня большую часть работы.
— Не урони его на себя! — воскликнула Сосия, что было мило с ее стороны.
Петроний ей подмигнул.
— Он не такой хрупкий, как кажется. Он тайно тренируется с гирями и поднимает тяжести в зале, где тренируются гладиаторы. Давай, напряги мускулы…
— Когда-нибудь ты должен мне рассказать, почему моя сестра Викторина называет тебя Примулой, — выдохнул я в ответ.
Он ничего не сказал, но покраснел. Клянусь, что покраснел.
К счастью, Рим — современный город, который трудно чем-то удивить. Двое мужчин с девушкой и тележкой могут запросто заползти в таверну, не вызывая интереса и комментариев. Мы прошли на затененную боковую улочку и оттуда пробрались в таверну. Я выбрал столик в темном углу, Петроний купил несколько горячих пирожков. Нам обоим пришлось приложить усилия, чтобы поднять предмет на стол. Опустили мы его с глухим звуком. Потом мы осторожно сдвинули фетр.
— Царство Гадеса! — выдохнул Петроний.
Я понял, почему дядя Децим не хочет, чтобы новость куда-то просочилась.
* * *
Сосия Камилла не представляла, что это такое. Мы с Петронием знали, и нам стало немного не по себе, нас даже стало подташнивать. Однако Петроний, обладающий железным желудком, вонзил зубы в овощной пирог. Это было лучше, чем предаваться неприятным воспоминаниям, и я тоже принялся за еду. Мой пирог оказался с кроликом, куриной печенкой и думаю, можжевельником. Неплохо. Еще нам подали тарелку с кусочками свинины. Мы отдали ее Сосии.
— Та глухая дыра на таможенном посту в стороне от всего, — в ужасе вспоминал Петроний. — В устье Сабрины, не на нашей стороне границы. Нечего делать, кроме как считать кораклы, плывущие в тумане, и следить, не сделают ли вылазку через реку маленькие смуглые человечки. О Боже, Фалкон, ты помнишь дождь?
Я помнил дождь. Долгий, монотонный дождь в Британии незабываем.
Раз уж заикнулась о Набатее, то отрывок из «Последнего действия (или акта) в Пальмире» тоже обязан был здесь появиться:
«… Добраться до Петры оказалось не так сложно, как я опасался. Анакрит получил огромное удовольствие, намекнув, что мое путешествие сюда сопряжено с невыносимыми проблемами. Я просто доставил нас морем в Газу. Я «нанял» – по цене, которая означала «купил сразу», – вола и телегу, транспорт, с которым я привык обращаться, затем огляделся в поисках торгового пути. Чужеземцам не рекомендовали путешествовать по ней, но караваны численностью до тысячи человек ежегодно сходились в Набатее.Они прибыли в Петру с разных сторон, но, когда они ушли, их пути снова разошлись. Некоторые отправились на запад, в северный Египет. Некоторые поехали внутренней дорогой до Бостры, прежде чем отправиться в Дамаск или Пальмиру. Многие переправлялись прямиком на побережье Иудеи для срочной отправки из большого порта в Газе на жаждущие их товаров рынки в Риме. Итак, когда десятки торговцев направлялись в Газу, ведя за собой огромные, медленно движущиеся вереницы верблюдов или быков, мне, бывшему армейскому разведчику, не составило труда проследить их маршрут. Ни один перевалочный пункт не может оставаться тайным. Равно как и его охранники не могут предотвратить проникновение в свой город незнакомцев. Петра, по сути, была общественным местом.
Еще до нашего прибытия я делал мысленные заметки для Веспасиана. Скалистый подход был поразительным, но было также много зелени. Набатея богата пресноводными источниками. Сообщения о стадах и сельском хозяйстве были верны. Им не хватало лошадей, но верблюды и быки были повсюду. По всей рифтовой долине процветала горнодобывающая промышленность, и вскоре мы обнаружили, что местные жители производят изысканную керамику, блюда с растительным орнаментом и чаши в огромных количествах, и всё это обильно украшено. Короче говоря, даже без доходов от торговцев здесь было бы достаточно, чтобы привлечь благожелательный интерес Рима.
– Ну что ж! – проговорила Елена. «Я думаю, ты можешь доложить своим хозяевам, что богатое королевство Набатея, безусловно, заслуживает включения в состав Империи». Она оскорбительно приравнивала меня к какому-то патриоту с безумными глазами, собирающему провинции.
«Не раздражайте меня, госпожа»
«У нас так много того, что мы можем им предложить!» – язвительно заметила она; под политической иронией скрывалась личная насмешка надо мной.
Вопрос о том, будут ли богатые набатейцы смотреть на вещи по-нашему, может быть совсем другим вопросом. Елена знала это. Они умело охраняли свою независимость на протяжении нескольких столетий, делая своей обязанностью обеспечение безопасности маршрутов через пустыню и предложение рынка для торговцев всех мастей. Они практиковались в мирных переговорах с потенциальными захватчиками, от преемников Александра до Помпея и Августа. У них была дружелюбная монархия. Их нынешний король Раббель был юношей, чья мать исполняла обязанности регента, что, казалось, не вызывало споров. Большая часть рутинной работы правительства легла на главного министра. Этого более зловещего персонажа называли Братом. Я догадался, что это значит. Тем не менее, пока жители Петры процветали так бурно, я осмелюсь сказать, что они мирились с тем, что им есть, кого ненавидеть и бояться. Всем нравится иметь авторитетную фигуру, о которой можно ворчать. Нельзя винить погоду во всех жизненных невзгодах.
Погода, кстати, была потрясающей. Солнечный свет отражался от скал, превращая всё в ослепительную дымку. Мы продолжили наше восхождение. <…>
Мне нравилось путешествовать с Еленой – за исключением разочаровывающей череды маленьких домиков и тесных арендованных комнат, где мы никогда не чувствовали себя свободно, занимаясь любовью. Внезапно я затосковал по нашей съемной квартире на шестом этаже, где мало кто, да и то с трудом поднимался по лестнице, и подслушивали только голуби на крыше.
«Поехали домой!»
«Что – в нашу арендованную комнату?»
«В Рим».
«Не говори глупостей», – усмехнулась Хелена. «Мы собираемся подняться на вершину горы».
Меня интересовала вершина горы только из-за возможностей, которые она предоставляла для схватки с Еленой. Тем не менее я напустил на себя серьезный вид путешественника, и мы продолжили подъем.
О вершине возвещали два неодинаковых обелиска. Возможно, они изображали богов. Если так, то они были грубыми, таинственными и определенно чуждыми римскому пантеону с человеческими чертами лица. Казалось, что они были созданы не путем транспортировки камней сюда, а путем вырубки всего окружающего скального пласта на глубину шести или семи метров, чтобы оставить этих впечатляющих стражей. Затраченные усилия были ошеломляющими, а конечный эффект жутковатым. Они были непохожими друг на друга близнецами, один чуть выше, другой расширенный у основания. За ним находилось какое-то крепко построенное здание, которое мы предпочли не исследовать на тот случай, если его занимали жрецы, затачивающие жертвенные ножи.
Мы поднялись дальше и по крутой лестнице добрались до церемониальной площадки. Это привело нас на продуваемый всеми ветрами мыс. Со всех сторон с высокой воздушной скалы открывался потрясающий вид на кольцо суровых гор, внутри которого лежит Петра. Мы оказались на северной стороне слегка углубленного прямоугольного двора. Вокруг него были установлены три скамейки, предположительно для зрителей, наподобие триклиния в главном пиршественном зале. Перед нами была приподнятая платформа, на которой были разложены подношения, которые мы тактично проигнорировали. Справа ступени вели к главному алтарю. Там высокая колонна из черного камня олицетворяла бога. За ним находился другой, больший, круглый алтарь, похожий на чашу, вырезанную в живой скале, соединенный каналом с прямоугольным резервуаром для воды.
К этому времени мое воображение работало с бешеной скоростью. Я надеялся, что невосприимчив к внушающим благоговейный трепет местам и зловещим религиям, но я побывал в Британии, Галлии и Германии; я знал больше, чем хотел, о неприятных языческих обрядах. Я схватил Елену за руку, когда ветер налетел на нас. Она бесстрашно вышла на пустой двор с резервуаром, заполненным водой, любуясь захватывающими видами, как будто мы находились на каком-нибудь возвышении с балюстрадой, предусмотренном для удобства летних туристов над заливом Суррентум.
Я хотел бы, чтобы мы были там. Это место вызвало у меня плохое предчувствие. Оно не вызывало чувства благоговения. Я ненавижу древние места, где живых существ издавна убивали ради мрачной радости монолитных богов. Я особенно ненавижу их за то, что местное население любит притворяться, как это с большим удовольствием делали набатейцы, что некоторые из принесенных ими в жертву могли быть людьми. Даже в тот момент я чувствовал себя настороже, как будто мы шли навстречу беде.
В святилище Душары действительно были неприятности, хотя они пока не касались нас напрямую. У нас все еще было время избежать их, хотя и ненадолго.
– Ну, вот и всё, моя дорогая. Давай сейчас же вернемся.
Но Елена заметила какую-то новую особенность. Она откинула волосы с глаз и подтащила меня посмотреть. К югу от церемониальной площадки располагался еще один прямоугольный резервуар. Этот, по-видимому, осушил вершину, чтобы обеспечить достаточный запас пресной воды для ритуалов жертвоприношения. В отличие от остальной части Возвышенности, эта цистерна была занята.
Человек в воде мог бы купаться на солнце. Но как только я заметил его, то понял, что он плавал там не для удовольствия или физических упражнений…»
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Лично я не так много встречала детективов в обёртке исторического романа. Не считая этого, в чистом виде припомню ещё, от силы, пару штук. Поэтому такое сочетание для меня уже в плюс. К сожалению, прочитать я успела только две книги целиком, и сейчас вот начала ещё одну. Пару раз в каждой даже были «вотэтоповороты», хотя в целом ничего, что поразило бы и дало ощущение инсайта после прочтения, не было.
По первой могу сказать, что прочитала на одном дыхании. Да она и по размеру не слишком большая. Пожалуй, Дэвис удавалось сохранять напряжение на протяжении всего романа благодаря фактору новизны, в том числе при помощи смены лиц, локаций и добавлением новых фактов и деталей, причем всё это в объёмах достаточных на страницу текста, чтоб читатель был занят анализом прочитанного, но не перегружен, и скучать ему было некогда) Кому там досталась фактически роль главгада, я, правда, догадалась сразу, хотя автору удалось мне всё-таки тут подсунуть неожиданность. Впрочем, я считаю эту неожиданность не хорошо выверенным «вотэтоповоротом», а роялем из кустов. Но да ладно. В целом книга оставила хорошее впечатление, и я с удовольствием взялась за вторую.
Вторая пошла куда туже. Может, конечно, сказались гораздо большие объёмы, может, то, что я была опять либо загружена, либо в скверном состоянии, и тяжко было выкраивать время для чтения. Дочитала вот на днях, и могу сказать, что «Тени в бронзе» оставили тягостное впечатление. Да, написано всё так же остроумно, да, пара неожиданностей присутствовала, причем одна из них, на мой взгляд, чисто технически сделана отлично, а другая знатно бьет по эмоциям) Но в остальном за эти 168 страниц я не могла отделаться от ощущения, что это я еду в горку на скрипящей телеге, запряженной флегматичным быком. Начинаешь вспоминать, и складывается впечатление, что до самого конца почти ничего не происходило, местами откровенно проваливаешься в семейные междусобойчики и идиллии друзей гг, иногда – в его собственные лично-интимные драмы и разборки. Причем так, словно эта парочка провела вместе десять лет, а не, дай Юнона, полгода. Ну пощадите.
Потом мне пришлось сделать скачок сразу на шестой том – «Последнее действие в Пальмире», и читаю я весьма придирчиво и настороженно, однако могу сказать, что интригу Дэвис снова удалось навести, поэтому есть шанс, что от прочтения я получу удовольствие.
В общем, любителям детективов, на мой взгляд, ознакомиться однозначно стоит, а уж любителям детективов и античности в одном флаконе – тем более, но завышенные ожидания наверняка не оправдаются. В то же время, если не ждать вау-эффектов, то эти книги вполне способны скрасить не один вечер или сделать веселее дорогу до работы и обратно. Более-менее официально и неплохо на русский язык переведены первые три книги, остальные можно найти в «шедевральном» переводе от гугл-переводчика, но на английском вполне ищутся и остальные части (даже «Александрию» (2009) и «Немезиду» (2010) видела).
Как и прежде буду рада любой форме поддержки моей деятельности - от лайков до пожертвований. И хочу также поделиться тем, что теперь есть возможность дать мне знать, что вы с нетерпением ждёте моих постов, чтобы я не расслаблялась))
Прежде всего, хочу поблагодарить человека под ником user5329899 за донат. Сердечное спасибо! Было неожиданно и приятно.
Прошлый пост ожидаемо набрал мало лайков, полагаю, из-за своей специфики. Однако мимо такой индийской роскоши я пройти никак не могла, и рада была переключиться на что-то другое. Всем, кто поддержал лайком, тоже огромное спасибо. Значит, всё-таки всё было не напрасно)
А сегодня возвращаемся в Рим, и рассказ поведу про «Год Четырёх Императоров».
(Те самые четыре императора: Гальба, Отон, Вителлий и Веспасиан)
В одном из прошлых постов (кстати, он поставил рекорд по лайкам: История нашего мира в художественной литературе. Часть 59. «Камо грядеше») я рассказала о приходе к власти Нерона, о годах его правления, но не успела сказать о том, как закончилось его правление. А закончилось оно тем, что недовольный экономической политикой Нерона и налогами, накладываемыми на провинции, наместник Лугдунской Галлии (и, кстати, сам галл по происхождению) Гай Юлий Виндекс поднял восстание в марте 68-го года н.э. На помощь он позвал наместника Тарраконской Испании – Сервия Сульпиция Гальбу (кстати, его между делом и довольно лестно упоминал в своём романе Грейвз :) Рассказывала об этом я тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 57. «Я, Клавдий» и «Божественный Клавдий»). Гальба был популярен в армии, и, чтоб он точно не отказался, Виндекс толсто намекнул, что из старичка Гальбы, как ни крути, император получится всяко получше, чем из Нерона. Старикан понял, видно, что это его шанс, и двинулся к Риму, даже несмотря на то, что его успели объявить врагом народа в Сенате. Ну…Сенату потом пришлось пересмотреть своё мнение, ибо Гальбу уже никто (и ничто) остановить не мог.
Ну а Нерон понял, что запахло жареным, и что живым из этой передряги ему вряд ли удастся выбраться, так что решился император взять дело в свои руки. Сначала, конечно, он пытался перепоручить это кому-то ещё, но желающих не нашлось, и с горсткой всё ещё лояльных ему людей он отправился на загородную виллу, где без конца, вздыхая, повторял «Какой великий артист погибает!» (лат. Qualis artifex pereo). Что ни говори, а артистизма ему и впрямь было не занимать, и в каком-то смысле умер он эффектно – едва стало ясно, что его вот-вот арестуют, а потом казнят, как он всё-таки решился – процитировал строфу из «Илиады» и наложил на себя руки. Его последними словами будто бы было высказывание – «Вот она – верность».
Кстати, о верности. Похоронами бывшего императора заниматься никто не хотел, и этот нелегкий труд взяли на себя три женщины: бывшая любовница Нерона Акта (та самая, из-за которой он поцапался с матерью со всеми вытекающими) и две его кормилицы, Эклога и Александрия. Так что удивительно, но факт – даже у такого человека нашлись те, кто в каком-то смысле оставался ему предан. Прах его поместили в родовой усыпальнице Домициев на Садовом холме.
("Смерть Нерона". Картина В.С. Смирнова. 1888-й год)
Так вот и пресеклась династия Юлиев-Клавдиев. А императором стал в июне того же 68-го года Сервий Сульпиций Гальба. Правда, правление его продлилось совсем недолго. И, хотя верхушка общества, страдавшая от выходок прошлых императоров, радовалась концу правления Нерона, многие из простых жителей империи ничего хорошего в государственном перевороте не видели и угрюмо следили за нововведениями скупого старикашки, который начал своё правление с мести -- бывшим противникам, просто недовольным и тем, кто не поддержал его во время мятежа. Короче, хотя он был и без того в непростых условиях, Гальба, судя по всему, многое сделал и сам для того, чтоб встретить тот конец, который ему достался, да как можно скорее.
Ему было семьдесят лет, и, осознавая, что случиться с ним может что угодно (кроме того, что случилось в итоге)), особенно на фоне восстания Авла Вителлия в Германии, он стал выбирать преемника, и остановил свой выбор на Луции Кальпурнии Пизоне Фруги Лициниане (38-69гг.), которого усыновил, отбросив при этом кандидатуру Марка Сальвия Отона. Ничем хорошим для них всех это решение в итоге не обернулось.
Своему возвышению наследник императора радовался всего пять дней. А 15 января охочий до власти (и, возможно, жутко обиженный) Отон поднял мятеж, и на его сторону перешли даже те, в чьи обязанности входила защита императора. Единственный, кто пытался защитить владыку Рима и его наследника, был некий центурион по имени Семпроний Денс. Однако ему это не удалось (судьба самого Денса представлена несколько размыто, но, судя по всему, он тогда же и погиб). В тот же день и Гальба, и Луций Кальпурний Пизон были убиты мятежниками (причем второй пытался укрыться в храме Весты, но его достали и там. Тацит утверждал, что Отон «изучал отрубленную голову жертвы с особой злобой, как будто его глаза никогда не могли насытиться»), а императором провозгласили Отона.
Вот только Отон продержался ещё меньше, чем его предшественник. Потому что восстание Авла Вителлия, которого тоже провозгласили императором, сдуваться и не думало, и с ним надо было что-то делать. Это «что-то» обернулось грандиозным сражением в апреле 69-го года – (первой) битвой при Бедриаке (недалеко от нынешнего г. Кремона в северной Италии). По некоторым данным, тогда погибло около 40 тысяч человек. Когда новости об этом поражении дошли до Брикселлума, многие солдаты и командиры Отона уговаривали его продолжить борьбу, так как вспомогательные подразделения были уже на подходе. Но Отон вместо этого покончил с собой, будто бы для того, чтоб прекратить гражданскую войну. Так вот Авл Вителлий пришёл в Рим и на восемь месяцев стал императором.
И, хотя Вителлий продержался подольше предшественника, римляне нового правителя не оценили. За Вителлием закрепилась слава пьяницы и обжоры, и плюс к этому ему приписывали и различные чудаковатости, и жестокости. Например, после того, как к нему якобы попал список тех, кто пытался приписать себе убийство Гальбы и Пизона с тем, чтоб получить награду от Отона, Вителлий приказал всех из этого списка найти и казнить. Это римлянам понравилось, остальное – уже не очень. О жестокости Вителлия писал Светоний, но Дион Кассий это опровергал и утверждал, что даже из числа приверженцев Отона Вителлий казнил немногих. К слову, брату Отона, Луцию Сальвию Отону Тициану, сохранили жизнь.
Однако спокойно в римской империи так и не стало. Уже в июле 69-го года сидевшего прежде тихо в Иудее Тита Флавия Веспасиана его сторонники объявили императором (кстати, это тот самый Веспасиан, что командовал II-м легионом, и именно в этой роли фигурировал в романах Скэрроу «Орлы империи», о которых я ранее рассказывала – История нашего мира в художественной литературе. Часть 58. «Орлы империи»). И, пока в Риме на это дело махали всеми частями тела, Веспасиан, его сын Тит и другие заинтересованные готовились и медленно, но верно будто лавина в игре про Кузю двигались в сторону столицы империи. И всё пошло для Вителлия по одному месту, особенно, когда его ближайший соратник и военачальник, Авл Цецина Алиен, перешёл на сторону Веспасиана. Дошло и до второй битвы при Бедриаке в октябре 69-го, только на этот раз вителлианцы потерпели поражение.
Вителлий понял, что песенка его спета, и даже пытался отречься от императорской власти при помощи брата Веспасиана, но ему мало того, что это не удалось, так ещё и Тит Флавий Сабин попал под горячую руку и погиб, хотя Вителлий пытался его защитить. Племяннику Сабина, Домициану (младшему сыну Веспасиана), едва удалось унести ноги и уцелеть. После всех попыток спастись Авл Вителлий был схвачен солдатами Веспасиана, связан и позорно протащен через весь город к Форуму, по пути подвергаясь нападкам и издевательствам со стороны римлян. Версии о том, как именно он погиб в итоге, разнятся, но сам факт неоспорим. Вслед за ним были убиты его сын и брат. В те же дни погибло и большинство его сторонников. А на следующий день после гибели Вителлия в город вошёл сам Тит Флавий Веспасиан.
("Авл Вителлий на улицах Рима". Картина Ж. Рошгросса. 1883-й год)
Вскоре удалось навести порядок, а Веспасиан стал императором, четвертым и последним в тот год, и принес Риму долгожданные мир, стабильность и покой на целых десять лет.
О том, каково это, когда императоры меняются каждые несколько месяцев, отлично написано в сегодняшнем произведении
«Дочери Рима» К. Куинн
Время действия: I век н.э., 68-69 г. н.э. И затем после скипа 81 год н.э.
Место действия: Римская империя (территория современной Италии).
Интересное из истории создания:
Кейт Куинн (Kate Quinn, р. 1981г.) – современная американская писательница, уроженка Южной Калифорнии и выпускница Бостонского университета, получившая степени бакалавра и магистра по классическому вокалу. При этом история – её давнее увлечение, и ей принадлежат две исторические серии – «Императрица Рима» и «Хроники Борджиа».
(Фото К. Куинн, найденное на просторах интернета)
Первый в первой же серии роман – «Хозяйки Рима» – был написан в 2010-м году, и события в нём развиваются во времена правления Домициана. Его я не читала, но ознакомиться со всей серией (а она состоит из пяти книг) имеет смысл, если хочется, чтоб ход повествования в контексте моих заметок шёл непрерывно. Однако я сегодня буду рассказывать только о приквеле «Хозяек Рима» – романе «Дочери Рима», который Куинн написала и опубликовала уже в 2011-м году, через год после первого. Вся серия имела огромный читательский успех и переведена на многие языки, включая и русский (во всяком случае, первые три романа, включая и «Императрицу семи холмов», посвященную уже событиям времен правления императора Адриана, находятся без труда).
О чём:
История крутится вокруг судеб четырех Корнелий, двух родных сестер, и двух их кузин, которые, будучи ещё совсем девчонками, подошли как-то к уличному хироманту Нессу и прикола ради попросили погадать им. Тот уже приготовился ради звонкой монеты нести обычную в таких случаях чушь, но тут у него случился приход, и впервые в своей жизни он сумел по-настоящему увидеть будущее. По его мнению – лучше б не видел. Девчонки-то хмыкнули и убежали навстречу новым развлечениям, а у бедного хироманта психотравма на всю жизнь. Рука одной из сестер Корнелий поразила его особенно: если остальным можно было лишь посочувствовать, и сказать, что в непростые времена живем, что поделать, то эта девица в глазах Несса жертвой людей и обстоятельств никак не выглядела, а совсем даже наоборот. Кто ж знал, что ему придется спустя много лет встретиться со своей психотравмой снова, да ещё вот так?
А девочки тем временем росли и в ус не дули, хотя, несмотря на довольно близкое родство, и семьи, и жизни их ко взрослому возрасту стали ощутимо различаться. Да и сами они на друг друга ни капли не походили, ни внешне, ни по характеру, ни в своих устремлениях. Корнелия Прима, старшая из них, счастливо была замужем за приёмным сыном императора Гальбы и мечтала стать императрицей. Её родная сестра, Корнелия Секунда, получившая домашнее прозвище Марция, тоже отдана была замуж, но браком тяготилась и мечтала стать историком, хотя не сомневалась, что в реальности ей на этом поприще ничего не светит, если только не случится чудо. Ветреную красавицу Лоллию (она же Корнелия Терция) дед, бывший вольноотпущенник, а ныне очень богатый и обросший полезными связями, но не слишком уважаемый старик, выдает снова замуж всякий раз, как меняются политические ветра. Прежде её это особо не парило, но в третий раз, в тот самый роковой год, что-то пошло не так, и в норму, кажется, в полной мере так и не вернулось. Мужей у неё в итоге оказалось больше, чем традиционных завитков на лбу у невесты. Ну а самая младшая, по прозвищу Диана, в равной степени оказалась и красавицей, и ушибленной на всю голову) О том, что она из себя представляла, можно сказать одним коротеньким фрагментом:
«…
— Юная госпожа, тебя ждет великое будущее. Все юные девочки мечтают об императорском венце. Но ты точно станешь императрицей Рима! Ты станешь супругой императора, и у тебя будет больше драгоценных камней, и рабынь, и дворцов, чем ты сможешь сосчитать. Разве это не прекрасно?
— Это я хочу стать императрицей! — запротестовала другая юная Корнелия.
— Нет, я!
— Лошадка! — пискнула самая маленькая, ткнув пальчиком в проехавшую мимо повозку…».
В общем, пока её сёстры в водовороте событий «Года Четырех Императоров» боролись за власть, свободу, любовь и прочие хорошие вещи, Диану, казалось, интересовали только лошади да гонки на колесницах, и больше ничего. Никому и в голову не могло прийти, что именно она, всё примечая, вдруг догадается, кто без конца дергает за нитки, желая отыграться за прошлое, наполненное беспомощностью, бездействием и утерянными возможностями. Не щадя при этом ни себя, ни других.
(Автора изображения не нашла. Кто знает - подскажите)
Отрывок:
И, хотя изначально я сама от себя этого не ожидала, отрывок я тоже хочу привести про Диану, которая, всецело отдаваясь своей страсти и мечтам, пошла на отчаянный и рискованный поступок, лишь бы её любимцы одержали победу в, казалось бы, безнадёжной гонке, где победитель уже вроде как заранее известен. Ведь император тоже не любит проигрывать.
«…«Красные» сорвались с места последними, с секундным опозданием, еще до того, как колеса колесницы пришли в движение. Впрочем, Диана не слишком переживала по этому поводу. Она не горела желанием оказаться пойманной в ловушку внутренней дорожки рядом с поворотным столбом, ибо это грозило ей неминуемым столкновением. В ее распоряжении была лишь сила ее Четырех Ветров. Только на нее она и могла полагаться.
Колесница под ее ногами ходит ходуном, струи воздуха больно бьют в лицо в прорези шлема, застилая зрение, поводья натянуты и грозят в любую минуту перерезать запястья, и, о боги, откуда ей было знать, что ее Четыре Ветра столь резво устремятся вперед? Диана напрягла руки, прижалась животом к передку колесницы, принимая устойчивое положение, а чтобы ветер не хлестал по глазам, уперлась подбородком в грудь. За последние несколько месяцев упражнений под придирчивым оком Ллина, эти мелочи уже вошли в ее плоть и кровь. А еще она понимает, что под шлемом рот ее растянут в дьявольской усмешке. «Полегче, мои хорошие, полегче», — уговаривает она своих жеребцов. Но те несутся вперед, будто поставили себе цель вырваться на свободу. «Помедленнее, мои дорогие, помедленнее».
Ее четверка ведет последней. Впереди поворот, однако Диана не спешит вырываться вперед. Поворот, ее первый поворот на арене Большого цирка, о боги, если она позволит нервам взять власть над собой. Если она ослабит поводья, то разобьет колесницу и загубит всех своих четверых скакунов. От напряжения Диана прикусила губу. Сердце стучит в груди, словно молот Вулкана. Она постепенно натягивает поводья тех двоих, что идут по внутреннему кругу. Борей опускает голову, словно бык, и колесница описывает аккуратный поворот. Секунда — и они вновь вырываются на прямой отрезок дорожки. И вновь поворот, и вновь ее четверка описывает его плавно и чисто, как и первый. Над ее головой мелькает золотая вспышка. Диана на мгновение поднимает глаза. Это скульптурный дельфин наклонил над ней резной нос. А это, оказывается, не так уж и трудно.
Где-то позади себя, приглушенный ревом ветра в ушах, она слышит гул — это кричит толпа на трибунах. Впереди бегут «зеленые», «синие» висят у них на хвосте, чуть позади от них — «белые». Наблюдай она за ними со своего обычного места, то кричала бы тоже, умоляя колесничего прибавить скорости, но ей нужно преодолеть еще один отрезок пути, чтобы лучше научиться чувствовать настроение своих гнедых. После нескольких месяцев наблюдений за ними с трибуны она знает их как свои пять пальцев. Ей прекрасно известно, какую скорость может развить Зефир, как слаженно Эвр и Нот умеют бежать бок о бок, так, что со стороны может показаться, будто это один скакун с восемью ногами; как на повороте Борей едва ли не льнет к земле. Но ей ни разу не доводилось управлять ими самой, и у нее ровно шесть отрезков, чтобы изучить их до конца. Впрочем, нет, четыре, два отрезка она уже преодолела, причем сама даже не заметила, как. Возможно, даже семь отрезков пролетят так быстро, что она не успеет и глазом моргнуть. Ведь половина гонки уже позади.
Пора прибавить скорости.
Она слегка ослабляет поводья, и ее четверка тотчас устремляется вперед. О боги, какие же они сильные! Куда сильнее тех мирных меринов, которыми ей до этого доводилось управлять под мудрым руководством Ллина. Поводья уже больно врезались ей в талию. Диана стоит, прижавшись животом к передку колесницы, однако слегка отстраняется, чтобы их ослабить. Совсем чуть-чуть, но ее четверка это уже почувствовала и прибавила скорости. Диана обходит «белых», на что уходит целый отрезок, однако, когда следующий золотой дельфин опускает нос, ее четверка уже идет третьей.
«Синие» тем временем вырвались вперед и на целый нос обогнали зеленых, которые еще пару отрезков будут делать вид, будто сражаются за победу. Диана занимает место вслед за ними, и ее четверка явно ненавидит за это своего колесничего. Кони как безумные рвутся вперед. От напряжения и усилий на ладонях под перчатками уже вздулись волдыри, но время еще не подошло.
— Еще рано! — кричит она скакунам, и ее крик тотчас уносит ветер. Ее руки готовы выть от боли. Ей вспоминаются слова, однажды — с видимым презрением — брошенные в ее адрес Марцеллой: мол, она слишком мала ростом, чтобы совладать с четверкой лошадей.
Пятый отрезок. «Зеленые» отстают. Диане видно, что их колесничий натягивает поводья, сдерживая бег лошадей. Какое-то время две четверки несутся бок о бок, затем «красные» делают рывок вперед, оставляя «зеленых» позади. Теперь перед ней лишь «синие». Деррик погоняет своих гнедых кнутом. Поравнявшись с императорской ложей, он на мгновение замедляет бег и победно потрясает кнутом, и в этот миг Диана резко ослабляет поводья.
Почувствовав свободу, ее четверка с такой силой делает очередной рывок, что на мгновение у нее темнеет в глазах и, покачнувшись, ударяется животом о передок колесницы. От удара кнут вылетает у нее из рук и остается далеко позади. Диана из последних сил впивается пальцами в поводья. Ее гнедые тем временем быстро догоняют «синих» и, вырвавшись на среднюю дорожку, устремляются вперед. Три длинных прыжка, и три коричневых носа уже поравнялись рядом с колесами «синих». Деррик оборачивается и, завидев ее, щелкает кнутом над головами своей четверки.
Я могу победить, эта мысль пронзает ее сознание, и Диана, превозмогая боль в натруженных ладонях, еще крепче сжимает поводья. Ну, конечно же! Разве она не мечтала о победе с той самой минуты, когда вступила на колесницу. Да, но одно дело — мечтать, и другое быть уверенной в том, что это возможно. Колесничие-новички никогда не выигрывают первых забегов, однако Деррик считает, что «красные» ему не угроза. Он почти не погоняет свою четверку. «Зеленые» и «белые» давно остались позади и даже не делают попыток его догнать.
Я могу победить! Диана еще немного ослабляет поводья, и ее гнедые тотчас откликаются на это как механизм о шестнадцати ногах. Мгновение — и они уже несутся наравне с «синими». Восемь лошадей бегут в одну линию, и тогда Диана, оставив всякую осторожность, предоставляет своей четверке свободу действий. Они тотчас вырываются вперед, и прежде чем Деррик успевает щелкнуть над спинами «синих» кнутом, как впереди их ждет очередной поворот. Увы, «синие» бегут слишком близко к поворотному столбу и потому, чтобы избежать столкновения, вынуждены замедлить ход. Диана же, чья четверка несется по средней дорожке, проходит поворот на головокружительной скорости. Единственный, кто чувствует на себе натяжение поводьев, это Борей. Он по-бычьи низко опускает мощную шею, едва ли не припадая к земле, и их четверка плавно описывает поворот, чтобы устремиться на новый отрезок. Нет, конечно, скорость на повороте она теряет, однако «красные», когда они проносятся мимо императорской ложи, по-прежнему бегут впереди «синих», которые мрачно мчатся по внутреннему кругу.
Последний отрезок.
Деррик догоняет ее и что-то кричит, однако Диана даже не смотрит в ее сторону. Ей видны лишь четыре лошадиных головы и «красные» полоски поводьев, что сжаты в ее покрытых волдырями ладонях. Причем, похоже, что волдыри уже начали лопаться под перчатками. На талии у нее словно надет огненный обруч. Впечатление такое, будто четверка задалась целью перерезать ее пополам, и руки ее горят огнем, когда она пытается их сдержать. И тем не менее из горла ее рвется смех, и она, отпустив поводья, позволяет своим гнедым уйти вперед.
«Синие» пару мгновений бегут рядом, однако Диане виден открытый в изумлении рот Деррика. Он кажется ей разверстой черной дырой. Интересно, он меня узнал? Может, и узнал. Однако, как только впереди возникает очередной поворот, Борей заранее опускает голову, увлекая за собой остальных. Еще мгновение — и они вновь на прямой, однако на этот раз на внутренней дорожке, потому что «синих» больше не видно, впереди теперь только «красные». Это они несутся вперед по финишной прямой и теперь их уже никому не догнать. Диана понимает, что должна осадить их, чтобы они сбавили скорость, но ее Четыре Ветра, закусив удила, продолжают лететь вперед, и ей уже ни за что их не остановить, даже если бы она очень захотела. Впрочем, она даже не пытается. Пусть несутся дальше и никогда не останавливаются, оставляя проигравших «синих» далеко позади себя. Ее четверка аккуратно вписывается в последний поворот, так, как учил ее Ллин: она наклоняется вперед и резко натягивает поводья. Усталый Борей тотчас сбрасывает скорость, а вот внешний в четверке, Зефир, даже не думает этого делать и несется дальше, увлекая за собой остальных, и все четверо устремляются вперед, четыре ветра, летящих навстречу вечности.
Последний дельфин клюет носом. «Синие» проносятся мимо пять секунд спустя, «зеленые» и «белые» пробегают последними. К этому моменту «красные» на пути к победе, они успевают пронестись половину финишной дистанции. Прежде чем Диана заставляет их перейти на шаг, они прекращают ее ладони в кровавое месиво. Они то и дело норовят перейти на рысь, вскидывают головы, прядают ушами. До Дианы впервые доносится оглушительный рев трибун, а на голову начинает падать дождь цветочных лепестков. Розовых лепестков. Диана в растерянности протянула руку и поймала их целую пригоршню. Тем временем пятьдесят тысяч ртов восторженно выкрикивают: «Красные!». «Красные!». «Красные!». Народ срывается с мест и выбегает на поле. Толпа устремляется вслед за ней, хватая в качестве сувениров пригоршни песка, пытаясь вырвать на память волоски из хвоста Зефира или отколупнуть кусочек красной краски с колеса колесницы. К подолу ее туники тянутся десятки рук, в ушах звенит от оглушительных криков. «Красные»! «Красные»! «Красные»!». Постепенно до нее доходит смысл этих слов, и все становится на свои места. Она выиграла гонки в Большом цирке!..».
Я читала это рано утром под мощную музыку, превратившую эту сцену в просто бомбический коктейль из эмоций. Быть может, иначе и в отрыве от контекста это не выглядит так круто, но тем, кто всё-таки возьмется читать, я рекомендую повторить мой опыт и включить себе что-нибудь, что поможет прочувствовать этот эпизод всецело, так, чтоб ощущение было, что и вам в уши завывает ветер, пока четверка резвых коней несет вас к победе на ипподроме Большого Цирка в Риме)
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Вообще, конечно, я понимаю, что далеко не всем зайдет чтиво про вроде как четырех молодых богатых дамочек с их дамскими проблемами и чаяниями, это в немалой степени роман о женщинах и для женщин. Но у меня всё-таки не повернутся пальцы назвать его «дамским» или «любовным» романом. Приведенный выше отрывок толсто намекает на то, что там немало такого, что много кого может заинтересовать.
И самое ценное в этой книге, я считаю – это то, как жизненно показаны реакции людей на большие политические и социальные потрясения в стране, когда кажется, что мир рушится, и всё, что ты можешь делать – это убегать с криками «Спасайся кто может!». Эта книга блестяще демонстрирует, что от превратностей судьбы не застрахован вообще никто. Тот, кто сегодня поднялся на предпоследнюю ступеньку к вершине власти, назавтра будет всеми предан и превратится в безголовый труп. Тот, кто ещё вчера был в фаворе у одних, сегодня вынужден заслуживать благосклонность других, открещиваясь от предыдущих. Тот, кто ещё вчера был лишь одним из многих, позже станет первым, единственным и неповторимым. И зачастую предсказать, как именно всё повернется, какая попытка всё спасти окажется провальной и приведет к гибели, какое неосторожное слово повернет ход истории – невозможно.
Я считаю, что роман Куинн отлично передал атмосферу всеобщего бардака и перманентной тревожности 69-го года н.э. в Риме, причем именно погружая в римскую обыденность, а не неловко имитируя её. При прочтении я действительно могла поверить, что вижу происходящее глазами римлянок того времени, с позиций тех реалий, к каким они привыкли. Причем поймала себя на том, что даже к их шоковым и птср-реакциям невольно подключаюсь, так, что, когда читаешь, не можешь поверить в реальности опасности в сложившейся ситуации, но не в плане «Не верю!», а так, как это могло бы ощущаться и в реальной жизни, когда не можешь поверить в то, что видишь и слышишь. Куинн вообще здорово удалась психологическая составляющая и передача характеров и переживаний её персонажей. Думается мне, не одна книга по психологии была проштудирована. Одно только описание первых месяцев вдовства Корнелии чего стоят – прям отчетливо видны все стадии от отрицания до принятия.
Сами героини – это тоже не обыкновенные штампованные куклы из любовных (и не только) романов. В чём-то черты их характера, можно сказать, гипертрофированы, но это, на мой взгляд, только пошло на пользу тексту, делая всю эту шибанутую четверку яркой и запоминающейся. Причем отношение к героиням может в ходе прочтения резко поменяться. Наибольшую симпатию у меня по итогу, как ни странно, вызывала Лоллия, но больше всех поразила, пожалуй, всё-таки именно Диана.
Сам сюжет не то что бы свеж и оригинален, я так-то с легкостью предсказала многие сюжетные ходы, но это не вызывает раздражение, как бывает в случае чтения какой-нибудь книжки, где штамп на штампе и штампом погоняет. Напротив, в конце у меня было ощущение, что в общем и целом всё сложилось правильно, как надо. Чувство, сравнимое с тем, какое испытываешь, когда спустя несколько часов, паззл или пасьянс, наконец, сошелся)
Что касается историчности, её уровень тоже довольно высок. Во всяком случае Куинн хорошо знакома с историческим материалом и о том, где, почему и зачем набрехала, в послесловии честно написала. Местами это, конечно, выглядит совой, натянутой на глобус, местами – откровенным гоневом, но сильно вкус не портит. Тем более что в одном момента я её всецело поддерживала – хотя бы на страницах своего романа она воздала по заслугам центуриону Денсу, наградив его не только более долгой жизнью, чем у того, очевидно, была, но и кое-чем ещё.
В общем, я с огромным аппетитом прочитала эту книгу, что со мной бывает далеко не всегда, и могу сказать однозначно, что её образы и её герои мне точно врезались в память и оставили приятное ощущение законченности и гармоничности, а это хороший признак.
Как и прежде буду рада любой форме поддержки моей деятельности - от лайков до пожертвований. И хочу также поделиться тем, что теперь есть возможность дать мне знать, что вы с нетерпением ждёте моих постов, чтобы я не расслаблялась))
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Третьим по рангу офицером после легата и военного трибуна в легионе был префект лагеря- praefectus castrorum. Эта должность появилась только в имперское время, по всей видимости, во вторую половину правления Августа, когда легионы стали располагаться в постоянных лагерях. Строго говоря, префект лагеря не был офицером легиона, он "принадлежал" лагерю. Когда в одном лагере размещалось несколько легионов, префект лагеря был только один.
Как правило, на эту должность назначали бывших примипилов. И, как правило, это был конец карьеры. После того, как Домициан запретил размещать в одном лагере больше одного легиона, префектов иногда называли префектом лагеря конкретного легиона.
Функции префекта лагеря были сродни функциям квартирмейстера. В его задачу входила разбивка лагеря, поддержание его в порядке, снабжение легиона амуницией, надзор над военными машинами. В его штате были землемеры, лекари, а также человек отвечавший за лагерные часы. В отсутствии легата префект иногда командовал легионом. При Северах префект лагеря превратился в префекта легиона и заменил легата.
Кроме этого префект лагеря выполнял и чисто политическую функцию. Назначаемый лично императором, он был неподотчетен командирам легионов и выполнял над ними надзорную функцию, этакий древнеримский комиссар. Это особенно было важно вначале империи, когда легаты, лица сенаторского звания, могли представлять определенную угрозу для власти принцепса.
Теперь несколько слов о Египте. Эта провинция занимала особое место в системе провинциального управления. Она была личным владением императора и лицам сенаторского звания запрещалось пересекать ее границы. По этой причине в Египте не могло быть легатов. Губернатор провинции назывался praefectus Aegipto, префектом Египта. Легионами командовали, соответственно, префекты легиона, praefectus legionum. Все эти должности были всадническими, причем префектом назначался человек бывший примипилом дважды. Точно не известно, существовали ли в Египте префекты лагерей, или префекты легиона совмещали обе должности. Предположительно, что в первый период, когда египетские легионы занимали отдельные лагеря, в каждом из них был свой praefectus castrorum. После того как при Клавдии оба легиона размещенные в Египте ( III Киренаикский и XXII Дейотаров) были размещены в одном лагере, praefectus castrorum оказался в единственном числе. Постепенно его функции расширялись, пока во втором веке две должности не слились в одну, превратившись в praefectus legionum, совмещавшие и командование легионом и функции квартирмейстера.
Вот и пришло время рассказать о последнем императоре из династии Юлиев-Клавдиев – Нероне (37-68гг. н.э.).
(«Нерон мучится от угрызений совести после убийства матери». Картина Дж. Уотерхауса, 1878г. Хотя у меня не складывается впечатление, что он какие-то мучения испытывает))
Родился он в первый год царствования Калигулы, и, кстати, приходился ему родным племянником, т.к. был сыном сестры Калигулы, Агриппины Младшей, от её первого мужа, Гнея Домиция Агенобарба. Тот, в свою очередь, был племянником Антонии Младшей (и сыном её сестры – Антонии Старшей), приходясь тем самым двоюродным братом императору Клавдию, но известно о нём меньше, чем хотелось бы. Он был замешан в деле Альбуциллы, римлянки, чьё распутство довело её до серьёзных проблем, но тогда сумел выпутаться, а умер от водянки в 40-м году. Незадолго до этого его жену, Агриппину, Калигула вместе с сестрой отправил в ссылку на Понтинские острова, за участие в заговоре против него. Там дамочкам пришлось зарабатывать себе на жизнь нырянием за губками, что в дальнейшем интересным образом сказалось на судьбе Агриппины. Из ссылки их вернул уже их дядя Клавдий, на тот момент женатый на Мессалине.
Мессалина этому явно не обрадовалась, и причин на то у неё было несколько. Так что она искала всякие разные пути для того, чтоб избавиться от Агриппины и её сестры Юлии Ливиллы. Со второй номер прокатил: её удалось признать виновной в прелюбодеянии с Сенекой Младшим, что обернулось ссылкой для обоих. На этот раз Юлия ссылку не пережила, а вот знаменитого философа и поэта Сенеку (4г. до н.э. – 65г. н.э.) Агриппина, став новой императрицей и последней женой Клавдия, в 49-м году сумела вытащить с Корсики, куда его отправили, и даже, наравне с Секстом Афранием Бурром, сделала наставником своего сына, Луция Домиция Агенобарба, а коротко –Нерона. Для Сенеки, впрочем, это ничем хорошим не обернулось.
Отец Нерона будто бы в ответ на поздравления с рождением сына, если верить Светонию, «воскликнул, что от него и Агриппины ничто не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества». Ну или как-то так. Ну, что сказать, от осинки не родятся апельсинки…
Поначалу воспитанием будущего императора кое-как занимались оба родителя, потом после ссылки матери – только отец, а после его смерти – тётка по отцу, Домиция Лепида Младшая (ок. 10г. до н.э.-54 н.э.), которая – тарарам – являлась матерью Мессалины и была с ней в её последние минуты жизни. Когда же Агриппина вернулась из ссылки, ей пришлось заняться сынком самой, и отношения их складывались очень и очень непросто, особенно после того, как Агриппина после смерти Мессалины стала новой императрицей и всячески стала пропихивать собственного сына в наследники императора, не гнушаясь при этом никакими средствами. Задуманное ей удалось – Клавдий усыновил Нерона, а потом объявил сонаследником наравне со своим родным сыном – Британником. И как-то странно скоро после этого умер и император Клавдий, и его сын. Многие усматривали в этом происки Агриппины и действие яда.
Как бы то ни было, в 54-м году Нерон стал императором, благодаря своей матери, которая расчистила для него дорогу к власти, хотя, если верить легендам, ей по этому поводу сделали предсказание, что, став императором, её сын убьет собственную мать, на что помешанная на власти и славе Агриппина заявила: «Пусть убивает, лишь бы царствовал».
Как бы то ни было, начало его правления было ознаменовано взлётом одних (так его наставники, Сенека и Бурр, стали первыми лицами государства после самого императора и его матери), и падением с дальнейшей гибелью других. Так, например, казнён был доверенный помощник Клавдия Нарцисс, и не нашла пощады даже тётка Нерона – Домиция Лепида, казненная в том же году, очевидно в результате разбирательств по сфабрикованному делу о занятиях чёрной магией и подстрекательствах рабов к созданию вооруженных банд. Разумеется, всё это было интересно не столько Нерону, сколько его матушке, которая имела колоссальное влияние на 16-тилетнего паренька, и ещё какое-то время рулила государством чуть ли не полностью сама, одергивали её кое-как лишь Сенека и Бурр.
В конце концов советникам императора всё это начало надоедать, да и ему самому тоже. Так уже в 55-м году сынок совсем отбился от рук, что вынудило Агриппину искать себе нового подопечного и императора, коим мог бы стать Британник, кабы, почуявший, что к чему, Нерон не приказал его отравить. Возможно, эта история и стала переломным моментом, потому как Нерон изгнал из дворца мать, лишив её всех почестей, а следом за ней пинок под зад получил и Паллант, который находился с ней в связи и всячески отстаивал её интересы ещё при Клавдии. Удивительно, но досталось и Сенеке с Бурром, правда, знаменитый философ тогда сумел добиться оправдания для них обоих. Однако, естественно, что после этого оба присмирели, и дальше Нерон рулил сам, как хотел. А хотел он…много всякого разного, и при том порой странного и жестокого. Видимо, давление в юности с последующим освобождением от него так сорвало его с катушек, что он потом творил, что хотел, и карал всех, кто осмеливался ему мешать.
(Нерон и Сенека. Такой памятник вроде как есть в Кордове (Испания))
Теперь он мог без всяких возражений мутить свои мутки с бывшей рабыней Клавдией Актой, а в 58-м году увлекся Сабиной Поппеей и женился на ней после того, как добился развода с навязанной ему Клавдией Октавией (42-62), дочерью Клавдия. Позже она после интриг Поппеи, в курсе которых был и император, оказалась сослана на печально известный остров Пандатерию и убита. Жертвой междусобойчика с Поппеей, по сути, стала и Агриппина. В конце концов, новая жена так сильно настроила Нерона против матери, что тот стал предпринимать попытки избавиться и от неё. Но Агриппина в этом деле оказалась тёртым калачом – и отравить её не получалось, и морская прогулка на корабле, который развалился далеко в море, её не погубила, потому что не зря она столько лет за губками ныряла – вот и спаслась единственная, доплыв до берега. В общем, пришлось применять верняк и посылать солдат с мечами. Даже тут, если верить слухам, не обошлось у дамочки без показухи, ибо она будто бы попросила мечом разить её в живот – «туда, где находится чрево, тем самым давая понять, что раскаивается в том, что родила на свет такого сына». Я, правда, в недоумении от этой истории: алло, мадам, вас разве предсказатель не предупреждал? Кто сказал, мол, пусть убивает, лишь бы царствовал?
Как бы то ни было, Нерон вроде как добился своего, никто ему больше не мешал, вот только чуйство какое-то нехорошее осталось, и кошмарики снились, про мамку и первую жену, подло убиенных. Кстати, интриганку Поппею судьба постигла тоже скверная. Хотя Нерон её страстно любил, и даже обожествил их общую дочь, умершую ребенком, это никак не притупляло его вспышки гнева. И будто бы в ходе одной такой вспышки пьяный в хламину император пнул в живот беременную супругу, отчего та не только перенесла выкидыш, но и умерла вскоре от обильного кровотечения. Только тогда Нерон всё и понял, но было уже поздновато. Говорят, что его увлечение Спором вызвано было сходством этого молодого человека с Сабиной Поппеей. Снова женился Нерон лишь в 66-м году на Статии Мессалине. Правда, наследника у него так и не появилось, чему римляне, похоже, были только рады.
Причем поначалу-то Нерон показал себя недурным правителем – защищал рабов и вольноотпущенников от перегибов, уменьшал налоги, боролся с коррупцией, строил гимнасии и театры, поскольку и сам являлся большим фанатом театрального искусства. Ввёл даже спортивно-музыкально-поэтический фестиваль «Квинквиналия Нерония», который, впрочем, успели провести лишь дважды. Во внешней политике крупнейшие события периода его правления – война с Парфией (58-63гг.), восстание Боудикки в Британии (60-61гг.) и Первая иудейская война (66-71гг. н.э.). Но все они завершились для Рима относительно благополучно, без катастроф. В общем, всё было не так уж плохо.
А потом Нерона переклинило, что уже не раз случалось с его предшественниками. И происходило всё по схожим сценариям – сначала процессы по оскорблению императорского величия, потом по куче новых причин и поводов, в результате чего были казнены не только политические противники Нерона, но и куча других неудобных и неприятных ему людей. Кстати, именно Нерона считают первым римским императором, что начал гонения на христиан.
Вдобавок он всё меньше занимался государственными делами, и всё больше – хобби, т.е. музыкой, театром, поэзией и состязаниями на колесницей. Устал от работы, короче, захотелось отдохнуть, оттянуться. Всё больше начинались разговоры о том, что у императора поехала кукуха, и даже ужасный пожар, произошедший в июле 64-го года, приписывали ему, мол, развлечение себе он такое устроил, хотел полюбоваться на горящий Рим. Есть, правда, и противоположное мнение, согласно которому, едва узнав о случившемся, Нерон тут же вернулся из Анция в Рим и занимался организацией помощи пострадавшим. Х его з, как оно было на самом деле, но восстанавливать конкретно погоревшую столицу было долго, дорого и муторно. А тут ещё и Нерон решил заложить новый «Золотой дворец», который поражал и размерами, и роскошью, но достроен так и не был.
(Нерон взирает на пылающий Рим)
В какой-то момент терпение начало лопаться, и даже возник заговор – заговор Пизона (65г. н.э.), который, правда, закончился только тем, что большая часть его организаторов погибла, одни были казнены, другие наложили на себя руки. Под раздачу попал и Сенека, которому Нерон приказал убить себя самому. Возможно, к этому заговору имел отношение и сенатор Петроний, предполагаемый автор «Сатирикона». Во всяком случае, эта версия отражена в сегодняшнем романе, где Петроний один из главных героев –
«Камо грядеше» Г. И. Сенкевича
Время действия: I век н.э., ок. 63-68 гг. н.э.
Место действия: Римская империя
Интересное из истории создания:
Генрик (или Генрих) Иосифович Сенкевич (1846-1916) – известный польский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1905-го года. На момент его жизни Польша всё ещё входила в состав Российской империи, и жизнь писателя в определенной степени была связана с Россией. Кстати, предки его по отцовской линии происходили из татар, которые только XVIII-м веке перешли из ислама в католичество (и, на мой взгляд, определенные автобиографические мотивы в этом плане прослеживаются в повести «Ганя»).
(Молодой Г. Сенкевич)
В 1866-1870 годах Сенкевич учился на медицинском и историко-филологическом факультетах в Главной школе (с 1869 года это Варшавский университет). В печати дебютировал, будучи ещё студентом, в журнале «Еженедельное обозрение» («Przegląd Tygodniowy») в 1869-м. С 1873 года являлся постоянным фельетонистом «Газеты польской» («Gazeta Polska»), а с 1874 года уже заведовал литературным отделом еженедельника «Нива» («Niwa»). В 1882 года стал редактором консервативной газеты «Слово» («Słowo»). Примечательно, что, помимо всего этого, Г. Сенкевич числился членом-корреспондентом (с 1896) и почётным академиком (с 1914) Императорской Санкт-Петербургской академии наук по отделению русского языка и словесности.
В наибольшей степени писатель прославился своими историческими произведениями, прежде всего, трилогией о Речи Посполитой (романы «Огнём и мечом», «Потоп» и «Пан Володыёвский»), созданной в период с 1883 по 1888-й годы, романом «Крестоносцы» (1897-1900) и, конечно же, «Камо Грядеши».
«Камо Грядеши» (другое название латинское «Quo vadis») был создан в период 1894-1896-х годов. Название – это отсылка к фразе, сказанной, по преданию, апостолом Петром Иисусу Христу, который явился ему, когда Пётр покидал Рим из-за гонений Нерона на христиан: «Quo vadis, Domine?» («Куда идёшь, Господи?»; В ответ Пётр услышал: «Раз оставляешь ты народ мой, иду я в Рим, на новое распятие», после чего апостол вернулся в Рим и принял свою судьбу). Роману предшествовала повесть «Пойдём за Ним», написанная в Закопане в 1893 году. Для создания «Камо грядеше» Сенкевич перерыл кучу исторической литературы и вообще «всё, что касалось I-го века нашей эры», а ещё съездил в Рим и там будто бы «каждый день ходил на римский Форум». Работа над романом началась в 1893 году в Риме. Там Г. Сенкевич общался с известным художником Г. Семирадским и увлёкся трудами Тацита.
Публикация романа «Камо грядеше» началась в 1895-м году в варшавской «Gazeta Polska», краковском «Czas» (Австро-Венгрия) и «Dziennik Poznański» (Германская империя). Кстати, параллельно публиковался «Фараон» Б. Пруста, что очень беспокоило Сенкевича, и он задавался вопросом, как можно улучшить собственный текст.
Впрочем, как по мне, беспокоился он зря. И не только с моей субъективной точки зрения. Этот роман его обогатил и сделал ещё более известным, чем он был до того, поспособствовав и тому, что в 1905-м он получил Нобелевскую премию. В кратчайшие сроки «Камо грядеше» был переведён на все основные европейские языки и принёс писателю мировую славу, а позже его перевели ещё на десятки языков, включая японский и эсперанто. Кроме того, по данному произведению, по крайней мере, трижды снимали кино. Лично я краем глаза видела экранизацию 1951-го года, а потом 2001-го.
О чём:
Начало романа, очевидно, приходится на 63-й год н.э., когда только-только завершилась Римско-парфянская война (я упоминала об этом в своем прошлом посте: История нашего мира в художественной литературе. Часть 58. «Орлы империи»). И после этого молодой Марк Виниций, участник той кампании, служивший под началом Корбулона, вернулся в Рим и заскочил к своему дяде Петронию, брату его матери. Поначалу они просто перетирали за жизнь, а потом вдруг Виниций заявил, что хочет просить у дядюшки совета, и рассказал, что вынужденно остановился в доме Авла Плавтия и его супруги Помпонии Грецины, и там повстречал девушку по имени Лигия (хотя настоящее её имя Каллина), в которую влюбился до умопомрачения. Вот только он без понятия, как завоевать её благосклонность, потому что, девицу, очевидно в доме воспитывали строго и привили ей просто поразительные скромность и добродетельность по римским меркам. Петроний без затей предложил выкупить её, если она рабыня, но тут выяснилось, что всё очень сложно, ибо Лигия вроде бы и не рабыня, и даже не вольноотпущенница, но и не свободная, а заложница из племени лугиев (лигийцев), дочь вождя, и в Рим она когда-то попала именно потому, что никто не знал, что с ней делать, пока её не передали на воспитание жене Авла Плавтия.
Петрония всё это озадачило, но он всё равно пообещал постараться помочь, и для начала предложил сходить к Авлу Плавтию в гости. По пути туда выяснилось, что, когда Виниций пытался донести до девушки свои пылкие чувства, не расплескав, та смутилась, опустила взгляд и начертила тростью на песке рыбу, и будто бы ожидала на это какой-то реакции, но так и не дождалась. А, не дождавшись, просто убежала. Ни Петроний, ни Виниций понятия не имели, при чем тут вообще рыба, но оба сошлись во мнении, что дом у Плавтия очень и очень странный, и жена его тоже говорит странное. Чуть позже Петроний придумал хитрый план, как забрать Лигию у её опекунов при помощи самого цезаря Нерона. Но дядя с племянником ещё не знали, что рыба та была условным знаком, при помощи которого первые христиане узнавали друг друга, и что, привлекая к этому делу императора, они навлекают на девушку и её близких смертельную опасность… Об остальном рассказывать не буду, ибо там впереди ещё десятки глав всякого разного)
(«Светочи христианства (Факелы Нерона)». Картина того самого Г. Семирадского, 1882г.)
Отрывок:
«…Петроний поднял свою изящную голову и, обратившись к Виницию, сказал:
— Теперь подумай, что в сравнении с этим твои мрачные христиане? И если ты не понимаешь разницы, то ступай к ним… Но вид такой красоты должен излечить тебя!
Виниций вдыхал аромат фиалок, наполнявший всю комнату; он побледнел при мысли о том, что мог бы сам целовать так плечи Лигии, и это было бы какое-то святотатственное наслаждение, такое прекрасное, что после хоть погибни весь мир. Привыкнув за последнее время быстро отдавать себе отчет в своих мыслях, он заметил, что и в эту минуту думает о Лигии, лишь о ней одной.
Петроний сказал:
— Евника, вели, божественная, приготовить нам венки на голову и завтрак.
Потом, когда она ушла, он обратился к Виницию:
— Я хотел дать ей свободу, и знаешь, что она мне ответила? "Я предпочла бы быть твоей рабой, чем женой цезаря". И не согласилась. Тогда я дал ей вольную без ее ведома. Претор по моей просьбе сделал так, что присутствие ее не было необходимым. Она не знает об этом, как равно не знает, что этот дом и все мои сокровища, за исключением гемм, будут принадлежать ей после моей смерти.
Он прошел несколько раз по комнате, потом сказал:
— Любовь изменяет одних больше, других меньше. И меня она изменила. Когда-то я любил запах вербены, но так как Евника предпочитает фиалки, то и я полюбил их теперь больше всего; с наступлением весны мы только ими и дышим.
Он остановился около Виниция и продолжил:
— А ты все так же любишь нард?
— Оставь меня в покое! — ответил тот.
— Я хотел, чтобы ты присмотрелся к Евнике; говорю тебе о ней потому, что, может быть, у тебя близко есть то, чего ты ищешь далеко. Может быть, и по тебе бьется чье-нибудь девичье сердце в твоем доме, сердце верное и простое. Приложи такой бальзам к своим ранам. Говоришь, что Лигия любит тебя? Возможно! Но что это за любовь, которая отрекается? Разве не значит это, что есть нечто более сильное, чем она? Нет, дорогой мой, Лигия — не Евника.
На это Виниций ответил:
— Все это мука для меня. Я смотрел на тебя, когда ты целовал плечи Евники, и думал, что если бы мне Лигия открыла свои, то пусть бы потом земля разверзлась под нами! Но при одной мысли об этом меня охватил страх, словно я оскорбил весталку или совершил святотатство… Лигия — не Евника, но я иначе понимаю эту разницу, чем ты. Тебе любовь изменила обоняние, поэтому предпочитаешь фиалки вербене, а мне — душу, поэтому, несмотря на свое несчастье и страсть, я предпочитаю видеть Лигию такой, какая она есть, а не похожей на других женщин.
Петроний пожал плечами.
— В таком случае ты не должен страдать. Но я этого не понимаю.
Виниций с жаром ответил:
— Да, да!.. Мы больше не можем понять друг друга.
Снова наступило молчание. Потом Петроний сказал:
— Пусть Аид поглотит твоих христиан! Они наполнили тебя тревогой и уничтожили смысл жизни. Пусть их поглотит Аид! Ошибаешься, думая, что это добродетельное учение, — добродетель есть то, что дает людям счастье, то есть красоту, любовь, силу, они же называют все это суетой; ошибаешься, считая их справедливыми, потому что если за зло мы будем платить добром, то чем заплатим за добро? Если за то и за другое плата одинакова, то зачем людям быть добрыми?
— Нет, плата неодинакова, но ее получают, согласно этому учению, лишь после смерти, в будущей жизни.
— Я этого не касаюсь, это мы увидим в будущем, если можно увидеть… без глаз. Христиане — люди бездарные. Урс задушил Кротона, потому что члены его из стали, но они глупцы; а будущее не может принадлежать глупцам.
— Жизнь начинается для них тотчас после смерти.
— Это похоже, если бы кто сказал: день начинается, когда наступает ночь… Скажи, намерен ли ты отнять у них Лигию?
— Нет. Я не могу платить ей злом за добро; я поклялся, что не сделаю этого.
— Намерен ты принять учение Христа?
— Я хочу этого, но моя природа противится…»
(Кадр из экранизации 2001-го года. Марк Виниций и его дядя Петроний)
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
На самом деле этот раздел на этот раз даётся мне с наибольшим трудом, потому что эту книгу я читала около пятнадцати лет назад, а то и больше того. Многие моменты пришлось освежать в памяти. И я столкнулась с тем, что объективно оценивать «Камо грядеше» мне лично сложно, потому что для этого нужно смотреть на него, как минимум, с двух ракурсов.
Если оценивать этот роман как произведение, написанное на рубеже XIX-XX-х веков глубоко религиозным человеком, учитывая нормы и реалии тех времен, то «Камо грядеше» смотрится, несомненно, выигрышно и настоящим шедевром, особенно на фоне того же «Фараона». Сенкевичу, на мой взгляд, вполне удалось вплести истории отдельных людей в рамки той исторической эпохи, о которой он писал. Написано красивым художественным языком и без всяких неологизмов, заметно, что исторической достоверности уделено было немало времени и отдано немало сил. Некоторые образы и описания действительно оживают, когда читаешь, и мне это очень понравилось.
Неплох и приём с противопоставлением двух философий, выраженных отчетливо в диалогах между Петронием и Виницием, как в приведенном мною отрывке. Сенкевич как будто и сам понимал, что можно было поставить в упрёк христианству, и открыто об этом написал. Однако…у меня лично сложилось впечатление, что при этом его писательские симпатии очевидны. Хотя бы потому что Петроний-то красиво, но умер, а Виниций с женой остались жить и наслаждались своим счастьем. Пока что. Есть, конечно, нечто завлекательное в том, чтоб оказаться настолько отрешенным от мира, чтоб не бояться вообще ничего, и ни о чём не париться, но проблема в том, что, читая этот текст сейчас, я не смогла избавиться от ощущения пропасти между заявленным и реальным. И тут уже начинается моя чисто читательская оценка.
Тема романа, пожалуй, и поныне не избита, поскольку о ранних христианах, насколько я знаю, написано не так много. Но при этом то, как оно написано – это совсем иное дело. Тут уж каждый сам решает, как это называть – канонами или шаблонами. Тут тебе и избитые типажи вроде девы в беде, преданного медведеподобного защитника, раскаявшегося грешника и безумного владыки, и традиционные тропы, и вот это вот всё. Когда читаешь подобное впервые, оно может даже зацепить. Но когда подобное уже встречалось многократно, то в лучшем случае вызовет скуку.
Ещё одно слабое место, на мой взгляд, противоречивость и недостоверность именно психологической составляющей. Хотя тут опять же, как посмотреть. Забавно то, что Сенкевичу, на мой взгляд, отлично удалось передать образ мыслей новообращенных, которые каждый день напоминают себе и другим, что они теперь последователи истинной веры и живут по новым правилам, но на деле, без этих напоминаний, действуют и ведут себя так же, как и прежде, да ещё вдобавок правила и догматы толкуют кто во что горазд. И я бы сказала, что это блестяще, если б не чуяла за этим некоторую неискренность, позицию типа «Ну, да, было, но это ж всё равно лучше, чем быть этими позорными язычниками». И при этом читаешь и видишь, как все адепты новой религии противоречат сами себе, замечаешь, как и до какой степени им тяжело следовать за своими идеалами, но они всё равно пыжатся и убеждают и себя, и других и в том, что их это устраивает, и в том, что им даже удается соответствовать.
Столько раз повторялось про прощение врагов и про запрет убийства, но, когда Урсу намекают на то, что он нарушил запрет, он опускает глазки и бормочет что-то про то, что иначе было никак. И ни слова про раскаяние. Лигия уверяет, что просто не может быть несчастна, ибо всё по воле божьей, но всё в ней свидетельствует о том, что она ещё как страдает. Они говорят о милосердии, но сам Пётр упрекнул одного из последователей в немилосердии, когда тот стал унижать и поносить девушку за то, что, видите ли, она полюбила не того.
На фоне всего вот этого преобразования и уверования Виниция выглядят особенно неправдоподобно и фальшиво. Когда я читала впервые, вероятно, я с натягом, но поверила в то, что он изменился, однако сейчас вот перечитала и задумалась – «А возможно ли это?». В конце концов, что такое случилось в его жизни, что его к этому подтолкнуло? Его страсть к Лигии? То, что он узрел поступки группы христиан, которые его поразили? Ну и что с того? Он же и сам признавал, что, хотя он изумлен, принять это и следовать сам этому он не может. Да и не хочет. Что такого с ним необычайного произошло, чтоб переменился и вдруг стал хорошим человек, который из-за собственных хотелок терзает рабов, причиняет страдания людям, которые приняли его в своем доме как дорогого гостя, рискует честью, здоровьем и жизнью девушки, к которой воспылал страстью, и которую даже готов силой склонять к близости?
Мне почему-то невольно вспомнился сериал «Клон», эпизод, когда дядя Али с упреком ответил Жади на её выпад о том, что ради неё Лукас примет ислам: «Пойдешь к шейху? И что ты ему скажешь? Что Лукас хочет стать мусульманином только для того, чтоб жениться на тебе?». Я тогда подумала, что это не такой уж плохой расклад. Почему бы и нет? Но вот в рамках этого романа почему-то так думать не получается. То ли из-за пафосности, с какой обыгрывается склонение Виниция к христианству, то ли из-за того, что Лукас-то всё-таки был озабочен и вопросами поисков себя и своего места в мире, в то время как у Виниция никакого запроса на преобразование собственной личности не было. До встречи с Лигией ему было вполне норм, и рабов истязать, и женщин брать силой. Да и к Христу он относился как к кому-то, с кем уместно торговаться – «Сотвори чудо! А то я тебя возненавижу!». Правдоподобно, не спорю. Но в контексте прихода к вере, любой, выглядит так себе. Петроний, хотя был типичным римлянином, со всеми «типичными» пороками, и даже к Евнике относился просто как к красивому цветочку, и то вызывал больше симпатии, чем Виниций. Да и в принципе сопереживать в этой истории никому не получалось. Лигия хоть и описана а-ля сияние красоты и торжество чистоты, подобно другим героиням подобного типажа, вышла никакущая. Хотя у неё даже конфликт внутренний имелся. Но вот не тронул, не задел.
В общем, эта книга, бесспорно, найдёт своего читателя. Она, как минимум, прекрасно написана. Я так-то и сама не заметила, как одним махом прочитала глав пять-шесть, так что очень даже чтиво это затягивает. Но зайдет оно или нет, во многом будет зависеть от читающего, от его запросов и предпочтений.
P.S. Спасибо всем тем, кто дочитал до этого места, и вообще всем моим читателям). Эта заметка появилась под номером 59, хотя по факту их было больше, и позади большой и непростой путь. Однако впереди ещё больше интересных историй и непростой работы для меня, поэтому я буду признательна за любую поддержку - лайки, комментарии, рекомендации, кроме того, теперь открыта возможность ещё и поддержать меня и то, что я делаю, финансово, если у кого-то появится такое желание. И надеюсь, что появится, потому что это мотивирует больше всего)
Список прошлых постов можно найти по ссылкам или по сборнику-серии:
Битва, которая нанесла такой урон римскому престижу и лично Октавиану Августу, состоялась в 9 году н. э. Летом войска Вара находились в летнем лагере на реке Везер в землях херусков. По некоторым источникам, Арминий сам предложил Квинтилию Вару разбить летние квартиры в землях своего племени, а наивный Вар согласился. Скорее всего, в тот год римский полководец не принимал участие в битвах или подавлении восстаний, а занимался административными делами, укрепляя власть над местными племенами. Легионеры прозябали в хорошем смысле этого слова, вероятно, строили местную инфраструктуру, дороги, мосты или фортификационные сооружения.
Площадь Тевтобургского леса — 4000 км², для сравнения, площадь Москвы — 2 561 км².
Скорее всего, именно в этом году Арминий хотел исполнить свой замысел, однако умиротворенная римлянами Германия ему была не нужна. Он приказал некоторым своим союзникам начать набеги на римские или союзные Риму территории, чтобы распылить силы Квинтилия Вара. План был хитрым, ничего не скажешь. Арминий предложил Вару отделить от своих основных сил небольшие группы легионеров (скорее всего, речь идет даже не о когортах, а о центуриях), чтобы те начали отлавливать разбойников. Однако все планы чуть не рухнули, когда тесть Арминия Сегест сообщил римскому полководцу о предательстве со стороны херуска. Вар не поверил, мы знаем, что полководец часто проводил время с Арминием на пирах или в лагере и знал о семейной жизни херуска. Дело в том, что Сегест не одобрил брак своей дочери, и Вар мог подумать о том, что он затаил обиду на Арминия.
Лето 9 года н. э. подходило к концу, войско Вара, ставшее лагерем в землях херусков, с наступлением осени должно было двинуться назад за Рейн, на зимние квартиры под Ализоном, на реке Лупии, который заложил еще Друз Старший. Арминий, в голове которого уже давно созрела идея засады, не мог допустить этого, к тому же союзные племена уже были готовы к нападению. Тогда Арминий решился на рискованный и вынужденный шаг. Он сообщил Квинтилию Вару, что восстало племя ангриварии. Это племя жило к северу от племени херусков, между бруктерами и фозами, фактически оно находилось в сфере влияния Рима.
Арминий предложил Вару сначала подавить восстание, к тому же обратный путь в зимние квартиры был бы намного короче. Этот план был очень продуманным, так как ангриварии подняли восстание между рекой Висургий и Ализоном, где как раз располагался римский лагерь.
Сложно сказать, почему римский военачальник согласился на эту авантюру, возможно, сказывалось то, что лето 9 года оказалось безрезультативным, легионы пробыли весь год в лагере и бездействовали. Квинтилий Вар согласился с доводами Арминия и решил выступить против восставших.
7 сентября.
Очень интересно то, что выход армии Квинтилия Вара совпал с выдачей жалованья легионерам. Сложно сказать, являлось ли это случайностью или хитрой интригой Арминия, но раздача жалованья смогла порадовать и археологов. Благодаря большому количеству римских монет и плотному распределению на определённой территории археологи смогли определить, где происходила битва между римлянами и германцами.
Монета с подписью «Вар.».
Кроме того, Вар объявил о санкционированном разграблении земель восставших ангривариев. Возможно, римский полководец сделал это по нескольким причинам:
— Первая причина. Так уж повелось, что практически все военные кампании римлян проходили в сезон, то есть весной, и заканчивались поздним летом. Соответственно, у легионера могли появиться сомнения, чтобы выступить против врага в начале сезона дождей. Сомнения, которые могли перерасти в ропот и недовольство.
— Вторая причина. Поднятие морального духа легионеров. Вар, как любой опытный полководец, прекрасно понимал, что залог победы — боевой дух воина.
Кстати говоря, этим самым решением Вар погубил еще больше людей. Известно, что после получения военной добычи (а это обычно любое движимое имущество и рабы) легионеры продавали часть награбленного торговцам, которые следовали за войском.
Вечером того же дня Арминий обратился к Вару с предложением собрать вспомогательное войско херусков, которое присоединится к римским легионам спустя несколько дней. Видимо, Арминием двигал холодный и расчётливый разум, и Квинтилий Вар согласился с этим. К сожалению, мы не знаем о числе восставших ангривариев, возможно, Арминий специально преувеличил их число. Обычно на подавление восстания отправлялось один-два легиона, большего и не требовалось. Возможно, что на руку Арминию сыграла и недавно произошедшее «Великое Иллирийское восстание», Вар решил перестраховаться и допустить Арминия к сбору союзных войск, чтобы уничтожить восставших в зародыше. Возможно, что римский полководец действительно опасался того, что восстание сможет перекинуться и на другие соседние племена, например, как это было при Цезаре, во время бунта Верцингеторикса. Однако по иронии судьбы это восстание было спровоцировано его ближайшим другом из племени херусков.
Арминий оставил при Варе небольшое количество херусков в качестве проводников и отправился на север, чтобы собрать войска бруктеров и ангривариев. Эти провожатые из германского племени повели римлян по заранее запланированному маршруту.
8 сентября.
На следующее утро римское войско с обозом, гражданскими лицами и вьючными животными выступило из летнего лагеря. После переправы через реку Весургий колонна римских легионеров вошла в лесистый регион. Главная отличительная особенность Тевтобургского леса — его труднодоступность, гористый рельеф и высокая плотность деревьев. Погода резко ухудшилась, возможно, германцы могли истолковать этот знак как символ благонадёжности, боги были на их стороне. В то же время сильный затяжной дождь и грязь, которая превратилась в месиво после сотен римских легионеров, деморализовали легионеров. Ветер был таким сильным, что верхушки деревьев обламывались и падали на римлян. Дорога, по которой вели проводники из племени херусков, стала мокрой, скользкой и ненадежной для всадников и тягловых животных. Воинам приходилось форсировать не только речки, но и грязные, скользкие овраги, болота. Таким образом, колонна начала растягиваться всё больше и больше.
Именно в этот момент римляне подверглись атаке германцев. Уставшие и промокшие легионеры были зажаты в тиски, легковооруженные германцы атаковали римскую колонну с двух сторон, забрасывая легионеров метательными копьями. Сложно сказать, понимал ли Вар, кто устроил ему засаду, осознавал ли то, что Арминий его предал.
Сейчас считается, что основная битва происходила на склоне горы Калькризе.
Нам трудно представить, насколько было деморализовано войско Вара. Легионы не могли остановиться и дать бой германцам, которые волнами наступали с обеих сторон на римскую колонну воинов. Легионерам приходилось пробиваться с боем, перешагивать через трупы убитых товарищей, людей, состоявших в обозе, мёртвых лошадей, сожжённых телег, грязь, лужи и болота. Возможно, что конец колонны даже и не знал, что происходило впереди, ведь римское войско растянулось больше чем на 2,5 километра.
Пробившись через многочисленные атаки германцев, Вар с частью войска, которое находилось во главе колонны, добрались до возвышенного плато и приказал там разбить укреплённый лагерь, так называемый римский каструм. Скорее всего, пока возводился лагерь и укрепления, строились стены из частокола и копались рвы, хвост колонны продолжал подвергаться атакам. Известно, что германцы не стали атаковать лагерь, понимая, что в скором времени римляне вновь двинутся через лес.
9 сентября.
Судя по всему, Вар решил двигаться к реке Лупия, чтобы добраться до Ализона, где находилось римское войско. Ни о каком подавлении мятежа речь быть и не могло, Вар трезво оценил силы нападавших и, приказав сжечь весь обоз, войско двинулось на запад к Ализону.
Отметил лагерь Ализон квадратом на карте.
Теперь путь римлян пролегал через открытые пространства, поэтому организовать германцам засаду представлялось сложным. Однако атаки варваров по-прежнему продолжались, они нападали в тыл колонны и по флангам, но не имели особого успеха. С другой стороны, такие многочисленные, пусть и не особо эффективные атаки оказывали психологическое давление на легионеров, скорее всего, римляне были подавлены и деморализованы.
К вечеру 9 сентября Вар со своими легионами достигли склонов горы Калькризе, которая возвышалась над местностью на 110 метров. Местность вокруг горы была сильно заболочена, тем более после прошедших сильных дождей, размывших и обычную дорогу. Кроме всего прочего, гора состояла из кремнистого известняка, который окаймлялся с обеих сторон песчаными дюнами. Чудный песчаный рельеф нередко сменялся топями, топи — песчаными дюнами, а дюны — болотами. То есть вы, представляется, какого было римским легионерам в полном обмундировании, уставшим и деморализованным, преодолевать склоны Калькризе.
Однако на этом их бедствия не кончались, восстановить ход событий помогают археологические раскопки под Калькризе, которые были осуществлены в 1987 году. Дорога через ущелье шла не по дну, где ветер создал песчаные и труднопроходимые дюны, а пролегала по склону горы. Арминий, желавший затруднить продвижение римского войска, заранее приказал рубить деревья и ставить засеки в самых узких местах ущелья. Легионы постоянно тормозились, колонна растягивалась. Единственная дорога шириной около 100 метров (расстояние от склона Калькризе до болотистой местности) перекрывалась траншеей, а вдоль обочины, на окраине леса, германцы соорудили земляной вал, который позволял закидывать римлян дротиками из укрытия. Кроме того, вал сужал и без того узкую дорогу, вероятно, это было сделано для того, чтобы сократить дистанцию броска копья.
Калькризе. Сегодняшний день
Казалось бы, Вар должен был штурмовать вал, чтобы прорвать оборону противника. Однако, скорее всего, римский полководец даже и не заметил оборонительное сооружение. Арминий создал вал по римскому образцу. Вал был замаскирован кустами, а сверху на валу разместили заграждение из небольшого частокола. Судя по раскопкам археологов, германцы даже сделали дренажную канаву, которая не позволяла болотистой местности размыть стены вала. Это говорит о том, что германцы начали строить вал задолго до засады. Свидетельство того, что предательство Арминия созревало очень долго и кропотливо.
Легионеры стоически отражали атаки германцев, шагая по узкой намокшей песчаной тропе, ни о каких боевых порядках не могло идти и речи, походная колонна постоянно подвергалась нападению с флангов застрельщиками и пехотинцами и с тыла легкой германской конницей. Тропа была настолько узкой, что в некоторых местах, судя по данным реконструкторов, легионеры могли идти только по 4–6 человек в ряд, причём некоторые могли идти по краю илистого затопленного болота. Они путались в зарослях вереска и опять же тормозили колонну и нарушали походные порядки.
Снова начался проливной дождь, который угнетал и без того деморализованных римских воинов. Легионеры предприняли штурм песчаных дюн, которые охраняли германские воины. Вар каким-то чудесным образом среди звука свиста копий и заглушающего голос и горны падающего с небес дождя смог отдавать команды, чтобы легионы начали перестраиваться в боевые порядки. В этот самый момент германцы начали мощный натиск со стороны склона Калькризе. Германская удавка всё туже затягивалась на римской шее легионов.
Несмотря на то, что римские войска перестроились, боевой порядок легионеров вскоре был нарушен. Римляне были напуганы и, осознавая того, что, скорее всего, они не смогут выбраться из ущелья живыми, побежали к лагерю, чтобы укрыться там. Один из легатов Квинтилия Вара — Нумоний Вала — решил сбежать с конницей из битвы, понимая, что римское войско обречено. Однако, по словам Валерия Патеркула, германская конница догнала римскую и уничтожила её. Это еще больше деморализовало римских солдат и началось самое настоящее избиение. Оставшиеся в живых легионеры попытались в потёмках устроить лагерь, однако не хватало людского ресурса и инструментов, германцы постоянно волнами нападали на римлян и мешали им.
10 сентября.
На следующий день избиение продолжилось, дождь не прекращался, ветер ломал верхушки деревьев. Деревянные щиты римлян намокли, и дождь сделал их тяжелыми и практически бесполезными. Сильный ветер мешал римлянам кидать пилумы, видимость была практически на нуле. Хаос и неразбериха не позволяли римским войскам выстроиться в боевые порядки, повсюду была кровь, грязь и болота.
Кроме того, у римлян были ограниченные людские ресурсы, а в ряды Арминия прибывали всё новые и новые отряды из других племен. Каждый хотел внести вклад в это разгромное поражение римлян, думаю, что германцы еще вчерашним вечером понимали, что разгром римских легионов неизбежен.
Всё же я хочу проанализировать личность Квинтилия Вара, который в тот же день покончил жизнь самоубийством. Прежде всего стоит отметить, что Вар не был выдающимся полководцем, как Друз Старший или Юлий Цезарь, а был, прежде всего, чиновником и, судя по словам Веллея Патеркула, жестким и бескомпромиссным. Настроив против себя германские племена, Вар даже не понимал, что обрекает сам себя на гибель.
У военачальника хватило духа более для того, чтобы умереть, чем для того, чтобы сражаться: ведь он пронзил себя по примеру отца и деда. Что касается двух префектов лагерей, то насколько славным был пример Л. Эггия, настолько же позорным — Цейония: когда была потеряна большая часть войска, он решил сдаться, предпочитая кончить жизнь во время казни, чем в бою.
Веллей Патеркул. Римская история, книга II.
Большая часть войска была истреблена у Калькризе, рассеявшиеся остатки легионеров бежали через болота, но были настигнуты германцами. Их перебили так же, как и женщин и детей, торговцев и слуг, которые были в римском лагере. Впоследствии многие римские офицеры были принесены в жертву германскими войсками, их распинали на деревьях, душили, вешали на ветках в том же лесу, где состоялась битва. Их готовили в горшках, а истолчённые кости использовались для религиозных ритуалов. Лишь немногим удалось спастись, чудом переправившись через Рейн. Удалось спасти орла одного из легионов, знаменосец обломил его со знака легиона и спрятал, затем, пытаясь утопить орла в Рейне, чтобы тот не достался германцам.
Маска римского всадника. Найдена под Калькризе.
Слуги и друзья Вара успели захоронить тело полководца, однако Арминий приказал вырыть тело и, отрубив тому голову, он послал её королю маркоманов Марободу с предложением заключения антиримского союза. Маробод не стал хранить голову Вара, словно реликвию, и переслал её императору Августу в качестве знака примирения и для последующего захоронения. Маробод поступил дальновидно и не решился вступить в коалицию, так и сохранив нейтралитет на протяжении всех последующих войн. Так закончилась Тевтобургская битва, которую современники называли «Варовым побоищем».
ПОСЛЕДСТВИЯ
Такого разгромного поражения от германцев римляне не знали никогда. Да, в истории Рима были страшные трагедии, когда римские легионы проигрывали германцам. Например, во время эмиграции кимвров и тевтонов на юг, которую ныне принято называть «вторжением». Кимвры в битве за Норею наголову разгромили римлян и похоронили в землях на территории нынешней Австрии около 24 тысяч человек. Но есть несколько «но», прости уж за тавтологию.
Во-первых, римским легионам удалось перегруппироваться, пусть и на третий день. Удалось спастись даже римскому полководцу Гнею Папирию Карбону, который, правда, в скором времени от позора покончил с собой.
Во-вторых, Римская республика и Римский Принципат — принципиально разные вещи. Престиж государства Рима в эпоху Августа достиг небывалых высот, последнее чувствительное поражение римлянам нанесли парфяне шестьдесят лет назад в битве при Каррах. Во время правления Октавиана римское государственное устройство и границы, так называемый Pax Romana, был незыблем. Арминий сумел пошатнуть державу Августа, нанеся болезненное поражение в Тевтобургском лесу.
Узнав о страшном поражении Квинтилия Вара, Октавиан Август был настолько потрясён, что он бился головой о стены дворца, повторяя ту самую знаменитую фразу.
Quintili Vare, legiones redde!
Но Вар так и не вернул легионы. Кроме того, ни Август, ни его преемники никогда больше не вернут и XVII, XVIII и XIX легионы.
Летом 1987 года английский археолог-любитель Тони Клан обнаружил первые свидетельства побоища между германцами и римлянами, которое происходило в узком проходе между склоном и болотом. Именно с этого момента начинается история раскопок Калькризе, которая продолжается до сих пор.
Всего за все годы было найдено свыше 6000 предметов, половина из которых составляли фрагменты оружия и доспехов. Бонусом к этим археологическим свидетельствам было большое количество найденных монет: больше 1200 римских монет, из них 23 золотые, 758 серебряных и 550 медных. Все найденные монеты были отчеканены между 7 и 15 годом нашей эры, и 93% медных монет относится к монетной эмиссии «Лугдун-I».
Римские монеты 10—6 гг. до н. э. Отчеканены в Лугдуне.
Теперь стоит поговорить про последствия, случившиеся после Тевтобургской битвы. К сожалению, Октавиан Август не дожил до отмщения, и римское возмездие случилось только при правлении его пасынка Тиберия. Племянник нового императора Германик, который в 14 году был наместником в Галлии и Германии, сразу же после известия о смерти Августа сразу же привёл под присягу племена белгов и секванов. Усмирив германские легионы, которые были готовы взбунтоваться, Германик повёл войска на племя марсов, которые постоянно совершали набеги на союзную Риму территорию. Он вырезал их деревни, разбив их в битве, но на обратном пути попал в засаду, устроенную племенами бруктеров, тубантов, узипетов, но успешно разбил их.
В следующем году племянник императора совершил молниеносный марш на племя хаттов, под чистую разграбив их землю и уничтожив их столицу Маттий. Это было добрым знаком для нашего старого знакомого Сегеста, который всё это время продолжал бороться против Арминия. Тесть Арминия, который отстаивал интересы проримской партии херусков, обратился к римлянам с просьбой о помощи против Арминия. Тиберий откликнулся на призыв Сегеста, который, кстати говоря, находился в плену у Арминия. Войска Тиберия освободили Сегеста и взяли в плен его дочь, то есть жену Арминия — Туснельду.
Арминий призвал племя херусков к оружию, Германик со своим войском прошёл через земли бруктеров, где они нашли потерянного орла XIX легиона и предали земле останки тел легионеров Вара. Поход Германика был успешным, но окончательно разгромить херусков он не смог. Но престиж Рима благодаря усилиям и талантам Германика был восстановлен. В 21 году Арминий был убит своими приближёнными, согласно Тациту, — Сегестом. Таким бесславным был конец славного германца, который смог одолеть три римских легиона.
Тевтобургская битва (9 год н. э.) оказала значительное влияние на Римскую империю. После поражения в Тевтобургской битве римское вторжение в Германию было прекращено. Это событие стало преградой для римлян в освоении новых территорий на севере Европы, и Германия оставалась в значительной степени вне пределов Римской империи. Римляне изменили свою стратегию и укрепили свои границы на северо-западе, создав Рейнский лимес. Этот оборонительный комплекс стал своеобразным барьером, который предотвращал вторжения в германские территории. Римская империя перешла от активных военных кампаний к более оборонительной политике на границах.
Заметка должна была появиться ещё дня три назад, но дела навалились, и одно наслоилось на другое, так что я не успела даже то, что планировала. Да и как было успеть, когда я ещё и взялась не за одну или хотя бы две книги, а за целую серию из 22-х(!) книг? Кстати, здесь хочу поблагодарить человека под ником MadLynx за наводку на автора и его произведения. Но для начала, как обычно, историческое предисловие.
События первых двух книг серии происходят в самом начале правления императора Клавдия. О нём я достаточно подробно рассказала в прошлый раз (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 57. «Я, Клавдий» и «Божественный Клавдий»). В те годы Клавдий как раз занимался расширением территорий империи. И началась его эпоха славы с покорения южной Британии, задуманного им для поднятия собственного престижа, ведь покорить этот регион не удалось даже Юлию Цезарю, так что победа сулила настоящий взлёт популярности. И Клавдию задуманное во многом удалось.
В 43-м году четыре римских легиона под командованием консула Авла Плавтия высадились в Британии, и одним из тех легионов командовал будущий император Веспасиан. Удивительно, но на этот раз римляне довольно быстро сломили сопротивление бриттов, и лично прибывший император в июне того же года принял капитуляцию двенадцати местных правителей. А спустя пару лет, в 45-м, римляне возвели крепость вокруг Лондиниума, будущего Лондона (в 50-м году город стал столицей провинции). Однако после этого о блистательных победах говорить не приходилось ещё долго.
Каратак (правил ок. 43-51гг. н.э.), вождь катувеллаунов, и по преданию, сын короля Кунобелина из Каталодунума (и предположительно прототип валлийского героя легенд Карадога), ещё не один год устраивал римлянам веселуху и даже поднял на борьбу племена силуров и ордовиков, обитавших на территориях нынешнего Уэлльса. Когда римляне направились и в те земли под предводительством Публия Остория Скапулы в 50-м году н.э., их ждал очень горячий приём. Однако Каратак в итоге потерпел поражение, бежал в земли бригантов и стал подбивать на борьбу уже их. Правда, ничего у него не вышло, потому как правительница бригантов Картимандуя (правила ок. 43-69гг.) выдала его римлянам. Те, впрочем, его пощадили, и остаток своих дней он провёл в солнечном Риме, где и скончался в 54-м году.
Однако дело его продолжало жить, и окончательное покорение Британии (вплоть до границ нынешней Шотландии) растянулось ещё на несколько десятилетий, да и то, как сказать – то там, то сям то и дело вспыхивали восстания из-за поборов и жестокого обращения римлян с местными жителями. Самым известным из них, пожалуй, стало восстание Боудикки, вдовы вождя племени иценов, произошедшее в 61-м году н.э., уже во времена Нерона. На этом, кстати, плюс-минус серия книг, о которой пойдет речь сегодня, и завершается, но мне хочется добавить кое-что и о других регионах, где происходили события книг.
(Памятник Боудикке и её дочерям в Лондоне)
В 44-м году умер царь Ирод Агриппа, и его страна вернулась полностью в провинцию Сирия, под владычество Римской империи. Его сын, Агриппа II (годы правления 48-93), был вынужден довольствоваться лишь статусом тетрарха, в Иерусалиме ему было поручено только верховное наблюдение за храмом и право назначения первосвященников. Позже Нерон пожаловал ему часть Галилеи с главным городом Тивериадой. Кстати, Ирод Агриппа притеснял последователей Иисуса, Иаков Заведеев даже был казнён по его приказу, а вот апостол Пётр сумел сбежать из заточения и позже вместе с апостолом Павлом стал первым епископом Антиохии. В 38-м году появилась христианская церковь в городе Византии (будущем Константинополе), а в 47-м году образовалась Церковь Кипра, так что христианство потихоньку распространялось по миру.
Парфией, сильнейшим противником Рима на тот период, поначалу правили потомки Фраата IV (37–2гг. до н.э.). Его сын Фраат V (2г. до н.э. – 4г. н.э.) стал новым царем после того, как Муза Парфянская, бывшая римская рабыня, а позже и любимая жена Фраата IV, отравила супруга и возвела на трон сына, при этом активно вмешиваясь в политику, причем взяла проримский курс. Так что не удивительно, что эти двое, в конце концов, пали жертвой заговора недовольной парфянской знати, которая царем сделала другого сына Фраата – Орода III (4-6/7гг. н.э.). Тот – упс – тоже вёл себя так, что настроил против себя всех, кого мог, и также был смещен и убит, после чего парфяне стали просить римлян вернуть им кого-нибудь из других сыновей Фраата IV, которые у тех находились в заложниках. Так царём стал Вонон I (6/7-12гг. н.э.). Однако воспитанный в римских традициях он тоже не пришелся по нраву местным и в итоге повторил судьбу предшественников, а на трон возвели Аршакида по матери Артабана III (12-38гг. н.э.), который прежде правил Атропатеной (под именем Артабана II).
Этот Артабан поначалу предложил Риму возобновить дружеские отношения и для этого сообщался с Германиком, братом будущего императора Клавдия и знаменитым римским полководцем, но позже, когда укрепил свою власть, стал качать права: например, написал пожилому императору Тиберию послание, в котором требовал отдать сокровища, оставленные Вононом в Сирии и Киликии (к тому моменту сам Вонон уже был убит при попытке бегства с территорий, где ему предписано было оставаться), и угрожая добавить к своим владениям все те земли, которые раньше принадлежали Ахеменидам и Селевкидам. А ещё попрекал императора убийствами близких и дальних родственников, праздностью и развратом, и предлагал ему скорее утолить величайшую и справедливую ненависть сограждан добровольной смертью (окей, мы поняли, посоветовал "убиться ап стену").
(Облик Артабана III, реконструированный по монете)
В ответ оскорбленный Тиберий стал подыскивать Парфянскому царству нового царя, менее наглого, тем более что недовольство парфянской знати новым правителем всё усиливалось и вроде как способствовало подобной замене. Так на короткий период царём римлянами был провозглашён Тиридат III (35-36гг. н.э.), но Артабан оказался сильнее, и с ним римлянам, в конце концов, пришлось заключить мир: для этого Артабан встретился с военачальником Луцием Вителлием на мосту из лодок посреди Евфрата. Артабан был признан римлянами бесспорным парфянским царем, и именно его потомки в дальнейшем правили Парфией – прежде всего, его сыновья Вардан I (39-47гг. н.э.), Готарз II (41-51гг. н.э.), какое-то время царствовавшие совместно (хотя есть мнение, что Готарз мог и вовсе не быть Аршакидом, братом Вардана его называл Иосиф Флавий), и предположительно Вонон II (51г. н.э.), а после него уже его сын – Вологез I (51-78гг.), который успел стать свидетелем и прекращения династии Юлиев-Клавдиев, и Гражданскую войну в Риме (68-69гг. н.э.), и приход к власти династии Флавиев. При нем Парфия активно вела боевые действия против Адиабены и Армении, где и схлестнулись интересы парфян и римлян, уже во времена Нерона.
О многом из всего этого можно прочитать в серии
«Орлы империи» С. Скэрроу
Время действия: I век н.э., ок. 42-61 гг. н.э.
Место действия: Британия и владения Римской империи (современные Франция, Италия, Израиль, Сирия, Иордания, Греция (Крит), Египет), а также некоторые вассальные земли (возможно, что-то упустила).
Интересное из истории создания:
Саймон Скэрроу (р. 1962) – британский историк, преподаватель и писатель. Родился в Нигерии, но последующая его жизнь крепко связана с Англией. Так он окончил исторический факультет университета Восточной Англии, потом поработал в Налоговом управлении и в течение ряда лет занимался преподаванием истории, сначала в колледже шестых классов Восточного Норфолка, затем в Городском колледже Норвича (Нориджа).
(с. Скэрроу и две части его серии "Орлы империи" в одной книге)
Писательскую карьеру, видимо, начал в нулевых, и среди его работ циклы «Революция» о Наполеоне, «Гладиатор» и «Римская Арена» (совместно с Т. Дж. Эндрюсом), а также ещё ряд серий и отдельных романов. Но, несомненно, славу ему принесла именно серия книг «Орлы империи». Первый роман – «Под орлом» («Римский орёл» в русском издании) был опубликован в 2000-м году, а после вышли ещё книги в количестве 21-й штуки, последняя из которых, «Восстание», издана в 2023-м году. Последние пятнадцать романов Скэрроу, к слову, стали бестселлерами Sunday Times. Его произведения переведены более чем на двадцать языков и разошлись тиражом в несколько миллионов экземпляров. Для создания одного из романов цикла он посещал Иорданию и будто бы даже считает одним из своих поклонников короля Иордании, Абдаллу II).
На вопрос о том, что вдохновило его на создание произведений на римскую тематику, он ответил, что, во-первых, «великие учителя латыни – Г. Родвэй и Р. Нэш», которые «внушили ему любовь к латинскому языку и, что более важно, увлечение римской историей и культурой», а, во-вторых, популярность жанра пеплум (Sword-and-sandal) в годы его детства и юности, и, конечно же, в том числе «Я, Клавдий», произведение, о котором я рассказывала в прошлый раз. Кроме того, ценным опытом для дальнейшего создания истории о легионерах стало для С. Скэрроу пребывание в Корпусе подготовки офицеров.
В 2007 году издатель объявил о намерении прекратить использование слова "Орел" в названиях книг этой серии, начиная с романа «Центурион». Изменение, по-видимому, произошло из-за того, что издатель хотел привлечь к серии больше новых читателей. Хотя чем это должно было помочь, лично я понять не могу)
О чём:
История начинается на исходе 42-го года в одном из лагерей в провинции Верхняя Германия, примерно в районе Аргенторатума (нынешний Страсбург, Франция). Центурион Луций Корнелий Макрон недавно получил свой командирский пост, хотя на тот момент отдал службе уже четырнадцать лет, и мог бы всецело поддаться ликованию и гордости, кабы не одна досадная деталь – бравый вояка за столько лет не удосужился научиться читать и писать, что было неважно, пока он оставался простым легионером, но стало принципиально важным, когда оказался центурионом, и ему это ох как мешало – мало того, что узнай кто – разжалуют обратно в рядовые, так ещё и при исполнении каждодневных обязанностей приходится изворачиваться, и Макрон даже не решался наказать иной раз подчиненных, потому что ведь за наказанием последует куча писанины, которую невозможно свалить ни на кого другого.
Неизвестно, чем бы для него всё закончилось, если бы в тот холодный осенний вечерок в составе новобранцев не попал в лагерь и семнадцатилетний Квинт Лициний Катон. Юноша, по мнению абсолютного большинства, никак не годился в воины, и непонятно было, как и зачем его занесло на подобную службу. Сам он явно от такой своей судьбы был не в восторге – по пути до места назначения ни с кем не скорешался, а едва пришёл, стал объектом нападок местного командира, муштрующего новичков, и насмешек – сослуживцев. Правда, имелся у него один козырь в рукаве…точнее в котомке.
И вот же ж, именно Макрону и велели сопроводить с этим козырем к легату юного новобранца. Так и выяснилось, что мальчик тот непростой, а очередной императорский вольноотпущенник, проживший всю жизнь во дворце, который в знак уважения к его отцу (тоже ставшему вольноотпущенником, но уже после рождения сына) получил свободу от Клавдия, но с одним неудобным условием – пройти воинскую службу (а та, на минуточку, тянулась 25 лет). Вот и пришлось пареньку показывать, чего он стоит. Причем император просил сразу назначить его центурионом. На это, конечно, пойти не могли, но и приказ от столь высокого начальства проигнорить тоже было никак нельзя. И тут Веспасиан, легат-глава Второго легиона, посмотрел на Макрона и придумал изящное решение:
«…
— Что ж, центурион, посмотрим, что мы можем сделать для молодого Катона. Полностью ли укомплектована твоя центурия? Ты ведь, кажется, остался сейчас без помощника?
— Так точно, командир. Мой оптион умер сегодня утром.
— Хорошо. То есть хорошего тут мало, но это многое упрощает. Запишешь новичка в свою центурию и сделаешь его своим оптионом.
— Но, командир… — выдохнул изумленно Макрон.
— Никаких «но». Это приказ. Назначить мальчишку центурионом я не могу, но и пренебречь пожеланием императора тоже нельзя. Так что придется нам с тобой с этим стерпеться. Ты свободен.
— Слушаюсь, командир…».
Так вот и стал помощником центуриона Макрона милый мальчик Катон) При этом издевки, насмешки, а иной раз и конкретное рукоприкладство никуда не делись. И, может, оно бы долго ещё тянулось, но одним хорошим на первый взгляд деньком позвал Макрон помощника «прогуляться» до одной германской деревушки, где надо было слегонца навести порядок. Ну да, слегонца…
Отрывок:
О том, чем обернулась «прогулка», можно полностью узнать из книги, а в общих чертах из особо впечатлившего меня отрывка –
«…Истошно выкрикивая что-то невнятное, Катон бросился к двум уже подскочившим к упавшему центуриону германцам. Копья у него не было, но в последний момент он выставил перед собой штандарт. Один из варваров обернулся на крик и, получив сильный тычок в пах, упал на колени. Катон с разбега налетел на него, споткнулся и кубарем покатился к стене ближайшей лачуги. Второй германец, видимо, усмотрел в этой ситуации что-то смешное и громогласно расхохотался. Катон сердито вскочил на ноги, грозя врагу штандартом.
— Не смей надо мной смеяться, урод!
На какой-то момент их взгляды встретились: теперь выражение лица германца было холодным, оценивающим. Неожиданно он сделал ложный выпад копьем, целясь в правый бок римского недоноска, а когда тот отпрянул, размахивая своей жердиной, вознамерился пронзить ему другой бок. Но ударить не успел. Армейский штандарт боевым оружием не являлся, но был гораздо длиннее любого копья. Массивное навершие его, описав дугу, врезалось в лицо варвара. Тот, удивленно вскрикнув, обмяк и упал наземь. Катон, махнувший знаменем наугад и вовсе не рассчитывавший на такой результат, был изумлен ничуть не меньше врага. Но в отличие от него оставался целым и невредимым.
— Ох, ничего себе! — пробормотал он, глядя на неподвижное тело.
— Оставь его, малый! — крикнул Макрон. — Вытащи из меня эту штуку.
— Командир, но как же я…
— Тащи, кому сказано, олух!
Катон ухватился за древко свободной рукой, а Макрон, скрипнув зубами, повернул ногу.
— Давай!
Юноша дернул изо всех сил, вырвав из раны листовидный наконечник. Хлынула кровь. Макрон взвыл, но тут же умолк, стиснув зубы, и попытался привстать. Катон поддержал его, подхватив под руку. Рана кровоточила сильно, но, к счастью, кровь просто текла, а не била струей, и, стало быть, ничего важного вражеское копье не задело. Однако Макрону в жизни еще не приходилось испытывать столь мучительной боли. В голове его помутилось, и лишь огромным усилием воли он смог забросить руку на плечо юноше и с его помощью заковылять к спасительному проходу в завале.
Позади них, перекрывая рев пламени, послышался топот, и Катон, обернувшись, увидел бегущих следом германцев. Он заторопился, но центурион был слишком тяжел, и в результате они оба споткнулись. Макрон, вскрикнув, упал на колени, глядя на перекошенные отчаянием лица римских солдат, уже понимавших, что их товарищам не уйти от погони.
— Беги! — простонал он. — Это приказ.
— Не слышу, командир.
— Знамя спасай, идиот!
Но бежать уже было некуда. Кастор, сокрушенно покачав головой, приказал обрушить в щель груду специально приготовленных балок. Легионеры заколебались, но ветеран прикрикнул на них, и они потянули веревки. Груда вместе с пылающими снопами соломы рухнула вниз, завалив проход в баррикаде.
— Проклятье!
— Ох, черт! — Катон замер, потом обернулся. Германцы с громкими воплями приближались. Увидев справа от себя каменную лачугу, юноша пинком открыл дверь, бросил в проем штандарт, втащил центуриона и в последний момент успел задвинуть тяжелый запор. Германцы яростно забарабанили по крепким доскам, замкнутое пространство наполнилось грохотом. Внутри лачуги было темно, но полыхавший снаружи огонь очерчивал контуры небольшого окна, к счастью закрытого ставнями. Запертыми на задвижку и теперь содрогавшимися от сыпавшихся снаружи ударов.
— Посмотри, нет ли тут другого выхода, — крикнул Макрон, исследуя ощупью рану. Кровотечение было по-прежнему сильным, поэтому он снял с себя пояс и, отстегнув бесполезные ножны, как можно туже перетянул им ногу. Через мгновение, когда вернулся Катон, кровь уже не лилась, а сочилась тоненькой струйкой.
— Ну?
— Похоже, мы попали в какой-то сарай. В крыше есть лаз, но это все.
Удары в дверь стали глуше, зато варвары взялись за окно. Внутрь лачуги, выбив длинную щепку в ставне, проникло темное острие. Им повертели, расширяя отверстие, потом копье отдернули, после чего в сарай полетели новые щепки.
— Здесь нельзя оставаться!
— Нельзя, — подтвердил Катон. — Посмотри вверх!
Между стропилами солому кровли то здесь, то там лизали крохотные оранжевые язычки. С каждым мгновением их становилось все больше, а дикари тем временем остервенело рубили ставни.
— Уйдем через лаз, — решил Катон. — Там есть лестница, хотя, конечно, с твоей ногой взбираться по ней будет трудненько.
— Я влезу.
— Хорошо, командир. Теперь ответь, ты сможешь охранять это окно?
— Да, но…
— Пожалуйста, командир, у нас нет времени на разговоры.
— Ладно, — буркнул Макрон. — Дай мне свой меч и помоги подняться.
Привалившись к стене и опираясь всем весом на здоровую ногу, он занял позицию у окошка. Мальчишка кивнул и куда-то пропал, а из ставня внезапно, выбитые мощным ударом, выскочили две-три доски. Кто-то потыкал в образовавшуюся амбразуру копьем, потом за края ее ухватились чьи-то руки. Макрон взмахнул мечом, послышался вопль. Отсеченные пальцы упали на пол, а руки исчезли.
— Ну, недоноски, кто еще храбрый? — крикнул Макрон. — Попробуйте, суньтесь.
В окно больше не совался никто, зато атака на дверь сделалась более бурной. Толстые доски опасно потрескивали, и было ясно, что рано или поздно они провалятся внутрь. Защищать окно — это одно, но сдержать врага в дверном проеме будет уже невозможно.
— Катон! Если ты что-то делаешь, делай это скорей.
— Иду, командир, — просипел Катон, с напряжением таща на вилах огромную охапку соломы. Он свалил ее под дверью, торопливо разворошил, потом, потянувшись, теми же вилами подцепил горящий клок с кровли. Посыпались искры, он прикрылся рукой, затем побежал в глубь сарая и принес новую охапку соломы. Над ней закурчавились серые усики, потом они сделались желтыми. Огонь быстро креп и к тому времени, когда дверь подалась, уже полыхал вовсю. Сарай наполнился густым, едким дымом.
— Сюда! — крикнул Катон, заходясь в приступе кашля.
Поддерживая раненого не обремененной штандартом рукой, он потащился в дальний угол сарая. Лестница, там стоявшая, вела наверх, в темноту.
— Давай, командир. Лезь туда первым. Возьми штандарт, но отдай мне меч. Как только окажешься снаружи, крикни.
Макрон, не имея сил спорить с раскомандовавшимся пареньком, послушно полез по шатким ступенькам, кляня на все корки и тяжеленный штандарт, и свою непослушную ногу. Ближе к кровле дым сделался гуще, он удушал, ел глаза, но зато заставил центуриона двигаться побыстрее. Добравшись до лаза, Макрон высунул голову, с наслаждением вдохнул чистый воздух и огляделся. Полдеревни горело, но германцы извилистыми проулками обходили самые сильные очаги пламени, спешно направляясь туда, где, готовясь к последнему бою, стояли остатки когорты.
Он бросил взгляд вниз. Там в загородке метались две свиньи, а прямо под ними желтела копенка сена. Первым делом Макрон просунул и вытолкнул в лаз тяжеленный штандарт. В это время в сарае раздался треск, затем послышались топот и брань.
Германцы, кашляя, шарили по сараю, с твердым намерением изловить прячущихся в дыму римлян, и Макрону не оставалось ничего другого, как выкарабкаться на крышу. Вцепившись в край лаза, он повис на руках, потом разжал пальцы.
Приземление было куда более мягким, чем ожидалось, ибо одна из свиней решила, что копна сена — лучшее из укрытий от ужасов внешнего мира. Суждение было здравым, ведь она никак не могла ожидать, что на нее обрушится римский легионер, облаченный в тяжелые боевые доспехи.
Животное завизжало, Макрон приглушенно выругался, отпихнул свинью в сторону и сел…»
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
На самом деле из-за навалившихся дел я успела прочитать только первые две книги, хотя так-то планировала больше, и ещё две пролистала, читая выборочные отрывки, чтобы прояснить некоторые географические моменты. И должна сказать, что, судя по всему, первые несколько книг отличаются от последующих.
Первая часть меня привела в полный восторг – легкая, увлекательная, полная приключений, хоть и военного толка, она казалась поначалу сплошным сборником армейских анекдотов, но потом к этой линии словно при создании музыкальной композиции автор добавил одну за другой и другие линии – сначала детективную, а потом и романтическую, и фоном, что было неизбежно, тему ужасов и неоднозначности войны, любой. Причем проводником этих трёх линий выступал именно Катон, в то время как Макрон олицетворял собой всё то, что касалось армейской службы, со всем, что ей присуще. Именно через него в более поздних книгах проходит тема исполнения любых приказов, что бы исполнитель о них ни думал, и ни чувствовал по этому поводу, и, если, скажем, речь во второй части скорее о приказах тупых, бессмысленных и рискованных, то дальше уже возникает всё больше и больше моральных дилемм.
Причем если Катон, не только не зачерствевший от многолетней службы, но и считающий, что процессу этому должен быть всё-таки какой-то предел, чаще становится наблюдателем того, что вызывает у него ужас, стыд, презрение, негодование и прочие яркие чувства и эмоции, то Макрону нередко приходится выступать исполнителем. И тут-то и выясняется, что не такой он толстокожий, каким хотел и быть, и казаться. Разница между ними в том, что Макрон исполняет приказы всегда и без внешних колебаний и возмущений, во всяком случае, если не считает, что имеет право этого не делать, в то время как Катон может позволить себе и критику, и откровенное неповиновение. И я нахожу очень интересным это противопоставление.
Насилие тут, естественно, присутствует, причем чем дальше, тем больше, иногда на нём делается акцент, но всё же я бы не сказала, что оно прямо-таки смакуется, как на мой взгляд, было в «Парфянине» Дармана. А вот с эротической составляющей тут облом, если кто надеялся) Впрочем, это компенсируется с лихвой многим другим.
Так детективная линия и то, что касалось политических игр, тоже читалось с интересом, хотя, на мой взгляд, получилось не столь ярким и эмоционально насыщенным, как именно часть, посвященная военным приключениям. Благо они хорошо перемешаны меж собой, и фокус часто смещается с одного персонажа на другого, да и главы достаточно короткие. Так что несмотря на то, что объёмы некоторых книг уже весьма ощутимые, в отличие от первой, заскучать эта серия не даст, даже тем, кто от военной тематики и Рима далёк. Лично я, когда выдастся время, постараюсь этот цикл дочитать.
P.S. Спасибо всем тем, кто дочитал до этого места, и вообще всем моим читателям). Эта заметка появилась под номером 58, хотя по факту их было больше, и позади большой и непростой путь. Однако впереди ещё больше интересных историй и непростой работы для меня, поэтому я буду признательна за любую поддержку - лайки, комментарии, рекомендации, кроме того, теперь открыта возможность ещё и поддержать меня и то, что я делаю, финансово, если у кого-то появится такое желание. И надеюсь, что появится, потому что это мотивирует больше всего)
Список прошлых постов можно найти по ссылкам или по сборнику-серии:
«Выносливый в воинских трудах, особенно [удачно] родился он для Римской империи.» (Иордан Готский)
Возможное изображение Флавия на диптихе
Начало Флавия Аэция и Рим времен его отрочества.
Мы не знаем точной даты рождения Аэция, но, поскольку в 405 году его описывали как «юного подростка», то историки полагают, что Флавий родился около 390 года. Родился будущий воитель на задворках уже гниющей и умирающей империи, в городе Дуросторе (совр. болгарский город Силистра), на нижнем Дунае. Его отцом был некий Гауденций, магистр конницы в землях Иллирии и представитель местного знатного рода, а безымянная матушка была из богатой знатной семьи Италии.
К сожалению, мы не можем доподлинно знать, кто пользовался почетом и влиянием в высших округах Рима, возможно, что именно мать Аэция происходило из древнего почтенного рода, потому что Аэция мальчиком взяли в телохранители к римскому императору Гонорию. В 395 году Римская империя окончательно распалась на два государства — западной частью управлял император Гонорий, а восточной — Аркадий. Но прежде чем перейти к личности самого Аэция, мы должны понять то, что сформировало его как личность. То самое смутное время в истории Римской империи, когда древние боги начали исчезать под влиянием христианства, а старые обычаи увядать.
Римская империя клонилась к своему закату последнюю сотню лет. За последний век был один выдающийся император по имени Константин, который, руководствуясь не только личными и политическими мотивами, но, казалось, и паучьим чутьём, перенёс столицу Римской империи далеко на восток, в Грецию, город Византий. Впоследствии он станет известен как Константинополь, Миклагард, Царьград. Однако Константин не смог остановить, казалось бы, неизбежное падение Римской империи, а только замедлил его.
Феодосий Великий стал последним христианским императором единой Римской империи. Выдающийся воин и военачальник, он одержал победы в двух гражданских войнах и преуспел в противостоянии с готами, которые в 378 году в битве при Адрианополе уничтожили римское войско, а предшественник Феодосия император Валент был убит.
Интересный факт из жизни Феодосия: Амвросий Медиоланский запретил императору Феодосию входить в храм после учинённой им кровавой расправы над восставшими жителями Фессалоник.
В период правления Феодосия, который придерживался христианства никейского толка (в будущем ставшего католицизмом и православием), началась борьба с язычеством. Мир, установившийся при этом императоре, был неустойчивым и едва удерживал империю, которая, казалось, стояла на глиняных ногах. В 395 году в Риме Феодосий провозгласил своего одиннадцатилетнего сына Гонория императором и собирался отправиться в Константинополь, где на время его отсутствия правил его старший сын Аркадий. Однако по пути в восточную столицу Феодосий скончался от водянки в Медиолане (современный Милан). Перед смертью, однако, Феодосий успел разделить Римскую империю между своими сыновьями. Таким образом, младший сын Гонорий унаследовал Западную Римскую империю, а десятилетний сын был под опекой доверенного полководца Стилихона. Так некогда единая Римская империя, просуществовавшая практически 430 лет, была навсегда разделена на две части.
Уже давно трон империи занимали не только жители Италии, но и испанских колоний, Африки, Фракии, Галлии. Но, казалось бы, впервые империей управлял человек, который по отцу происходил из вражеского племени римлян. Отец Стилихона был вандалом, но, несмотря на это, остался приверженцем римских идеалов. Он пытался предотвратить гражданскую войну в Западной части империи, вторгнувшись в Африку и низложив мятежного комита Гильдона. Когда германское племя вестготов под предводительством небезызвестного Алариха разоряло Грецию, Стилихон тут же выдвинулся на помощь Аркадию и сразился с готами. В 401 году он спас Рим от Алариха, и на следующий год разгромил вестготов в битве при Полленции. В 403 году Стилихон нанёс сокрушительное поражение вестготам при Вероне. Таким образом, он сумел обезопасить Италию от вторжения и грабежей варварами, однако слишком дорогой ценой. Для защиты Рима Стилихон отозвал войска с Рейна, чем незамедлительно воспользовались свевы, аланы и вандалы и начали опустошение Галлии. Обычный римский солдат, чей легион стоял в Британии, Константин III (узурпатор) решил воспользоваться положением, и после того, как он поднял восстание, он захватил Галлию и провозгласил себя императором. Это серьезно подорвало престиж Стилихона.
Диптих из слоновой кости, где изображён Стилихон со своей семьёй.
Через год умирает император Восточной империи Аркадий, и Стилихон, надеясь захватить восточную часть и снова воссоединить империю в единый кулак, решает заключить союз со старым римским врагом. С Аларихом. Что в конце концов и губит Стилихона: придворные интриги, клевета и подковерные разговоры сделали из Стилихона врага народа. Таким образом, его объявили предателем и в 408 году убили, оставив Западную Римскую империю на растерзание Алариху. После этого вождь вестготов Аларих потребовал от императора Гонория заключить мирное соглашение, для чего римляне должны были выплатить дань и обменяться с вестготами знатными заложниками. Однако Рим это не спасло, и Аларих в 410 году захватывает и грабит Рим.
Как мы говорили ранее, благодаря своим связям отец Флавия Аэция сумел пристроить своего сына к императорскому трону, сделав его одним из телохранителей Гонория. Между 405 и 408 годом Флавий провёл три года пленником в качестве заложника при дворе Алариха, и в 408 году Аларих попросил Гонория оставить Аэция у себя. Однако он получил отказ, поскольку Аэций был отправлен к королю гуннов Улдину и оставался при их дворе большую часть правления Харатона. Возможно, что при дворе Харатона Аэций мог познакомиться с такими знаменитыми гуннами, как Бледа, Аттила и Мундзук. Некоторые исследователи полагают, что пребывание Аэция в качестве заложника при вестготах и гуннах сформировало его воинственный характер.
«Он был среднего роста, крепок, хорошего сложения, то есть не хилый и не тучный; бодрый, полный сил, стремительный всадник, искусный стрелок из лука, неутомимый в метании копья, весьма способный воин и прославлен в искусстве заключать мир. В нём не было ни капли жадности, ни малейшей алчности, от природы был добрым, не позволял дурным советчикам уводить себя от намеченного решения; терпеливо сносил обиды, был трудолюбив, не боялся опасностей и очень легко переносил голод, жажду и бессонные ночи»
(С) Григорий Турский
Борьба за власть.
В 423 году случился печальный курьёз. Император Гонорий скончался и не смог оставить наследников ни от своей первой жены Марии, ни от второй жены Ферманции. Между прочим, они обе приходились родственницами Стилихона, таким образом, варвар отомстил своему старому другу после смерти. Ни к чему другому, кроме новых войн, смерть бездетного Гонория не предвещала.
Император Восточной Римской империи Феодосий II, который уже правил более двадцати лет, должен был выбрать преемника для своего покойного дяди, однако почему-то не проявил должной расторопности и решительности. Тогда власть над западной частью Римской империи взял в свои руки примицерий нотариев Гонория, то есть, фактически, его секретарь — Иоанн. К сожалению, нам мало что известно об этом человеке, не сохранилась и его биография, однако его поддержали провинции Италия, Галлия и Испания. Но это могло и не свидетельствовать о его влиятельности, за его спиной стояли такие влиятельные люди, как Кастин и Флавий Аэций, который впервые появляется на исторической арене.
Портретные солиды узурпатора Иоанна были отчеканены в небольших количествах.
Перед Иоанном возникло несколько проблем. Не все признали его легитимность, комит Африки и имперский полководец Бонифаций прекратил поставки зерна в Рим. Подобные исторические прецеденты были не новы. Рим и вся западная часть империи часто страдали от голода из-за задержек поставок из Африки, особенно из Египта, поэтому Бонифаций понимал, где находится слабое место Вечного города.
В 423 году восстал гарнизон города Арелата. Убив галльского претора, они начали обсуждение по выбору нового императора. С такими проблемами столкнулся Иоанн, взойдя на престол, трещащий по швам империи.
Тогда Феодосий II решил действовать и посадить на трон племянника Гонория - Валентиниана III. Он решил отправить на запад армию во главе с полководцем Ардавуром и его сыном Аспаром. Однако после отплытия из Фессалоник их корабли были разметаны штормом. Это стало подарком для узурпатора Иоанна, так как Ардавура выбросило на берег недалеко от Равенны, и он был взят в плен. Аспар, однако, добрался до Аквилеи. Но нерешительный Иоанн совершил важную стратегическую ошибку. Вместо того чтобы выступить против Аспара, он послал Флавия Аэция, который был смотрителем дворца узурпатора, к тем, у кого он так долго находился в плену. Аэций отправился в Паннонию (к гуннам) с большим грузом золота. План заключался в том, чтобы гунны напали на Аспара с тыла и взяли византийскую армию в клещи.
Иоанн просчитался. Какой-то пастух провёл войско Аспара через болота Аквилеи прямо к Равенне, и город был взят без сопротивления. Немаловажную роль в этом сыграл и сам Ардавур, который подговаривал местных военачальников восстать против Иоанна. Возможно, элита Равенны прикинула силы сторон и согласилась с доводами Ардавура. Как бы там ни было, Иоанна арестовали, ему отрубили правую кисть и, посадив на осла, выставили в цирке. В июне 425 года узурпатор, греющий трон Западной Римской империи два года, был убит, а все его постановления были объявлены недействительными.
Если верить источникам, то Аэций вернулся в Италию с 60-тысячным войском гуннов, но власть уже перешла к Валентиниану III, которому на тот момент было… Шесть лет. Фактически власть оказалась в руках у матушки императора, Галлы Плацидии. Армия гуннов Аэция дала бой армии Аспара, однако битва кончилась без видимого перевеса одной из сторон и, скорее всего, состояла из нескольких стычек. Однако армия гуннов всё же была грозной силой, и мудрая Галла Плацидия сделала свой ход. Она пошла на компромисс, и они с Флавием Аэцием решили дело миром. 23 октября 425 года малолетнего Валентиниана признали в Риме императором, а Аэций, отослав гуннов домой, нагруженных золотом, получил пост командующего армией в Галлии. Так началось возвышение «последнего римлянина».
Гот и римлянин. Теодорих и Аэций.
Теперь следует окунуться в период истории одного германского племени, которое в будущем сыграет важную роль не только в победе над Аттилой в битве при Каталаунских полях, но и в последующей истории Франкии и Западной Римской империи. Речь идёт о том самом племени вестготов, которые во главе с Аларихом захватили в 410 году Рим и разграбили его. Великий и могущественный германский король почил в том же году от болезни и был погребен на дне реки Бузенты, дабы никто и никогда не нашёл его могилу. Алариху наследовал брат его жены Атаульф, который мечтал повторить подвиги своего шурина, попытался снова утвердиться в Италии, однако в 412 году он потерпел неудачу, и вестготы откочевали в Южную Галлию. Через два года, в 414 году, он взял в жёны пленницу, которую захватил при разграблении Рима сам Аларих. Угадайте, кто была эта женщина? Это была никто иная, как Галла Плацидия, дочь тогдашнего императора Феодосия Великого, которая буквально через десять лет станет номинальным правителем Западной Римской империи. Вероятно, это был союз, построенный по расчёту Атаульфа. Потому как его убили в 415 году по причине желания сближения с римлянами.
Мавзолей Галлы Плацидии в Равенне.
Затем королём вестготов стал некий Сигерих, который ненавидел Атаульфа по той причине, что его брат был убит по приказу Атаульфа. Удивительно, но Сигерих продержался на своей незавидной должности всего лишь семь дней и был убит… По той же причине, что и Атаульф, Сигерих не желал ссоры с римлянами.
Наследником Атаульфа и Сигериха стал некто Валия, который правил вестготами чуть дольше. Валия был чуть хитрее, и он был возведен на престол в 415 году благодаря своим антиримским взглядам. Однако в скором времени по странным стечениям обстоятельств Валия коренным образом изменил своё мнение и вступил в союз с римлянами.
Валия стал добротным союзником Рима. В 416 году вестготы под его предводительством начали успешно воевать против свевов, аланов и вандалов — племен, которые заполонили Пиренейский полуостров в 407–409 годах. За это Гонорий пожаловал вестготам статус федератов и земли в современной Аквитании со столицей в городе Тулуза.
Именно так вестготы оказались включены в орбиту влияния Западной Римской империи, подобная история была важна для контекста, в котором оказался герой нашей статьи Флавий Аэций.
Удивительно, но, несмотря на проримскую позицию, Валия умер своей смертью в 419 году. Сложно сказать, обладал ли он большим авторитетом, или римляне подкупали вестготов не только землей, но и золотом, но, судя по всему, сторонников у короля было много. На смену Валии пришел зять Алариха Теодорих I, человек, который сыграет решающую роль в истории вестготов и остановит наступление гуннов. Теодорих I не принял ни одной из сторон (ни антиримскую, ни проримскую) и, вероятно, лавировал между двух лагерей. Об этом и свидетельствует его довольно долгое правление вестготами. Теодорих I мудро и долготерпеливо правил на протяжении 32 лет. Он умилостивил воинственную антиримскую знать, дабы не разделить участь Атаульфа и Сигериха, но при этом учитывал интересы осевшей на территории Аквитании аристократии.
Именно с этим королём на протяжении всей своей жизни сталкивался герой нашей статьи. Теодорих, решивший раздвинуть границы своего королевства, напал на город Арелат (совр. Арль), однако Аэций дважды (в 426 и 429 годах) давал отпор.
Флавий, усмирив готов, двинулся на север Галлии и в 428 году отбил у франков часть земель вдоль Рейна. Важнейшим событием в жизни Аэция стало получение высшего военного титула империи — magister militum в 429 году, то есть он стал главнокомандующим всеми войсками. Вероятно, этим назначением он был обязан никому иному, как Галле Плацидии, которая тоже умело лавировала между влиятельными и могущественными людьми империи, такими как Флавий Феликс, Бонифаций и Аэций. До этого должность верховного главнокомандующего занимал как раз Флавий Феликс. Вероятно, Плацидия засомневалась в верности Феликса, по крайней мере, детали их взаимоотношений до нас, к сожалению, не дошли. По крайней мере, мы знаем точно, что в 430 году Феликс, его жена и один из диаконов были обвинены в заговоре против Аэция, арестованы в Равенне и убиты в базилике Равеннского собора по приказу самого Аэция. Очевидно, что это убийство было санкционировано регентшей, ибо устранение столь могущественного лица империи не могло пройти без согласия Плацидии. Как бы там ни было, после смерти Феликса самыми влиятельными людьми империи остались Аэций и Бонифаций, который несколькими годами ранее, в отличие от Флавия, не стал подчиняться узурпатору Иоанну.
Но место под Солнцем должно было достаться только одному человеку, в этом странном и причудливом клубке змей должна была выжить самая крепкая и хитрая змея. В 432 году Аэция выбрали консулом империи, всё же это довольно формальная должность. Галла Плацидия, боявшаяся возвышения Флавия Аэция, снова сыграла на честолюбие двух полководцев. Она пригласила ко двору Бонифация и назначила его magister militum, а это значило лишь то, что Аэций лишался статуса главнокомандующего войском. Аэций понимал, к чему идёт дело, и решил не испытывать судьбу, так же, как его старый соратник Феликс двумя годами ранее. Флавий решил выступить против Бонифация и привёл в Италию своё войско с запада, в то время как Бонифаций прибыл со своими африканскими войсками. У города Римини между двумя полководцами состоялась решающая битва, в которой тактическую победу одержал Бонифаций. Почему тактическую, а не стратегическую? Потому что в битве Бонифаций был смертельно ранен копьём и спустя несколько месяцев он скончался.
Угадайте, куда после поражения сбежал Аэций? К своим ближайшим друзьям в Паннонию, к гуннам, а конкретно — к королю Руа, который, судя по всему, был ровесником Аэция, и, когда тот был в плену у гуннов, они там сошлись характерами. Стоит отметить, что Аттила являлся племянником Руа, и, без сомнений, в том году Аэций с ним встречался.
Так сегодня выглядят улицы Равенны, города, который некогда был столицей Западной Римской империи.
После смерти Бонифация его титул унаследовал зять Себастьян. Однако, как только Флавий подошёл к Италии с армией гуннов, Галла Плацидия помирилась со своим старым «другом», и Себастьян был изгнан из Италии. Аэций конфисковал всё имущество Бонифация и взял в жёны его жену Пелагию. Таким образом, Флавий Аэций стал самым влиятельным римлянином своей эпохи, а звезда Галлы Плацидии потухла в 437 году, когда её сын Валентиниан стал совершеннолетним.
Окончательно разобравшись со внутриполитическими делами, Аэций решил стать верным слугой Империи и начал приводить в жизнь свои военные планы, которые касались по большей части Галлии, где он уже давно был наместником. В 436 году Флавий совершает поход на Рейн, где разбивает германское племя бургундов. В следующем, 437 году, и есть предположение, что здесь свою роль сыграла просьба Аэция к гуннам, кочевники Паннонии вторглись на Рейн и перебили 20000 бургундов и согнали остальных вглубь Галлии. Возможно, что это был план Аэция, который в 443 году предложил бургундам землю на средней Роне, где впоследствии и образовалось бургундское королевство (приблизительно районы границы Швейцарии и Франции).
Аэцию пришлось усмирять и Теодориха, который решил вновь попытать счастье в 436 году, а после оборонял Сицилию от вандалов. Но самым значимым моментом в жизни Флавия стал совершенно другой конфликт.
Битва на Каталаунских полях.
Битва на Каталаунских полях, состоявшаяся 15 июня 451 года, также часто называется как битва народов. Если это и не самое крупное сражение Римской империи (пусть и её осколка), то, по крайней мере, одно из самых значимых. В битве принимали участие… Нет, об этом позже. Прежде всего разберём предпосылки к этой битве и стороны, в ней участвовавшие.
Держава Аттилы перед битвой.
Главным антагонистом для Аэция стали, внезапно, его старые друзья, с которыми он постоянно ходил в походы как на Италию, так и спасался бегством в их землях. Впервые гунны появляются в Европе около 370 года, когда они начали нападение на племена готов в Северном Причерноморье. Именно гунны стали катализатором «Великого переселения народов».
Гунны впитали в себя не только славянские элементы во время нашествия на Днепр, но и часть германцев. В именах гуннов можно отследить влияние славян и германцев. После переселения в Паннонию, где фактически осели гунны, они начинают свой политический подъем при короле Руа, который являлся другом Флавия Аэция. Однако всё изменилось, когда к власти в 434 году приходит Аттила.
Что из себя представляла Галлия к середине V века? На самом деле, её контролировали куча разных разрозненных племён, некоторые из которых были под протекторатом Рима. Аквитания принадлежала вестготам, которые с переменным успехом то вступали в союз с империей, то на неё нападали, северная часть была оккупирована франками, на юго-востоке Аэций поселил бургундов, а в центральной Галлии до сих пор продолжалось стихийное антиримское движение багаудов, которое не стихало с III века.
На самом деле историки доподлинно не знают причины нападению Аттилы на Галлию, возможно, это останется тайной навсегда. Я предлагаю разобрать несколько теорий не потому, что они важны для данной статьи и личности Аэция, а потому, что это действительно интересно.
Первая причина — Гонория, сестра императора Валентиниана III, которая была старше его всего на два года. После достижения совершеннолетия Гонория так и не была ни с кем помолвлена, вероятно, по той причине, что мать и правящий брат осторожно относились к браку Гонории из-за её высокого происхождения. Она была внучкой Феодосия Великого и, по идее, её муж или потомки могли предъявить претензию на трон. Зная подозрительность и коварство её матери Галлы Плацидии, эта версия кажется вполне правдоподобной.
Судя по некоторым источникам (об этом чуть ниже), Гонория в 449 году решила призвать Аттилу, чтобы освободиться от власти своего правителя и брата, пообещав за это королю гуннов половину империи и замужество. Красивая и романтическая версия не лишена изъянов. Во-первых, Аттила, по такой логике, должен был вторгнуться в Италию, а не в Галлию, тем более что через год после битвы на Каталаунских полях Аттила напал на север Италии, разорив Аквилею, Милан и Верону.
По словам готского историка Иордана, Аттила требовал себе Гонорию, угрожая «нанести Италии ещё более тяжкие бедствия».
Однако есть одно важное «но». Историки, жившие в ту эпоху, например Проспер Аквитанский и Кассиодор, ничего не знают о подобной истории. Современники ничего не писали о притязании Аттилы на руку дочери императора, и всё же вероятно, что это более поздняя легенда, появившаяся в жерле бурлящих мифов.
Вторая версия гласит о том, что Гейзерих, основавший королевство вандалов на севере Африки (совр. Тунис, там, где располагался римский Карфаген), подкупил Аттилу, чтобы тот напал на королевство вестготов. Причиной этого стало то, что дочь Теодориха, вышедшая замуж за сына Гейзериха, попыталась его отравить.
Как бы там ни было, возможно, что мы никогда не узнаем истинных причин нападения Аттилы на Галлию. Возможно, им двигала страсть к войне, но полную характеристику этого гуннского вождя я дам в отдельной статье, которую посвящу этому великому правителю, «божьему бичу».
Еще до 449 года Аэций, как друг гуннов, подписал с ними соглашение, согласно которому он позволил части гуннов поселиться вдоль реки Сава. Посланник Аэция при варварском племени Констанций украл у Аттилы, а точнее, присвоил себе сокровища города Сирмия. Чтобы успокоить короля гуннов, Аэций отправил к нему еще одно посольство с извинениями. Аттила пошёл на мировую и в ответ подарил Аэцию карлика Зерко, который до этого был придворным шутом того самого Аспара, полководца Восточной Римской империи.
Как мы видим, по-прежнему за два года до знаменательной битвы отношения между Римом и Аттилой были если не хорошими, то, по крайней мере, нейтральными, ни о какой враждебности речи и не шло.
Как бы там ни было, но в 451 гунны начали вторжение из Венгрии, где находилась ставка Аттилы, в Галлию. Вождь гуннов в кратчайшие сроки захватил Мец, Кёльн, Тонгерен, Реймс и затем пошли на осаду Орлеана. Здесь свою роль должен был выполнить Флавий Аэций, который по-прежнему оставался главнокомандующим войсками Галлии.
Провинция Шампань, где предположительно состоялась знаменитая битва между войском Аэция и войском Аттилы. Точное местоположение этой битвы так и не было найдено.
Аэций, как муж благоразумный, понимал, что в одиночку противопоставить гуннам ему нечего. Его армия была не столь многочисленной, к тому же часть войск империи сражалась на юге с вандалами, защищая Сицилию. Флавий решил не только вступить в союз с Теодорихом, своим старым недругом, но и создать коалицию. С армией Аэция соединились силы вестготов, аланов, бургундов и даже франков. Современными историками полагается, что битва произошла в современной французской провинции Шампань.
По описанию Иордана готского, сражение происходило без особой подготовки и было крайне сумбурно. Возможно, что координированности между союзными племенами Аэция как таковой не было. Ночью произошло столкновение союзных римлянам франков с другим германским племенем — гепидами, которые воевали под предводительством Аттилы. Если верить хроникам, то в стычке погибли около 15 тысяч человек, что кажется чрезмерным преувеличением.
Уже утром выясняется, что коалицию и гуннов разделяет высокий холм, и римляне решили воспользоваться преимуществами местности и первыми захватили его. Диспозиция сил на холме была довольно интересной, вероятно, Аэций решил воспользоваться тактикой Ганнибала. Слева стояли дисциплинированное римское войско Флавия, на правом фланге были вестготы Теодориха. В центре коалиции находились аланы во главе с их королём Сангибаном, и, судя по заявлению Иордана, римляне им мало доверяли.
В свою очередь, Аттила поставил своё отборное войско в центре, а союзные остготы находились на левом фланге, то есть они были противопоставлены вестготам Аэция. Интересно. Хочу напомнить, что еще два века назад остготы и вестготы были единым племенем и прям окончательно разъединились во время вторжения гуннов в Причерноморье.
Аэций выжидал, пока Аттила нападёт первым, причиной этому, конечно, был холм, так называемая «выжидающая позиция». Атаковать с холма — это, конечно, прекрасно, но обороняться на нём было еще лучше. Аттила решил атаковать уже после полудня, и в этом было рациональное зерно. Если бы сражение пошло бы для гуннов не по их сценарию, то они бы могли скрыться под покровом ночи.
Гунны атаковали холм, но отряд Аэция и Торисмунда, старшего сына Теодориха, успешно оборонялись. Затем под покровом ночи началась самая настоящая резня, в ходе которой погибло несколько родственников Аттилы и сам король Теодорих, который до этого был врагом Рима, но пал в битве как их союзник. Узнав об этом, Аэций сообщил Торисмунду, чтобы тот скакал в столицу вестготов Тулузу и утвердился в качестве нового короля, дабы избежать распрей.
Битва завершилась… Сложно сказать, в чью пользу. Никто мёртвых не считал, никто дальше не продвинулся, но гунны отошли. Теоретически Аэций выполнил свою главную задачу, не дав гуннам беспрепятственно продвигаться по Галлии. Но гунны по-прежнему оставались серьёзной и влиятельной силой, однако Аэций не стал форсировать и развивать наступление, решив оставить в покое гуннов в противовес усилившемуся королевству вестготов. Последующие историки считали это решение Флавия ошибочным.
«После того как Аттила справился с потерями, понесёнными в Галлии, он решился атаковать Италию через Паннонию. Наш генерал [Аэций] не предпринял никаких мер, которые он осуществил в первой войне, даже не защитил проходы в Альпах, где враг мог быть остановлен. Пожалуй, он был занят только одной надеждой — бежать из Италии вместе с императором. Но поскольку это казалось настолько постыдным и опасным, то чувство чести преодолело страх»
Гунны успели за год прийти в себя и в следующем, 452-м году напали на север Италии, успешно разгромив крупные италийские города. Однако внезапно на помощь западу пришли византийские войска, возможно, и здесь свою ключевую роль сыграла фигура Аэция, который уже на тот момент считался прославленным полководцем. Не на руку гуннам сыграла и чума, разразившаяся в стане их войска. Как бы там ни было, гунны отступили в свои паннонские и венгерские владения. Так Флавий Аэций стал победителем не только вестготов и бургундов, но и гуннов.
Сложно сказать, какие внутренние политические дебаты происходили в столице Западной империи. Возможно, что Аэций действительно почувствовал в себе силы заграбастать себе всю империю. В 453 году поженил своего сына на могущественной особе, которая придала Аэцию серьезных прав на престол. Имя ей — Галла Плацидия Младшая, дочь императора Валентиниана III и Лицинии Евдоксии, которая являлась дочерью императора Византии… Согласитесь, это очень могущественная партия. С такой славой, как у Аэция, и родословной, как и у Плацидии, их наследники могли предъявить права на трон империи. Сын Аэция Гауденций вполне мог предъявить права на престол.
У нас не осталось изображения Валентиниана III, кроме как на его монете.
Теперь послушаем версию падения «последнего римлянина» Прокопия и Иоанна Антиохийского. Император Валентиниан, который совершенно не отличался талантом к управлению и был развращен вседозволенностью собственной матери, обман завлёк в себе в дворец жену римского сенатора Петрония Максима. Петроний решил отомстить императору и придумал коварный план. С помощью Ираклия Максима, одного из самых доверенных евнухов Валентиниана, он убедил императора, что против него готовится военный переворот. Аэций хочет стать императором. Мнительный император поверил этому, к тому же тридцать лет назад Аэций поддерживал Иоанна и тогда еще не был на стороне Валентиниана. 21 сентября 454 года он вызвал к себе во дворец Равенны Флавия, чтобы тот доложил о сборе налогов. Внезапно Валентиниан вскочил со своего трона и объявил Аэцию, что больше не будет жертвой пьяных распутств Флавия. Император напрямую объявил Аэция виновным во всех бедах империи и в том, что полководец хочет забрать у него державу и узурпировать власть.
Аэций, судя по всему, был поражен этим и начал словесно защищаться от упрёков императора. Однако Валентиниан выхватил меч и вместе с евнухом Ираклием убил великого прославленного полководца на месте. Историк Сидоний Аполлинарий передает еще такую интересную историю. Когда император похвастался, что хорошо справился с Аэцием, кто-то из придворных ему ответил: «Хорошо это или нет, я не знаю. Но знай, что ты отрубил себе правую руку левой». Таким был бесславный конец человека, которого историки нарекли «последним римлянином».
Петроний Максим ожидал, что его сделают патрицием вместо Аэция, но Ираклий был против этого. Видимо, Петроний был очень мстительным и упрямым человеком, и тогда он решил отомстить еще раз, на этот раз императору и евнуху… Петроний договорился с двумя доверенными лицами Аэция, его близкими друзьями, гуннами Оптилой и Траиустилой.
16 марта 455 года в храме Оптила напал на императора, нанеся ему ножевое ранение, в тот момент, когда тот спешился на Марсовом поле для тренировки стрельбы из лука. Когда потрясенный император обернулся, чтобы выяснить, кто атаковал его, Оптила нанес ему смертельный удар своим клинком. Тем временем Траустила вступил в бой и убил Ираклия. Большинство рядом стоящих солдат были преданными последователями Аэция, и никто из них не поднял руку, чтобы спасти императора.
Таким человеком был Флавий Аэций. Говорят, что он обладал не только добродетелями, но и пороками настоящего римлянина. Храбрый, отважный, хитрый, бескомпромиссный. Его судьба была полна неожиданными поворотами, друзьями и врагами, битвами и любовью. Вот таким был человеком «последний римлянин», Флавий Аэций.