От нашей родовой деревни Свистогузово до городища Врев по прямой всего 23 километра. Но, чтобы попасть туда, нам пришлось намотать почти полторы сотни километров. Хотя с 1995 года городище Врев входит в состав музея-заповедника А.С. Пушкина, прямой дороги, годной для пузотерок, из Пушкинских гор, Тригорского или Михайловского, от которых до Врева тоже 20-22 вёрст, туда нет. Вот и приходится ехать в объезд через Новгородку и Остров, там поворачивать на Порхов, затем на Новоржев, а потом еще 20 километров пилить по довольно приличной, хотя и тупиковой дороге, проложенной среди болот.

Вот оно - городище Врев.

Некогда Врев входил в число древних псковских пригородов-форпостов, таких как Воронич, Остров, Опочка, Велье, Выбор, Дубков. Вместе с Владимирцем Врев составлял вторую линию укреплений за Вороничем на литовском рубеже. Именно в связи с осадой его великим литовским князем Витовтом Врев был единственный раз упомянут в Псковских летописях.

Нынче же во Вреве полнейшее запустение. Большая часть оставшихся домов в деревне выглядит приблизительно так:

Выбиты окна, выставлены двери, в голых стенах гуляет ветер. Где же вы, потомки славных защитников земли Псковской?

Жителей деревни мы так и не встретили, только два подрощенных щенка сопровождали нас на прогулке по городищу, да жутко голодный кот пришел к машине и сожрал всю нашу колбасу с бутербродов, а потом и булкой не побрезговал.

Тем не менее само городище не брошено: проложена дорога, выкошен подъем, поставлены таблички.

Наверху городища тоже всё расчищено и облагорожено. Блюдёт своего подопечного Пушкинский заповедник, что не может не радовать.

Даже кусты вырубили, чтобы с городища открывался хороший вид на небольшое, но весьма живописное озеро Зеленец.

Когда-то на городище стоял фамильный склеп-усыпальница владельцев этих мест баронов Вревских. После революции пришли освобожденные крестьяне и пролетарии, склепы разрушили, надгробные плиты куда-то растащили. Сохранилась единственная плита, принадлежащая Алексею Борисовичу Вревскому, который прожил всего-то 32 года.

Недавно на месте склепа, который занимал самое высокое место на городище, установили черные мраморные плиты с перечнем баронов Вревских, которые когда-то тут были захоронены.

Здесь следует обратить внимание на Бориса Александровича Вревского, с которым приятельствовал А.С. Пушкин, приезжал к нему в гости в имение и пользовался обширной вревской библиотекой.

С женой Бориса Александровича - Евпраксией Николаевной Вульф - Пушкин с юношества был близко знаком, одной из немногих говорил ей о тайной дуэли с Дантесом, посвящал стихи:

Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!

До сих пор литературоведы спорят, не являлась ли Е.Н.Вульф-Вревская прообразом Ольги Лариной.

Также на городище можно увидеть раскопанный фундамент церкви. Её разрушили не большевики, сама рухнула ещё в позапрошлом веке, а колокол свалился в расположенное у подножья городища озерко. Построена церковь была в готическом стиле.

Существовало предание, что когда умирал кто-то из Вревских, колокол из-под озера начинал звучать глухим погребальным звоном.

Кроме фундамента церкви и плит с именами умерших Вревских на городище есть памятник погибшим в Великую Отечественную.

Внизу у городища стоит красивый и отлично сохранившийся амбар валунной кладки с аутентичными дверями и коваными решетками на узких окнах.

Рельеф во Вреве сложный. Городище по периметру полукругом окружает обильно заросший песчаный вал, в котором есть разрыв из-за дороги.

Дорога во Врев не всегда была тупиковой, несколькими столетиями ранее из городища Врев можно было проехать в городище Выбор по кратчайшему маршруту.

Кстати, мы так и не поняли, естественная эта гряда или насыпная. Скорее всего насыпная.

На валу и под валом большое кладбище. Кладбище старое, на нём много исторических захоронений и каменных крестов. До кладбища у нас дошло дело, когда на Врев стремительно опускались ранние ноябрьские сумерки и шарились мы по нему недолго, поэтому мало что нашли.

А ведь где-то здесь захоронена местная Ванга. Местная ясновидящая Мария Резецкая в молодости увлекалась чтением житий юродивых во Христе. Потом пропала, убежала на мороз и вернулась домой как бы помешанной. С тех пор у неё открылся дар ясновидения. Но пророчества она свои выдавала не просто так, а в иносказательной форме. Когда женщины во время войны приходили к ней узнавать о судьбе своих близких, она то в подвал прыгала и сидела там (погиб и закопан в земле), то терла и руку или глаз либо говорила "болит" (ранение), то сидела, сложив руки на груди (сидит в тюрьме). Предсказала, что СССР победит в войне (красный петух заклюет). Погибла от шальной пули в окно во время прохождения партизан.

Похоронена она внизу, у поворота на городище, там, где раньше стояла часовня. Могила без опознавательных знаков. В одном месте читала, что на её могилке стоит ржавая лампадка, которая раньше всегда горела. Но ничего похожего нам не попалось. Зато нашли могилу пчеловода Степанова Власа. Массивная каменная плита свидетельствует об особых почестях, оказанных ему при проводах в последний путь.

Вот такое городище. Уезжали отсюда с чувством грусти, которая в последнее время всё чаще накатывает при виде некогда славных и великих, а теперь забытых и заброшенных мест.

Источник - https://dzen.ru/a/aN1AjoCLYA4XGzll

Почему ковры так прочно закрепились на стенах советских и постсоветских квартир, хотя во многих странах их стелют преимущественно на пол? Причина не одна. В статье о том — как и зачем этот обычай возник и стал массовым; какие ковры вешали чаще и кто их производил; сколько они стоили и как за ними ухаживали; как «ковёр на стене» трансформировался после 2000‑х и что происходит с настенными коврами в современной России.

В 1960–1980‑е СССР стремительно строил миллионы квадратных метров жилья. Типовые серии панельных домов решали жилищный вопрос, но имели неизбежные компромиссы: тонкие наружные стены, мостики холода, швы, которые требовали идеального исполнения и регулярного обслуживания, а также слабую звукоизоляцию межквартирных перегородок. Угловые и торцевые комнаты зимой «дышали» холодом, на стенах образовывался конденсат, а голые поверхности усиливали эхо.

Настенный ковёр был самым доступным способом исправить сразу несколько проблем одним движением: он создавал дополнительный воздушный зазор у ограждающей конструкции, снижая теплопотери и риск сырости; гасил реверберацию и частично приглушал звуки соседей; визуально «собирал» пустую комнату, давая ей тёплый текстильный фон. В эпоху дефицита утеплителей, когда ремонтами занимались сами жильцы, ковёр выступал как моментальное и бюджетное решение — без долгих работ и строительной пыли, с ощутимым бытовым эффектом. В результате в общественном сознании закрепилась простая связка: «ковёр на стене — значит, в комнате теплее и тише».

Ковёр как капитал и подарок «на века»: статусная логика дефицитной экономики.

Вторая важная причина — символическая. Качественный ковёр из натуральной шерсти был дорогим и дефицитным товаром. Семьи копили на него месяцами, «доставали» по распределению или покупали по случаю, дарили на свадьбы и круглые даты как вещь, которая переживёт смену мебели и ремонт. При средней зарплате порядка 120–170 рублей в 1970‑х цена «середнячка» колебалась в диапазоне примерно 150–300 рублей, а парадные, крупноформатные, плотные ковры и ручные изделия стоили 400–800 рублей и выше. Это делало ковёр одной из крупнейших покупок в быту — сопоставимой с телевизором или стенкой‑«горкой». Размещать столь затратную вещь на полу, где она быстро изнашивается, было нерационально; стена давала и ресурс сохранности, и «парадное» место в интерьере. Поэтому ковёр становился не просто утеплителем, а «портретом семьи»: фоном для праздничных фотографий, знаком достатка и «правильного» хозяйствования.

В массовом городском жилье чаще всего появлялись фабричные ворсовые ковры и безворсовые паласы из полушерстяной или шерстяной пряжи. Характерная картинка — крупный центральный медальон, растительный или геометрический орнамент, бордюр по периметру, приглушённые бордовые, терракотовые, оливковые, охристые тона. Устойчивое клише «молдавские розы» возникло не случайно: в Молдавской ССР исторически сильна традиция ковроткачества, и тамошние комбинаты выпускали огромные тиражи ковров с цветочными мотивами — они массово расходились по всему Союзу.

На Северном Кавказе, в Закавказье и Средней Азии сильны были школы ручного ткачества: дагестанские, азербайджанские, карабахские, туркменские ковры ценились за плотность узла, сложные «ковровые» геометрии и глубокую окраску натуральными красителями. Такие вещи чаще оказывались «парадными» — их вешали в залах и гостиных. В городских «панельках» нередко висели и гобеленовые панно фабричного производства: стилизованные пейзажи, жанровые сцены, абстрактная графика, которые работали как «картины из ткани» и добавляли интерьеру «музейности». При этом типичный набор оставался практичным: один большой ковёр над диваном или вдоль холодной стены, плюс дорожки и паласы на пол в зонах прохода.

Кто производил: карта фабрик и школ, от заводов до ремесленных мастерских.

Промышленную «массу» давали союзные комбинаты в разных республиках: Молдавия, Азербайджан, Туркмения, Грузия, Армения, Северный Кавказ и Поволжье. Крупные фабрики выпускали стандартные артикулы в типоразмерах под распространённые планировки — чтобы ковёр ровно «садился» над трёхместным диваном или закрывал проблемный пролёт стены между окнами и углом.

Сколько стоило «повесить достаток»: цены, зарплаты и семейные бюджеты.

Экономика ковра — это всегда разговор о пропорциях. Для семьи с одним-двумя заработками покупка за 200–300 рублей означала месяцы накоплений и отказ от других крупных трат. Потому выбор был рациональным до мелочей: считали плотность ворса, трогали подложку, сверяли оттенки с мебелью, измеряли пролёт стены и рост домочадцев, чтобы орнамент «сел» по центру композиции и не конфликтовал с карнизами и бра. Параллельно думали о долговечности — натуральная шерсть «держит» цвет и форму десятилетиями, а на стене ковёр почти не изнашивается. Поэтому «повесить на стену» было не позой, а стратегией сбережения: вещь сохраняла вид и ценность дольше, чем на полу, где её ждало вытаптывание, затяжки и пятна.

Как ухаживали: от дворовой перекладины и снега до «Чайки» и химчистки.

У советского ковра был устойчивый цикл обслуживания, выверенный бытом. Повседневная чистка — пылесосом (массовые модели вроде «Чайки», «Ракеты», «Вихря» годами служили в квартирах), периодические «выбивания» на дворовой перекладине специальной ротанговой или пластиковой выбивалкой, а зимой — «снежная баня»: ковёр раскладывали на чистый, сухой снег, лёгкими ударами заставляя кристаллы впитывать пыль и жир. Совсем редко вещь сдавали в химчистку: там удаляли сложные пятна, выравнивали ворс, сушили по регламенту, чтобы избежать «запекания» и усадки. На стене уход был проще: пыли меньше, механических повреждений почти нет, но владельцы следили за микроклиматом — проветривали, не вешали ковёр на постоянно отсыревающую стену, обрабатывали от моли и хранили в чехлах при переездах, чтобы не ломать кромку.

Монтаж и безопасность: как вешали и как делать это корректно сегодня.

Классическая ошибка — повесить тяжёлую вещь на один гвоздь. Правильная схема — распределённая нагрузка: деревянная рейка или скрытая монтажная планка по верхнему краю, несколько точек крепления в несущем основании, чтобы исключить разрывы кромки и «волны».

Между ковром и стеной — тонкий зазор для вентиляции. В угловых комнатах с холодными швами — подложка из тонкого утеплителя или хотя бы изоляционная прокладка, чтобы не допустить выпадения конденсата «под ковром». Электробезопасность — очевидное требование: не перекрывать розетки и кабели, не располагать ковёр вплотную к бра с горячими лампами, использовать безопасные источники света.

Почему мода ушла в 2000‑е и зачем ковры возвращаются в 2020‑е.

После 1990‑х эстетика «нового ремонта» вытеснила настенные ковры. Тёплые штукатурки, краски, декоративные панели, гипс, обои под покраску, пластиковые окна и утепление фасадов сделали квартиры теплее и тише. Плюс сменился культурный код: ковёр на стене стал маркером «старого быта».

Но мода циклична. В 2010‑е и 2020‑е ковры вернулись в интерьеры — уже в ином качестве. Их используют точечно, как акцент и арт‑объект.

Часто можно услышать, что настенный ковёр — символ прошлого, «эстетическая ошибка». Но если смотреть без стереотипов, логика его появления и массового распространения понятна и рациональна. Он компенсировал конструктивные недостатки типового жилья, помогал экономить на ремонтах, служил долговечной «семейной ценностью» и работал как культурный маркер благополучия.

Источник - https://dzen.ru/a/aMAMH21qDz6CG0xK

Обновлено: в виду наличия еще более прогрессивных конструкций, как выяснилось - пенетратор будет сделан из ветродуя садового. Думаю опилки даже ворошить особо не надо будет.

Придумал идею - как не разбирая стены, фасада советского каркасника восстановить утепление. Так то по уму, надо снять фасад, заполнить минеральной ватой и покрыть заново. Но не в случае когда дом уже на грани состояния в котором такие вложения теряют смысл. Нет смысла так заморачиваться со старой конструкцией.
И я придумал как сделать лучше. Сверлим нижнюю доску фасада и аккуратно запениваем, чтобы не выпадали опилки снизу.
Далее сверлим верхнюю доску и вставляем туда пенетратор. Ну это прибор который я придумал только что.
И он накачивает в полость воздух с опилками. Те там укладываются. И вуаля - утепление восстановлено без капитальных переделок.

Пенетратор будет вот как устроен. В нижней части бочки литров на двести, вставлен штуцер с просветом миллиметров 40, и к нему приделан гибкий шланг из которого пенетратор плюется опилками. Через верхнюю крышку вставлена жесткая пластиковая труба чуть поменьше диаметром нежели нижний штуцер. Входит в нижний штуцер образуя щель эжектора.
Засыпаем в бочку опилок до краев. Закрываем. К верней трубе подключаем напорный выход строительного пылесоса и включаем его.
Эжектор засасывает в поток опилки, на их место под действием гравитации поступают опилки из верхних слоев бочки.
Потоком опилки выносит по шлангу в полость за фасадной доской, воздух оттуда благополучно выходит через щели а опилки остаются.