Произошло это в Южной Африке по дороге между населёнными пунктами Lichtenburg и Zeerust.

https://www.citizen.co.za/network-news/lnn/article/watch-vet...

Изучив новый дом и поняв, что здесь нет никаких опасностей, котёнок замурчал и разыгрался. Он пытался поймать свой тоненький хвостик, охотился на конфетные фантики и просто носился из угла в угол.

После некоторых раздумий мы дали животному кличку «Матильда». Котёнок почти сразу приучился к лотку. Забегая вперёд, напишу, что Матильда за пятнадцать лет жизни ни разу нигде не нагадила. Даже перед самой смертью, когда она уже с трудом передвигалась, Матильда ходила в туалет только в лоток.

Первую ночь в новом доме котёнок спал под подушкой в комнате мамы.

Утром, когда мама ушла на работу, меня разбудил истошный писк. Я испугался, подумав, что с котёнком что-то случилось, и побежал на звук. Оказалось, что животное стояло посреди спальни и отчаянно мяукало. Увидев меня, Матильда подбежала к моим ногам и начала тереться о них и мурчать.

Видимо, она испугалась, что её бросили одну, а дойти до моей комнаты она побоялась.

Я отвёл Матильду сначала в мою комнату, а затем на кухню, где стояли миски с кормом и водой. Котёнок поел и попил. Затем мы вернулись в спальню и ещё раз повторили уже пройденный маршрут. Котёнок ходил за мной словно собачка и больше в квартире уже не терялся. В последствии у Матильды сохранился этот инстинкт. Она как минимум пару раз в день выходила в коридор и, увидев меня, выгибала спину, мурчала и подходила к ногам, прося отвести её к мискам с кормом и водой.

Взрослея, Матильда начала выбирать другие места для сна – подоконники, кресла, стулья, полки шкафов и так далее. Спать под подушкой ей было уже неудобно.

Первый год кошка была очень игривой, частенько кусалась и царапалась. На моих руках и ногах постоянно была как минимум одна свежая ссадина от кошачьих когтей, так как я часто играл с Матильдой. Помню, когда я сдал экзамен ГИА по русскому языку и вернулся из школы домой, я первым делом побежал играть в компьютер. Вдруг Матильда, которой на тот момент было примерно 3-4 месяца, выпрыгнула из-под дивана и мёртвой хваткой вцепилась в мою ногу, прибавив несколько новых ссадин к уже имевшимся.

Когда Матильда выросла, то мы поняли, что это, несмотря на внешнюю схожесть, никакая не британская кошка. Скорее всего, хозяева неправильно скрестили своих питомцев, и получился какой-то непонятный гибрид с тёмно-серой шерстью и проступающей, словно седина, во многих местах шерстью серебристого цвета. Но мы к тому времени настолько полюбили Матильду, нашего, как мы в шутку её называли, «мутанта», что не обращали на это никакого внимания.

Повзрослев, кошка стала намного спокойнее. Можно даже сказать, стала идеальной. Она нигде не гадила, ничего не царапала, не мешала спать, не лазила по столам. Даже когда мы заводили новых кошек, Матильда не обращала на них особого внимания.

— С Матильдой можно хоть крокодила заводить! — часто шутила мама.

Единственный курьёзный случай с участием Матильды, который я могу вспомнить, — это когда я поставил тарелку с супом на табуретку возле дивана, а сам пошёл за хлебом на кухню. Я хотел поесть, смотря при этом футбол по телевизору. Вернувшись в комнату, я увидел довольно странную картину: кошка всеми четырьмя лапами стояла в тарелке с супом. При этом она даже не лакала этот самый суп. Матильда посмотрела на меня невозмутимым взглядом и спрыгнула вниз. То и дело тряся лапами, она прошла несколько метров и плюхнулась на пол, начав вылизываться.

Подобных случаев с её участием больше не было. Что это такое было, я до сих пор понять не могу.

Также Матильда очень любила вычёсываться. Только лишь завидев чесалку у меня в руках, кошка начинала выгибать спину, мурчать и мяукать.

Примерно на двенадцатом году жизни у Матильды случился первый инсульт. Вначале мы подумали, что она отравилась или подцепила какой-то вирус. Но потом её частично парализовало, и мы поняли, в чём дело. Матильда целый день лежала под диваном, изредка выбираясь к лотку и к мискам с водой и едой. Пила она нормально, а вот ела очень мало. Было видно, что ей физически неудобно есть сухой корм, и поэтому мы стали кормить её детским питанием из шприца.

В ветеринарную клинику мы обратиться не могли, так как в нашем захолустье был лишь ветеринарный кабинет, в котором не было необходимого оборудования для обследования. До ближайшей нормальной клиники было примерно сто километров. Вряд ли парализованная и ослабленная кошка выдержит минимум два часа дороги, да ещё и стресс от посещения нового места. Поэтому мы дали Матильде небольшой кусочек ******на[1] в надежде на то, что он, может быть, разжижит кровь.

И действительно, уже на следующий день Матильде стало намного лучше. Постепенно она восстановилась и даже набрала пару килограмм веса.

Следующий инсульт случился у неё спустя три года. Матильда ела всё меньше и меньше, и в какой-то момент перестала есть даже свой любимый влажный корм. Большую часть времени она проводила под диваном, изредка выбираясь наружу, чтобы сходить в туалет, попить воды и съесть несколько кусочков сухого корма.

Через некоторое время кошка перестала есть совсем. Она лишь инстинктивно подходила к миске с едой и, пошевелив челюстями, сразу же уходила прочь. Я кормил её детским питанием через шприц, надеясь, что и на этот раз она поправится. В один из дней мне даже показалось, что кошке стало лучше.

Но чуда не случилось. В какой-то момент Матильда перестала пить. Она почти всё время лежала на одном месте – в небольшом пространстве между шкафом и стеной. Иногда она поднималась на лапы и, шатаясь из стороны в сторону, куда-нибудь шла. Пройдя несколько метров, она останавливалась и, тяжело дыша, ложилась на пол, чтобы набраться сил для следующего «путешествия».

Она пыталась запрыгнуть на свои любимые места – пуфик, на котором она обычно спала, комод и диван. Но у кошки хватало сил лишь на то, чтобы чуть приподнять передние лапки. Не более того. Хотя один раз ей всё-таки удалось забраться на диван.

В последние дни жизни Матильды я часто вычесывал её чесалкой. Она прищуривала глаза, из которых на тот момент почти ушла жизнь, и хрипло мурчала.

За день до смерти она уже и не могла мурчать. Вместо приятного вибрирующего звука доносился какой-то свист.

21 июня 2025 года я проснулся от звука судорожного кошачьего мяуканья. Я сразу же понял, что Матильда умирает. Я вскочил с дивана и увидел лежащую под столом кошку. Я стал гладить животное и говорить ласковым голосом: «Тише, тише. Всё хорошо», или что-то вроде того.

Худое тельце несколько раз вздрогнуло, из пасти донёсся глухой звук, и всё закончилось. Я посмотрел на экран телефона. Часы показывали 10:58. Затем я взял чесалку и в последний раз вычесал свою любимую кошку…

Мы похоронили Матильду на окраине нашего участка, рядом с большой ёлкой.

Первые дни мне было непривычно жить без питомца, который был рядом целых пятнадцать лет. Половину моей жизни. Чувствовалась какая-то пустота внутри.

Постепенно мне стало легче. Иногда я вспоминаю Матильду, и на сердце вновь приходят горечь и пустота, но уже не такие сильные, как в первые дни после смерти кошки.

Я буду помнить о Матильде всегда, и никогда её не забуду…

[1] Я намеренно скрыл название лекарства, так как давать его животным можно только в крайних случаях и только по совету опытного ветеринара. Мы рискнули, зная все возможные последствия, и нам повезло. Матильде это помогло. Лекарство не вызвало никаких побочных эффектов. Но другим животным это может серьёзно навредить и даже вызвать смерть.

Дзынь! – короткий сигнал смартфона. Смотри, как разом вздрогнули десятки хвостов в вагоне метро. Условный рефлекс. Слюна потекла в предвкушении корма – сообщения, лайка, новости. Цифровой сахарок на язык. Хорошая обезьянка.

Вот огромный экран на здании. Он не продает тебе машину. Он продает тебе ощущение власти, успеха, доминирования. Он гладит твой призрачный хвост, расчесывает его, обещает, что он станет самым пышным и красивым в стае. И ты бежишь, берешь кредит. Покупаешь. И на миг твой хвост действительно распушается, поднимается. Ты чувствуешь себя вожаком. А потом он снова поникает. Нужна новая доза. Новый стимул.

А вот выпуск новостей. Тревожная музыка. Кадры катастроф. Страх. Боль. Неопределенность. Это удар. Это резкий, болезненный рывок за хвост. Он заставляет сжаться, искать защиты, искать того, кто скажет, что делать. И тут же появляется Он. Спокойный. Уверенный. Лидер. Он обещает порядок. И напуганные, скулящие животные с благодарностью прижимаются к его ноге. Дрессировка страхом – самая эффективная.

Им дали игрушки. Блестящие побрякушки для ума. «Познай себя», «Найди свою сущность», «Проработай травму». Они сидят в своих клетках и увлеченно занимаются самокопанием, полируют свои внутренние решетки, составляют психологические портреты своей уникальной, неповторимой тоски. «Мой хвост поджат, потому что в детстве меня не любила мать». Прекрасно. А теперь иди и работай. Не отвлекайся. Хозяевам неважно, почему ты нажимаешь на рычаг. Важно, чтобы ты нажимал.

Они думают, что сознание – это венец творения. А это всего лишь самый чувствительный, самый нервный, самый оголенный кончик хвоста. Его можно ласкать до экстаза, а можно прищемить так, что из глаз посыплются искры. Никаких цепей. Никаких решеток. Только невидимый поводок, пристегнутый прямо к центру удовольствия в мозгу. Дерг – боль. Поглаживание – кайф.

Я сижу в этом кафе, пью свой яд, и смотрю на них. На их дергающиеся, виляющие, побитые, гордые, заискивающие хвосты. Они пьют кофе, смеются, плачут в телефоны, любят, ненавидят. Живут. И не видят нитей.

Ночью, когда город засыпает, эти хвосты не исчезают. Они клубятся над крышами, сплетаются в кошмарах, судорожно дергаются во сне, реагируя на отголоски дневных сигналов. Великая лаборатория спит. Завтра прозвенит новый звонок, и эксперимент продолжится.

А мой? Мой тоже здесь. Я чувствую его холодный трепет. Просто я вижу руку, которая держит поводок. И это не делает меня свободным. Это делает меня зрячим в царстве слепых. И это, пожалуй, самый изощренный рывок за хвост из всех.