Я начал носить скафандр в восемь лет. Обычный, ну то есть, конечно же, почти обычный. Он похож на те, в которых подготовленные и обученные специалисты выходят в открытый космос. Только мой легче, и почти не стесняет движений. Когда я рос, я менял скафандр на новый, почти каждые два года. Пятнадцать миллионов рублей за штуку. Неслабо, да? Цена квартиры в Москве. Или автомобиля премиум класса в полной комплектации. Или цена чьей-то загубленной жизни. А может даже и нескольких. Дороговато я обхожусь этому миру, в общем.
Мой отец - миллиардер, и это как с самого рождения подписать приговор к жизни. Вы не думайте что я не пытался покончить с собой. Еще как пытался. Пару раз даже почти получилось. Но, к несчастью, я тряпка и все еще жив, и все еще в тесном скрипучем сафандре; дышу воздухом с пониженным содержанием кислорода. Десять процентов, если быть точным, и для меня этого более чем достаточно. Чистый воздух, каким дышите вы, убьет меня за пару часов.
В общем то, я родился бы да сразу и помер, если б не какой-то больно умный акушер, да отцовы миллиарды. В родильном отделении пришлось реанимировать меня четыре раза. Рассказывают, что отец их там чуть всех не поубивал. Вот, наверное, бедлам там стоял. Не повезло, конечно, да. А особенно, мне.
Сейчас мне двадцать восемь, но я едва ли выгляжу даже на шестнадцать. Процесс старения в моем организме, знаете ли, происходит куда медленнее. Я как долбанный эльф из Средиземья, а точнее - полуэльф, полукровка. Только Серые гавани мне не светят. Да и хрен бы с ними.
Я, кстати, сбежал. Опять. Иногда я так делаю, когда мне становится невмоготу от вечного одиночества. В отцовом загородном трехэтажном коттедже у меня есть отличная комната из плексигласа. Стодвадцатидюймовый ОЛЕД телевизор с разрешением в 8К, системник за полтора миллиона, пятая сони, последний яблочный телефон, акустика (какой Эминем позавидовал бы) и целый концертный рояль. Я даже стримы делал еще года два назад под ником offcousmanaut. Играл на рояле и проходил новые игрушки. Позиционировал я себя как хикикомори, ну типо не выхожу из дома, все время сижу за компьютером и весь из себя такой субтильный, ранимый оптимист. Кто-то повелся и даже подписчики были.
Тогда ковид только начался и маска на лицо пришлась очень ко двору, чтобы не светить свою болезненную рожу. Хоть и нужна она мне была как собаке пятая нога, на самом то деле. У меня нет контакта с людьми. Но так, на всякий случай. Я ведь уязвимое место одного из богатейших людей страны.
- Эй парень, день космонавтики в следующем месяце.
На улице тихий пятничный вечер. Парк, и шуршат несмело изумрудные листья тяжелых дубов. И почему бы не пошутить над типом в скафандре, который сидит на лавочке и кормит голубей с ладони. И действительно, почему бы нет?
Острые клювы тыкаются в мягкую эластичную резиновую ладонь. Я их едва чувствую. Теперь я вообще все едва чувствую. Я давно уже устал от скафандра. И жить без него тоже - никак.
Косплей. Я не знаю откуда пришло это слово, но думаю что его придумали специально для меня. Играть космонавта.
Что поделать, играю, хоть и силы мои уже на пределе. Я знаю, уверен, что когда-нибудь сорву этот душный костюм и, накогец, попробую на вкус ваш воздух. Но не сейчас, потому что сейчас голуби сожрали все мои семечки и, надо бы прогуляться, купить еще пакетик, пока отцовы мордовороты не прикатили и не утащили меня обратно в игрушечный домик.
В парке людей почти не было, а значит свидетелей моей поимки почти не будет. Придурочный активист или демонстрант, или просто псих - подумают люди, и как бы мне хотелось чтобы их мысли были правдой. Пятнадцать суток СИЗО в обмен на целый мир - неравноценная сделка
Я уже был у парковых ворот когда решил что не пойду ни в какой магазин. Времени было мало, и хотелось смотреть на людей. Я был голоден до людей, а я уже целых полчаса потратил на каких то безмозглых птиц.
Я свернул влево и пошел по тротуару вдоль дороги. Машины справа шуршали резиной по асфальту и надрывно гудели. Я включил встроенное в шлем, шумоподавление.
Мимо шли люди. Кто-то улыбался, глядя на меня, кто-то хмурился, и в тишине, окружавшей меня, все эти взгляды казались слишком острыми, слишком колючими, даже те, что мне улыбались. И все же я питался ими, насыщал себя, зная, что скоро от всего этого мне останутся лишь воспоминания, с которыми я буду играться в своей одиночной камере из плексигласа. Бесполезный хомяк в аквариуме.
Спустившись вниз по улице на площадь, где людей было больше всего, я выключил шумоподавление и направился к бургерной. Не потому что был голоден, а потому что там я мог увидеть и услышать тех, кто был похож на меня. Там на меня обязательно обратят внимание. Пусть даже и в самом плохом смысле этого слова.
Но посреди площади я остановился у костра. Костер посреди площади?! И это не шутка. Какой-то бездомный старик с грязной, свалявшейся клубнями, бородой, сидел на каменной плитке с протянутыми к пламени, узловатыми ладонями.
Люди обходили костер стороной, лишь коротко глянув. Никто даже не снимал на телефон, видимо зрелище было привычным.
- Садись, Юра, погрейся. - сказал мне бездомный.
Он был совсем старым. Грязные седые волосы, комками лежали у него на плечах. Под глазом - кровоподтек.
- Шлем-то сними, а то сопреешь ведь, у костра то.
Я не сопрел бы; перед одеванием скафандра я наносил на тело специальный гель, голубоватого цвета, он регулировал температуру поверхности кожи забирая тепло и постепенно высыхая. Я сел у костра, но шлем, конечно, не снял.
- И чего только бегают, да, Юр? - кивнул старик на людей, у меня за спиной, и как будто бы что-то вспомнив, помрачнел тут же. В дальнем конце площади зажглись огни на фонарных столбах. Наступал вечер и небо наливалось тяжелой густой синевой. Мир, за стеклом аквариума на голове, казался неправдоподобным.
Серые, сверкающие, задумчивые и бездумные, веселые, уставшие, озабоченные; все они спешили мимо. Огромный рыбий косяк где каждый был сам по себе, но отчего-то все они двигались навстречу друг другу и прочь друг от друга.
А я сидел на дне океана и смотрел на огонь.
Когда стало совсем темно, старика забрал проезжавший мимо, патруль барракуд. От костра оставались одни угли и трогать их никто не стал. Они грели мой мертвый взгляд. Совсем скоро я остался совсем один. Донный город погрузился в глубокую тишину и над опустевшей планетой загорелись далекие мертвые звезды.
Когда-нибудь я сниму свой скафандр, быть может, даже, сегодня.
