Вести о русском художнике-маринисте стали проникать в европейские столицы. В 1843 году французское правительство выразило желание, чтобы Айвазовский представил свои картины на выставку в Лувр. В начале осени в итальянских газетах появились сообщения, что Айвазовский собирается в Париж, где будет участвовать на выставке в Лувре. Его друга Векки неотложные дела также призывали в столицу Франции. Пока Айвазовский готовился в дорогу, его друг уехал. Они условились встретиться в Париже.
Айвазовский особенно не торопился. Он решил по пути в Париж еще раз посетить ряд итальянских городов, проведя в каждом по нескольку дней.
В Генуе Айвазовский задержался дольше, чем в других местах. Он внимательно осматривал средневековые здания, напоминавшие ему развалины генуэзских башен в родной Феодосии. В день отъезда он решил до отхода дилижанса сходить на улицу Данте осмотреть домик, в котором родился Христофор Колумб. Перед тем, как выйти из гостиницы, он позвал слугу и поручил сходить за билетом. В вестибюле Айвазовский обратил снимание на даму под густой вуалью. Она о чем-то тихо разговаривала со слугой, которого он послал за билетом.
Заметив на себе внимательный взгляд Айвазовского, она с досадой отвернулась. Что-то в фигуре и движениях незнакомки показалось ему знакомым, но, выйдя на улицу, он перестал о ней думать.
Отправление дилижанса немного задержалось: возница вдруг куда-то исчез. Чтобы скоротать время, Айвазовский начал разглядывать пассажиров, собравшихся в конторе дилижансов. Оглядев шумных негоциантов, громко разговаривавших между собой на генуэзском наречии, похожем на французский язык, он хотел было уже выйти на улицу и там дожидаться отправления дилижанса, как вдруг заметил в дальнем углу одиноко сидящую молодую красивую девушку в элегантном дорожном платье. Айвазовский сразу узнал ее: то была красавица, которую он видел на карнавале в Риме в сопровождении поляка Теслецкого. С Теслецким его незадолго перед этим познакомил Векки.
После встречи на карнавале Теслецкий не показывался ни у Айвазовского, ни у Векки, и художник так до сих пор и не знал, кто была эта красотка, привлекшая всеобщее внимание на карнавале.
У Айвазовского пробудилось любопытство, и он заглянул в помещение к владельцу конторы, чтобы у того расспросить о девушке.
Владелец конторы дилижансов синьор Базили хорошо знал про Айвазовского из газет. Ему льстило, что часть пути в Париж знаменитый художник совершит в его дилижансе. Поэтому он оказался словоохотлив и сообщил, что эта дама австрийская полька графиня Потоцкая и что путь она держит в Милан.
Наклонившись к самому уху художника, генуэзец начал нашептывать, что гостиничный слуга по приказанию графини взял билет для нее в том отделении дилижанса, где едет он, русский маэстро, синьор Айвазовский.
Возница, наконец, появился и пассажиры поспешили занять свои места.
Айвазовский ехал в одном отделении с графиней и высоким пожилым французом-педагогом из Бордо.
Француз быстро разговорился и начал занимать разговором свою красивую соседку.
Айвазовский опустил окно и рассеянно следил за легкими облачками. Но постепенно он невольно начал прислушиваться к разговору.
Француз с увлечением заговорил о политике. Графиня подавала остроумные реплики, еще больше распалявшие не по возрасту экспансивного собеседника.
Айвазовский решил держаться в стороне и не вмешиваться в разговор. Но графиня вдруг начала резко судить о русских делах.
От политики она перешла к литературе и искусству. Айвазовский не выдержал, оторвался от окна и, волнуясь, заметил:
— Не вам, польке, так говорить о стране, где нашел приют и дружбу поляк Мицкевич. Недавно мои друзья привезли в Рим новый том Пушкина. Там я прочитал такие строки о Мицкевиче:
Он между нами жил
Средь племени ему чужого, злобы
В душе своей к нам не питал, и мы
Его любили. Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами
И песнями (он вдохновлен был свыше
И свысока взирал на жизнь). Нередко
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
— Может быть, графиня, прочитать вам эти стихи по-польски? — предложил Айвазовский.
— О, вы знаете польский язык! Я была бы так счастлива!
Айвазовский стал переводить пушкинские строки.
Потоцкая слушала его с блестящими глазами. Совершенно забыв о своем соседе и единомышленнике-французе, она все внимание перенесла на молодого попутчика.
Вскоре она сама стала приводить примеры благородства русских.
Француз, который обиделся и сидел, нахохлившись, что-то недовольно пробормотал, осуждая свою недавнюю союзницу.
На протяжении остального пути графиня показала себя очень любезной и умной собеседницей. Айвазовский отдал дань ее живому воображению и метким суждениям о живописи. Незаметно для себя он начал понемногу поддаваться обаянию этой девушки.
Гостиница, в которой остановился Айвазовский, находилась недалеко от Миланского собора и из ее окон хорошо был виден великолепный беломраморный храм с его причудливой архитектурой.
Утром Айвазовский стоял у открытого окна и любовался как этим дивным сооружением, так и необыкновенно нежными тонами утреннего неба.
Город постепенно просыпался. В доме напротив распахнулись окна во всех этажах и показались миланки, красивые, с очень темными глазами; внизу на улице появились прохожие. В комнату начали долетать обрывки фраз, громкий смех, шум колес подъехавшей к гостинице коляски.
Все это Айвазовский уже слышал и видел в Италии, Но каждый раз шумы просыпающегося города действовали на него возбуждающе. Приезжая в незнакомый город, художник любил бродить в эти ранние часы по узким уличкам, подолгу стоять перед каким-нибудь древним зданием или случайно уцелевшей аркой.
Сегодня он собирался еще до завтрака пройтись по Милану. Айвазовский давно мечтал прожить в этом городе несколько дней, чтобы насладиться в полную меру «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи.
Он уже собирался выходить из комнаты, но нежный голос остановил его.
После завтрака, графиня предложила отправиться вместе осмотреть Миланский собор.
Айвазовский еще раньше, в предыдущий приезд, бывал в соборе. Мрачный и суровый внутри, собор не затрагивал душу художника, любившую свет и радость. Но Айвазовский согласился.
В соборе было уже много посетителей-итальянцев и иностранных туристов.
Появление Потоцкой и Айвазовского отвлекло их от осмотра храма. Красота графини притягивала все взгляды. Шепотом стали называть друг другу ее имя.
Грациозные жесты, лёгкая улыбка, нежное звучание голоса, когда она обращалась к своему спутнику и солнечный свет, благодаря старинным цветным стеклам, бросающий причудливые цветные блики на ее стройную, гибкую фигуру...
Казалось, в собор явилась богиня.
Но вскоре настроение Потоцкой омрачилось и улыбка погасла на ее губах. Ее обостренный слух все реже стал улавливать свое имя, зато все чаще она слышала как произносят имя ее спутника. По-видимому среди посетителей были знавшие художника в лицо.
Иностранные туристы, услыхав имя Айвазовского, устремились за ним и неотступно следовали за знаменитым художником, который до сих пор избегал общества светских красавиц.
По выходе из собора графиня пригласила Айвазовского отобедать с нею.
Владелец ресторана благодарил милостивую мадонну, пославшую ему сегодня эту красивую синьору и прославленного художника. Даже те посетители, которые обычно не засиживались за столиками, теперь делали новые заказы и все время не сводили глаз с прекрасной польской графини и знаменитого русского маэстро и тут же вполголоса рассказывали о них быль и небылицы.
В наемной коляске они отправились в великолепный парк, окружающий Кастелло Сфорцесско.
Айвазовский много слышал от своих итальянских друзей об этом замке, где некогда обитал герцог Ломбарди и Лодовико Сфорца Моро.
— Как странно, — произнесла графиня, — я будто бы уже видела этот замок. Но я здесь впервые...
— Доводилась ли вам быть в Москве? — спросил её Айвазовский.
— Конечно. Но причём тут Россия?
— Изначально стены Московского Кремля были деревянные. Затем стены и башни возвели из местного белого камня. Долго стояла Москва белокаменная, пережила многие осады. Но со временем белокаменные укрепления Кремля совсем обветшали. Иоанн, Божьей милостью государь и великий князь всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Пермский, Югорский и Болгарский и иных пригласил из Италии архитекторов.
Те не придумали ничего лучше как скопировать облик стен Кастелло Сфорцесско.
— Стало быть, ничего нового я здесь не увижу...
— Отнюдь! Знаете ли вы, что к украшению цитадели был привлечён сам Леонардо да Винчи?
Художник увлекся и с жаром рассказывал графине, как Леонардо трудился над украшением этой цитадели. Он уговорил Потоцкую подняться в большой зал замка и осмотреть фрески Леонардо на потолке.
Айвазовский и графиня долго стояли и глядели на дубовую листву, покрывающую весь потолок. Сердце художника разрывалось от счастья.
На Пьяца дель Дуомо коляска графини попала в нескончаемый поток роскошных экипажей.
Черноокие миланки славились своей красотой. Но графиня Потоцкая сразу затмила ломбардских красавиц.
Грациозно откинувшись на подушки коляски, она с безразличным видом позировала под десятками направленных на нее лорнетов. Время от времени она с улыбкой поворачивала голову к художнику, который продолжал сообщать ей сведения о старинных зданиях, мимо которых они медленно проезжали.
Однако уязвленные миланки решили отомстить этой гордой иностранке. Кто-то произнес имя Айвазовского. Тогда все свое внимание итальянки обратили на молодого спутника графини. В соседних колясках начали довольно громко восхищаться необыкновенным талантом русского маэстро.
Графиню развлекала бессильная зависть ее соперниц на этом состязании красоты, но она все же с досадой обронила несколько насмешливых слов по-польски:
— С вами, пан Айвазовский, женщине рискованно появляться в людных местах… Вы слишком знамениты…
В тот же вечер графиня простилась с художником и отправилась в Вену.
Протягивая ему руку для поцелуя, она тихо произнесла:
— Из Парижа приезжайте непременно в Вену. Я вас буду ждать, мой маэстро…
В Париже Айвазовского радостно встретил Векки. Он не дал ему даже как следует отдохнуть с дороги и на следующее утро сразу увлек на парижские бульвары.
Во время завтрака в кафе Айвазовский за одним из соседних столиков увидел Теслецкого и, обрадованный, пригласил его позавтракать вместе с ними.
Теслецкий недобро взглянул на Айвазовского и отвернулся.
— Что с ним, Векки? Ведь я ничем его не обидел, — обратился к другу озадаченный и огорченный художник.
— Теслецкий сердит на вас, — ответил итальянец.
— За что, про что? — с возрастающим недоумением продолжал спрашивать Айвазовский.
— Бог весть от кого Теслецкий узнал, что вы увезли из Генуи в Париж ту самую женщину, в которую он уже несколько лет без памяти влюблен, для которой нарочно ездил в Италию, творил всякие безумства, чтобы добиться взаимности.
Айвазовский оглянулся. Теслецкого уже не было за столиком.
На следующий день, когда Айвазовский и Векки пришли в кафе, Теслецкий уже был там. За одним столиком с ним сидели еще два поляка; несмотря на утренний час, они были в визитных костюмах.
Айвазовский и Векки прямо направились к ним и поклонились своему недавнему приятелю.
Ответив на поклон Векки, Теслецкий встал и сухо обратился к Айвазовскому:
— С вами будут разговаривать мои секунданты. — Он сделал жест в сторону двух поляков. — Они сейчас собирались ехать к вам.
Айвазовский посмотрел в измученное лицо Теслецкого и мягко спросил его:
— И что же вы мне хотите предложить?
Теслецкий шагнул к Айвазовскому и, глядя ему прямо в глаза, ответил:
— Дуэль!