Царская лекция: Бисмарк
О Бисмарке и его Realpolitik.
Исторический экскурс в мастер-класс дипломатии.
О Бисмарке и его Realpolitik.
Исторический экскурс в мастер-класс дипломатии.
О европейской политике князя Александра Невского обычно вспоминают в связи с противостоянием Новгорода, Швеции и Тевтонского ордена. Куда менее известны сношения князя с другими странами Европы, в частности, с Ватиканом. А ведь о контактах между Александром Невским и Иннокентием IV, занимавшем папский престол в 1243-1254 гг., свидетельствуют три известных историкам источника - две буллы Иннокентия IV и Житие Александра Невского. Обе папские буллы относятся к 1248 году и датируются 22 января и 15 сентября соответственно.
В первом послании (22.01.1248) папа предлагал Александру последовать примеру своего отца Ярослава, умершего в Каракоруме в 1246 году, и принять католичество. Подтверждений тому, что Ярослав Всеволодович принял католичество на смертном одре нет. Эту версию в свое время активно форсил папский легат Плано Карпини, что как бы намекает. Далее Папа просил в случае начала татарского наступления на Европу известить Тевтонский и Ливонский ордена,
"дабы... мы смогли безотлагательно поразмыслить, каким образом, с помощью Божией сим татарам мужественное сопротивление оказать".
Практическая польза от такого содействия для Невского тоже расписывается в послании. Принятие католичества отвратит его от "вечного проклятия" и приведет к спасению, а извещение орденов о монгольском походе поможет в борьбе против "жестокого ига татарского", с которым Невский так и так захочет бороться.
Во втором послании (15.09.1248) сразу бросается в глаза обращение Папы к Александру Ярославичу как к "Alexandro, illustri regi Nougardiae" - светлейшему королю Новгородскому. Подобное обращение - "rex"- имело место только в отношении католических правителей. А сам восторженный ответ римского понтифика и вовсе кажется странным, ведь по его словам Александр согласился перейти в католичество и предложил построить в Пскове католический собор. Новая просьба Папы в этом послании - принять в качестве своего посла в Новгороде архиепископа Прусского (на тот момент это был Альберт фон Зуербеер).
В Житии Александра Невского, кстати, упоминается папское посольство аж с двумя кардиналами, которые пытались убедить князя принять католическую веру. Но тот стойко отказался.
А теперь длинный постскриптум о том, почему Иннокентий IV вообще написал Александру Невскому и почему тот прервал с ним переписку.
В 1240-х годах Папа, на фоне монгольского нашествия на Русь, начинает устанавливать связи с разными князьями с заделом на расширение католической сферы влияния. С Даниилом Галицким и его братом Василько это принесло плоды - право семьи Романовичей на Галицкие земли были подтверждено папской буллой, а Галицкое княжество вошло "под руку" Святого Престола, пусть и формально. И это ещё мы не упомянули официальную коронацию Даниила, которая случится позже.
В 1246 г. в сношения с Папой вошёл и Ярослав Всеволодович, который действительно встречался с Плано Карпини в Каракоруме. Его отравление великой ханшей Туракиной стало поводом для отправки первого послания Иннокентия к Александру, который в Каракорум ехать отказался, на чём и рассчитывал сыграть Папа. Однако когда послание дошло до князя, он со своим младшим братом Андреем уже успел съездить "на поклон" к Батыю, а потому ничего конкретного, судя по всему, не ответил. Хотя А.А. Горский полагает, что Александр в качестве знака доброй воли действительно мог предложить построить католическую церковь в Пскове, что не было чем-то из ряда вон выходящим. В Новгороде такие церкви, например, были.
С чего тогда второе послание Иннокентия оказалось таким восторженным? Известно, что он получил ответ Александра не из первых рук, а через архиепископа Прусского, а потому дружеско-нейтральный тон князя мог превратиться для Папы в восхищенно-одобрительный аж с согласием на переход в католичество. Вторая папская булла, написанная осенью 1248 г., добралась до Александра лишь спустя два года - в 1250 г., поскольку князь таки отъехал в Каракорум, где и пробыл полтора года. Вернувшись, Александр порвал связи с Римом и никаких более подвижек для установки новых контактов не предпринимал.
Почему? Достоверно неясно. Есть версия, что Александр предпочел монголов крестоносцам из-за их большей веротерпимости, отсутствия у них намерений осуществлять прямой захват русских земель и абсолютного равнодушия к северным территориальным расширениям Новгорода. Негативно могло повлиять на решение Александра и то, что сотрудничество с Римом на тот момент не очень-то и помогло в борьбе с монголами Даниилу Галицкому (и не поможет в будущем). Также вносили свою толику сомнений экспансионистские настроения католических орденов и Швеции. А в остальном - кто его знает.
Почитать текст папских булл можно тут.
Мой авторский блог и исторический лекторий "Бои за Историю"
Минутка Википедии. Мокусацу (黙 殺) — японское слово. Состоит из двух иероглифов 黙 (моку — «тишина») и 殺 (сацу — «убийство»). Такой двусмысленный, как и всё азиатское, термин. Что-то вроде: если мы не будем обращать на него внимание, оно само сдохнет. Или: мы пока не будем об этом говорить. Именно это сочетание с некоторыми натяжками можно считать триггером уничтожения двух Японских городов Хиросимы и Нагасаки. Каким образом? Ну, история, как обычно, на моём канале (я на это очень надеюсь) довольно меметичная и стоящая внимания.
Все началось с них
В общем, июль 1945 года. Потсдамская конференция. На ней союзники, уже уставшие от войны, в резкой форме призвали Японию к полной капитуляции. Они прекрасно знали, что внутри японского правительства существуют тайные сторонники мирного урегулирования и во многом рассчитывали именно на них. Но, как вы понимаете дух самураев и чувство богоизбранности народа не давало руководству Японии никаких шансов согласиться на переговоры. Что мы за японцы такие, если вдруг сложим наши катаны без сеппуку. Военный министр Коречика Анами размахивая именным танто, агрессивно требовал отклонить Потсдамскую декларацию, заявляя, что его войны дойдут до Вашингтона. Его поддержали начальники штабов, желая войны до победного конца, крови врагов, черепов для трона черепов и всё такое прочее. Тем более что в тексте присланной декларации было чёрным по белому написано, что всех военных лишат их должностей и отправят в Сибирь убирать снег. Да, весь. Естественно, потомкам самураев этого не хотелось. Однако более трезвомыслящий министр иностранных дел, видя, как набравшая обороты махина Красной Армии потихоньку подползает к Маньчжурии, а хитрые американские бака-гайдзины что-то там мутят с мирным атомом, попытался сделать тонкий ход конём. Он планировал донести требование союзников до общественности. Тем самым старался снять с правительства (и, главное, с себя) ответственность, за принятие решение. Мол — пусть наш народ знает, с чем ему придётся иметь дело в результате капитуляции. А уж мы потом посмотрим. В результате компромисса декларация была переведена на японский язык и опубликована в газетах в несколько сокращённом виде. Чтобы уж совсем не травмировать общественность, оттуда вырезали наиболее мощные панчи по поводу «суровое правосудие для военных преступников» и «неизбежное полное опустошение японской метрополии».
Кантаро Судзуки. Человек сказавший это слово на букву М.
Естественно, репортёры ухватились за этот текст и на очередной пресс-конференции 29 июля начали требовать от премьер-министра Кантаро Судзуки комментариев по поводу дальнейших действий правительства. Как они вообще относятся к этому бряцанью оружием со стороны Союзников. Премьер-министр оказался загнанным в угол подобными вопросами, так как ответа у него всё ещё не было. Министры по-прежнему тихонько грызлись под татами и на данном этапе было непонятно, что же там будет дальше и какая из фракций победит. Опять же, японское правительство считало, что этот текст был простой переработкой Каирской декларации, которая призывала Японию отдать, то что они там назавоевывали и была создана аж в 1943 году. Ранее Япония уже отклонила Каирскую декларацию и принимать немного переработанную версию сейчас было бы потерей лица перед своим народом (типа а что, случилось-то? Неужели, что-то изменилось). Поэтому он просто сказал: «без комментариев, мы ещё обсуждаем этот вопрос, однако стараемся завершить войну, имея в качестве альтернативы битву до конца». Журналисты пороптали, но разошлись. В газетах появились слова премьер-министра, союзники наконец дождались ответа японского правительства и хэппи-энд...
А через двадцать лет Япония стала такой.
Был бы, если бы Кантаро Судзуки говорил на каком-нибудь европейском языке. Но нет. Он был японцем и общался с японскими журналистами на японском языке. А японские журналисты писали в японских газетах японскими иероглифами. Нда... затык. Дело в том, что фраза по поводу декларации звучала примерно так:
По моему мнению, декларация, по сути своей, аналогична более ранней декларации. Парламент Японии не считает, что в ней есть особое значение. Мы просто её «мокусацу». Единственная альтернатива для нас — продолжать борьбу до конца.
Вон, видите? В этой фразе была использовано то самое слово «мокусацу». Теперь хитрый поворот. Все мы знаем, что перевод — он как женщина, либо красив и неверен, либо верен, но некрасив. И слово «мокусацу» можно было перевести в данном случае несколькими способами: в одном случае это было бы банальное — «пока не хотим комментировать», в другом случае — «игнорируем» и наконец «срать хоте...» в смысле: «игнорируем, но ещё и с явным презрением к этому жалкому предложению». И по законам подлости речь премьер-министра для союзников перевели именно с позиции последнего значения. Ну, западные варвары они такие — простые как палка, незамысловатые как лопата. Это умные и мудрые азиаты используют увиливание от прямого ответа, как способ переговоров, мол, вы пока там подумайте, помучайтесь, а потом мы посмотрим. А у гайдзинов всё просто: да — это да, нет — это нет. И с позиции западного менталитета, получилось, что Кантаро Судзуки заявил, что класть Япония хотела на декларацию и будет вести войну до последнего японца, благо их ещё полно. У американцев после прочтения перевода немного побомбило, а через десять дней бомбы уже отправились к Хиросиме.
И получилось примерно вот такое.
Но на радость «невсетакоднозначников»: на самом деле, это довольно мутная история. Потому что, споры по поводу: «что там на самом деле имел в виду Судзуки, бросая такое многозначительное слово», до сих пор ведётся как среди лингвистов, так и среди историков. Японцы считают, что их просто неправильно поняли. Мол премьер-министр пытался сгладить углы и одновременно заявить японским ястребам, что мол, мы защищаем интересы страны, а не менее японским голубям намекнуть, мол, вы знаете, мирные переговоры тоже не исключены. Эту статью не стоило считать посылом Союзникам, ведь она была нацелена на внутреннюю публику. Американцы и европейцы утверждают, что иных толкований в данном случае и быть не могло, ведь даже затягивание решения расценивалось как нарушение условий декларации. А многие так и вообще подозревают, что американской военщине было плевать на всякие там слова, им хотелось просто проверить свою новую бабахалку. Что? А, мораль. Ну пусть будет: не нужно громких и многозначительных слов. Говорите проще.
Дополнения, уточнения и прочие детали:
1. Статья «Hiroshima, Mokusatsu and Alleged Mistranslations»
2. Статья «Mokusatsu: One Word, Two Lessons» на сайте национальной безопасности США
3. Книга Voices of the Invisible Presence
4. Книга The Decision to Drop the Bomb
5. Баяны: вроде нет. Там сплошной Зверополис.
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689
Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).
Если загуглить в интернете переписку царя Ивана Грозного, то можно обнаружить немало статей о том какой он был тролль/варвар и направо-налево оскорблял людей. Чаще всего в качестве примера несдержанности в дипломатической переписке приводятся два письма королю Швеции Юхану. В заголовок поста уже вынесено его прекрасное начало, дальше я надёргаю ещё цитат, чтобы можно было восхититься языком письма:
“Тебе же мы писали, чтобы ты пришел в сознание и прислал послов, тогда и решение было бы обо всем по-хорошему. Но ты из гордости не прислал послов; из-за этого и кровь льется.”
“А это истинная правда, а не ложь, - что вы мужичий род, а не государский.”
“А что ты писал, будто мы просим у тебя твою королеву так ты, неразумный человек, не понял.”
“К указанному тебе сроку, в Троицын день, наше величество прибыло в нашу вотчину, в Великий Новгород, со своими думными людьми. Но ты словно обезумел и по восьмой день августа от тебя никакого ответа нет.”
Некоторые читатели при взгляде на эти строки возмущаются, что как же так, царь как быдлан общается! Но общий контекст переписки с шведским королём Юханом придаёт “хамству” кесаря Иоанна совсем иное значение, и сейчас мы разберём, какое. Но прежде следует рассмотреть дипломатический протокол межгосударственного общения означенной эпохи, а он был довольно интересен.
Не будет секретом, что в средние века в Европе было построено иерархическое общество с очень чёткими границами разных уровней иерархии. Каждый нижестоящий уровень феодальной лестницы должен был выражать покорность уровню вышестоящему. Эта система взаимоотношений была упорядочена с помощью многочисленных ритуалов и традиций, составлявших этикет и условный “дипломатический протокол”. Только феодалы равного титула могли обращаться друг к другу, как к равному, нижестоящие же вассалы обязаны были либо играть по установленным правилам, либо терять место в системе.
В случае обращения нижестоящего к вышестоящему, вербально или письменно, он должен был обозначить свою покорность с помощью установленного набора формул. Причём не важно к своему сеньору ты обращаешься или нет, всегда требовалось назвать его “сеньор”, “господин” или другим допустимым выражением, указывающим на более низкий статус просящего. Равно и наоборот, сеньор обращаясь официально к вассалу, должен был подчёркивать своё вышестоящее положение. Более того, при общение двух людей неравного статуса важной была разница в их положении: если она была слишком велика, то обращение напрямую могло быть просто проигнорировано, а с самим просителем связался бы секретарь.
И в общении лидеров государств действовали все те же феодальные принципы. Статус государя складывался из его положения в феодальной лестнице, размеров и силы его государства, а также “легитимности” власти. Последнее означало признание внешними игроками статуса своего корреспондента, что имело место не всегда.
На Руси феодальная лестница хорошо коррелировала с таковой на западе. Великий князь - это аналог западного короля, князь - всё, что меньше размером. Западные корреспонденты эту иерархию принимали и относились к московским царям соответствующе, уважительно, не смотря на то, что сама Московия была для многих из них террой инкогнита. Принятие Иваном 3 титула “Государь всея Руси”, который при Иване 4 трансформируется в “Царь всея Руси”, было заявкой на повышение статуса Русского царства не просто до Великой державы, а империи.
Такое повышение статуса требовало признания со стороны других внешних игроков, на что и была направлена вся внешнеполитическая деятельность государства. Ключевой задачей было доказать право быть кесарем на Руси и не уронить случайно свой статус общением с неравными по положению монархами как с равными. Если Литва и Польша, которые сами претендовали на такой статус, игнорировали его в дипломатической переписке, то вот с другими державами было интересно.
В Посольском приказе была выработана иерархия правителей в зависимости от их статуса для того, чтобы правильно поддерживать:
1. Высшим статусом обладали Священная Римская империя, Османский султанат и Папское государство.
2. Уровнем ниже – независимые правители, статус которых считался более низким, чем имперский: Польша и Великое княжество Литовское, Валахия, Испания, Персия, Дания, Англия, Франция.
3. Совсем внизу находились государства, с которыми московскому царю было меряться не по чину – Швеция, немецкие и итальянские республики, Трансильвания, герцогства и графства, ливонские города, Рижское архиепископство, Ливония.
Великим державам московский царь не смел ничего навязывать и лишь указывал, на то, что его положение сейчас значительно упрочилось и он на Востоке самый главный. Державы эти отвечали ему взаимным уважением и использованием обращения как к равному, а также титулатуры, не ронявшей достоинство московита.
А вот с государствами рангом поменьше выстраивалась иная система отношений и им для получения в качестве “милости” от московского царя права переписываться с ним требовалось принять правила игры, навязанные Москвой. Если государство было незначительным по мнению московитов, то и нечего ему было писать напрямую царю, пусть общаются с наместником в Новгороде, как фигурой более соответствующей их рангу.
Одним из ключевых маркеров признания статуса своего корреспондента было не только применение верной титулатуры, но и использование слова “брат”. Эта практика имела место ещё с древнейших времён и подчёркивала равенство через признание человека как члена семьи. Например такая форма обращения использовалась в переписке с фараонами Египта в 1300-х годах до н.э. правителями сопредельных царств. Посольский приказ Русского царства и сами цари зорко следили за использованием этого слова, так как допустимо считалось его применять только в сношениях с двумя первыми ступенями иерархии.
Обращение к московскому царю, написанное не по чину, могло быть либо проигнорировано, либо вызвать дипломатический инцидент, если царь посчитает такое письмо оскорбительным. Например Дании было дозволено писать царю напрямую, но вот использовать форму “брат” уже нет и известно как минимум об одном случае, когда такое письмо просто проигнорировали, сделав вид, что его нет. Причина такого отношения к Дании крылась в вопросе Швеции - после распада Кальмарской унии и потери шведского престола, значение Дании умалилось и московский царь считал сомнительным равенство двух держав. Ещё более в его глазах положение Дании снизилось из-за того, что датский король в отношениях со своим визави из Швеции использовал форму “брат”, что вызывало у московитов недоумение, как если бы Иван Грозный в общении с ханом Казанским стал его братом называть.
Юхан III
И вот этот самый “хан” Стокгольмский Юхан III, по недоразумению называемый королём, написал с точки зрения московской дипломатической практики именно что хамское письмо: он не только писал его напрямую, но и ставил своё имя перед именем московита и использовал форму “брат”, намекавшую на равенство. Для Ивана Грозного это было настоящим оскорблением, на что он прямо намекал:
“Ты пишешь свое имя впереди нашего, - это неприлично, ибо нам брат - цесарь Римский и другие великие государи, а тебе невозможно называться им братом, ибо Шведская земля честью ниже этих государств, как будет доказано впереди.“
“А если уж ты называешь свой род государским, то скажи нам, чей сын отец твой Густав и как деда твоего звали, и где на государстве сидел и с какими государями был в братстве, и из какого ты государского рода? Пришли нам запись о твоих родичах, и мы по ней рассудим.”
“Всего же достовернее будет, если ты пришлешь запись о своем государском роде, о котором ты писал, что ему четыреста лет, кто после кого сидел на престоле, с какими государями были в братстве, и мы оттуда уразумеем величие твоего государства. Какие ваши предки жили в городах и столицах, а не в мужицких деревнях, и кто входил в ваш род, кроме твоего отца (сообщи все это обстоятельно!), и какие у вас в Швеции были еще короли и из какого рода.”
Т.е. с точки зрения Ивана Грозного ему, представителю древнего правящего рода, с которым, как с равным общаются кесарь немецкий, короли испанский, французский, польский и английская королева, пишет буквально низкородный князёк, который сумел урвать кусок Дании и теперь на этом основании требует признания. В отповеди, данной Иваном есть железная логика - Юхан прыгнул выше головы и коли Иван его признает равным, то значит сам свой титул опустит. А потому на серьёзное оскорбление, нанесённое кесарю Иоанну, он ответил оскорбительными выражениями в письме.
При этом, сама форма письма в действительности мало отличалась от таковых у других монархов: поучительный стиль, в котором оно выполнено, был популярен в то время, его структура и обороты полностью соответствуют всем принятым в ту эпоху канонам. И лишь только оскорбительные пассажи про Юхана, и то оскорбительные без знания контекста, выделяют его. Так что можно, конечно, Ивана Грозного в быдланы на троне записать, но за каждым словом его дипломатической переписки стоит чёткая причинно-следственная связь.
Разбор контекста писем Ивана Грозного можно посмотреть, например, тут: http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000112/st028.shtml
И при всём при этом письма сами по себе написаны очень живо и с чувством стиля. Видно за ними живого человека, а не лубочный образ, и это прекрасно.
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
Факт переписки бежавшего в Литву Андрея Курбского — человека из высшего эшелона власти — с самим русским монархом Иваном IV является беспрецедентным в отечественной истории. Он свидетельствовал о бурной политической жизни, отразившейся в пяти письмах, о крайнем напряжении в политической элите, о поисках объяснения сложившейся ситуации и выхода из нее, о необходимости внятно заявить свою позицию.
Надо помнить и о том, что в идейной схватке сошлись два мощных литературных таланта, два идеолога. Этой переписке посвящена огромная литература, научная, научно-популярная и художественная. Нашей задачей является выявление и анализ тех ее эпизодов и элементов, которые служили целям политической рекламы и коммуникации в современном их понимании, но с учетом тех форм и особенностей, которые были присущи той эпохе. В таком разрезе переписка не рассматривалась, хотя исследователи сознавали, как пишет М.Д. Булавин, что «тесная связь литературы с жизнью породила особое внимание к слову, как орудию политической борьбы. Неслучайно именно в это время особую популярность получает жанр послания, причем открытого послания. Эта тенденция достигает своей кульминации, когда за перо берется сам царь Иван Грозный, чтобы в жанре открытого письма обосновать свои политические убеждения».
Имеет значение и то обстоятельство, что ранее подобная ситуация — заочная дискуссия — была, скорее всего, невозможна, поскольку после Ярослава Мудрого и его сына Всеволода на Руси князья нечасто отличались высокой образованностью, которая очевидна в случае с царем Иваном Грозным. Образованность Курбского была для своего времени тоже скорее исключением. Не было и такого феномена, как политическая эмиграция, хотя бегство за границу, точнее, переход к другому сюзерену, что являлось признанной феодальной нормой, было явлением нередким.
В основе первого письма Курбского лежит перечень упреков царю и перечисление своих достоинств и достижений: водил полки царские и всегда одерживал победы, страдал от ран, переносил разлуку с семьей. Присутствует постоянная апелляция к Богу как высшей и объективной инстанции. Памфлетный стиль посланий Курбского поддерживается чередой вопросов, содержащих обвинения в адрес царя: зачем истребил «сильных во Израиле?», «в чем провинились и чем прогневали тебя христиане — соратники твои?». Андрей Курбский, без сомнения, сознавал, что его письмо станет известно широкому кругу читателей, в том числе сочувствующих ему, и позднее, в третьем послании, напишет об этом. Он фактически взялся быть выразителем их настроений, и в этой политической коммуникации в расчете на сочувствие и, возможно, взаимодействие проявилась новация, ранее невозможная, хотя примеры обращения через послания известны: например, широко расходившиеся письма старцев в дискуссии иосифлян и нестяжателей. Таким образом, политическая коммуникация во второй половине XVI века становилась действенным и опасным средством. И пользовался Курбский этим средством не в первый раз. Еще до отъезда (или бегства) в Польшу он обратился к старцам Печорского монастыря. Как пишет авторитетный исследователь эпохи Ивана Грозного Р. Скрынников:
«в послании к печорским старцам Курбский нарисовал картину полного упадка и оскудения дворянства, бедственное положение купцов и землевладельцев, задавленных непомерными податями. Послание Курбского в Печорский монастырь позволяет заключить, что высшая знать, подвергшаяся гонениям и казням, готова была бросить вызов самодержавному монарху от имени всех чинов. На пороге полного разрыва с царем Курбский сознавал себя защитником как своей “братии” несправедливо гонимых князей и бояр, так и разоренного дворянства и низших сословий»
Для настоящего исследования важно то обстоятельство, что Курбский писал не только царю, но и широким кругам недовольных в России. Его послания и старцам, и царю становились объединяющим и вдохновляющим политическим манифестом.
Царь ответил письмом, в двадцать раз превышающим объем послания Курбского. Уже это свидетельствовало о том, что он сильно задел царя. Да и сам монарх сознался: «Писание твое принято и прочитано внимательно».
Концептуальное заявление царя содержится в самом начале письма и заключается в том, что «исполненное… истинного православия самодержавство Российского царства началось по божьему изволению». Сам он, царь Иван, «божиим повелением» воцарился. И в этом смысл «христианского смиренного ответа бывшему прежде истинного православного христианства и нашего самодержавия боярину и советнику, и воеводе, ныне же отступнику… и губителю христиан». Добавлялось много других оскорбительных эпитетов и выражений: «отступившему от поклонения божественным иконам, и поправшему все освященные установления, и святые храмы разорившему, осквернившему и поправшему священные сосуды и образа», нарушившему «крестное целование», совершающему «злобесный собачий умысел», «измену, недоброжелательство и бессовестную нерадивость», «смердящему гнуснее кала». Надо признать, что подобными характеристиками и определениями царь Иван заметно продвинул вперед сферу политической дискуссии, которая является отправной точкой политической коммуникации. Далее царь, обильно цитируя и пересказывая в качестве аргументации в свою пользу Священное Писание, повторяет и нюансирует во множестве редакций свое первоначальное утверждение. Сам при этом сознает, что бесконечно повторяется: «Пишу все одно и то же». Но повтор является одним из приемов коммуникации для достижения цели. Иногда эти добавления и повторы существенны:
«...мы не насилием добыли царство, тем более поэтому, кто противится такой власти — противится богу!»
В свою политическую дискуссию-перепалку оба, как видно, настойчиво вовлекали Господа. Грозный заявлял, что его власть от Бога, и он, царь, не хочет быть «под властью попа и вашего злодейства», «кто тебя поставил судьей или властителем надо мной?». Если следовать этой логике, то нападки на царя есть нападки на Бога. А это уже сформулированная политическая позиция, озвученная в России и дошедшая до зарубежья. Это уровень превосходящий политическую рекламу, но требующий ее для подкрепления главного постулата. И Грозный выполняет эту задачу:
«Царь не страшен для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро, а если делаешь зло — бойся, ибо царь не напрасно меч носит»
Чеканность подобных царских формулировок напоминает плакатный стиль. Они легко запоминаются, они однозначны, формально с ними трудно спорить. Такие требования предъявляются сегодня к политическому слогану, и, как видим, стиль успешно осваивается с давних пор. Даже есть чему поучиться.
В пылу полемики проскакивают интереснейшие цитирования, которые можно назвать теоретическими и которые не потеряли своего значения до сегодняшнего дня и уж точно должны учитываться в политической сфере. Иван Грозный обращает внимание на мысль, содержащуюся в соборном послании Иакова:
«Язык — огонь, прикраса неправды, таково место языка в теле нашем, что все тело может он осквернить и опалить весь круг жизненный, и сам опаляем ядом»
Весь стиль его послания говорит о том, что он осознает опасность, исходящую от слов и мыслей Курбского — выдающегося мастера языка.
Базовая идея Грозного о том, что власть его от Бога и неподсудна никому, кроме Бога, дополняется существенными соображениями. Одно из самых принципиальных звучит так: «многоначалие и многовластие» пагубны и многие страны погибали от этого. Царь усиленно пропагандирует единоначальную форму правления, пользуясь активно историческим материалом: «Какое разорение было на Руси, когда в каждом городе были свои начальники и правители». Другое соображение Грозного заключалось в том, что он не признает обвинений в истреблении своих соратников, а если и казнит, то это его историческое право: «А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить». Заявка была сделана однозначная и означала, что на попятную царь не пойдет. Этот посыл был услышан российской элитой и произвел тягостное впечатление. Грозный в качестве аргумента приводил горькие воспоминания своего детства: «Ни в чем нам воли не было», «когда же исполнилось нам пятнадцать лет, то взялись сами управлять своим царством, и, слава богу, управление наше началось благополучно». Далее Грозный формулирует политическую антирекламу на своих приближенных: самого Курбского, Алексея Адашева, Сильвестра, Дмитрия Курлятьева, — пытаясь доказать их нелояльность, пренебрежительное к себе отношение, свою способность управлять самостоятельно.
Царь в своем ответе пользуется очень старым политическим приемом — он лжет:
«Никаких козней для истязания христиан мы не придумываем, а, напротив, сами готовы пострадать ради них в борьбе с врагами не только до крови, но и до смерти»
Многочисленные факты истязаний, пыток, казней были уже широко известны, и Грозный пытается оправдаться, отчетливо сознавая, что его ответ станет широко известен. Он фактически обращается к большой аудитории и пытается взять инициативу в свои руки в этом незримом, но в какой-то степени судьбоносном диалоге. Идет напряженная борьба за влияние на нее. Это обстоятельство во все времена было составной частью политической борьбы и в данном случае проявилось практически в классической форме.
Второе послание Курбского Ивану Грозному было названо им «Краткий ответ Андрея Курбского на препространное послание Великого князя Московского». Ответ на обширное первое письмо царя представляет собой фактически инструкцию о том, как писать политические тексты и вести политическую полемику. Курбский предельно четко уловил недостатки и промахи царского послания и сосредоточился на их критике, формулируя свой подход уже не столько к содержанию послания и его основным тезисам, а к тому, что должен представлять собой ответ в подобной ситуации. Проделал Курбский это изящно и убедительно, сохранив при этом свой блистательный литературный стиль. Он сознавал свои таланты: «А хотел, царь, ответить на каждое твое слово и мог бы написать не хуже тебя, ибо по благодати Христа моего овладел по мере способностей своих словом древних».
Первым и главным недостатком он считает то, что письмо царя «широковещательное и многошумное». Проистекает это от того, что «оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто». Иначе говоря, вести такую полемику, поддаваясь чувствам, нельзя. Думается, автор прав в этом утверждении и это актуально и для наших дней.
Далее Курбский обвиняет царя в начетничестве, неумении выбрать у цитируемых авторов главное. Грозный ссылается на их тексты «со многой яростью и злобой, не строчками и не стихами, как это в обычае людей искусных и ученых, когда случается им писать, в кратких словах излагая важные мысли, а сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами». И здесь Курбский прав: излишнее и затянутое цитирование отвлекает внимание читателей, даже раздражает, снижая эффект воздействия главной мысли, которая порой ускользает совсем. Политическая же коммуникация требует предельной четкости, без отвлечения на детали.
И Курбский подмечает этот досадный промах царя. Тот легко перескакивает с важных тем на мелочи: «Тут же и о постелях, и о телогрейках и иное многое». Царь забывает, что его письмо будут читать и «ученые и знающие люди», и «простые и дети», «а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию». Курбский фактически обвиняет царя Ивана в невежестве. Конечно, это было не совсем так: царь проявил свои немалые познания, но продемонстрировал также полное отсутствие культуры политической дискуссии, поскольку вырос и воспитался в условиях, где этому негде было учиться, а затем он привык быть единственным оратором.
«Иван — один из лучших московских ораторов и писателей XVI века, потому что это был самый раздраженный москвич того времени, не считающимся с мнением других и построение и смысл своей речи не подлежащими критике». В. О. Ключевский
И уж тем более он не привык учитывать мнение хоть и просвещенной, но далекой зарубежной аудитории. Похоже, Курбский приоткрыл царю глаза на это обстоятельство. В итоге второе послание Грозного будет по объему равно первому письму Курбского, т. е. будет в двадцать раз меньше собственного первого. Царь смог сделать надлежащие выводы, и это тоже было частью политической реальности, по крайней мере, в переписке. Таким образом, в какой-то мере изменения произошли. Когда царь получил второе послание Курбского, неизвестно, и получил ли вообще, но косвенным доказательством, что все-таки получил, служит стиль второго послания Грозного: краткий, менее эмоциональный, менее пафосный и при этом более эффектный. Точно известно только то, что свое второе послание, не надеясь, что оно дошло в первый раз, Курбский присовокупил к третьему, найдя и в этом обстоятельстве повод для уязвления царя: даже письма до тебя не доходят, так крепко ты закрыл от внешнего мира страну.
Следует еще раз обратить внимание на то, что авторы, по крайней мере, Курбский, отчетливо сознавали, что факт их переписки не является частным делом, а известен широкому кругу современников и в России и за рубежом. Этим осознанием они отдавали себя, свои заявленные позиции на их суд, что является логичным следствием публичности факта. И те элементы политической рекламы, которые ощутимо присутствовали в посланиях, тоже адресовались многочисленным свидетелям словесной дуэли.
Курбский не только поучал царя, как нужно обращаться с цитированием, но и показывал пример этого:
«Вместо того, чтобы утешить меня, пребывающего во многих печалях, словно забыл ты и презрел пророка, говорящего: “Не оскорбляй мужа в беде его, и так достаточно ему”»
Выпукло поданная мысль в цитате, отсутствие лишнего контекста резко повышала ее «убойность». Она легко запоминалась и могла быть использована читателями. И даже в финальной части второго послания, когда пафос повысился, и Курбский переносил их спор перед «престолом Христа», он не удержался от поучения относительно манеры ведения дискуссии:
«Скажу, что не подобает мужам благородным браниться, как простолюдинам, а тем более стыдно нам, христианам, извергать из уст грубые и гневные слова, о чем я тебе не раз говорил и раньше»
Получалось, что царь был в курсе хороших политических манер, но урока не усвоил.
В своем втором послании Грозный, по сути, повторил тезисно то, что содержалось в первом. Звучало это так:
«Вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня устранили от власти: на словах я был государь, а на деле ничем не владел»
Аргументы своим оценкам царь увидел в победах русского оружия в Ливонской войне, в том, что «провидение обратило на нас свою милость». И завершает царь свое второе послание наглядной, по его мнению, и действительно впечатляющей на тот момент политической презентацией успехов: «Писано в нашей отчине Ливонской земле, в городе Вольмере (откуда было отправлено первое послание Курбского. — В.И.), в 7086 году (1577 г.), на 43-м году нашего правления, на 31-м году нашего Российского царства, 25-м — Казанского, 24-м — Астраханского». Реклама и вправду получилась убедительной, но только на время. Уже в 1579 году русские войска будут вытеснены из Прибалтики, и у царя не будет оснований заявить: «Писано в нашей отчине Ливонской земле». Примечательно, что царь пользовался таким приемом неоднократно. В частности, в Послании шведскому королю Юхану III в 1572 году, т. е. четырьмя годами раньше он таким же образом закончил послание. Для политической рекламы повтор базовых позиций имеет большое значение, и Иван Грозный смог уловить этот нюанс и был по-своему прав.
Третье послание Курбского Ивану Грозному называлось «Ответ царю Великому Московскому на его второе послание от убогого Андрея Курбского, князя Ковельского». С учетом изложения в предыдущем письме Грозного его полного царского титула, Курбский делает хитрый ход в политической дуэли: опускает «титул свой великий и пространный», показывая этим, что не титулы являются главным предметом в их противостоянии.
Курбский берет под защиту своих единомышленников, в частности протопопа Сильвестра, который много лет пытался, по его словам, врачевать душу Грозного:
«Преподобный, ради трудноизлечимого недуга твоего, прибегал к пластырям: то язвительными словами осыпал тебя и порицал и суровыми наставлениями словно бритва вырезал твои дурные обычаи… Ты же не вспомнил о том. А порой он словно уздой крепкой и поводьями удерживал невоздержанность твою и непомерную похоть и ярость»
Перед нами урок политического воспитания в ходе полемики. Имея возможность ничего не скрывать, Курбский говорит правду, к которой царь не привык или от которой давно отвык. Собственно царская трактовка прошедших событий дополняется новой, противоположной и предельно некомфортной для него. Даже если он ее отвергает, он будет ее знать в неприкрытой, откровенной форме, что тоже значило немало. Еще значимее было то обстоятельство, что известна она будет множеству посторонних людей, неподвластных царю. И неистовая натура Ивана Грозного должна была отреагировать каким-то образом на это обстоятельство. Практика показала, что он адекватных выводов не сделал. На третье послание Курбского царь уже не ответил.
В этом послании Курбский перечисляет свои дела уже после бегства из России, которыми он гордился и которые были противоположностью того, что творил Грозный. Он, Курбский, не разорял и не жег православных церквей. Командуя войсками, он отказался идти в поход на Россию в союзе с крымским ханом, «несмотря на повеление королевское». «Потом и сам король удивился и похвалил меня», — пишет Курбский.
Прекрасный, как и царь, знаток библейской и русской истории, он, перечислив случаи, когда московские князья выступали как изменники Руси и как убийцы, делает вывод-приговор: «И тот ваш издавна кровопийный род». Политическая дуэль перешла на высокие беспощадные ноты, хотя и до этого не отличалась мягкостью. Финальные оценки Курбским Ивана Грозного звучат пророчески:
«Ныне в какую бездну глупости и безумия развращения низвергнут ты из-за своих мерзких маньяков и лишился здравого смысла!»
Используемые Курбским определения однозначны по смыслу и чеканны по форме: «лютость твоей власти»; «поучись у мудрейших и покори и подчини в себе звериную часть божественному образу и подобию».
Курбский вновь возвращается в конце третьего послания к общественному резонансу от их переписки:
«А если в непомерной гордости и зазнайстве думаешь про себя, что мудр и что всю вселенную можешь поучать, пишешь в чужие земли чужим слугам, как бы воспитывая их и наставляя, то здесь над этим смеются и поносят тебя»
Коммуникация, видимо, срабатывала не так, как бы хотел Грозный. Явное игнорирование осведомленности аудитории, которая могла знать о содержании переписки, свидетельствует об определенной, даже значительной, неопытности царя в части диспутов и повышенном самомнении. К тому же Курбского нельзя было, как пастора в завоеванной Прибалтике, ударить, сидя при этом на лошади, грязно обозвать и поехать прочь. Этот эпизод хорошо изложен В.О. Ключевским:
«В 1577 г. на улице в завоеванном ливонском городе Кокенгаузене он благодушно беседовал с пастором о любимых своих богословских предметах, но едва не приказал его казнить, когда тот неосторожно сравнил Лютера с апостолом Павлом, ударил пастора хлыстом по голове и ускакал со словами: “Поди ты к черту со своим Лютером”»
Этот эпизод наглядно демонстрирует фундаментальную неготовность царя к равноправному диалогу и пониманию значения политической коммуникации.
Финал переписки складывался явно не в пользу русского царя. Аргументы Курбского были убедительнее, понятнее, эффективнее. Политическая реклама непривычных царю ценностей была доступнее для достаточно широкого круга предполагаемых читателей, чем многословные отступления монарха к библейским сюжетам. Переписка стала известна широким слоям и в России, и в Польше, и Литве, и, скорее всего, в других европейских странах. Она подтвердила то, что значение политической рекламы, коммуникации и PR становилось все ощутимее. Пренебрежение этой сферой политического бытия могло иметь драматические последствия. Этот вывод актуален и по сей день
Автор: Исаков Владимир Алексеевич
Источник: https://vestnik-historicalsciences.mgpu.ru/
Исаков В. А. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским в развитии политической коммуникации // Вестник МГПУ. Серия: Исторические науки. 2016. №1 (21). С. 8-16.
Понравилась статья? Читайте нас на Пикабу, а также подписывайтесь на нашу группу в ВК и Youtube.
Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).
Каждый раз, начиная рассуждать о людях древности, стоит помнить, что их образ мысли радикально отличался от нашего. Сегодня, в эпоху победившего разумизма, довольно дико читать о том, как древние верили в злых и добрых духов, богов, знамения и прочее, хочется видеть в этом не реальные верования людей, а некую ширму, за которой скрывались полностью рациональные мотивы. Но это совершенно не так. Для древнего человека существование духов было столь же реально, сколь для нас дождь летним днём. Живя в мире, полном ужасов и чудес, древние вынуждены были вырабатывать правила взаимодействия с этим потусторонним миром: обычаи и обряды. Для удачного завершения любого дела требовалось привлечь на свою сторону духов и богов и не важно речь идёт о человеке или общине в целом: потустороннее и реально столь тесно переплетались в сознании людей, что разделить их было нереально.
Что уж говорить про взаимодействие между разными общинами. Проблема тут была в том, что банально был высок уровень взаимного недоверия, норм международного права никаких не было. Тем более, что другая община находилась под защитой своих богов, мнение которых игнорировать было нельзя, а значит сфера международного общения была тоже частью сакрального и требовала своих жрецов. В Риме таковыми являлись Коллегия фециалов - 2 жрецов, избираемых из числа патрициев. Эта коллегия появилась на заре существования города и продолжала существовать даже в имперские времена, хотя и значительно потеряв влияние.
Фактически дипломатическая деятельность разделялась на две сферы:
область гражданского права - где царь и народ Рима через комиции определяли дипломатические действия, при этом советуясь с авгурами на предмет мнения римских богов;
область божественного права - где фециалы следили за тем, чтобы все действия осуществлялись по выверенным протоколам, дабы перед богами все действия римлян были мотивированы.
Протокол подразумевал под собой выполнение определённых действий в чётко установленном порядке с произнесением правильных фраз и ритуальных действий. В случае если этот протокол будет нарушен, то само дипломатическое действие, будь то заключение договора, или объявление войны, могли быть объявлены ничтожными в глазах богов. Естественно, что в данном следовании протоколу была не только цель обеспечить поддержку богов, но и демонстрация второй стороне открытости и предсказуемости своих намерений. А вы думали, дипломатический протокол появился просто так?
Поэтому в любых дипломатических переговорах обязательно должен был участвовать один фециал. Согласно регламенту посольство должно было состоять из четырёх человек: фециала и трёх посланников царя, а в республиканские времена сената. Жрец формально был лидером посольства, обеспечивая верность соблюдения протокола, но оставляя сутевую часть на гражданских. Например вот так выглядел процесс объявления войны.
1) Посольство должно было несколько раз отправиться в город к которому имелись претензии.
2) При этом всякий раз перед отправкой совершались обряды на которых громким голосом произносились магические слова и проклятия по адресу нарушителя международного права.
3) После последнего раунда переговоров послы возвращались в Рим и в течение 33 дней ожидали ответа.
4) В случае неполучения ответа фециалы докладывали царю, а в период Республики Сенату и народу, которым принадлежало право объявления войны, о провале переговоров.
5) Царь или Сенат принимали окончательное решение о войне.
6) После этого фециал в последний раз отправлялся к границе враждебного города и бросал на вражескую землю дротик с обожженным и окровавленным концом.
И вот теперь только можно было направить против врага свои легионы.
Главная опасность действия по всем правилам протокола
Процедура может казаться переусложнённой, но зато она обеспечивала наличие значительной дельты по времени между принятием решения о необходимости войны и началом войны, позволяя обеим сторонам хотя бы попытаться достигнуть компромисса. Внезапное объявление войны без соблюдения дипломатического протокола в те времена считалось преступлением против богов, равно как и нарушение протокола ради корыстных целей. А так как одной из максим римского образа мысли было ведение только справедливых войн, то щепетильность в выполнении протокола фециалами становится вполне понятной.
Причём такая щепетильность к протоколу иногда ставила Рим в очень сложное положение. Например, когда в Италии высадился эпирский царь Пирр, у римлян возникла проблема. До этого они вели войну с Тарентом, но вмешательство эпирца требовало формального объявления ему войны. Проблема была в том, что доехать до Эпира и бросить в его сторону копьё было несколько проблематично и, что важнее, слишком долго. Поэтому римляне нашли беглого эпирца, подарили тому кусок земли, который объявили частью Эпира, и уже в этот кусок земли фециал по всем правилам бросил копьё. Хитрость сработала, воины Рима отправлялись на войну, зная, что боги на их стороне.
Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_452009
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Значок рубля под постом или следующие реквизиты:
Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.
При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
В материалах посольства СССР в Чехословакии за 1965 год есть несколько интересных по наполнению документов. Это "информации", в которых собраны сведения об "отрицательных фактах", произошедших в ЧССР за тот или иной месяц.
Данные, которые собирало посольство, отправлялись в Советский Союз и, в принципе, начинание довольно здравое. Знание, как известно - это сила. А знание того, какие проблемы опять случились у братского народа - тем более.
Прочитает кто-нибудь из умных людей запись о крушении поезда и подумает: "Ага, значит чехам может понадобиться помощь в поставке вагонов", - примет меры. Или найдут в чешском замке неопознанный склад с оружием - будет что обсудить на следующей встрече с местными секретарями. Для всего найдется применение!
В целом, информации такого рода, не особо интересны - просто сводка несчастных и не очень случаев за месяц. Но есть один нюанс. На дворе всё ещё 1960-е годы. И критика партии (КПЧ или КПСС) и советского правительства - тоже то еще несчастье, которое так или иначе, а фиксировалось и входило в общий список "неприятностей", произошедших в стране за квартал. Тем более логично упомянуть о таких провлениях недовольства, если к ним приплюсовывается вандализм.
Потому рядом со вполне понятными записями о крушении поезда, пожаре, побегах из страны, отравлении скота находятся записи о "враждебных выпадах" против СССР и ЧССР. Выпады эти часто оказываются написаны на заборах на которых обычно много ещё чего бывает. Встречаются также записи о найденных агитлистовках и раскрытых фашистских группировках, но граффити на вертикальных поверхностях - самый распространенный вариант "враждебности".
В первый день что-то написали про коммунистов, в другой - на стене дома намалевали свастику (но тут-то возмущение оправдано), в третий - на заводских воротах красуется неприглядный лозунг.
Вот парочка примеров такой деятельности, чтобы был понятен размах чехословацкой "контрреволюционности". Формулировки приводятся также, как в посольском отчете:
- на стене завода обнаружена надпись "ЧСР уже 20 лет как русская колония";
- на стене здания найдена надпись "Смерть красной оккупации";
- на жилом здании обнаружена листовка с текстом "Мы хотим свободу и независимость!";
- в одном из городков на стенах нашли надписи "Да здравствует коммунистическая партия Китая и великий вождь Мао Цзедун!" и "Долой ревизионистов!".
Каждая такая запись аккуратно фотографируется, записывается и вносится в посольский отчетик, после чего передаются куда следуют. Мало ли, вдруг пригодится. Насколько все эти записи влияли на оценку политических настроений в той же Чехословаки - неясно. Но свой след они так или иначе, но оставляли. И вот ведь работа у кого-то была - записывать антисоветские лозунги.
Источник: РГАНИ, ф. 5, оп. 49, д. 2хх
Мой авторский блог: https://vk.com/com_pour_his
Желаете поддержать нашу деятельность? Подпишитесь на канал: https://www.youtube.com/channel/UCv202gPQidYgTtXncwJqq7Q
В последующие столетия Египет и царство хеттов слабеют и постепенно утрачивают руководящую роль в международных отношениях Востока. Первенствующее значение приобретает государство Передней Азии — Ассирия, с главным городом Ашур на среднем течении реки Тигра в Месопотамии. Первоначально Ассирия представляла небольшое княжество (патеси), состоявшее из нескольких земледельческих и скотоводческих общин. Но постепенно, приблизительно с XIV века (до нашей эры) территория Ассирии начинает расширяться, и Ассирия превращается в одно из самых сильных государств Древнего Востока. Уже в эпоху Телль-Амарнской переписки ассирийские цари называют себя в надписях «повелителями вселенной», которых боги призвали господствовать над «страной, лежащей между Тигром и Евфратом».
В ранний период своей истории Ассирия входила в состав Вавилонского царства, и царь Ашура подчинялся царю Вавилона. Но эта зависимость постепенно исчезала, и ассирийские цари становились самостоятельными. Вавилоняне против этого протестовали, но их протесты не имели успеха. Первое упоминание об Ассирии как самостоятельной державе находим в Телль-Амарнской переписке, где говорится о прибытии ассирийских послов в Египет. Против принятия их египетским фараоном Аменофисом IV решительно протестовал вавилонский царь Бурнабуриаш, который считал себя главой Ашура. «Зачем, — спрашивает он своего союзника Аменофиса, — они пришли в твою страну? Если ты расположен ко мне, не вступай с ними в сношения. Пусть они уезжают, ничего не добившись. Со своей стороны шлю тебе в подарок пять мин голубого камня, пять конных упряжек и пять колесниц». Однако фараон не счел возможным удовлетворить просьбу своего друга и отказать в приеме послам ассирийского царя.
Усиление Ассирии внушало тревогу наиболее крупным державам Востока — хеттам и Египту. Под влиянием этого опасения и был заключен договор 1278 г. между Рамсесом II и Хаттушилем III, косвенно направленный против Ассирии.
Таковы были первые шаги ассирийских царей на международном поприще.
Своего наибольшего могущества Ассирийское царство достигает при Саргонидах (VIII–VII века до нашей эры) — Саргоне, Синнахерибе и Ашурбанипале. Главным городом при Саргонидах становится Ниневия, на север от Ашура. Саргониды — выходцы из среды военных командиров — произвели крупные реформы в политическом и военном строе Ассирии, увеличили численность ассирийского войска до высшего по тому времени предела — 150 тысяч человек — и повели широкую завоевательную политику.
Движущей силой ассирийской политики являлось стремление Ассирии завладеть плодородными оазисами, захватить места нахождения металлов, добычу и людей и, кроме того, обеспечить за собой обладание важнейшими торговыми путями. Наибольшее значение в то время имели две торговые артерии. Одна из них шла от Великого (Средиземного) моря к Месопотамии и, Далее, в восточном направлении. Другая торговая дорога вела на юго-запад, в сторону Сиро-Палестинского побережья и Египта.
До выступления Персии Ассирия была самой крупной древневосточной державой. Географическое ее положение вызывало постоянные столкновения с соседями, вело к непрерывным войнам и заставляло ассирийских правителей проявлять особую изобретательность как по части военной техники, так и в области дипломатического искусства.
Наступательная политика ассирийских царей вызывала сильное беспокойство среди государств Переднего Востока и заставляла их забыть взаимные распри перед лицом общей опасности. Против Ассирии образовались три внушительные коалиции: первую — на юго-западе — возглавлял Египет, вторую — на юго-востоке — Элам и третью — на севере — Урарту. Все эти коалиции были очень пестры по своему составу, что облегчало победу ассирийцев. В конце VIII века до нашей эры Саргон при Рафии в Палестине разбил союзников египетского фараона и затем обратился против второй, эламско-халдейской, коалиции на Востоке. При этом он весьма искусно использовал недовольство халдейских городов против вавилонского царя Мардук-Белиддина. Ассирийский царь выступал якобы защитником вольностей халдейских городов, нарушенных его противником. Халдейские города получили прежние права, а победитель Саргон провозгласил себя вавилонским царем. Таким образом, Ашур и Вавилон связывались личной унией. Политическая гегемония переходила к Ассирии, но культурное преобладание оставалось за Вавилоном.
Более грозная коалиция образовалась при сыне Саргона Синнахерибе (705–681 гг. до нашей эры). В состав ее входили сиро-палестинские города во главе с Тиром, иудейский царь Езекия, египетский фараон Эфиопской династии Тахарка и др. Одновременно с этим создалась вторая коалиция на Востоке. Центром ее являлись Элам и Вавилон. Синнахериб использовал исконную вражду Тира и Сидона и тем самым значительно ослабил силы врагов. В 701 г. до нашей эры он осадил Иерусалим и заставил царя Езекию уплатить тяжелый выкуп в 30 талантов золота и 300 талантов серебра. В то же самое время с египетским фараоном (Шабака) им был заключен мирный договор, печати которого с именами подписавших его царей найдены в развалинах дворца в Ниневии. Из документов явствует, что международный престиж Египта в это время стоял невысоко. При переговорах с городом Иерусалимом ассирийский посол сравнивал Египет с хрупкой тростью, которая сломается и вонзится в руку того, кто попытается на нее опереться. Следствием разгрома западной коалиции было завоевание ассирийцами Вавилона (689 г. до нашей эры) — одного из наиболее важных культурных центров Востока.
Вавилонская хроника сообщает, что эламский царь, пытавшийся вторгнуться в Вавилонию с целью оказать помощь вавилонскому царю, «умер, не будучи болен, в своем дворце». Другими словами, царь был насильственно устранен сторонниками ассирийского монарха.
Во главе третьей коалиции, с которой приходилось бороться Саргону, стояло царство Урарту (Арарат), или Ванское царство, расположенное на территории современной советской и турецкой Армении. В центре Урарту находилось озеро Ван, а главным городом был город Тушпа. Возвышение Урарту относится ко второй половине VIII века, т. е. к правлению царя Сардура (750–733 гг. до нашей эры) и его преемников. Урарту — прародина древних грузин (колхи, иберы) и, быть может, армян — приобрела мировую известность своими замечательными металлическими изделиями, оросительными сооружениями, обилием скота и богатством плодов. Урартские народы образовали среди гор и речных долин множество мелких княжеств, управляемых местными князьями. Иногда эти мелкие политические тела объединялись в более крупные союзы, опасные для Ассирии. В предгорьях Кавказа издавна добывались высококачественные сорта железа, получившего широкое распространение в период политического преобладания Ассирии. Возвышение Ассирии находится в прямой связи с переходом от бронзы к железу. Ассирийцев называли «железными людьми». Весьма вероятно, что большая часть железа и меди, открытых в развалинах дворца Саргона в Хорсабаде, была получена из Урарту. Значение государства Урарту, знакомством с которым наука обязана, главным образом, трудам русских ученых (Никольский, Марр, Орбели, Мещанинов), очень велико. Через Урарту история народов античного мира органически связывается с прошлым народов Советского Союза.