В культурной жизни каждого города бывают особенные события — те, что заставляют нас смеяться до слез, задумываться, танцевать под знакомые риффы или погружаться в изысканные звуки джаза. В этой подборке — концерты и шоу, которые точно не оставят вас равнодушными. Легендарные музыканты, комедийные выступления и импровизации, рожденные прямо на сцене, — каждый найдет что-то по душе. Главное — не пропустить!
Легендарная группа с более чем 20-летним стажем, чьи хиты стали саундтреком жизни для нескольких поколений, выступит с грандиозным шоу. Это будет вечер ностальгии, энергии и любимых песен, которые знает наизусть каждый — готовьтесь петь вместе!
2. Шоу «Импровизаторы» Когда: 11 мая в 19:00 Где: Екатеринбург-Экспо и МТС Live Холл, бул. Экспо, 2
Это комедийное шоу, где все происходит здесь и сейчас — без сценария, но с морем смеха и неожиданных поворотов! Четверо харизматичных актеров будут разыгрывать абсурдные сценки на ваших глазах, а зрители сами решат, кем им быть и что делать.
В городе выступит взрывная команда лучших комиков, чтобы зарядить вас отборным женским юмором! Каждые выходные — новый хедлайнер: острые шутки про отношения, бывших и наболевшее, которые заставят смеяться до слез.
4. Шоу «Женский стендап» Когда: 17 мая в 19:00 Где: Екатеринбург-Экспо и МТС Live Холл, бул. Экспо, 2
Это не просто стендап — это откровенный разговор без прикрас о том, что действительно волнует женщин. Будет смешно, резко и без фильтров: про «идеальных» матерей, брак с сохранением личности и все, о чем обычно молчат.
Великолепный джазовый квартет под управлением маэстро Сергея Проня представит авторскую музыку на стыке американских, европейских и славянских традиций. Изысканные мелодии, виртуозная импровизация и глубокая лирика создадут неповторимую атмосферу музыкального путешествия.
Какой бы формат вы ни предпочли — энергетику живого концерта, острый юмор или интеллектуальную импровизацию, — эти события доказывают: культура бывает разной, но всегда яркой. Осталось выбрать то, что зацепит лично вас, и отправиться за новыми впечатлениями. Главное — помните: лучшие моменты создаются здесь и сейчас, а билеты имеют неприятное свойство заканчиваться. Успейте захватить свой!
Реклама. ООО «Яндекс Музыка», ИНН 9705121040, erid: 2Vtzqw1yUoC.
В годы войны оркестр Утёсова стал самостоятельной боевой единицей, главным оружием которой была песня. Из называли утёсовскими "Катюшами", сравнивая со знаменитыми установками полевой реактивной артиллерии.
Руководитель Государственного джаз-оркестра РСФСР Леонид Осипович Утесов (в центре снимка, в гимнастерке и без головного убора) среди музыкантов во время концерта для бойцов РККА на Калининском фронте. Фото - Борис Игнатович, 1942
...Утро 22-го июня 1941 года для утёсовских оркестрантов началось с обычной репетиции перед вечерним выступлением на сцене театра Эрмитаж. Решено было концерт не отменять. Однако программу пришлось менять в экстренном порядке. Утёсов и его музыканты нашли выход, обратившись к любимым песням времён Гражданской войны. По воспоминаниям тех, кто был в тот вечер в Эрмитаже, самым пронзительным моментом концерта стала песня Прощание, которую пел весь зал, понимая, что расставания вскоре придут в каждый дом...
Уходили, расставались, Покидая тихий край. «Ты мне что-нибудь, родная, На прощанье пожелай!.
На следующий день весь оркестр в полном составе решил вступить добровольцами в Красную Армию. Коллективное письмо направили в Политуправление РККА, курировавшее работу ЦДКА. Ответ за подписью наркома обороны СССР Климента Ворошилова пришёл быстро: в нём сообщалось, что коллектив будет привлечён к концертной деятельности в частях. Днём утёсовцы выступали на призывных пунктах, на вокзалах, в расположении подразделений, готовившихся к отправке на фронт...
Леонид Утесов и участники Государственного джаз-оркестра РСФСР.. Кадр из фильма «Концерт фронту». 1942 год.
С июня 1942 года оркестр Утесова выступает на фронтах, в непосредственной близости от передовой.
Программу отбирали с особым тщанием, задаваясь простым вопросом: какая песня нужна человеку, который через час уйдёт в бой, из которого может и не вернуться? "Одни советовали исполнять только боевые песни, - вспоминал Леонид Осипович, - другие исключительно лирические... Но бойцы самозабвенно слушали и боевые, и лирические песни, и классическую музыку".
Споры вызвал и вопрос о костюмах. Уместно ли сиять концертными одеждами в боевой обстановке?. Однако Утёсов был непреклонен: "Я потребовал от коллектива той же подтянутости, парадности и в костюме, и в поведении, той же аккуратности в гриме, что и на самых ответственных концертах. Даже под проливным дождём мы выступали в парадной одежде. Представление, в каких бы условиях оно ни проходило, должно быть праздником, а на фронте тем более".
Леонид Утесов и его оркестр на Волховском фронте. 1942 год.
Одной из самый удачных фронтовых программ Утёсов считал Богатырскую фантазию - своего рода музыкальную летопись русской воинской славы, в которую вошли солдатские песни времён Петра I и Александра Суворова, Михаила Кутузова и Алексея Брусилова, песни времён Гражданской войны и даже аранжированные для джазового оркестра фрагменты произведений Чайковского и Бородина.
На средства музыкального коллектива Леонида Утесова в 1943 году были приобретены два истребителя Ла-5Ф. Самолеты были переданы 5-му гвардейскому истребительному авиаполку и провоевали до конца войны.
Надпись "Веселые ребята" была нанесена на левых бортах машин, а на правых — "От джаз-оркестра Л. Утесова". На одном из них до конца войны летал дважды Герой Советского Союза Виталий Попков, прообраз одновременно Кузнечика и Маэстро
Одной из последних военных песен в репертуаре Леонида Утёсова стала Дорога на Берлин. Впрочем, сначала никакой песни не было. В ноябре 1943 года в только что освобождённом от фашистов Гомеле поэт Евгений Долматовский написал коротенькое стихотворение, которое назвал Улицы-дороги. Начиналось оно так:
С боем взяли мы Орёл, Город весь прошли, Улицы последней Название прочли: Брянская улица на запад ведёт? Значит - в Брянск дорога, Значит — в Брянск дорога. Вперёд!
В следующей строфе было про взятие Брянска и в заключительной - про Гомель, последней улицей которого поэт сделал Минскую - в соответствии с направлением наступательной операции Красной Армии. Композитор Марк Фрадкин написал музыку и отдал песню Утесову.
Леонид Осипович исполнял её до самого конца войны. Список освобождённых городов увеличивался: к Орлу и Брянску добавились Минск и Брест, затем Люблин и Варшава. Песня обрела невиданную популярность, и исполнял её не только Утёсов. "Канонический" текст Утесов менял сам в зависимости от того, на каких фронтах выступали артисты и какие города предстояло взять...
Спеть её в Берлине оркестру не довелось, но 9 мая 1945 года она звучала в Москве на площади Свердлова, где на превращённом в концертную эстраду фонтане перед Большим театром выступал Государственный джаз-оркестр РСФСР под управлением Заслуженного артиста республики Леонида Утёсова.
Артист считал этот вечер самым счастливым в своей долгой жизни, а тот концерт - самым лучшим
В мире музыки каждый найдет что-то по душе — будь то завораживающие симфонии, страстные джазовые импровизации или эпические саундтреки, знакомые с детства. В этой подборке мы собрали самые яркие концерты сезона: от мультимедийных шоу, где классика встречается с визуальным искусством, до джазовых вечеров с мировыми звездами и кинопремьер в оригинальном акустическом исполнении.
Погрузитесь в волшебные миры культовых аниме под живую оркестровую музыку. Любимые саундтреки из «Унесенных призраками», «Моего соседа Тоторо» и других шедевров Миядзаки прозвучат в сопровождении мультимедийных визуальных эффектов.
Погрузитесь в мир классической музыки в полной темноте — шедевры Вивальди, Чайковского и Моцарта зазвучат по-новому в сопровождении завораживающей живописи на воде. Под аккомпанемент оркестра художник будет создавать удивительные картины в технике эбру, превращая каждое произведение в волшебную историю.
Почувствуйте мощь и энергетику лучших джазовых музыкантов страны. Легендарный коллектив, покоривший мировые сцены от Нью-Йорка до Токио, представит страстные джазовые импровизации и авторские аранжировки классических произведений.
Орган и оркестр исполнят мировые хиты Поля Мориа и Стинга – композиции, которые покорили миллионы сердец. Прозвучат легендарные мелодии в новом прочтении: от элегантных аранжировок оркестра до мощного звучания органа.
Погрузитесь в эпическую вселенную Ханса Циммера – гения современной киномузыки. Услышьте культовые саундтреки из «Интерстеллар», «Пиратов Карибского моря» и других шедевров в уникальном акустическом прочтении: мощь органа, нежность рояля и завораживающие тембры армянского дудука.
Какой бы концерт вы ни выбрали — волшебные миры Миядзаки, энергичные ритмы джаза или мощь саундтреков Ханса Циммера — вас ждут незабываемые эмоции. Эти события не просто концерты, а настоящие музыкальные приключения, где звук сливается с визуальными образами, а классика переплетается с современностью. Осталось только взять билет и погрузиться в мир живой музыки.
Реклама. ООО «Яндекс Музыка», ИНН 9705121040, erid: 2Vtzqw1yUoC.
То было время великих противостояний. Враг наш был беспредельно коварен и изворотлив. И к штыку было приравнено всё — печатное слово, кисть художника, нотный стан. И так было по обе стороны фронта. Вот только правда — была на нашей стороне.
Как два различных полюса, Во всем враждебны мы: За свет и мир мы боремся, Они – за царство тьмы.
Жаль — этот куплет из «Священной войны» Лебедева-Кумача и Александрова в наши дни практически не исполняется. А надо бы. Впрочем, обо всём по порядку.
Весной 1941-го Леонид Утёсов с невероятным увлечением работал над новой программой — «Напевая, шутя и играя». Каждый день, с утра и до поздней ночи, в том числе на гастролях в Москве, коллектив репетировал, импровизировал, искрил идеями и экспромтами. Утёсов — на острие атаки. Пел, танцевал заражая всех оптимизмом и верой в счастье человеческое.
Со времён фильма «Весёлые ребята», со времён роли пастуха-музыканта Кости Потехина, Утёсов, при случае вворачивавший в репертуар и «Лимончики» с «Муркой», всегда оказывался точным отражением народа страны Советов — тут тебе и стройки великие и порыв, тут тебе и любовь со страданиями и драками в тёмных переулках, тут тебе лиризм души широкой, иногда и не знающей что со всей этой красотой делать — выйти разве на простор да и заорать на весь мир — пусть слышат!
Двадцать второго июня 1941-го репетиция тоже была. В театре «Эрмитаж». И было в тот день ясно одно — песни нужны теперь новые, хотя и старые — людям опорой будут.
Германские войска без объявления войны... Внутреннюю войну германским войскам Утёсов и оркестр объявили незамедлительно.
Как ротный простой запевала Я шел с ней сквозь ветер и дым, А голоса коль не хватало, Я пел ее сердцем своим…
На фронт никого из оркестра не взяли, ответ на коллективное письмо пришёл от самого Ворошилова, там же было и указание — продолжать выступать, поднимая боевой дух столицы. Концерты давали на улицах, на призывных пунктах, в домах культуры и на вокзалах — слушателей в те дни хватало особенно, тонка была нить к мирной прошлой жизни, но всё ещё сохранялась она, всё ещё казалось, что «никак не может такого быть... разобьют германца за месяц, ну, пусть за два!..»
В конце июля Москва, постепенно становившаяся прифронтовым городом, начала эвакуацию промышленных предприятий, заводов. Пришлось ехать (несмотря на все протесты) в Новосибирск и Утёсову с оркестром. На передовой с концертами, правда, успели побывать, но разве этого было достаточно?..
Уезжали из столицы вместе с симфоническим оркестром Евгения Мравинского. Коллективы в пути сдружились и годы спустя Мравинский говорил: «Оказалось, деление настоящей музыки на симфоническую и эстрадную, ошибочно по сути. Выступления оркестра Утёсова убедили меня в этом».
Тыл Утёсову был невыносим. Все свои выступления он заканчивал словами: «Мы уедем скоро в действующую армию, а в Новосибирск вернёмся, когда победим фашистов…» И бомбардировал всех и вся письмами с требованием отправки на фронт.
Через год после начала войны, в июне 1942-го, Утёсову присвоили заслуженного артиста РСФСР и он с оркестром оказался таки на Калининском фронте, на ржевском направлении. Выступали по два, а то и по три раза в день, в ночь. Под дождём, под солнцем — было неважно. При артобстреле бухались в грязь в сценических костюмах, после отмывались как могли, отчищали инструменты и начинали с того самого момента — на котором «немец ноту сбил».
Новые песни приходили отовсюду — иногда кто-то из бойцов как мог напевал мелодию, тут же подсказывали и слова. Утёсов говорил не единожды, что всего, что тогда пели — никому не упомнить и никогда не пересчитать. И ещё он любил вспоминать что солдаты подхватывали песню и разноголосый хор перекрывал и оркестр и самого Утёсова, но это всё было не важно...
Чаще прочего Утёсов исполнял «Любимый город», «Спят курганы тёмные», «В землянке».
А главнее прочего — «Тёмная ночь». И не было ей равных. И если сейчас послушаете вы 1943-го года запись оркестра Утёсова с его вокалом, легко найдёте в ней и отголоски блюза, и осколки диксиленда, и лирику всей предвоенной жизни не только СССР — Европы. Почему так? Не маршами едиными... В отрыве от дома и тепла семейной жизни, на краю смерти и тьмы, человеку из века в век свойственно пусть и ненадолго, но непременно вернуться в свет. Там почерпнуть силы, укрепить себя, быть может, перед последним шагом в вечность.
Джаз на войне.
Звучит дико? Но, отчего же, если в схватке с врагом все средства хороши? Все средства, а музыка из них, временами — первейшее. Помните? «Священная война» (с упомянутым в начале куплетом) стоила целых дивизий, когда звучала на передовой.
Леонид Утёсов был профессионалом сцены. Умельцем на все руки — дирижёр, концертмейстер, вокалист, композитор и актёр. Начинал очень давно, в Одессе времён становления Советской власти. Потом перебрался в Москву, поехал в 1928-ом с женой и дочкой в Париж (а что ж тут такого, обычное было дело) набираться по кабаре и ночным клубам той самой «театрализации» (утёсовское словечко) что цепляет нас до сих пор. Вернувшись, создал на сцене ленинградского Малого оперного театра собственный «Теа-джаз» позже переименованный в джаз оркестр под управлением Утёсова и получивший в 1940-ом статус Государственного джаз-оркестра РСФСР (в последствии, с 1947-ого, Государственный эстрадный оркестр РСФСР — не Госджаз СССР, просьба не путать). Всё как «у них там» положено — репертуар, костюмы, огонь в глазах — с одним важным отличием — за идею.
Это отличие и помогает нам сегодня слушать «Тёмную ночь» в джазовом прочтении Утёсова и молча давиться слезами — зашитый в неё код Великой Войны в такие минуты не даёт дышать, зато — даёт жить на нашей земле. По нашим обычаям.
На фронтах «утёсовцы» были на разрыв — только успевай за колоннами на марше. Если где встречались на концертах фронтовых с моряками, Утёсов «по крови и рождению одессит», неизменно пел «Заветный камень» и вот тут наступала мёртвая тишина — песня была написана после оставления Красной Армией Севастополя и Одессы. После многих дней героической обороны...
Холодные волны вздымает лавиной Широкое Черное море. Последний матрос Севастополь покинул, Уходит он, с волнами споря…
Ночами после таких концертов переписывали для моряков слова, на нотной бумаге. Чтоб были у каждого. После войны Утёсову на концертах приносили эти слова... На той самой «нотке». Бывало те, кто пел вместе с ним, а бывало — уже дети и жёны. И, конечно, строчку: «Взойдёт на утёс черноморский матрос, кто Родине новую славу принёс», пели всем залом, подпевая Леониду Осиповичу по новому: «Взошёл на утёс черноморский матрос…» — так ведь оно для нас и понятнее и привычней.
Такой вот советский бронебойный джаз-оркестр. А у врагов наших другой был... джаз-оркестр.
Разгром под Сталинградом и провозглашенная Геббельсом «тотальная война» (18 февраля 1943-го года) положили конец непринуждённому веселью «великого немецкого народа» и окончательно добили все сомнительные джазовые кафешки гитлеровской Германии. Мастера свинга «отправились» в концлагеря, джаз был признан (ещё в 1935-ом, но теперь — бесповоротно) музыкой «для нигеров и унтерменшей», но один немаленький оркестрик... По личному распоряжению рейхсминистра народного просвещения и пропаганды — завалялся.
Оркестрик человек так на тридцать с гаком. Под управлением Лутца Темплина. С вокалистом Карлом Шведлером, в совершенстве владевшим английским и совестью — мастер, что ещё сказать.
Этот дивный оркестрик назывался «Charlie and His Orchestra», играл в совершенстве все джазовые стандарты мира, а Шведлер их «пропевал сердцем», правда, с переделанными словами — на новый нацистский лад, специально для трансляции в головы и мозги наших союзников по антигитлеровской коалиции, стиль-то более чем подходящий и импровизации совершенно классические.
Всё это «дегенеративное искусство» (по словам самого Геббельса) продолжалось до самого конца войны, а после — оркестранты расползлись по Европе продолжая услаждать слух простых и честных граждан. Историй возмездия здесь, к великому сожалению, не будет — Темплин умер в 73-м, дожив до семидесяти двух, Шведлер в 70-м, дожив до шестидесяти восьми.
Просто для понимания. Непреходящих ценностей евроцивилизации.
*****
Однажды писатель Анатолий Алексин рассказал Утёсову историю своей бабушки, одесситки, отказавшейся поехать к родным в Москву. Она жила в Одессе на малоприметной Провиантской улице, но вся округа её знала — уж очень сердечная была, отзывчивая на чужую боль. Дворник, что жил с ней в одном доме, в одиночку воспитывал двух мальчишек — мама у них умерла. И вот бабушка заменила пацанам мать — учила, присматривала, помогала по хозяйству.
Потом случилась война, пришли немцы, еврейку они в бабушке Анатолия Алексина не признали, но им на помощь пришёл дворник — он «на всё правильно указал». И больше бабушку никто не видел.
Утёсов после рассказа Алексина специально поехал в Одессу, выступал без всякого графика там чуть не две недели (заставили — был моментально узнан поклонниками), поднял на ноги и органы, и всех выживших свидетелей — город перевернул, а и так было известно многое, кто предавал, кто доносил, кто служил в гестапо. Потом вернулся в Москву, пришёл к Алексину и сказал: «Толя, такое дело, ты поверь... Я не хочу, чтобы ты думал, что я какой-то там герой. Я ощущал это своим долгом — найти его. Такое зло должно быть наказано. Но он удрал с фашистами. Найти его, гада, невозможно...»
Утёсов ушёл девятого марта 1982-го. Сорок лет назад. Ему было восемьдесят семь. Давно нет и его оркестрантов и афиш его выступлений в городах необъятной нашей Родины...
Но, мы-то знаем. И он знает. И ждёт.
Широкие лиманы, зелёные каштаны, Услышали вновь шелест развёрнутых знамён. Когда вошёл обратно, походкою чеканной, В красавицу Одессу победный батальон.
Его называли Поэтом трубы и Принцем джаза, считали главным конкурентом Майлза Дэвиса, ему прочили лавры Фрэнка Синатры и Джеймса Дина, но жизнь Бейкера прошла в минорной тональности.
На одном ее полюсе была тонкая, хрупкая лиричная музыка, на другой – наркотики, тюрьма и психушка, в общем всё, что описывается словом «падение». И даже смерть свою Чет нашел буквально сорвавшись вниз. Однако взлетов у него было все-таки больше. Недаром свою неоконченную автобиографию Чет Бейкер назвал «Как будто у меня выросли крылья». 23 декабря прошлого года исполнилось 95 лет до дня его рождения.
Само собой
Чет, он же Чесни Генри Бейкер-младший родился пусть и в захолустнейшем городке Йель, штат Оклахома, зато в очень музыкальной семье. Отец Чесни Бейкер-старший играл на гитаре в кантри-ансамблях, а мать Вера была пианисткой. Хотя суровая реальность Великой депрессии и вынудила родителей искать поденную работу, они привили сыну столь глубокую любовь к музыке, что жизни без нее он не мыслил. Когда экономическая ситуация в стране улучшилась, Бейкеры переехали в калифорнийский город Глендейл.
Заметив в сыне интерес к джазу и особенно к духовым инструментам, отец купил Чету тромбон – не самый очевидный выбор для ребенка, но Бейкер-старший был без ума от Джека Тигардена, знаменитого певца и тромбониста золотой эры свинга. Чет упражнялся, но было очевидно, что тромбон для него великоват. В итоге папа сжалился и «перевел» отпрыска на трубу. Тут-то у Чета действительно словно выросли крылья – за считанные дни он так хорошо освоил инструмент, словно играл на нем с рождения.
Когда позже Чет говорил в интервью «я родился только для того, чтобы играть музыку», это воспринималось как просто красивые слова. Но те, кто знал Бейкера в юности, понимали, что это сущая правда.
«У него все получалось само собой, – вспоминал его друг трубач Джек Шелдон. – Я корпел над нотами, потел, напрягался, а Чети просто дул в трубу, ни о чем не думая, и всё звучало идеально».
Чесни не очень-то стремился получить формальное музыкальное образование. Он был самоучкой, играл по наитию, больше полагаясь на интуицию, чем на нотную грамоту. «Когда мама купила мне фортепиано за $3000, он недоумевал, почему я не выбрал вместо него хорошую «тачку». Музыка для него была настолько естественным делом, что не ассоциировалась с напряжением и трудом, она была частью его природы», – говорил Шелдон.
Отсебятина и самоволка
Руководитель школьного оркестра утверждал, что Чет не сумеет сделать музыкальную карьеру, поскольку, играя в оркестре, он всегда вставлял в свои партии «отсебятину» – так ему было интереснее.
Чесни любил «отсебятину» не только в музыке, и родители, обеспокоенные, что чадо пойдет по кривой дорожке, отправили его в армию. Бейкер попал в военный оркестр №292, с которым отправился в Западный Берлин. Так он впервые увидел Европу, в которой позже провел половину жизни, но главное – именно благодаря армейской фонотеке он услышал записи серьезного джаза, которого не знал прежде: Диззи Гиллеспи, Чарли Паркера, Стэна Кентона, Роя Элдриджа и других. Особенно его поразили Гиллеспи и Паркер: «Это была жесткая встряска!» До того он, по своим словам, слушал лишь слезливые баллады.
Когда военный оркестр вернули на родину и расквартировали близ Сан-Франциско, Чет ходил в самоволку, чтобы послушать джаз в городских клубах. В конце концов он решил и вовсе покинуть армию и имитировал психические отклонения, чтобы его поскорее комиссовали. «Дело было тонкое, – вспоминал музыкант, – если бы я перегнул палку, меня могли отправить на лечение электрошоком. Во время всевозможных тестов я старался выбирать самые женственные ответы, чтобы врачи подумали, что такому чудику не место в армии».
Трюк удался, и вскоре комиссованный Бейкер уже наяривал на трубе в джазовом кабаке. Эра стиля бибоп была в апогее (начало 1950-х), и клубы Сан-Франциско ломились от белых интеллектуалов в свитерах грубой вязки – битников, вроде писателя и поэта Джека Керуака, воспевшего бибоп как музыку своего поколения. Оплотом нового джаза считалось Восточное побережье США; в Калифорнию легенды бибопа приезжали только на гастроли. Бейкер круглые сутки торчал в клубах, слушая и джемуя с опытными музыкантами, схватывая все самые актуальные веяния и технические приемы игры.
Под крылом Птицы
Однажды он узнал, что в одном из клубов знаменитый саксофонист Чарли Паркер отбирает музыкантов для гастролей по Западному побережью. Чет примчался в указанное место. «Я вошел в комнату и увидел в ней человек сорок: все трубачи Западного побережья хотели попасть к Паркеру», – вспоминал артист. Когда очередь дошла до него, он успел сыграть лишь несколько тактов, прежде чем Паркер сказал: «Парень, ты едешь с нами». Бейкер был никому не известным музыкантом, да еще белым – и матерый черный виртуоз признал его за своего.
«Когда Птица (прозвище Паркера) вернулся в Нью-Йорк, он сказал Ли Моргану, Майлзу Дэвису и другим тамошним трубачам: "Берегитесь, на Западном побережье появился парень, который съест вас с потрохами"», – рассказывал Бейкер. Вскоре по джазовому миру Америки действительно распространилась весть о Великой Белой Надежде Джаза – именно так стали называть Бейкера.
После гастролей с Паркером Чет начал играть в квартете Джерри Маллигана, белого саксофониста, к тому времени успевшего поучаствовать в сессиях Майлза Дэвиса, которые породили новый жанр и позже были изданы на альбоме Birth Of Cool («Рождение кул-джаза»). Тандем Маллигана и Бейкера стал одним из ключевых в формировании кул-джаза – легкого, «прохладного», изящного стиля, противопоставлявшегося «горячему» и напористому бибопу. «Ни до, ни после я не испытывал ничего, сравнимого с тем, когда мы играли с Четом», – признавался саксофонист.
Кул-джаз (бейкеровскую версию этого стиля также называют джазом Западного побережья) был для Чета не данью моде – эта музыка соответствовала его характеру. Напористым риффам бибопа он всегда предпочитал приятные неторопливые мелодии.
Жестокий кайф
Тонкий лирик Бейкер не любил громкой музыки и в поздние времена предпочитал выступать без барабанщика. Его угнетал шум во время концертов, а учитывая, что джаз обычно играли в ночных клубах, где публика налегала на выпивку, Бейкеру приходилось непросто. Но он мог задержать концерт на полчаса, ожидая на сцене, пока стихнут гул и пьяные разговоры. Или мог остановить концерт, требуя тишины.
Это не было капризом. По сути, ничего кроме исполнения музыки Бейкера не интересовало – даже реакция публики. Погубившее его увлечение тяжелыми наркотиками, как ни странно, возникло также из одержимости творчеством. Первоначально наркотический «кайф» был для него своего рода стеной, позволявшей отгородиться от всего мира, оставшись наедине с джазом. Но это короткое удовольствие обернулось катастрофой, отравившей и столь лелеемую Бейкером музыку. Увы, в эту наркотическую (как правило, героиновую) ловушку попались многие джазовые артисты, поэтому средняя продолжительность жизни представителей этого искусства в его золотые времена была не очень большой.
Майлз Дэвис в мемуарах описывал, каких мук ему стоило выбраться из героиновой ямы. Несколько лет спустя, видя, что игравший в его ансамбле талантливый саксофонист Джон Колтрейн сел на иглу, Дэвис от ярости и досады избил коллегу-музыканта.
Одним из тех, чью карьеру и жизнь погубили наркотики, был и великий Чарли Паркер. На своей шкуре испытав героиновый кошмар, он всеми силами пытался оградить от него юных коллег и нашего героя, в частности.
На вершине
Жертвой героина стал и Джерри Маллиган. Не успели они с Бейкром прославиться (например, большим хитом стала их версия композиции My Funny Valentine), как музыканта поймали с наркотиками и посадили в тюрьму.
Когда через несколько месяцев Маллиган вышел на свободу и предложил Бейкеру возобновить сотрудничество, тот отказался. Друзья потом не раз выступали вместе, но играть на вторых ролях в чужом квартете Чет больше не хотел – у него уже был собственный.
Середина 1950-х стала пиком его карьеры. В эти годы в топах главного джазового журнала DownBeat он опережал других модных трубачей – Майлза Дэвиса и Клиффорда Брауна. И если успех у широкой публики еще можно было отчасти объяснить тем, что Бейкер был белым, то с мнением профессиональных критиков спорить было трудно.
Чет не старался удивить слушателя виртуозной техникой и неожиданными пассажами. Звуки его инструмента лились, как изящная поэма, поэтому Бейкера стали называть Поэтом трубы.
Помимо игры на трубе Чет еще и пел – не как соловей, но очень проникновенно, и пластинка 1954 года Chet Baker Sings стала одной из главных в его карьере. Именно его негромкой, деликатной манере пения пытались подражать ранние исполнители босановы – как мужчины, так и женщины: Антониу Карлос Жобин, Аструд Жильберту и другие.
Рок-н-ролл в те годы еще только зарождался и имел репутацию глуповатого увлечения подростков; самой модной и передовой музыкой считался кул-джаз, и шоу-бизнес решил сделать из Чета Бейкера поп-звезду. Поющий нежные баллады трубач, похожий на главного киногероя той эпохи Джеймса Дина, покоритель дамских сердец – Бейкер мог бы стать конкурентом Фрэнку Синатре.
Чет был фотогеничен, его окружали красивые женщины, он любил хорошие машины. Проблема с его раскруткой состояла в том, что Бейкер неохотно ввязывался во все, что не касалось музыки, – у него явно отсутствовала хищная амбициозность Синатры.
Попытки ввести его в кино Чет благополучно завалил: роль второго плана в военной картине Тома Грайнса «Горизонт ада» (1955) осталась единственной голливудской авантюрой музыканта. Были планы сделать фильм, в котором Бейкер, по сути, играл бы самого себя, но к тому времени у него начались проблемы с наркотиками, и Чет уехал в Европу, так что в «Прекрасных юных каннибалах» (1960) Майкла Андерсона вместо него снялся Роберт Вагнер.
Два принца
И все же из Бейкера сделали икону стиля 1950-х, благодаря многочисленным фотосессиям для обложек модных журналов. К неудовольствию Майлза Дэвиса, тоже претендовавшего на эти титулы, журналисты называли Бейкера Принцем джаза и Принцем кула (слово «cool» здесь и отсылка к стилю кул-джаз, и имеет значение «крутизна»).
В музыкальных энциклопедиях их имена стоят рядом, но «кул» Дэвиса и Бейкера разный. И дело не в том, что Майлз черный, а Чет белый и, соответственно, более приемлемый артист для белого большинства Америки. Различий много: характер Дэвиса и его игра были жесткими, холодными, умственными, в лаконичных пассажах музыканта было много подавленной ярости, агрессии, бунта. Бейкер тоже был человеком мятежного духа, но этот дух проявлялся гораздо мягче, лиричнее, задумчивее.
При этом Дэвис был убежден, что Бейкер во многом копирует его. В середине 1950-х Чет не скрывал, что Майлз сильно повлиял на него и называл его своим любимым трубачом. Однако позже, когда кто-то пытался говорить об их сходстве, лишь пожимал плечами: «Если кто-то не видит, насколько мы не похожи... Что тут скажешь?»
Дэвисом двигало сильное тщеславие, он хотел всегда быть в топе, ревновал к популярности рок-звезд и многократно модифицировал свой стиль, чтобы удивить публику и зацепить ее. Бейкер же хотел просто жить в музыке, ее красота и поэзия для него были важнее экспериментов.
Еще одно немаловажное отличие: к концу 1950-х Майлз Дэвис поборол свою героиновую зависимость, а Чет Бейкер, наоборот, стал все глубже в ней увязать. Несколько лет она держалась в тайне, но после пары задержаний с запрещенными веществами стала общеизвестна. И в отличие от сильного Майлза Чет не очень-то с ней боролся. Поэтому, когда карьера Дэвиса шла вверх, его – катилась под уклон.
Дорога вниз
Несколько арестов, принудительное лечение по приговору суда и четыре месяца в тюрьме на острове Рикерс навели Бейкера на мысль, что в Америке люди как-то слишком концентрируются на его зависимости. А в Европе о ней еще не знали – и Чет двинулся в Италию, где записывался с популярным дирижером и композитором Эцио Леони, а также снялся в музыкальной комедии «Крикуны в баре» (1960) вместе с молодым Челентано.
Виды на Италию у Чета были самые серьезные: он быстро выучил язык и даже начал сочинять на нем баллады, некоторые из которых были позже записаны при помощи Энио Морриконе. Но не прошло и года, как его наркомания стала предметом публичного обсуждения и в этой стране, а в конце лета 1960-го трубач на полтора года попал в итальянскую тюрьму за хранение наркотиков.
Чет Бейкер дает показания в зале суда по делу о хранении наркотиков. Лукка, 1962
Попытки закрепиться в других европейских городах также не удались: из каждой новой страны Бейкеру приходилось бежать от полиции – из Германии в Швейцарию, оттуда во Францию, из нее в Англию, потом снова Франция, Испания, Германия...
В конце концов немцы депортировали горемычного трубача на родину, где Чет продолжил катиться по наклонной, деля время между прокуренными клубами и каталажками. В отличие от Европы, где Бейкер все-таки оставался большой звездой, в Штатах с ним уже особо не церемонились. На дворе была новая эпоха, новые стили, разгорался огонь бунтарских 1960-х, и в отличие от Майлза Дэвиса Чет не стремился адаптироваться к новым веяниям.
Центральное место на сцене заняли новые герои: Орнетт Коулман и другие пионеры фри-джаза. Этот стиль подводил музыку к границам, за которыми начинался уже чистый звуковой хаос. Распущенный в жизни, в музыке Бейкер был консервативен, если так можно назвать здоровую приверженность к четким формам и красивым мелодическим линиям. Он был из тех, кому не нужно экспериментировать, искать, потому что он уже нашел – и просто хотел жить с этим до конца.
Восстание «мертвеца»
В этот сложный для него период (середина 1960-х) Чет продолжал записываться и выпускать пластинки, но, как признавался позже сам артист, порой это были записи просто ради того, чтобы раздобыть денег на карманные расходы. А между тем Бейкеру надо было кормить троих детей от третьей жены, англичанки Кэрол Джексон. Старшего сына, Чесни Афтаба, от второй жены, пакистанки Халемы Али, трубач видел редко.
В 1966 году в своем падении Чет достиг дна. Его жестоко избили на улице: по версии музыканта, это было ограбление, по другой версии – чья-то месть за его наркоманские махинации.
Бейкеру выбили почти все зубы. Ему пришлось не только вставлять протезы, но и заново учиться играть с ними, на что ушло много времени. В музыкальном бизнесе на него махнули рукой, и Чет работал на автозаправке, где в нем уже никто не узнавал звезду джаза, а потом и вовсе стал жить на пособие по безработице, поселившись с семьей у своей матери в Сан-Хосе.
В это время можно было подумать, что Поэт трубы кончился: ушли его эпоха, его здоровье, его везение. Но Бейкеру было суждено удивить похоронивших его заживо критиков, коллег и слушателей.
В 1973-м в одном из клубов он встретил своего старшего товарища Диззи Гиллеспи – и тот, увидев, что Чет в неплохой форме, помог организовать ему серию концертов. Так началось возвращение Бейкера. Его альбом She Was Too Good To Me (1974) и выпущенный в том же году на пластинке концерт со старым приятелем Джерри Маллиганом в Карнеги-холле стали событиями в мире джаза.
Приободрившись, Бейкер вернулся в Европу, где преимущественно и прожил последний отрезок своей жизни, приезжая на родину на гастроли или для записи альбомов. Название одного из лучших его дисков того периода, You Can’t Go Home Again («Тебе больше не вернуться домой», 1977) – было показательным.
Возможность потеряться
Джаз к тому времени из передовой и модной музыки превратился в музыку респектабельную, но Бейкер словно жил вне конъюнктуры времени. Он записывался так интенсивно, выпуская порой по 10 альбомов в год, словно на дворе было не начало 1980-х с постпанком и нью-вейвом, а 1950-е его молодости, когда каждая новая пластинка Чета воспринималась как откровение.
Между тем новые герои помнили и ценили Принца джаза. Например, певец Элвис Костелло привлек своего кумира к записи пластинки Punch The Clock (1983). А баллада Костелло Almost Blue стала одной из жемчужин репертуара позднего Бейкера.
В 1986 году вышел фильм-концерт Chet Baker – Live at Ronnie Scott's, где выступления Бейкера при участии Костелло и еще одного культового рокера Вэна Моррисона перемежались рассуждениями Чета о музыке и жизни.
Вскоре ему предоставилась возможность порассуждать обо всем этом более обстоятельно: короткая фотосессия с Брюсом Уэббером вылилась в съемки большого документального фильма – настолько фотографа зацепила харизма стареющего и изможденного наркоманией артиста. Фильм получил название «Давай потеряемся» (1988) – строчка из песни «давай потеряемся в объятиях друг друга» приобрела намного более глубокий смысл, так как речь шла о человеке, которого многие считали потерянным.
Вскоре оказалось, что Уэббер застал музыканта в его последний год жизни. Премьера фильма прошла через четыре месяца после смерти трубача.
Элвис Костелло и Чет Бейкер в студии звукозаписи. Великобритания, 1983
Эстетски сделанная черно-белая картина построена на контрастах: архивные съемки молодого Бейкера в расцвете карьеры – и кадры со стареющим, потрепанным 57-летним музыкантом-наркоманом; грустные монологи Чета – и отзывы его жен и любовниц, называющих Бейкера умелым лгуном и манипулятором, стремящимся вызвать у собеседника жалость. Но, как бы то ни было, фильм показывает, что и на склоне лет Чет продолжал притягивать внимание и собирать вокруг себя влюбленных женщин – никак не скажешь, что он никому не нужная развалина.
Полет без крыльев
Странная шутка судьбы заключалась в том, что Бейкер, который столько раз мог умереть от передозировки, да и просто из-за износа организма, погиб в результате несчастного случая. Дверь в его гостиничном номере в Амстердаме заклинило, и музыкант, чтобы выйти на улицу, пытался перелезть с балкона на балкон, но сорвался.
Некоторые считают, что он покончил с собой, однако эта версия звучит неубедительно. Бейкер не раз оказывался в кризисной ситуации, но в мае 1988 года карьера 58-летнего музыканта была на очередном подъеме – удачные гастроли в Японии, выпущенный по их следам хороший альбом и ожидание премьеры «Давай потеряемся». На утро после той злополучной ночи, когда трубач сорвался с карниза, у него было запланировано выступление на нидерландском радио. В «Давай потеряемся» Чет говорил: «Я словно прожил несколько жизней, но мне предстоит еще много чего попробовать».
Журналисты писали о Бейкере: «Он извалял свою американскую мечту в грязи». За без малого 40 лет карьеры Бейкер сделал немало, чтобы сгинуть, кануть в Лету, но каким-то невероятным образом остался на плаву и ушел не списанным в утиль, а легендой. В день, когда стало известно о его смерти, все джазовые клубы Парижа отменили концерты.
Теперь о Бейкере снимают художественные фильмы. В 2015 году вышел «Рожденный для грусти» Роберта Будро с Итаном Хоуком в главной роли, а в 2018-м голландец Рольф фан Эйк снял «Мое глупое сердце» о последних днях трубача, которого сыграл ирландский музыкант и актер Стив Уолл.
Интерес к Чету не угасает. Не только потому, что он яркий пример художника, создававшего прекрасное и при этом разрушавшего себя, но и потому что в музыке Бейкера есть то, ради чего большинство людей сегодня обращаются к джазу: не утомительный оптимизм свинга эпохи биг-бендов, не оголтелая энергия бибопа или головоломный авангард, а то чувство свободы и стиля, которое любую грязь превращает в золото, а самую печальную песню – в гимн жизни.
