Отстав от поезда на незлом своём прохиндействе, я летел по сдавленной крышами улочке. И сам давился смехом, живо представляя себе тётенек, отъехавших в мягком вагоне и искавших меня, полагаю, по всем купе. Как они, борясь со стыдливостью и извиняясь на каждом шагу, беспокоят уважаемых господ вопросом о "вольнодумном юноше, склонном к проказам"...
Но не отбиться от старческих рук, пахнущих огуречным лосьоном, в моём положении выходило непростительно. А догнать и даже перегнать их я мог с лёгкостью на любом скором. Поезда шли через эту станцию в огромном количестве - я уж видал, помимо осаждаемых пассажирских, и гербовый литерный, и опаздывающий курьерский, и догружаемый почтовый. Мечтой моей оставалось прокатиться на угольном товарном, однако являться трубочистом к тётушкам было никак нельзя. Вышел бы уже долгий скандал, с посылом телеграмм в перерывах между мигренями.
Да, поездов здесь всяко больше, чем людей, решил я, углубляясь вроде в самую глотку города. Чёрную, сырую, костистую и совершенно безголосую. Кривой изгиб улочки становился теснее, крыши противоположных зданий ниже. Я и не помнил уже, когда шёл тут не сгибаясь. Но сейчас я перемещался почти вприсядку, выбрасывая коленца, ведь дома тут вросли в землю. Где-то надо мной (казалось, так высоко) бежал дождь, а я лишь слышал шум воды. Куда она стекает, оставалось мне непонятно, будто крышам этим и края нет. Редкие же лучинки, мерцавшие в окнах, казались мне гнилушками под ногами. Такие на болотах иногда вбирают и отражают свет от большого влажного зеркала...
Я словно пробирался теперь по отростку ключицы какой-то диковинной амфибии, давно упустив момент поворота и возвращения к её зеву. И вдруг выбрел, передвигаясь как животное, к начисто срытому дому. К горке земли. Крыши сразу оборвались, стало мокро и холодно, зато на этот вал даже падал луч далёкого фонаря. (Желтеющего то ли с возвышенности, то ли с такого высокого столба.)
Счастливый, я стал во весь рост у кучи почвы и глины, у обломков ставенок с петушками, у выдернутого и опрокинутого навзничь белёного забора. Дохнув всей грудью, я свистанул фонарю и брякнул что-то глупое и неприличное, обтирая жаркое лицо грязными руками. А обернувшись на страшную немую глотку, даже заулюлюкал в её провал. Но она тут же показала язык, вышвырнув на меня великое количество потрохов в ручьях вонючей воды.
Запах был так противен, что я вскочил на земляную кучу и принялся отгонять от себя потроха доской от бывшего забора, орудуя им на манер весла. Стоя выше, я не думал бежать к фонарю или хоть посмотреть за себя - я взглянул вперёд, этой глотке в самое нёбо, под зубовные стыки крыш.. И запустил туда доской!
Во всех вросших домишках нижнего порядка вспыхнули огоньки. Жалкие нищие крыши задребезжали, как жестяночки на неприкасаемом отцовом столе с "образцами видов".. Из недр отвратительной глотки послышалось прищёлкиванье, натужное движенье и смыканье челюстей. И этот последний оглушительный звук - расколотого, поддавшегося наконец ореха!
Меня снесло вниз. На куче лежал громадный чугунный шар с цепью, тянувшейся из глотки. На месте домишек топорщились какие-то обрубки, палки, тряпки и куски...
Я летел к фонарю, крича и не помня себя. (Впрочем, все вокруг бегали и кричали про то, что "разбило Нижнюю Чернавку".) Лишь ухватившись за столб и делясь с ним своим тугим кованым ужасом, я увидел такой же на другом краю городка. Откуда я, лазутчик во взрослой жизни, бежал в незапамятные, казалось теперь, времена, улепётывая с вокзала...
Я обнимал вовсе не фонарь, а огромную передвижную вышку-механик. Только на моей шар ещё висел, скрипя до поры цепью. Как пойманная галактика - охотница на амфибий с глубокими глотками.
На днях, по «совету друзей», пересмотрел фильм «Город Зеро».
Последний раз я его смотрел двадцать лет назад (в пакете с «Курьером» и «Мы из джаза»), еще студентом. И тогда он показался мне хулиганской картиной молодого перестроечного режиссера, сатирой на советскую действительность. Поэтому появление Шахназарова на федеральных каналах в качестве проводника совсем других (в сравнении с перестроечными) идей меня несколько удивляло. Ну, в принципе, тут нет ничего необычного: люди меняются. Если тебе двадцать (или чуть больше) и ты не идеалист — у тебя нет сердца, а если тебе шестьдесят (или чуть больше) и ты не пессимистмизантроп прагматик — то у тебя нет мозгов.
Но, пересмотрев фильм, я понял, что Шахназаров идеалистом не был, не был и апологетом Перестройки.
Мнения моих друзей, с подачи которых я пересмотрел фильм, были такие:
Друг 1: «Простой работяга с машиностроительного завода, который хотел поменять схему кондиционера. Он просто хотел жить свою обычную жизнь, а обстоятельства менялись и давили».
Друг 2: «А что, если Шахназаров все наоборот имел в виду? Что он за старый уклад? Что в новом мире все такие психи? Они вроде демократичны, но все безумцы. Веточку рвать нельзя, но иногда и некоторым можно. А герой Филатова сбежал обратно, в нормальный СССР».
Вот с этих исходных посылок я бы и хотел начать дальнейший анализ.
Сначала, я думаю, стоит отметить, что главный герой Алексей Варакин — это не простой работяга. Во-первых, он представитель хоть и технической, но все же интеллигенции. Несмотря на идеологию, интеллигент ощущает себя выше пролетария, да и жизнь его полегче[1] (поэтому люди и стремились получить «корочки» ВО, что вылилось в полную девальвацию этого понятия в наши дни). Должность Варакина на заводе мы не знаем, так что, может быть, он даже какой-то небольшой начальник. Но Варакин, кроме того, еще и москвич, а действие происходит в провинции (это не пейоратив, просто за неимением другого термина). В провинции москвич — это тоже особый отдельный статус, это я говорю, потому что последние полтора года живу не в Москве.
Если присмотреться, то жители города Зеро ведут себя почему-то довольно подобострастно в отношении Варакина. Исходя из окружения, в котором мы видим героя большую часть фильма, — директор градообразующего завода, первый секретарь обкома, прокурор города и глава писательской организации, — мы можем сделать вывод, что его значимость где-то на уровне высшего руководства города. По сути, это представитель Центра в регионе. То есть тут есть некоторый зазор между декларацией («простой инженер») и тем, что происходит на экране — это работает архетип, это ожидание гостя из столицы, что провинциалы будут к нему относиться именно так.
И вот мы видим, как этот столичный житель буквально в первый же час своего пребывания в городе сталкивается с абсурдом происходящего: то голая секретарша у директора, то самоубийство повара из-за того, что он отказался от десерта, то знак «кирпич» посреди леса. То есть кинематографическими средствами создается ощущение, что единственный нормальный человек в этом абсурде — это Варакин. Его «московский», рациональный разум оказывается абсолютно бессилен перед лицом иррациональной, безумной логики провинции. Тут следует вспомнить политическую ситуацию, в которой был снят фильм. 88-й год — это первый этап парада суверенитетов, когда регионы начинают откалываться от центра. Те или иные художественные приемы появляются в картине, книге, фильме не случайно — в искусстве как в проективном тесте, отражается срез психики автора в конкретный момент времени.
Поэтому, если взглянуть на предлагаемый символизм:
Инженер Варакин — это и есть Центр. Он — москвич, представитель «нормальной», рациональной, всесоюзной власти. Он приезжает в провинцию, уверенный, что его командировочное удостоверение и его московская логика — это закон.
Город Зеро — это та самая отколовшаяся провинция. Она больше не живет по законам Центра. Она живет по своим собственным, не поддающимся пониманию, правилам. Московские приказы здесь не действуют. Московская логика здесь бессильна.
В фигуре Варакина, который приехал «перестроить» старую конструкцию кондиционера символически отражены реформаторские усилия Центра по «перестройке» страны. И все эти усилия моментально поглощает иррациональная народная стихия. Все попытки Варакина что-то кому-то объяснить сопровождаются все возрастающим абсурдом.
И вот когда абсурд доходит до того, что мистический малыш предсказывает Варакину, что он даже уехать не сможет, когда его задерживают на выезде из города и сообщают, что он «сын Повара Максуд» — в этот момент появляется прокурор в исполнении Владимира Меньшова. Тут ждешь, что он наконец со всем этим бардаком покончит. Но абсурда меньше не становится: Прокурор признается Варакину, что мечтает совершить какое-нибудь преступление. И вот вроде бы это должно характеризовать его негативно, но мне кажется, это признание работает противоположным образом: во-первых, он честно в этом признается, во-вторых, он преступлений не совершает, а мало ли кто из нас чего фантазирует, в-третьих, он произносит фразу «всю жизнь наказываю преступников» — то есть создается образ искреннего служаки, который наказывает преступников, а не, скажем, казнит невиновных. Далее Прокурор произносит свой знаменитый монолог о государстве и личности в России:
«… Могучее, великое государство — это тот идеал, ради которого русский человек готов страдать, готов терпеть любые лишения, готов, наконец, отдать свою жизнь… Это иррациональная идея. Это не то прагматическое европейское стремление извлечь максимальную выгоду для себя лично, это идея российского духа, который подчиняет и растворяет в себе вашу, мою индивидуальность, но взамен и вам и мне даёт во сто крат больше; даёт ощущение причастности к великому организму, даёт ощущение духа, даёт ощущение силы и бессмертия …».
Прокурор города, глаза, конечно, безумные
Точно такие же фразы можно услышать в медиа и сегодня. И с одной стороны, монолог этот пугающий и как будто режиссер предупреждает нас о химере великодержавности. Но с другой, в этот момент Прокурор выглядит единственной силой, способной противостоять происходящему в городе Зеро паноптикуму. Образ, который создает Меньшов: да — параноик, но ведь зато искренний, зато за государство болеет, ведь «не многие понимают, что сейчас один из самых критических моментов в нашей истории».
Кстати, когда я смотрел фильм в прошлый раз, то есть двадцать лет назад, я не обратил внимания на этот монолог. Но зато мне всегда помнился другой похожий нарратив — слова генерала Корецкого из фильма «Олигарх»:
«… Я, Корецкий, потомственный дворянин, опустился бы до ревности к этому полукровке? Мне за Россию обидно. Мои предки в десяти поколениях служили отечеству. Царям, коммунистам, все равно. За грех почитали разбираться хороший царь или плохой. У нас потомственное уважение к власти, дар угадывать ее врагов и беспощадно наказывать их …».
Вспомнил я Корецкого и сейчас, и, о чудо, полез читать о сценаристе Города Зеро — Александре Бородянском — он оказался по совместительству и сценаристом «Олигарха». А еще сыном «сотрудника НКВД» (звание в вики не указано), так что наверное он знал, о чем писал.
Председатель писательской организации города, точнее его псевдовосковая копия
Если Прокурор представляет собой, как выразился мой друг (намекая на сцену с многократной осечкой)[2], «репрессивную машину, которую заклинило», то прогрессивную либеральную общественность олицетворяет глава писательской организации в лице Олега Басилашвили. Впервые мы его встречаем в краеведческом музее в виде восковой фигуры со зловещей улыбкой. Смотритель рассказывает нам, что Писатель был верным сталинистом, сочинял стихи, обличающие «чудовищные, дьявольские хари» врагов народа. Но в 49-м году попал под компанию по борьбе с космополитизмом и был реабилитирован в 56-м (то есть за год до событий, вокруг которых вращается сюжет). Потом Писатель приглашает Варакина на свою дачу[3], где рассказывает историю его «отца» — первого исполнителя танца рок-н-ролл в городе. Вернее даже не рассказывает, а показывает видеозапись того комсомольского бала 57-го года (кстати, это довольно либеральный год), где это произошло. В конце правда запись бала переходит в запись стриптиза — это авторы нам хотят показать (иначе зачем бы такая деталь) истинное отношение Писателя к тому «сакральному» событию — Писатель-то, смотрите, стриптиз на ту же кассету записал — старый любострастник, да еще и лицемер.
Благодаря этому симпатий Писатель вызывает не больше (лично у меня даже меньше), чем Прокурор. Да и Варакину, похоже, прокурор милее, потому что именно к нему он обращается за советом в сцене рок-н-ролльного вечера, и именно прокурор в конце фильма, когда «либеральная» общественность дербанит вековой дуб, говорит Варакину бежать из города. И только он не верит в то, что Варакин — сын Повара (хотя и предлагает тому в «государственных» интересах не спорить). То есть прокурор, несмотря на всю свою одиозность, выглядит вторым, кроме Варакина, «здравомыслящим» человеком в городе.
Первая исполнительница танца рок-н-ролл в городе Зеро с внуком
Прокурор симпатичен даже несмотря на то, что мы узнаем чудовищную историю о том, как он, будучи комсоргом, выгнал из комсомола первого исполнителя рок-н-ролла в городе и его партнершу, которая к тому же выпила какой-то химикат и на всю жизнь осталась без голоса. Потом мы видим ее уже постаревшей в гостиничном номере Варакина. Но эта сцена с пострадавшей от режима женщиной выглядит скорее комично. Я имею в виду, что, беря на эту роль актрису с ярко выраженной харáктерной внешностью, которая еще подчеркнута нелепой шляпкой, режиссер вряд ли стремился вызвать у зрителя сочувствие к судьбе героини. Да и сама сцена, где в номере Варакина как ни в чем не бывало собираются якобы непримиримые враги и едят из одной кастрюли пельмени, поют пошлые романсы и «клеят» не очень понятных женщин, на мой взгляд, скорее говорит о желании режиссера показать, что все это противостояние «либералов» и государственников — показное. На самом же деле они из одной тусовки и прекрасно друг с другом ладят.
Старые противники собрались вместе
Ветки с заповедного дуба не обрывают только Варакин и Прокурор, который неожиданно в это сцене сбрасывает клоунскую маску и становится совершенно адекватным
Резюмируя, мне кажется, Город Зеро транслирует зрителю следующий комплекс идей: либеральные реформы в России ведут к хаосу, без центральной власти страна превратится в сумасшедший дом, технократу из столицы никогда не понять народ (и народу его) и не донести до него свои просвещенные взгляды на доработку кондиционера на переустройство общества — поэтому и пытаться не стоит. Вот и Шахназаров похоже тогда предпочел не бороться с абсурдом, а возглавить его[4].
Ну, а насчет того, куда же убегает герой в конце — возможно, он действительно, как предположил мой друг, сбежал в «нормальный СССР».
1. Про, скажем так, снобистское покровительственное отношение интеллигентов к рабочим и про разницу в условиях труда говорю, исходя из опыта своей семьи: дед и бабушка со стороны отца — инженер-прочнист и врач, а мамины родители: дед — слесарь в жэке, а бабушка дежурная в метрополитене (им пришлось пойти на существенное понижение при переезде с Урала в Москву)
2. Даже жалко его было, когда он застрелиться не смог. Он ведь так хотел доказать, что у Повара кишка была тонка, а у него не тонка!
3. Прокурор беседует с Варакиным в по-спартански аскетичном кабинете, а писатель естественно на даче аля «переделкино». Дача в писательском поселке и руководящая должность — это все говорит нам, что человек максимально обласкан советской властью. И если фрондирует, то в рамках того же «государственнического» курса, как, например, Леонид Леонов или Валентин Катаев.
4. Правда, зрителю, который смотрит на происходящее глазами Варакина, предлагается просто убежать из города Зеро — устраниться, держаться подальше и от тех и от этих, то есть подальше от всей этой политики
Пару дней назад по одному из телеканалов показали фильм Карена Шахназарова "Город Зеро" 1988 года с Леонидом Филатовым в главной роли.
Я этот фильм видел раньше. Когда смотрел его впервые, помню, он очень захватил меня своей атмосферой. Из-за всего происходящего на экране я тогда в шутку окрестил его "советским" Твин Пиксом" (но очень, конечно, условно). И тогда же я подумал, что главной темой этого фильма, возможно, является конъюнктурное искажение истории, т.е. то, насколько государственная, социальная и культурная конъюнктуры мистифицируют историю. Причем, как правило, для весьма примитивной цели - создать миф. И с весьма функционерским подходом к процессу мифологизации.
Как выяснилось после прочтения профильной прессы, отзывов критиков и всякого рода исследователей кино и культуры, я не одинок в своих взглядах на этот фильм. Но, разумеется, истина всегда лишь где-то рядом.
После просмотра его на днях, я подумал уже не столько о мистификации, сколько, быть может, о легкомысленном, профанском и небрежном отношении к истории, что в свою очередь уже и ведет к ее искажению.
Помните "Дуб власти"? На словах - это величайшая достопримечательность Города, у которой богатая "история", обросшая мифами, так любимыми экскурсоводами. Но на практике - это сухое, неухоженное дерево, до которого никому давно нет никакого дела.
Но, быть может, автор не хотел ничего сказать, а мы, как зрители, по привычке пишем у себя в головах сочинение, ибо нас так приучили - искать смысл.
Мне стало любопытно, как другие люди восприняли этот фильм, посмотрев его впервые, что почувствовали, что поняли для себя?
Буду очень рад, если вы поделитесь своими впечатлениями в комментариях.
Эта поездка произошла десять лет назад. Текст написан тогда же, и текст, и поездка, и фотографии благополучно забылись потонув в ворохе житейских проблем и других впечатлений. Давно и несколько раз подряд поменялась работа, выросли дети, родились новые. Существовал ли этот эрзац города Зеро, существует ли он сейчас. Изменился ли. Что ж заводим Zeitmaschine и переносимся на 10 лет назад в апрель 2014.
Занесла меня нелегкая в ПГТ Кесова Гора, думаю, дорогой читатель это одно из последних мест, которое ты захотел бы посетить и дело не в том, что там как-то особенно плохо, а в том, что окружают это место в тверской области места более значительные, возьмем, к примеру, города Кашин или Бежецк, а то и саму Тверь, а ПГТ Кесова Гора, ну вообщем сами все увидите.
Попасть в Кесову гору из Москвы можно на автобусе класса "ханьский турист", который отправляется раз в день со станции метро Тушинская, аж до самого Весьегонска. Ехать почти 5 часов, по-, ну скажем так, дорога могла быть хуже. Я вообще не собирался ничего снимать и делать репортаж, но на удивление быстро развязался со всеми делами и снимал в режиме пока не стемнело на модный китайский телефон. Итак, начали.
Вот вид на центр города, а я все ж таки вижу нелепость в сокращении ПГТ, поэтому город, собственно та самая Кесонная, простите Кесова Гора. Вид плавно переходит в пушку ЗИС-3 символизирующую, а хрен ее знает, не победу же, зачем ее тогда в ромелевский колер покрасили. На заднем плане краеведческий музей, туда я уже не попал, он до 6. Кстати после 7 город вымер, кроме себя я насчитал еще 2-3 обитателей. Помимо музея там еще стоит классический БЮСТ ГЕРОЯ НА РОДИНЕ
А еще совсем рядышком пожарная часть вот с таким вот замечательным ЗИЛом, в качестве задних колес у него мощнейшие болотоходы.
А вот и модная пожарная каланча, я насчитал таких две. Конструкция современная, типа "Скворечник дяди Игната" На вид надежно.
Дальше несколько фоток чтобы просто понять обаяние Кесовой Горы
А вот следы запустения на улице Колхозной.
Милый ельничек.
Заглянем внутрь. Что там? Правильно срач.
Приглядимся, что пьют местные джентльмены. И предчувствие не обмануло, он!
А вот тот самый и металлический не плачет дом с заглавного снимка, спаленный пожаром и превращенный в отхожее место.
Загадочный автодром с очень ровным асфальтовым покрытием.
Местное УФМС, есть и прокуратура и местный суд и все в своих зданиях. Лебедев мод-он, прекрасный балкончик с нулевой функциональностью.
Комплекс павшим, нетривиально и добротно. Мне понравилось.
Мною был изловлен и допрошен местный житель.
Больница, в закате выглядит зловеще, но зато окна новые.
Вот единственная достопримечательность кладбищенский Никольский храм.
Ну храм он и есть храм, а мы отправимся на кладбище, оно русское, нелепое, хаотичное и скажем так, заполошное.
Темнело, а кладбище не приспособлено для ходьбы, много там чертей сломало ног, хмм копыт.
Вот так. 10 лет назад. Несколько фотографий не хватает. Что то-там про символизм и то, что кладбище упирается в болото с неимоверным количеством крикливых чаек, которые белыми росчерками по всему фото. Такой вот неожиданный экскурс в прошлое с найденными на гуглфото фотками. Вернулся ли я тогда из Кесовой горы или вместо меня вернулся кто то другой на рассветном автобусе в Москву? Не знаю.