Добавляю фотографии с гугл мапс

(остатки Кула Градина (13.век Башня Градина)

(вид с вершины холма)

местоположение на гугл карте

Предлагаю вспомнить классика, Льва Николаевича.

Больше сотни лет прошло, а ничего не меняется. "Мужики" все так же воспринимают в штыки любое предложение властьимущих, "мужики" все так же не хотят разбираться в вопросах.

"не надо нам ничего, авось само рассосется".

Грустно.

Нехлюдов сделал усилие над собой и начал свою речь тем, что объявил мужикам о своем намерении отдать им землю совсем. Мужики молчали, и в выражении их лиц не произошло никакого изменения.
- Потому что я считаю, - краснея, говорил Нехлюдов, - что землею не должно владеть тому, кто на ней не работает, и что каждый имеет право пользоваться землею.
- Известное дело. Это так точно, как есть, - послышались голоса мужиков.
Нехлюдов продолжал говорить о том, как доход земли должен быть распределен между всеми, и потому он предлагает им взять землю и платить за нее цену, какую они назначат, в общественный капитал, которым они же будут пользоваться. Продолжали слышаться слова одобрения и согласия, но серьезные лица крестьян становились все серьезнее и серьезнее, и глаза, смотревшие прежде на барина, опускались вниз, как бы не желая стыдить его в том, что хитрость его понята всеми и он никого не обманет.
Нехлюдов говорил довольно ясно, и мужики были люди понятливые; но его не понимали и не могли понять по той самой причине, по которой приказчик долго не понимал. Они были несомненно убеждены в том, что всякому человеку свойственно соблюдать свою выгоду. Про помещиков же они давно уже по опыту нескольких поколений знали, что помещик всегда соблюдает свою выгоду в ущерб крестьянам. И потому, если помещик призывает их и предлагает что-то новое, то, очевидно, для того, чтобы как-нибудь еще хитрее обмануть их.
- Ну, что же, по скольку вы думаете обложить землю? - спросил Нехлюдов.
- Что же нам обкладывать? Мы этого не можем. Земля ваша и власть ваша, - отвечали из толпы.
- Да нет, вы сами будете пользоваться этими деньгами на общественные нужды.
- Мы этого не можем. Общество сама собой, а это опять сама собой.
- Вы поймите, - желая разъяснить дело, улыбаясь, сказал пришедший за Нехлюдовым приказчик, - что князь отдает вам землю за деньги, а деньги эти самые опять в ваш же капитал, на общество отдаются.
- Мы очень хорошо понимаем, - сказал беззубый сердитый старик, не поднимая глаз. - Вроде как у банке, только мы платить должны у срок. Мы этого не желаем, потому и так нам тяжело, а то, значит, вовсе разориться.
- Ни к чему это. Мы лучше по-прежнему, - заговорили недовольные и даже грубые голоса.
Особенно горячо стали отказываться, когда Нехлюдов упомянул о том, что составит условие, в котором подпишется он, и они должны будут подписаться.
- Что ж подписываться? Мы так, как работали, так и будем работать. А это к чему ж? Мы люди темные.
- Не согласны, потому дело непривычное. Как было, так и пускай будет. Семена бы только отменить, - послышались голоса.
Отменить семена значило то, что при теперешнем порядке семена на испольный посев полагались крестьянские, а они просили, чтоб семена были господские.
- Вы, стало быть, отказываетесь, не хотите взять землю? - спросил Нехлюдов, обращаясь к нестарому, с сияющим лицом босому крестьянину в оборванном кафтане, который держал особенно прямо на согнутой левой руке свою разорванную шапку так, как держат солдаты свои шапки, когда по команде снимают их.
- Так точно, - проговорил этот, очевидно еще не освободившийся or гипнотизма солдатства, крестьянин.
- Стало быть, у вас достаточно земли? - сказал Нехлюдов.
- Никак нет-с, - отвечал с искусственно-веселым видом бывший солдат, старательно держа перед собою свою разорванную шапку, как будто предлагая ее всякому желающему воспользоваться ею.
- Ну, все-таки вы обдумайте то, что я сказал вам, - говорил удивленный Нехлюдов и повторил свое предложение.
- Нам нечего думать: как сказали, так и будет, - сердито проговорил беззубый мрачный старик.
- Я завтра пробуду здесь день, - если передумаете, то пришлите ко мне сказать,
Мужики ничего не ответили.

Так ничего и не мог добиться Нехлюдов и пошел назад в контору.
- А я вам доложу, князь, - сказал приказчик, когда они вернулись домой, - что вы с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке - он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, - мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, - улыбаясь, говорил приказчик, - разговоришься - ума палата, министр, - все обсудит, как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно...
- Так нельзя ли позвать сюда таких самых понятливых крестьян, несколько человек, - сказал Нехлюдов, - я бы им подробно растолковал.
- Это можно, - сказал улыбающийся приказчик.
- Так вот, пожалуйста, позовите к завтрему.
- Это все возможно, на завтра соберу, - сказал приказчик и еще радостнее улыбнулся.

- Ишь, ловкий какой! - говорил раскачивавшийся на сытой кобыле черный мужик с лохматой, никогда не расчесываемой бородой ехавшему с ним рядом и звеневшему железными путами другому, старому худому мужику в прорванном кафтане.
Мужики ехали в ночное кормить лошадей на большой дороге и тайком в барском лесу.
- Даром землю отдам, только подпишись. Мало они нашего брата околпачивали. Нет, брат, шалишь, нынче мы и сами понимать стали, - добавил он и стал подзывать отбившегося стригуна-жеребенка. - Коняш, коняш! - кричал он, остановив лошадь и оглядываясь назад, но стригун был не назади, а сбоку, - ушел в луга.
- Вишь, повадился, сукин кот, в барские луга, - проговорил черный мужик с лохматой бородой, услыхав треск конского щавеля, по которому с ржанием скакал из росистых, хорошо пахнувших болотом лугов отставший стригун,
- Слышь, зарастают луга, надо будет праздником бабенок послать испольные прополоть, - сказал худой мужик в прорванном кафтане, - а то косы порвешь.
- Подпишись, говорит, - продолжал лохматый мужик свое суждение о речи барина. - Подпишись, он тебя живого проглотит.
- Это как есть, - ответил старый.
И они ничего больше не говорили. Слышен был только топот лошадиных ног по жесткой дороге.