Когда жительница села Рождествено (Гатчинский район Ленинградской области) Ольга Гусева решила отремонтировать свой старинный дом, она не знала, какие сокровища скрываются под обоями. Женщина нашла рукописные бумаги, в которых упоминаются предки писателя Владимира Набокова.

В ходе ремонта семья Ольги Гусевой сняла обои и заметила на стене старинные документы. Ленинградцы аккуратно сняли бумаги со стены и попробовали прочитать убористый почерк.

Они были шокированы, увидев знаменитые фамилии. В документах друг за другом упоминаются дед писателя Владимира Набокова Иван Рукавишников, его дядя Василий Рукавишников и его учитель русского языка Василий Жерносеков.

Как рассказали в Музейном агентстве Ленобласти, несколько обнаруженных под обоями документов Ольга Гусева передала усадьбе «Рождествено». Например, музей получил копию уведомления в Царскосельскую центральную Земскую управу о составе Совета Рождественской бесплатной народной библиотеки-читальни на 1899 - 1902 годы и порядки наименования должностей народного училища в память В. И. Рукавишникова.

Отметим, предки Ольги Гусевой жили в самом старом доме села Рождествено, построенном в конце XVIII века.

Впрочем, сегодня Набокова больше всего помнят по «Лолите». Этот роман он сначала не хотел печатать — жена Набокова, Вера, буквально спасла рукопись из огня, — затем уверился, что она его увековечит, а в конце глубоко переживал, что книгу его читали и понимали совсем не так, как она была написана. Но чтобы понять Набокова, в его мир стоит погрузиться глубже, изучить его внимательнее. Феномен именно этого писателя в том, что ученые, исследователи и даже простые читатели, оказываясь в его мире, отказываются из него уходить, так ярко, удивительно и сложно он устроен.

1. Стейси Шифф, «Вера. Миссис Владимир Набоков»

Образцовая биография, за которую в 2000 году американская журналистка Стейси Шифф получила Пулитцеровскую премию, рассказывает историю Веры Слоним — любимой и единственной жены Владимира Набокова и женщины, настолько преданной ему во всех отношениях, что в голодные двадцатые в Берлине она работала на износ, чтобы муж мог заниматься литературой, а в годы набоковской славы оберегала рукописи и вдохновляла на новые тексты.

Шифф писала, что для биографа Набоковы предоставляют неблагодатный материал — они слишком редко разлучались. Но именно в этой тесной близости биограф видит секрет набоковского успеха: жена окружила его таким почитанием и восторгом, что он вырос в гении прежде всего в её глазах — чтобы потом стать им в глазах всего мира. Эта приоткрытая завеса над жизнью Набоковых на самом деле ближе всего дает подобраться к настоящему Набокову — не герою собственных романов и мистификаций, а человеку со своими слабостями и причудами, которому, помимо безмерного литературного таланта, просто чрезвычайно повезло с женой.

2. Владимир Набоков, «Письма к Вере»

Письма всегда составляют огромную часть писательской биографии — обыкновенно гений, убежденный в своей гениальности, обращает свои послания не столько к адресату, сколько к толпам восторженных читателей из будущих веков. Не так было с Набоковым — его переписка с женой, продлившаяся более полувека, была обращена только к ней, он не раз говорил, что не хотел бы, чтобы они были опубликованы после его смерти. Но Вера Слоним решила иначе, передала письма биографу писателя, Брайану Бойду, и зорко следила, чтобы они были отредактированы и опубликованы в наилучшем виде.

Английское полное издание писем вышло почти сорок лет спустя набоковской смерти, в 2014 году. Эти письма одновременно очень эмоциональные и очень интимные, ещё один способ увидеть другого Набокова, влюбленного, страстного и щедро рассыпающегося в эпитетах, на которые обычно был довольно скуп: «мы с тобой совсем особенные; таких чудес, какие знаем мы, никто не знает, и никто так не любит, как мы».

3. Брайан Бойд, двухтомник «Владимир Набоков»

Новозеландский литературовед Брайан Бойд считается одним из главных специалистов по Набокову в мире с тех пор, как в 70-е занялся набоковской библиографией, познакомился с Верой Слоним и сумел убедить её в основательности своего подхода настолько, что она доверила ему доступ к письмам и дневникам писателя, а когда биография вышла, до самой смерти держала её у себя на прикроватном столике и перечитывала перед сном. Особенность биографии Бойда в том, что в первую очередь он даёт слово самому писателю, его дневникам, воспоминаниям, переживаниям прошлого.

Получился очень подробный и обстоятельный двухтомник, который помогает не только изучить обстоятельства русской юности или американской старости писателя, но и понять, как он был устроен. Например, почему при такой ясности и чистоте го собственного сознания Набокова так сильно занимали чужие отклонения или чужое безумие, почему в его словах и записях не бывает ничего случайного, и где находится тот опыт, что позволяет человеку выйти за пределы своего абсурдно ограниченного тела или разума и пережить что-то намного большее.

4. Геннадий Барабтарло, «Сочинения Набокова»

Геннадий Барабтарло — легендарный набоковед, и ещё одно доказательство, что изучение Владимира Набокова оставляет непреходящий след на тех, кто отважился им заниматься. Филолог по образованию, Барабтарло уехал из СССР в 1979 году, в Америке познакомился с Верой Слоним, консультируясь с ней, перевел на русский роман «Пнин» и защитил по нему диссертацию в Иллинойском университете, и ещё тридцать лет продолжал преподавать русскую литературу, а заодно заниматься изучением Набокова, переводом его рассказов и романов, изданием его американского собрания сочинений, статьями и эссе. В частности, именно Барабтарло подготовил к изданию самую удивительную из посмертных набоковских книг — «Я/сновидение Набокова», дневник сновидений писателя, в середине шестидесятых боровшегося с бессонницей.

Сам Барабтарло известен был пристрастием к дореволюционному стилю и орфографии, его собственные тексты часто кажутся посланием из прошлого, результатом огромной внутренней дисциплины и тяжелой внутренней работы. «Сочинение Набокова» — это попытка увидеть всё, написанное автором, как некий единый текст, по выражению Барабтарло, «самоучитель условий существования», а затем представить, к какому принципиально новому опыту нас может привести изучение этого существования, ведь книги Набокова «суть сложные эксперименты, поставленные в надежде открыть, путем чрезвычайной, никогда прежде не удававшейся экстраполяции, последнюю истину не только о здешнем мире, но и о нездешнем».

5. Александр Долинин, «Комментарий к роману Владимира Набокова "Дар"»

Пушкинист, набоковед и почетный профессор Университета штата Висконсин в Мэдисоне Александр Долинин довольно много и популярно рассказывает о Набокове в своих статьях и лекциях. Многие из них можно найти онлайн, но и эта книга — гораздо больше, чем просто комментарий к тексту романа, который заслуженно считается самым литературным, и заодно самым сложно устроенном текстом Набокова. Рассказывая о том, как создавался роман, как привередливо и сложно Набоков подбирал в нём каждое имя, каждое слово, как много связей и цитат заложено внутри и как складывалась судьба романа после, Александр Долинин как будто позволяет любому читателю приблизиться к набоковской загадке, к таинственному устройству его текста. Тем более, что ни к одному другому роману Набокова нельзя применить столько «когда?», «зачем?» и «почему?». Почему он, всегда чуравшийся политического контекста, вообще взялся за роман, одним из главных героев которого был Чернышевский? Как тут отличить правду от вымысла? И почему продолжение так никогда и не было написано? Верно одно: «Дар» был написан как любовное письмо к русской литературе, «Комментарий» Долинина написан как любовное письмо к «Дару», и эта любовь никогда не заканчивается.

Источник: postmodernism

Другие материалы:

• Классика антиутопии — Рэй Брэдбери. 451 градус по Фаренгейту (рецензия + 3 экранизации)

• Не только писатель — человек-оркестр Джон Пристли

• Роальд Даль — главный сказочник XX века

• Борис Заходер — писатель научивший говорить по-русски Винни-Пуха и всех остальных

• Неудачник, который любил лисоборотней — о Пу Сунлине, самом фантастическом писателе Старого Китая

• Как за 35 лет Симпсоны стали самой известной американской семьей

• Александр Казанцев — путь советского фантаста

• «Библиотека советской фантастики» — история серии, электронная версия для скачивания (124 книги)

Набоков называл супругу любого мужчины небесным раскладом, при котором грех сбрасывать карты.

Вот уже многие десятилетия Вера Евсеевна Слоним остается полумистической загадкой для всех почитателей Набокова.

Писатель обожал в литературе только себя любимого. По его мнению Достоевский, Хемингуэй, Оруэлл, Фолкнер, а вместе с ними десятки других «корифеев слова» и в подметки не годились «золотому перу» русской классики.

Верочка же за своего любимого гения могла не дрогнувшими руками разорвать литературного критика, редактора, корректора, да и вообще любого человека посмевшего бы без должного почтения обойтись с выдающимися произведениями ее великого мужа.

Вера Слоним единственный пример в мировой литературе, позволяющий утверждать, что писателю, как и самому простому мужику, верная жена нужна как воздух. В сотнях других случаев мастерам слова везло гораздо меньше, чем Набокову, вот лишь некоторые примеры:

Александр Пушкин - Наталья Гончарова;

Эрнест Хемингуэй - Марта Геллхорн;

Эрих Мария Ремарк - Марлен Дитрих;

Владимир Маяковский - Лиля Брик;

Алексей Толстой - Софья Бахметева.

У Лермонтова так вообще все было не как у людей, три любви и все на разрыв аорты:

«Никто, никто, никто не усладил

В изгнанье сем тоски мятежной!

Любить? - три раза я любил,

Любил три раза безнадежно».

Верочка среди других писательских жен была значительным исключением из правил. Эта хрупкая и хваткая женщина стала для Набокова любовницей, шофером, кухаркой, подопытным кроликом, портативным компьютером с безграничной памятью, переводчиком с языка «простых смертных» на «великосветский», и личным бодигардом всегда носившем в сумочке пистолет.

Они познакомились как в дешевом женском романе. На благотворительном белоэмигрантском балу в Берлине к Набокову подошла грациозная девушка в маске черной волчицы.

Писатель в личине Финиста - Ясного сокола попросил незнакомку снять маску, но та, засмеявшись, утащила доброго молодца гулять по ночной немецкой столице. Позже Набоков посвятит этому судьбоносному моменту своей жизни стихотворение «Встреча»:

«И ночь текла, и плыли молча

в ее атласные струи

той черной маски профиль волчий

и губы нежные твои».

В 1925 году дворянин Набоков научившийся читать по-английски, прежде чем по-русски женился на еврейке Вере Евсеевне Слоним. Этим союзом писатель отдал дань уважения своему отцу политику, убитому в 1922 году черносотенцами-юдофобами.

Тесть писателя Евсей Слоним был категорически против выбора дочери, поскольку считал, что его зятек чистоплюй, ничего не добьется, водя перьевой ручкой по белоснежным листам бумаги. Озлобленность мужчины можно понять, ведь молодожены сообщили ему о вступлении в брак постфактум.

Чтобы прокормить семью, писатель пытался репетиторствовать, но больших денег занятия с балбесами-учениками не приносили. Забавно, что перед свадьбой Владимир перечислил невесте ряд навыков, которыми он никогда не сможет овладеть: разговаривать с «быдлом», носить раскрытый зонт, общаться на языке Гете, печатать на «Ундервуде», и водить авто. Все это вместо гениального мужа, делала его жена, и Вера была уже счастлива только тем, что он с удовольствием принимал плоды ее добровольной любовной каторги.

Днем она работала на трех ставках в адвокатской конторе, вечером становилась домохозяйкой, стенографисткой, корректором, а ночью превращалась в любовницу.

Словно реинкарнация черной богини Кали, она уничтожала всех демонов пытавшихся навредить ее мужу, и даровав ему освобождение от тревог и забот, позволяла максимально сконцентрироваться на творчестве.

Когда в мае 1934 года она родила сына Дмитрия, Набоков был раздосадован тем обстоятельством, что заботы о малыше помешают ему надиктовывать жене тексты в прежнем темпе.

В 1937 году семья бежала от фашистов из Берлина во Францию, где Вера узнала об интрижке мужа с красавицей собачницей Ириной Гуаданини, племянницей Федора Кокошкина, друга отца Набокова, создавшего вместе с ним «Партию Кадетов».

С чисто еврейской хваткой Вера поставила любимого перед извечным выбором: «Я» или «Она». Словно последний торгаш Владимир сравнивал «+» и «-» двух женщин. Надо было быть полным идиотом, чтобы не понять, что у Ирины не было и десятой части от всех невидимых миру Верочкиных талантов.

Не дрогнувшей рукой прагматик Набоков безжалостно убил в себе чистого идеалиста, поставив во главу угла не чувства, а здравый смысл.

В 1940 году Набоковы перебрались в США, где Владимир сначала читал лекции по мировой и русской литературе в женском колледже «Уэллсли», а затем в «Корнеллском университете».

Вера ходила с ним на каждое выступление, одной рукой придерживая мужа, сжав во второй его пухлый портфель или стопку книг и лекторских заметок. Во время занятий он смотрел только на нее, в нужный момент она подсказывала ему цитаты, и даже принимала вместе с ним экзамены. Вера раздавала студентам «методички», проветривала помещение, писала на доске, составляла планы обучения, выставляла отметки.

Недовольному университетскому начальству она всего лишь один раз жестко заявила, как отрубила: «У мужа сердечная недостаточность, я обязана постоянно находиться рядом с ним».

В ее сумочке всегда лежал дамский браунинг, из которого Верочка прекрасно стреляла.

Вузовские преподаватели, коллеги мужа по «писательскому цеху» завидовали Набокову, которому повезло обзавестись женой, способной работать в жестком режиме многозадачности, с иступленной верой в его гениальность. Однажды в курилке кто-то из профессоров с горечью бросил: «Какой резон продлевать контракт с Набоковым, если всю основную работу со студентами ведет его неутомимая жена?».

Вместе они перевели на английский «Онегина», «Героя нашего времени» и «Слово о полку Игореве». От имени Набокова она всегда разговаривала по телефону, а он сидел рядом, и шептал ей в ухо ответы.

Верная соратница ломала об колено хапуг издателей, пробивая для мужа более щедрые контракты. Она писала от его имени письма, а он ставил под текстом свою незамысловатую подпись. При этом сначала она с легкостью копировала его стиль, а потом писала сама, начиная любое послание с «классической строчки»: «Владимир продиктовал мне это письмо...».

В свободное от основного служения время мужу, Вера прибиралась в его литературном мирке, перетряхивая тексты и нещадно избавляясь от словесного мусора.