Как разглядеть за днями след нечеткий? Хочу приблизить к сердцу этот след… На батарее были сплошь — девчонки. А старшей было восемнадцать лет. Лихая челка над прищуром хитрым, бравурное презрение к войне… В то утро танки вышли прямо к Химкам. Те самые. С крестами на броне.
И старшая, действительно старея, как от кошмара заслонясь рукой, скомандовала тонко: — Батарея-а-а! (Ой мамочка!.. Ой родная!..) Огонь! — И — залп! И тут они заголосили, девчоночки. Запричитали всласть. Как будто бы вся бабья боль России в девчонках этих вдруг отозвалась. Кружилось небо — снежное, рябое. Был ветер обжигающе горяч. Былинный плач висел над полем боя, он был слышней разрывов, этот плач! Ему — протяжному — земля внимала, остановясь на смертном рубеже. — Ой, мамочка!.. — Ой, страшно мне!.. — Ой, мама!.. — И снова: — Батарея-а-а! — И уже пред ними, посреди земного шара, левее безымянного бугра горели неправдоподобно жарко четыре черных танковых костра. Раскатывалось эхо над полями, бой медленною кровью истекал… Зенитчицы кричали и стреляли, размазывая слезы по щекам. И падали. И поднимались снова. Впервые защищая наяву и честь свою (в буквальном смысле слова!). И Родину. И маму. И Москву. Весенние пружинящие ветки. Торжественность венчального стола. Неслышанное: «Ты моя — навеки!..» Несказанное: «Я тебя ждала…» И губы мужа. И его ладони. Смешное бормотание во сне. И то, чтоб закричать в родильном доме: «Ой, мамочка! Ой, мама, страшно мне!» И ласточку. И дождик над Арбатом. И ощущенье полной тишины… …Пришло к ним это после. В сорок пятом. Конечно, к тем, кто сам пришел с войны.
Есть поэты негромкие, сейчас почти забытые, но которых мы просто обязаны помнить. Потому что за их строками не просто поэзия, но — жизнь. И смерть. Они ведь всегда рядом. Тем более сейчас. Павел Шубин ушел на фронт, имея за плечами два изданных сборника стихотворений, но главными его стихами стали те, которые он написал на фронте.
Майор Красной армии, военный корреспондент и поэт Павел Шубин
Застольная Волховского фронта
Редко, друзья, нам встречаться приходится, Но уж когда довелось, Вспомним, что было, и выпьем, как водится, Как на Руси повелось!
Пусть вместе с нами земля (семья) ленинградская Рядом сидит у стола. Вспомним, как русская сила солдатская Немцев на Тихвин гнала!
Выпьем за тех, кто неделями долгими В мерзлых лежал блиндажах, Бился на Ладоге, бился на Волхове, Не отступил ни на шаг.
Выпьем за тех, кто командовал ротами, Кто умирал на снегу, Кто в Ленинград пробивался болотами, Горло ломая врагу.
Будут в преданьях навеки прославлены Под пулеметной пургой Наши штыки на высотах Синявина, Наши полки подо Мгой.
Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы В братстве друзей боевых, Выпьем за мужество павших героями, Выпьем за встречу живых!
Когда Шубин читал бойцам эти строки, они говорили: - Зачем это вы, товарищ майор, строки из солдатской народной песни читаете?
Он написал эти строки в 42-м, в перерывах между боями, и они сразу стали песней, более того, практически гимном сразу двух фронтов - Ленинградского и Волховского.
Он вообще храбро воевал. У окружающих складывалось впечатление какой-то бравады, отсутствия усталости, двужильности. А еще фантастического везения. А он просто как жил, так и воевал, по другому не умел.
А вот после войны долго не прожил, не смог. Сел на лавочку перекурить - и не встал. Сердце. Ему было 37. Русский поэт. Судьба.
Полмига
Нет, не до седин, не до славы Я век свой хотел бы продлить, Мне б только до той вон канавы Полмига, полшага прожить; Прижаться к земле и в лазури Июльского ясного дня Увидеть оскал амбразуры И острые вспышки огня. Мне б только вот эту гранату, Злорадно поставив на взвод, Всадить ее, врезать, как надо, В четырежды проклятый дзот, Чтоб стало в нем пусто и тихо, Чтоб пылью осел он в траву! ...Прожить бы мне эти полмига, А там я сто лет проживу!
3 августа 1943, юго-восточнее Мги
Плакат "Есть за что выпить!", H. Жуков (1908-1973)., М., Л., 1942.
Сегодня 110 лет со дня рождения замечательного русского советского поэта-фронтовика Павла Шубина
Сейчас, видимо, самое время ставить памятники. Именно так называемым писателям, именно вот юмористам-сатирикам. Вот Жванецкому поставили в Ростове-на-Дону, аж губернатор открывать приезжал. В Москве доску торжественно открыли на доме, где он жил. Непотопляемый Швыдкой приезжал... Говорят — дата, 90 лет со дня рождения, это ж человек- эпоха. Эпоха...
А вот пулемётчику и советскому поэту Семёну Гудзенко - нет памятника. Этот тот самый, который «нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели...». Нет памятников и артиллеристу и поэту Сергею Викулову. Поэту и разведчику Павлу Когану, погибшего в 1942 году. Поэту и стрелку пулемётной роты Николаю Майорову, погибшего в том же 1942-м. Поэту и командиру миномётного взвода Михаилу Кульчицкому, погибшему в 1943 году - тоже нет.
Или вот - поэт, майор Красной армии Павел Шубин. Сегодня как раз 110 лет со дня его рождения. Не повод? Или они уже не эпоха?
Ну ладно, губернаторы со Швыдкими. Но ведь и мы забываем. Суета. Да и юмора же столько вокруг, мемосиков и видосиков, и все надо же посмотреть... И обсудить же еще надо, что там исчезло из магазинов и почему, например, яйца (или что там еще?) недавно подорожали. Как так? И ведь сколько обсуждали, сколько яиц «выели»...
Собственно, о чем я? Да о ней, о памяти. Не о памятниках.
Майор Красной армии поэт Павел Шубин.
Полмига
Нет, не до седин, не до славы Я век свой хотел бы продлить, Мне б только до той вон канавы Полмига, полшага прожить; Прижаться к земле и в лазури Июльского ясного дня Увидеть оскал амбразуры И острые вспышки огня. Мне б только вот эту гранату, Злорадно поставив на взвод, Всадить ее, врезать, как надо, В четырежды проклятый дзот, Чтоб стало в нем пусто и тихо, Чтоб пылью осел он в траву! ...Прожить бы мне эти полмига, А там я сто лет проживу!
Павел Шубин. 3 августа 1943, юго-восточнее Мги
Сергей Орлов — поэт и танкист
Его зарыли в шар земной, А был он лишь солдат, Всего, друзья, солдат простой, Без званий и наград. Ему как мавзолей земля – На миллион веков, И Млечные Пути пылят Вокруг него с боков. На рыжих скатах тучи спят, Метелицы метут, Грома тяжелые гремят, Ветра разбег берут. Давным-давно окончен бой... Руками всех друзей Положен парень в шар земной, Как будто в мавзолей...
Сергей Орлов, 1944
Пулеметчик и поэт Семен Гудзенко
Когда на смерть идут — поют, а перед этим можно плакать. Ведь самый страшный час в бою — час ожидания атаки. Снег минами изрыт вокруг и почернел от пыли минной. Разрыв — и умирает друг. И значит — смерть проходит мимо. Сейчас настанет мой черед, За мной одним идет охота. Будь проклят сорок первый год — ты, вмерзшая в снега пехота. Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины. Разрыв — и лейтенант хрипит. И смерть опять проходит мимо. Но мы уже не в силах ждать. И нас ведет через траншеи окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи. Бой был короткий. А потом глушили водку ледяную, и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую.
Война - жестче нету слова. Под градом металла стоять в полный рост, Перед пулемётом подниматься снова и снова, Своей грудью защищать, стратегически важный, каменный мост!
Война - печальней нету слова.. Печально, что войны были всегда! И если слёзы и миллионы смертей мы возьмём за основу, То мы и получим определение слову "война"..
Война - священней нету слова. События той войны мы в памяти храним.. И не устану повторять я снова и снова - Помним! Любим! Скорбим!
С вечера поссорились супруги, Говорили много резких слов. Сгоряча не поняли друг друга, Напрочь позабыли про любовь.
Утром мужу на работу рано, А на сердце — горечи печать. За ночь глупость ссоры осознал он, Подошел жену поцеловать.
Не спала, но все же притворилась, Отвернула в сторону лицо. В глубине обида затаилась, Как удав, свернувшийся кольцом.
Дверь закрыл — ни слова на прощанье, Со двора на окна посмотрел… Если б они знали, если б знали, Что ушел из дома насовсем.
А жена привычными делами, Как всегда, своими занялась: Детское бельишко постирала, Борщ сварила, в доме прибралась.
Чистый пол, помытая посуда, И с работы скоро муж придет. — Я с ним разговаривать не буду, Пусть прощенья просит, пусть поймет.
Гордость в сердце вздыбилась высоко: — Первою к нему не подойду! По ролям разыгрывалась ссора В воспаленном дьяволом мозгу.
Шесть пробило, семь и пол — восьмого… Неподвижна дверь, молчит порог. И в тревоге что-то сердце ноет, Где же задержаться так он мог?
Вдруг какой-то крик и суматоха, Чей-то голос, плачущий навзрыд, И соседский мальчуган Алеха Крикнул запыхавшись: «В шахте взрыв!»
Взрыв. Совсем коротенькое слово, Сердце будто в клочья порвало. Нет, она к такому не готова! Может, жив он, может, повезло.
И в слезах по улице бежала, Вспоминая с болью прошлый день, Как в обиде злилась и кричала, Застилала разум злобы тень.
Заведенной куклой повторяла: — Мой родной, о только бы не ты. Я б к твоим ногам сейчас упала, Прошептав короткое «прости».
Им бы знать вчера, что будет завтра, По-другому все могло бы быть. Смерть, как вор, приходит, так внезапно, Не оставив шанса долюбить.
Прогремит неумолимо грозно Приговор. Его не изменить. Исправлять ошибки слишком поздно, С этой болью ей придется жить.
Люди, будьте к ближним своим мягче, Относитесь с нежностью, добром И не обижайте, а иначе Можно горько каяться потом…
Эдуард Асадов.
Эдуард Аркадьевич Асадов (1923-2004 гг.) — известный поэт и прозаик, ветеран Великой Отечественной войны. Там же, на войне, Эдуард Асадов лишился зрения в результате ранения, но творчество не оставил.
Я вот последние два года практически каждый день натыкаюсь в лучшем (благо где-то не очень высоко) на посты с максимально красочным и детальным описанием какого-то зверства, совершенного немцами или их союзниками в великую отечественную. Я люблю историю, люблю историю великой отечественной, но вот это смакование жести я понять не могу сразу по куче причин
1. Зачем? Обычно ответ "чтобы помнить". Ребят, помнить можно и нужно, что была страшная война (не первая в истории, кстати сказать), что в этой войне совершали всякие гнусности против мирного населения. Зачем при этом каждый случай обсасывать на манер молчания ягнят? Давайте ещё фильм снимем, где с помощью современных эффектов красочно это покажем? Прям с кровякой, с глазками на пальцах? Ну а чего, чтобы помнить!
2. Чтобы что? Окей, мы прочитали этот жестяк - выковыряли глаза, мать с ребёнком одной пулей убивали, кололи штыками трёхлетний детей. При этом возникли соответствующие эмоции. Куда лично тебе, читатель, предлагается их канализировать? Те люди, кто это делал, умерли. Кого нужно ненавидеть вместо них? Эмоции то уже есть, их обязательно нужно куда-то деть.
3. Почему именно великая отечественная? Войн было много. 300 лет назад вырезать поголовно какой-нибудь город было в принципе нормой ведения войны. Там можно такой жести откопать, что сам дядя Адик смахнет слезу от умиления. В конце концов можно посмотреть наказания на Руси в 17 веке (просто любят писать, что Иван Грозный душка был, не то что западные короли бездуховные). И глаза выколоть и ноздри вырвать и уши отрезать - это прям письменно записанные наказания в тогдашнем аналоге УК и КоАП.
В общем, вопросов сильно много, а ответы, которые у меня есть, весьма неэтичны.