Washington Post: Кровавая осада Бахмута создает риски для Украины
Украина стоит перед сложным выбором, насколько глубоко ее военные должны втянуться в затяжной бой за осажденный город Бахмут, поскольку Киев готовится к новому контрнаступлению на других участках фронта, что требует сохранения оружия, боеприпасов и опытных бойцов.
Решение мобилизовать 300 000 человек, похоже, укрепило российские позиции, которые в конце прошлого года шатались после ряда поражений, и позволило им впервые с июля продвинуться вперед, захватив город Соледар на востоке Украины.
Украинский командир, который недавно воевал в городе и говорил на условиях анонимности, чтобы быть откровенным о сражении, описал "большие потери" в своем подразделении.
"Что касается символизма, то каждому свое", — сказал командир. "Но мы потеряли много друзей при защите этого города, поэтому мы не хотим сдавать его сейчас. Но, возможно, временный отход спасет некоторых из наших людей".
Говоря о происходящем в Бахмуте, Андрей Михейченко, 42-летний командир подразделения 53-й механизированной бригады Украины, сказал, что "[...] это позор (для ВСУ), потому что мы обмениваем жизни наших солдат и офицеров — очень хороших офицеров — на жизни этих российских заключенных".
Источник: Washington Post.
Переведено Телеграм-каналом: World Highlights.
Главные мировые новости дня, полные версии оригинальных статей ведущих мировых СМИ с профессиональным переводом, мнения экспертов.
Переводы платных материалов: Bloomberg / Financial Times / Le Figaro / Handelsblatt / The WSJ / The Economist / Al Jazeera / The NYT / POLITICO / Nikkei / etc.
Дрозофилы атакуют
После Новогодних праздников, придя с ночной смены, обнаружил на кухне полчища дрозофил. Откуда эта гадость взялася непонятно. Народ, что делать? Там их рой... Открыл все окна на балкон, закрыл всё к себе в квартиру, но боюсь этого мало. Подскажите что делать то...
На панском фронте
Знойное небо, чудесное расплавленное солнце, от которого давно у всех загорели лица; ласковый горячий ветерок струится все в одну сторону, раскачивая березы; а под ними на песке судорожно играют живые тени и трепетные золотистые пятна. Пахнет до одури насыщенным смолистым запахом, голова кружится. Чайку бы попить в этой благодати да с книгой завалиться вон в той сосновой роще.
А вместо этого головы всех подняты вверх, и глаза напряженно следят. В голубой высоте то сверкнет, как длинная спица, то погаснет, и снова знойная голубизна, и опять сверкнет.
- Каждый день бомбы кидает. Летает вот рукой подать, за лес крыльями цепляется, а ничего не поделаешь: пулеметы не берут, снизу блиндированы, а пропеллер - туда не попасть.
- Погоди, - говорит другой красноармеец, - вот привезут наши, перестанет зря мотаться над нами.
Длинная игла в небе совсем погасла.
- В тыл полетел, эшелоны все ищет.
Стоит красавец, сажень косая росту, плечистый, стройный, пышет алая фуражка; до самой земли кривая кавказская, похожая на ятаган, шашка, вся в серебре, с чернью. Весь он затянут, все в нем кокетливо-воинственно и отважно. Чувствуется лихой кавалерист.
- Вот приходится со своими же поляками воевать. Да, я - поляк из Вильны.
- Как они дерутся, поляки-то?
- Да как вам сказать, есть пехотные части стойко бьются, а кавалеристы наших атак не принимают. Два раза водил свой конный отряд в атаку, оба раза не приняли, показали тыл. А одеты - один шик. Тут, - он провел пальцем вокруг горла, - оторочено черным барашком; в таких коротких затянутых мундирчиках - загляденье. Конечно, в общем, сейчас дерутся хорошо, но как только нас подопрут резервами, разобьем, у меня нет сомнений. Только вот, злодеи, мучают наших пленных, такие пакости делают. Я сам видел трупы наших пленных красноармейцев; знаете, не хочется и рассказывать, что проделывают! Что турки когда-то.
Толпа красноармейцев, сгрудившаяся вокруг, тяжело молчала, не глядя друг на друга.
- А по-моему, так, - заговорил кавалерист, - пленных брать, кормить-поить, хорошо обходиться, а сколько наших изуродуют, столько ихних, так же с этими сделать и положить в халупе, а самим уйти и записку оставить. «Смотрите, мол: вы наших - и мы ваших, как раз столько же, не больше, не меньше».
- Верно. Так… - загудели кругом голоса, и красноармейцы оживились.
- А у нас, на Восточном фронте я был, - заговорил небольшого роста красноармеец, с большими ушами и хитроватыми на несмеющемся лице глазами, сухопарый и подвижной, должно быть, из рабочих, - так что делалось? Казаки резали из спины наших пленных ремни, выжигали на груди звезду, закапывали живыми. Ну, мы в долгу не оставались. Так и шло. А потом додумались: взяли в плен целый полк - бородачи, зверье. Грязные, обовшивели, оборванные. По-волчьи глядят из-под насупленных бровей, ждут расправы. Ну, комиссар послал их перво-наперво в бани. Вымылись, дали им чистое белье, одежду, а когда вышли из бани, встретили оркестром; как грянули, они обалдели: стоят, разинули глаза, ничего не понимают. А вечером устроили им митинг, рассказали, что они нам братья - только глаза им заволокло. Повели в театр кинематограф, концерт устроили. Так сами, когда пришли в себя от изумления, все встали, как один человек, в Красную Армию и, как звери, дрались со своими, с белыми.
Красноармейцы молчали, вопросительно поглядывая друг на друга, не умея определить своего отношения к рассказанному.
- То есть, - сказал кавалерист, - они наших будут уродовать, а мы их будем угощать?
- Товарищ, - сказал со смеющимися глазами, - чего ты, десять лет хочешь воевать?
- Как!
- Да ежели мы им носы и все прочее начнем резать, так ведь они, как звери, будут драться до самой Варшавы: сколько нашего брата поляжет! А если по-братски с пленными, после первого хорошего нашего удара рассеется вся армия, вот посмотрите.
И странно, по толпе пробежало оживление, засверкали улыбки, и дружно загудело:
- Ясное дело.
- Отдан приказ не трогать, ну и не трожь…
- Верное дело. Кто сам себе враг?.. Кому охота затягивать войну?..
А на песке все так же трепетно играли ежеминутно меняющиеся золотистые пятна.
Александр Серафимович Серафимович, 1920