Так и вышло. Сестра пропала.

Я взялся за голову. Куда она могла пойти на ночь глядя? Ехидный голосок в мыслях тут же начал стращать. Ведь дед меня предупреждал, наказывал сестру ни в коем случае одну не оставлять. Как знал. Что же делать, куда идти в темноте Таню искать. В лесу? У озера? На болоте? Вот же с-сука… А ну, соберись, Ваня! Думай!

Я взял телефон, чтобы использовать его вместо фонаря, решив сначала обежать деревню, надеясь, что сестра далеко не ушла, а просто вышла погулять. На мои крики: “Таня!” громко разлаялись местные собаки.

В окошках домов стал загораться свет, деревенские выходили и спрашивали, чего я ору и что случилось. Так и Игорь Петрович из дома вышел. А выслушав, сказал мне сесть и успокоиться. Затем он вынес фонарь и серьёзно сказал, что сейчас пойдет со мной Таню искать.

- Деревенских на помощь звать не стоит, все немощные старики, - пояснил мне Игорь Петрович, попутно уточняя, куда, на мой взгляд, могла пойти сестра и точно ли ничего перед моим уходом из избы не говорила?

Я покачал головой и обернулся. Нас окликнула запыхавшаяся Марфа Львовна.

- Да подождите, неугомонные. Что случилось? Я шум на улице услышала и вышла, узнать, что произошло. Так и вас увидела.

-Таня пропала! - ответил я, кратко рассказав ей, что когда от неё в дедову избу вернулся, то сестры не было.

- Силы небесные, храните нас! - воскликнула Марфа Львовна. - Я на поиски с вами пойду и Жука возьму. Он, глядишь, по запаху Таню разыщет быстрее нашего. Неси-ка, Ваня, скорее любую поношенную вещь сестры сюда, и поторопимся.

- Правильно, пса бери, - добавил в спину быстро семенящей к своей избе Марфы Львовны, Игорь Петрович и уселся на самодельную деревянную лавку у колонки, объяснив мне: - Жук – пёс непростой. Мать его, Иван, ярчуком была, собакой-духовидцем, и ему, пусть и небольшие, но способности по наследству передала. Нюх у него на редкость хороший, и умом собачья природа не обделила, и ориентироваться на болоте, в лесу умеет. Не счесть, сколько раз Прохор Ильич его ещё щенком на болота в топкие, опасные места с собой брал.

Он вздохнул, собираясь что-то еще сказать, но я уже побежал к дедовой избе за вещью сестры.

Танин рюкзак сиротливо висел на крючке у двери. Его она даже не распаковывала. На полу рядом с ним валялась серая бейсболка. Я поднял ее и вернулся к Игорю Петровичу. Марфа Львовна была с ним. С собакой на поводке и керосинкой в левой руке, в тесном спортивном костюме, с цветастым платком на голове, она выглядела нелепо, но решительно. Я отдал ей бейсболку. Марфа Львовна протянула ее Жуку, дав понюхать. Затем сказала:

- Ищи!

Пес тявкнул и, натянув поводок, рванул вперед, в сторону леса. Мы еле поспевали за ним.

Долгие поиски, увы оказались безуспешны. Сколько мы ни звали Таню, ни кричали, все было напрасно. Жук кругами водил нас до самых болот, а там, на границе леса, неожиданно замер на месте и вдруг завыл, отказываясь идти дальше. Дурное предчувствие крепко сдавило грудь. Дышать стало тяжело. Отчаяние и страх на пару заскреблись холодком между лопатками и разбежалось по коже неприятными мурашками. Я резко выдохнул, стиснул зубы, но изнутри всё равно вырвался хриплый стон: “Как же так!”

- Вернемся в деревню, до утра переждем! А после снова пойдём искать! - твёрдо сказал Игорь Петрович.

Марфа Львовна взяла меня за руку и крепко сжала, тем самым помогая прийти в себя.

- Ночью на болоте – смерть! - громко утвердила она и еще крепче стиснула мою руку.

Я покачал головой, стряхивая порыв немедленно рвануть на болото за сестрой. Затем глубоко вздохнул и выдохнул, обдумывая её слова, и тихо, нехотя, сдавшись, ответил:

- Хорошо.

До рассвета мы пробыли в доме Игоря Петровича. Пили растворимый крепкий индийский кофе и разговаривали. К слову, пришлось и ему рассказать вкратце о Таниной проблеме, почему ей пришлось на лечение к деду приехать. Он слушал, кивал, попутно проклиная происки покойного колдуна, бросая тяжелый взгляд по углам и в окна, и сразу крестился. Марфа Львовна ему поддакивала, а мне от их разговоров аж тошно стало, перебил не сдержавшись:

- Хватит уже лясы точить о колдуне. Страшилку детскую нашли и перемалывают, все несчастья разом на нее списывают. Легче вам от этого, что ли? Удобнее? Взрослые, умные люди, жизнь прожили, а при случае сразу суевериями голову забиваете! - в сердцах выдохнул я.

Марфа Львовна резко замолчала и лицом побелела. Игорь Петрович сжал кулаки, на его щеках заиграли желваки.

- Зря ты так, Ваня, скептически отрицаешь очевидное. Понятно, что в городе вырос, у вас все там сейчас такие рациональные, с научным складом ума. А мы тут, по-твоему, дураки деревенские, суевериями голову себе забиваем? - с горечью высказался Игорь Петрович, глядя мне в глаза, а после отвернулся.

- Вот пожил бы ты здесь с нашего, повидал всякого, необъяснимого, иначе тогда на мир посмотрел, - с укоризной, добавила Марфа Львовна.

Меня от её слов проняло и некомфортно от стыда стало. Я понял, что погорячился.

Чувствуя, как жар расползается по щекам, я нервно сказал:

- Хорошо. Давайте предположим, что Таня пропала не просто так, а по вине колдуна. Так расскажите подробнее о нем, а то я ваши намеки и опасения совсем не понимаю.

- Плохо ты мои сказки в детстве слушал, ничего не запомнил, - упрекнула Марфа Львовна.

Игорь Петрович покачал головой и начал рассказ.

- О колдуне я от своего деда слышал. И вот что он говорил. До войны это дело было. И вот однажды приехал к нам проездом в деревню мужик. То ли Захаром, то ли Демьяном его звали – точно не вспомню, и неважно это. Так вот, мужик с виду был невысокий, но шустрый – и удивительное дело: на все руки оказался мастер. Умел и с деревом работать, и с глиной, и с охоты никогда не приходил с пустыми руками. Это всё, конечно, мы, деревенские, позднее выяснили, когда он в Заболотье жить обосновался.

Только стоит ещё отметить, что приезжий был внешне очень уж некрасивый: рябой, светлые волосы жиденькие, с проплешинами и глаз левый косой. Зато при деньгах. В общем, у старосты он тогда проездом на ночь остановился. А у того единственная молоденькая дочка-красавица была – Евдокия. Как увидел её мужик, сразу, на нашу беду, влюбился. Без промедления руки дочери у старосты попросил. А он, про себя посмеявшись, с неприметного женишка неслыханно большую сумму для тех лет за свою дочь попросил, что кто другой сразу бы отступил, но мужик, не раздумывая, согласился.

- Будут тебе деньги! - произнёс он и, сев на коня, ускакал в неведомом направлении.

Через несколько дней мужик вернулся, и тогда началось. За неделю на отшибе у болота терем красивый построил. Как и кто ему в деле помогал – никто из деревенских не видел. Разве что шум от работы многие слышали, да как молоток стучит и дерево пилят, а подойти поближе никому из наших не удавалось. Внезапно словно в невидимую стену упирались. И глаза слезиться начинали, и печь их могло, но то происходило у тех, если долго в сторону терема смотрел. Так вот нехорошие слухи о приезжем мужике-колдуне быстро поползли по деревне.

Уже и староста заметно заволновался, да деваться некуда: уговор – дороже денег. Пришлось Евдокию за колдуна отдать. И все бы, может, наладилось, только совсем не мил сердцу оказался муж дочке старосты. Несколько раз она к отцу от него сбегала, плакалась, рассказывала о всякой чертовщине, что у мужа в тереме насмотрелась: о змее огненном и нечистой силе, которая у колдуна в служении была. И никакими уговорами и мольбами не удавалось старосте ни откупиться, ни договориться с колдуном, чтобы дочь назад вернуть.

Староста от переживаний похудел, не спал и не ел – так сильно боялся за любимую дочку. В общем, намаявшись, созвал он однажды тайное собрание, и совместно с деревенскими решили они изжить колдуна со свету. Послали гонца по соседним деревням за помощью. На возникшую беду люди благо дружно откликнулись, а с ними и батюшка.

Итак, святой водой, молитвой и огнём боролись они с колдуном, терем его треклятый спалили, а его самого выкурили и в бегство на болота вынудили.

Скажу честно, ох много народа полегло в сражении с нечистью, обитавшей в его тереме, и красавицу Евдокию – увы! – не спасли: в дыму задохнулась. Зато обессиленного колдуна таки поймали на болоте и там утопили, но он, перед тем как ко дну уйти, с пеной на губах страшно деревню проклял и обещал вернуться и отомстить. До сих пор последние слова колдуна заветом передаются в нашей деревне от отца детям, от бабушек внукам, чтобы никогда не забывали об опасности.

Ибо колдун поклялся, что однажды, когда придет нестерпимая жара и засуха, то он из небытия восстанет и тогда лютую кару обрушит на потомков всех деревенских, учинивших над ним расправу.

Еще считается, что хоть тело колдуна в болоте сгинуло, но его нечистый дух не обрёл покоя. И в жаркую засушливую пору он может причинять вред в деревне незащищенным людям, слабым телом и духом. А еще говорят, там, где колдун утоп, болото со временем обширно разрослось, превратившись в непролазную топь, где и по сей день творится всякая чертовщина. Люди там легко с пути сбиваются и часто без вести пропадают.

- И вообще, скажу так: в эти гиблые места никто из местных в здравом уме не сунется, - выдохнул Игорь Петрович и утер лоб, закончив рассказ.

- И как с ним бороться, как защититься от колдуна? - воскликнул я, неожиданно проникшись рассказом и на мгновение допустив вероятность, что местная страшилка правдива.

- Дык я ж тебе с детства нужное показывала и рассказывала. А ты, поди, как вырос, всё позабыл. Неужели Прохор Ильич не сказал перед отъездом, что вам с сестрой следует делать обязательно?

- Ох, чётко наказал он, а я сам виноват, что Таню одну оставил. Вот же дурак…

- Содеянного не воротишь, - зевая, философски изрек Игорь Петрович.

Затем встал, потянулся. Свечи на столе практически догорели. За окном рассветало.

- Ну, что, пойдем искать? Болотных сапог, вероятно, у тебя нет, да, Ваня?

Я отрицательно покачал головой.

- Значит, свои запасные тебе выдам. Какой размер ноги?

- Сорок первый, - ответил я.

- Впору будут! - произнёс Игорь Петрович.

Снаружи громко, со злобой залаял Жук, звеня цепью, и вдруг жутко завыл. В калитку громко постучали. Мы вместе быстро выскочили из избы во двор. За забором стояла жена Игоря Петровича, а с ней Таня. Грязная, со спутанными мокрыми волосами, зато живая.

- Сестрёнка! - Я первым бросился ей навстречу.

Открыл дверь калитки, вышел и обнял сестру. Она была холодной и мокрой и никак на меня и мои вопросы не отреагировала. А еще пахло от Тани неприятно: тиной и мхом.

- Нашла её на дороге, стояла как истукан. А я от страха чуть не померла. Пошла корову доить и разглядела. А зрение-то у меня совсем плохое, - пояснила жена Игоря Петровича.

Сам он тоже вышел за калитку и теперь успокаивал жену. Я же от души благодарил её, что привела сестру, а Жук то выл, то неистово заливался лаем и, натягивая цепь, рвался выскочить за калитку.

- Не в себе Таня, - отметил Игорь Петрович и поспешил за женой домой, бурчащей, что помочь ей надо с хозяйством.

Марфа Львовна, закрыв пса в будке, заверила меня, что мне с сестрой сейчас следует у нее побыть и что в дедову избу мы вернуться успеем.

- Поухаживаю я за Танечкой, мигом оклемается, - бодро сказала она, добавив, что я в этом деле ничего не смыслю, и жестом перебив мои доводы, что я уже два года как учусь на врача.

Спорить было бесполезно. Себе дороже. Да и спокойней как-то будет – честно признался себе я и повел сестру в избу к Марфе Львовне.

- Сейчас я Танечку в тазу горячей водой обмою, а ты сходи, вещей ее каких переодеться принеси. Мои большие будут! - поручила она мне. - И не спеши!

Я кивнул и пошел.

В дедовой избе от раскрытых окон сквозило и раньше. В спешке я этого и не заметил, как и того, что возле полатей стояли кеды сестры. Так, получается, она ушла босой?

Я закрыл окна, заметив на наличниках и стекле снаружи длинные глубокие царапины, похожие на след от когтей. Ещё одна странность, от которой после страшной сказки о колдуне мне стало тревожно.

Я поежился и, взяв рюкзак сестры, выбрал ей из него сменную одежду.

Затем поспешил вернуться к Марфе Львовне. И всю дорогу до её дома мне не давала покоя мысль, что в дедовой избе по непонятной причине стало неуютно и холодно.

- Таня поела и спит, - прошептала мне Марфа Львовна, встретив возле калитки.

Затем повела к двум широким пням во дворе, используемых вместо стульев.