Ну что ж, я украинка и в своем предыдущем посте я обещала рассказать, что происходило с нами. Особого треша здесь не будет, к счастью, сия чаша нас миновала, поэтому я попытаюсь просто и честно описать свою историю. Мы жили на севере Украины, а выехали через неделю после того, как все началось. На Родину после этих событий я еще ни разу не возвращалась.
На тот момент я уже несколько месяцев находилась в родительской квартире и помогала с ремонтом. Надо сказать, мы его практически закончили как раз к описываемым событиям (как вовремя, блин!))). Все происходящее в дальнейшем, наверное, можно описать кратким и емким: “Даже не снилось”. До сих пор, когда я пересматриваю фотографии тех дней, мне кажется, что этого на самом деле никогда не было, что это лишь какая-то больная фантазия родом из параллельной вселенной.
Утро 24 февраля, пожалуй, я не забуду никогда. Оно началось для меня с кошмарного крика матери, пропитанного паникой: “Вставай, война! Началась война!”. Этот крик до сих пор в плохие дни стоит у меня в ушах. Она металась по комнатам и будила поочередно нас, своих детей и 7-летнего внука, моего племянника. Мы все повыбегали в общий зал и в ужасе уставились на большой экран, где вовсю транслировались взрывы по крупным городам страны. У меня, наверное, впервые в жизни затряслись руки; сестра и мать немигающими растерянными взглядами уставились на телевизор. Малыш сидел, вжавшись в угол дивана и, обняв колени, все время переводил взгляд то на мать, то на бабушку, то на меня.
Дальше, конечно, когда первый шок немного спал, были безумные очереди в банкомат, чтобы снять хоть какие-то наличные (в 7 утра-то!), пустые полки в супермаркетах, сумасшедшие очереди на заправках, где люди чуть-ли не дрались за бензин и солярку, бесконечные споры и разговоры в очередях и под подъездами. Моя сестра в первый день войны, когда мы вернулись от банкомата, почему-то вспомнила, что у нее сегодня маникюр, на что получила жесткий ответ от матери: “Какой в пизду маникюр?!”.
Люди в местах скопления спорили, обсуждали, что-то друг другу доказывали. При мне незнакомые между собой пенсионеры с палочками, стоя под аптекой, кинулись друг на друга из-за разговоров о политике. Со стороны это казалось и смешным, и грустным одновременно. И все же, все они одинаково находились в растерянности, в страхе и в некой прострации, что их и объединило. В те дни я заметила одну особенность: между собой внезапно начали по-приятельски разговаривать даже те соседи, которые раньше враждовали и всякий раз при встрече во дворе разворачивались кормой друг к другу.
Чуть позже нас начал накрывать кошмарный вой сирен - пожалуй, я бы даже врагу не пожелала просыпаться под эти завивания. Я бы не сказала, что нас прям бомбили - нет. В первые дни рядом с нашим городом что-то прилетало в соседние села. Подруга, у которой были в тех местах родственники, скидывала мне видео разрушений сельского магазина и домов после прилета. Позже начало прилетать в города в радиусе 50-100 км от нас. Тем не менее, в самом нашем городе находились важные объекты, поэтому, несмотря на относительное затишье, все понимали, что спокойная жизнь там будет под вопросом.
Пришлось побегать и по бомбоубежищам, если их можно так назвать. Я помню, как мы с соседями, с пожилой парой 60+ лет, при сиренах побежали к зданию полиции, где, по заявлениям местных властей, можно было пересидеть. Помню, наш сосед-мужчина, видя наши мучения с тяжелыми рюкзаками, в дороге подшучивал: “Во всем нужно видеть плюсы - представьте, что это бесплатный фитнес! Раз-два, раз-два, правой, левой…”.
Нас, несколько десятков человек, запустили в подвал, где сиротливо стояли неработающие игровые автоматы (видимо, конфискованные). Вдоль стен стояли деревянные лавки, куда посадили в первую очередь детей и пожилых женщин. Я лично расположилась на полу, подмостив под себя взятую из дома подушку. Люди сидели и тихонько между собой переговаривались о чем-то, кто-то молился, кто-то залипал в телефоне. Потом, примерно через 1-2 часа, нас внезапно попросили на выход. Полицейские сказали искать другие места и порекомендовали идти прятаться в горадминистрацию.
Сирены на тот момент еще не прекратились, и мы под эти воодушевляющие звуки да еще и в дождеснег гордой толпою все двинулись в центр города (идти было примерно 20 минут). Правда, как оказалось, зря - в убежище местной мэрии спрятались сами сотрудники и наотрез отказывались пускать туда кого-либо еще. Других же подобных мест поблизости просто не было. Собственно, это был последний раз, когда наша семья пыталась искать убежища от возможных ракетных ударов.
Конечно, начали писать и звонить люди из-за границы. У меня в том числе были хорошие приятели и коллеги с России, и я прекрасно помню, в каком шоке они находились сами, и как они пытались поддержать меня и нас всех. Думаю, это ключевая причина отсутствия у меня ненависти ко всему русскому - я слишком хорошо понимаю, что простые люди по ту сторону такие же, как мы, и не имеют к этому ни малейшего отношения. Ну и вторая причина - кровь, которая течет по моим венам. Во мне благополучно соединились ДНК и украинских, и русских предков. Впрочем, думаю, во многих из нас прослеживается такое же сочетание. Мы давно перемешаны между собой вне политики, гражданства и территориальных границ.
Те первые несколько дней можно назвать потерянными шоковыми днями. Я не могла удаленно работать, как прежде. Как и остальные члены семьи, как и миллионы украинцев, я не отрывалась от новостей. Мы не могли поверить, все время казалось, что вот-вот все закончится. В те дни мои домашние начали вдруг заговаривать о выезде. Я, честно говоря, противилась - почему-то казалось, что нет смысла ехать и что скоро все закончится (ага, еще ремонт не забываем, в который была вложена частица души:)).
Где-то на третий день у мамы резко начало скакать давление, которое я ей сбивала подручными средствами. Наш малыш начал заикаться и до смерти пугался сирен. Мы уже, конечно, не искали прибежища у властей - мы либо прятались в коридоре квартиры, либо спускались в свой подвал вместе с другими соседями. Нередко наш ребенок спал под ночной вой сирен прямо на расстеленном старом пледе на бетонном полу, мы же, взрослые, обычно сидели рядом на теплых трубах.
Я 2 дня бодалась со своими домашними, чтобы никуда не ехать. Но в то же время я прекрасно видела, что состояние у матери усугубляется, там и до инсульта/инфаркта было рукой подать (у нее и так сахарный диабет), а ребенок вследствие такой жизни мог запросто стать пациентом отделения детской психиатрии. Я сдалась. Еще помню, как я тогда перед отъездом побежала в зоомагазин, чтобы купить переноску для кошки. Там было куча народа, толкотня, очередь, переноски разбирали как горячие пирожки. Все те люди стремились выехать. На кассе сидела молоденькая девочка и в какой-то момент у нее затряслись руки. Она закрыла лицо, присела и попросила дать ей 2 минуты, но потом все же совладала с собой и с заметной дрожью продолжила пробивать корма и переноски.
И вот, примерно через неделю после начала войны, схватив в охапку пару чемоданов и 10-летнюю кошку, мы тронулись в путь на польскую границу. С собой у нас были только скромные накопления, личные вещи и наши души. Я так и не набрала с собой вещей, я даже не взяла косметики и основных документов, кроме паспорта, наивно веря, что через 2 недели мы снова будем дома.
Мы не знали, что нас ждет, мы не знали, где мы завтра будем спать и что будем есть, у нас не было какой-то конкретной цели или плана. Но мы точно знали, что хуже уже не будет. Там, за спиной, оставался ад, где разворачивалась полномасштабная война, где горе и смертельная жатва только набирали обороты, и где миллионы несчастных людей со всем сердцем начинали верить в победоносный завтрашний день.
PS. Потом, конечно, была Польша, затем - Германия, в которой мы пробыли примерно полгода, да и много чего есть еще рассказать) На днях еще напишу продолжение. Спасибо тем, кто дочитал!
