Я перевернулся в постели и попытался заснуть. С минуту я лежал с закрытыми глазами, пока не вспомнил всё, что со мной приключилось минувшей ночью. Мигом я вскочил с кровати и огляделся. Комната была сумрачна, но пуста. Тут же я зажёг лампу и стал одеваться, потому что почувствовал, что больше спать мне не хочется. В любом случае, я бы уже не смог заснуть под такие вопли, а тем более, если учесть весь тот ужас, который пришёл мне на ум. Если честно, я сразу подумал, что ночью мне приснился кошмар, так как объяснить моё пробуждение в кровати после того, как я упал у окна, я не мог. Кошки встретили меня довольно радостно, хотя мне и пришлось на этот раз брать с собой лампу ввиду того, что электрические лампочки не реагировали на мои требования включаться. Глаза кошек больше не светились, а морды были совершено обычными и даже местами скучными, но никак не умными и враждебными. Вот тогда-то я и предположил, что всё то, что я себе напридумывал — всего лишь плод моих ночных фантазий. Новые места порой действуют довольно угнетающе на неподготовленную нервную систему, а уж у столь молодого и не окрепшего организма, как я — и подавно. Моё настроение в значительной степени улучшилось, однако желания лечь спать дальше у меня по-прежнему не наблюдалось. Я решил, что смогу поспать и днём.

Когда же я проверил свой хронометр, то не поверил своим глазам. Часы показывали пятнадцать минут первого. Вероятно, часы были неисправны, что вполне было в духе подобных безделиц. И так как я решил, что они не исправны, я мог бы пренебречь их показаниями, если бы мной не одолело желание выглянуть в окно.

Ещё тогда, когда я кормил кошек на улице, я мог бы это заметить, хотя с той стороны дома разительные перемены практически не наблюдались, ведь та сторона дома видом выходила на остальной кусок участка, который в сущности был обнесён лесом, так что там ситуация была несколько иная.

Окно, что выходило на север, показало мне нечто совершено из ряда вон выходящее. Я стоял и смотрел сквозь стекло, держа лампу в левой руке и щурясь так, словно это мне могло хоть чем-то помочь. Я несколько раз оглядел комнату, что бы понять, где же я мог ошибиться в этом доме, и как именно это связано с моей комнатой. Мой измученный разум цеплялся за последнюю спасительную соломинку, которая указывала на совершенно моё другое местоположение и сторону дома, но и этот шанс оправдать то, что видели мои глаза, оборвался.

Я не ошибся, комнатой и месторасположение её никак не изменилось, однако сразу за окном я обнаружил могучие стволы деревьев, такие широкие, что едва можно было бы обхватить их втроём. Вдобавок ко всему, деревья стояли практически идеальным частоколом, слишком сильно напоминая высокий и неприступный забор.

Не могу сказать, как долго я стоял и угрюмо смотрел на эту ужасающую картину, но когда моё сердце перестало так гулко биться о мои рёбра, а я, наконец, обрёл контроль над своим телом, первое что я сделал, это выбежал на улицу. К моему неописуемому страху, во мраке участка я слишком явственно узрел огромное количество новых деревьев, сковавших его по всему периметру. Стволы их уходили вверх настолько высоко, что я не мог разглядеть, где они заканчивались. Впрочем, до меня быстро дошло то, что именно они и были причиной этого беспроглядного сумрака. Всего несколько метров было в моём распоряжении, дальше начинался лес, куда бы я не кинул свой взгляд.

Я совершенно не могу вспомнить, чем питался весь этот день, и был ли у меня хоть один приём пищи. Для меня это стало совершенно не важно, в отличие от обещания почтальона зайти сегодня днём. Весь день я не выходил из дома и отсчитывал минуты до возможного появления почтальона. Впрочем едва ли можно было верить моим часам. Ко мне так никто и не пришёл. Я был этому не удивлён, но всё же надеялся, что этот старый джентльмен как-нибудь ко мне проберётся и выведет меня отсюда. Сам я не мог бежать, слишком враждебны мне казались ко мне эти вековечные деревья. Я даже стал различать, как они переговариваются друг с другом обо мне. Да и я совершенно не имел теперь понятия, куда именно бежать. Я видел лишь единственный шанс спастись в том, что бы больше вообще не выглядывать на улицу, лишь только для того, что бы покормить несчастных животных, которые не заслуживают такой жизни. Да, я плохо помню, ел ли я в этот роковой день, но кошки получили всё, что им причитается. Я ходил по дому словно зомби, пытаясь понять, что вообще происходит в этом месте, и не значит ли моё положение для меня неким символом безумия, которое внезапно подступило ко мне.

Я боюсь засыпать и подозреваю, что никто сюда уже не придёт, так как это место теперь потеряно для всех. Стоит ли вообще мне продолжать эти странные ритуалы и ухаживать за кошками? Не они ли стали причиной моих бед и не я ли могу попросту перестать возиться с ними? Но что мне это даст, если мои часы показывают уже глубокий вечер, а эта ночь не предвещает для меня ничего хорошего. Тем не менее, я принял решение о том, что завтра я и пальцем не пошевелю в отношении корма этих дьявольских существ. Более того, сейчас, вечером, я не смогу ничего сделать этим притаившимся по дому тварям, однако, если я выживу, они ещё пожалеют. Они сами позовут меня, и если я явлюсь на их зов, то это будет их последние крики, я позабочусь об этом.

Даже Мантисса, столь искусная в удирании, больше не одурачит меня. Я не успел написать о том, как вчера я опять пытался её поймать. Моё стремление взять её на руки обернулось полным провалом. И даже когда я загнал её в дальний угол дома, туда, где были лишь голые стены, она сумела уйди, да ещё как! Я пытался схватить её, предугадывая её поведение, но она подпрыгнула совершенно противоестественно на прямых ногах, передней лапой дала мне пощёчину, от чего остался след от когтей, и, прыгнув на стену, побежала по ней, словно по полу. Надо ли говорить, что тогда-то я и поверил в демоническую сущность этих созданий, не взирая на острые когти их обладателей.

Но теперь я с горечью пишу эти строки, так как не верю в успешный исход моего пребывания на этой ферме. Мои мысли начинают разбредаться, и нестерпимое желание спать всё больше и больше начинает овладевать мной. Если эти строки попадут в чьи-нибудь руки, я хочу, что бы...»

Дальнейшие пара строк текста идёт слишком неразборчивой, и сколько я не силился распознать его смысл, меня постигала неудача. Эти записи совершенно сбили меня с толку, так как в свете последних событий они не кажутся мне абсурдными или выдуманными. Более того, вырисовывалась некая общая пугающая картина происходящего, отчего было тяжело на душе, и желание бежать, куда глядят глаза, становилось всё явственнее.

Тем не менее, я не поддался этим настроениям, хоть и теперь я не чувствовал себя уверенно с лампой в одной руке и семизарядным револьвером двадцать второго калибра в другой. Мерзкий запах кошачьей мочи преследовал меня везде, более того, он простирался теперь по всей лечебнице, что совершенно вывело из строя большинство её персонала. Как я уже отметил, пробраться на третий этаж не составляло никакого труда, более того, ключ от палаты 312б тоже был в открытом доступе, благо на посту никого не было. Я не могу точно сказать, что именно я хотел узнать от душевнобольного из этой палаты. Да и смог бы ли он хоть что-нибудь сказать мне после того сеанса гипнотерапии, в котором он поведал нам окончание своего леденящего повествования, после которого лишь одна фраза стала естественным спутником не столь изысканной жизни Джеймса. Я не мог больше терпеть этот смрад и гнетущую атмосферу в лечебнице и потому на крайний случай припас этот револьвер. Если он не расскажет мне как именно можно победить эту вонь, то, по крайней мере, я избавлю этого человека от страданий, а заодно и, возможно, наш центр помощи, который пришёл в упадок именно тогда, когда этот пациент поступил к нам. Может быть, именно тогда всё встанет на круги своя. Впрочем, я надеялся, что до этого дело не дойдёт, однако план мой был по-детски наивен, в чём я частично отдавал себе отчёт. Кто мог поручиться за то, что этот парень мог знать, как справиться с тем, что теперь обитает в подвалах нашей лечебницы? Только то, что его решимость была хоть немного описана в последних строках и дала мне этот самый повод стоять теперь в нерешительности в тёмном коридоре напротив палаты 312б.