За несколько минут до начала мероприятия зал уже был заполнен до отказа самой разной публикой. Вот кавалеры, облачённые в прокатные смокинги, вальяжно разгуливающие в сопровождении своих прекрасных дам, которые, по-видимому, соревновались, чья губная помада ярче, а платье – неудобнее. А вот и рабочий класс в своих костюмах-двойках на все случаи жизни: от выпускного школьного бала до самых похорон. Были даже подростки, которых привычнее было бы увидеть на концерте какой-нибудь популярной группы.
– Дженнаро, познакомься с мистером Крикетом. Он директор этой площадки и мой давний друг, поэтому согласился помочь с продвижением твоего творчества, – Уэйн подвёл парня к невысокому бритоголовому мужчине средних лет, – Разумеется, для этого сегодня ты должен отыграть безупречно.
– Райдер Крикет. Очень рад знакомству с вами, пресловутый мистер Дженнаро. Говард много рассказывал о вас и ваших амбициях, - Райдер улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.
– Надеюсь узнать о вас как минимум столько же, сколько вы уже знаете обо мне, – пианист улыбнулся в ответ и крепкое рукопожатие состоялось.
– А я надеюсь сегодня услышать множество великолепных мелодий в не менее великолепном исполнении моего нового знакомого. Дорога к светлому будущему часто начинается именно с таких вот концертных залов.
– Надежда умирает последней, но, могу вас заверить, я в своих способностях уверен.
– Уверенность, конечно, вещь замечательная, – мистер Крикет громко хлопнул в ладоши, – Что ж, настало время удивительной музыки, пройдёмте за кулисы!
Все слушатели заняли свои места в зале, лампы в узорчатых люстрах погасли и щёлкнул переключатель прожектора, который озарил сцену конусом яркого белого света. За фортепиано уже сидел мистер Уэйн, который считал, что не нуждается в представлении.
Впрочем, так оно и было: зал тут же зааплодировал. Дождавшись, пока утихнут эти приятные слуху звуки доброй тысячи резко соприкасающихся друг с другом ладоней, старик похрустел костлявыми пальцами и безукоризненно отыграл подряд две симфонии Бетховена. Гвоздём программы, всё же, был именно седовласый музыкант, а не никому не известный юноша, поэтому, когда старик закончил играть, встал и поклонился залу, конечности восхищённых зрителей уже изрядно подустали от аплодисментов, но их заряда вполне хватило на ещё один шквал оваций. Искупавшись в лучах прожектора и ощутив на себе тень былой славы, Говард скрылся за кулисами и начался небольшой антракт.
– Превосходно, мистер Уэйн! Не представляю теперь, как заставить публику не разбежаться хотя бы до середины моего выступления, – иронично подметил Дженнаро, – Впрочем, если бы только Эльза осталась довольна...
– И ты готов свой дар вручить на блюдечке одной-единственной девушке, которая этого даже не достойна, вместо того, чтобы подарить его каждому, кто имеет уши? Ты в своём уме? – вспылил маэстро.
– Как это понимать? Только она и достойна. Мы знакомы не так давно, но я чувствую в ней что-то родное, ради неё хочется творить, становиться лучше. Неужели вам не знакомо это чувство? – не понимал негодования старика Дженнаро.
– Слишком хорошо знакомо, потому и предостерегаю тебя, – Уэйн замялся, не хватало лишь щепотки решимости, чтобы выложить всё как есть.
– Что вы можете знать, если всё, что вы любите – это выпивка и какие-то шлюхи? – в сердцах перешёл на крик парень.
И тут разум мистера Уэйна затмила та самая, неизвестно откуда взявшаяся, щепотка решимости, подкрепленная злобой и горечью мрачных воспоминаний.
– Я не хотел говорить сейчас, думал рассказать после концерта, но ты же меня просто вынуждаешь! – старик заскрипел зубами, – Тебе твоя ненаглядная, может быть, и не даёт, но мне она отдалась вполне охотно и довольно недорого!
– Да что ты несёшь, полоумный! Сейчас же забери свои слова обратно, ты не смеешь говорить так о моей девушке!
– Иначе что? Ты лишь сопливый щенок, не готовый к тому, чтобы стать поистине великим. Размениваешься на каких-то шалав... Иди, сыграй своего Шопена, посмотрим, что у тебя получится.
– Она не стала бы спать с вонючим старпёром ни за какие деньги... – Дженнаро попытался возразить.
– Хоть прямо сейчас могу сходу тебе перечислить все те дни, когда её мамаше внезапно нехорошо становилось, да только эта дамочка ничем не болела уже года два, весь дом на себе тащит, цветы выращивает, кошек разводит. Какой же ты всё-таки дурак, парень! – мистер Уэйн горько усмехнулся.
– Не хочу в это верить. Зачем вы всё это устроили, Говард? Объясните мне, чем я заслужил всё это безумие? – на глаза будто ошпаренного такими новостями юноши навернулись слёзы.
– Чтобы ты понял, наконец, что все они такие. Но ты, видимо, совсем тугодум, – разочарованно вздохнул тот.
Дженнаро в сердцах оттолкнул старика в сторону и выбежал на сцену. Зал вновь успел заполниться людьми после антракта и все ждали лишь новых зрелищ. С мокрыми очами, ослеплённый прожектором, пианист стоял и смотрел на эту толпу сидящих людей, среди которых была и Эльза. Она улыбнулась и помахала ему рукой.
По плану сейчас Дженнаро должен был произнести небольшую приветственную речь в честь своего дебюта, но не стал. Он молча уселся на этот стул, уже нагретый задом этого дряхлого, мерзкого, ненавистного ему старикашки, и музыка тут же заполнила это замершее помещение. Каждый человек, смотревший на пианиста, казался ему мёртвым, а Эльза продолжала улыбаться. Как бы он хотел, чтобы она умерла прямо сейчас: схватившись за своё ледяное сердце сползла с кресла и покинула этот мир в мучительной агонии, которая сейчас терзала его собственную душу.
Разумеется, этого не произошло. Случилось нечто более невероятное: сознание, всё это время болтавшееся где-то снаружи этого измерения, вдруг вернулось к музыканту, а руки, сами по себе отыгравшие все запланированные композиции, словно налились свинцом, но на последнем издыхании рывком захлопнули крышку фортепиано.
Зал разразился бурными аплодисментами, даже более звонкими, нежели после выступления Уэйна. Анна действительно искренне заплакала впервые за шесть, нет, даже семь лет. Лицо Стэна расплывалось в улыбке: он не так уж и хорошо знал своего племянника, но всё равно гордился его успехами, видя в нём сына, которого у него самого никогда не было. Что касается Эльзы... Она тоже улыбалась, тоже отбивала свои хрупкие ладошки в неистовых овациях, но Дженнаро, глядя на неё, понимал, что, скорее всего, это настолько же наигранно, насколько и все её чувства к нему, все её слова, объятия и поцелуи, поэтому от такой улыбки пианист затосковал лишь ещё глубже.
Но теперь, в минуту триумфа, ни в коем случае нельзя было дать слабину: музыкант встал и поклонился залу. «Похоже, теперь всё будет иначе. Если и не этому старому упырю, то уж сам себе я точно доказал, что чего-то стою. Что же это, если не успех?» – с этими
мыслями Дженнаро спрыгнул со сцены и быстрым шагом направился к выходу. Свежий воздух был необходим ему как никогда.
Уже на улице его нагнал мистер Крикет. С таким настроем, конечно, парню едва ли было до разговоров, но отказать столь важному человеку он не мог даже сейчас. Особенно сейчас.
– Вижу, молодой человек, вы и сами весьма ошарашены своей, полагаю, первой значимой победой над залом, – начал директор.
– Победой? – как-то безучастно переспросил пианист.
– Именно! Здесь ведь как всё происходит: либо вы одерживаете верх над залом и получаете их души, либо же проигрываете и зал ломает вашу. Сегодня безоговорочная победа за вами, друг, но почему же тогда вы такой хмурый в час своего триумфа?
– Признаться, я немного удивлён, что выступление получилось настолько ошеломительным, как бы хвастливо это ни звучало. Понимаете, у меня появились некоторые личные проблемы, которые я хотел бы поскорее решить, поэтому, простите мне мою дерзость, но прямо сейчас я должен бежать.
– Но куда, мистер Дженнаро? – изумился мужчина.
– Не знаю, куда, но точно знаю, откуда.
Музыкант почувствовал, что вот-вот разрыдается вновь и поспешил скрыться, заметив, что из зала начинают выходить дослушавшие какую-то невнятную речь конферансье посетители концерта. Не хотелось пересекаться ни с Говардом, ни с его новой потаскухой, которая когда-то казалась наивному юноше девушкой лишь самых чистых помыслов.
До вечера Дженнаро просидел дома один, заперевшись в своей каморке и изо всех сил старался уснуть, чтобы забыть обо всём этом. Сон упорно отказывался посещать эту унылую обитель, словно боясь растерять здесь все свои цветные сны, которые он нёс другим, более жизнерадостным людям.
Уже ближе к ночи домой вернулся изрядно подвыпивший Стэн. Уэйн рассказал ему за пивом после концерта о том, что произошло за кулисами, поэтому дядя чувствовал себя виноватым перед племянником ещё более, чем раньше. Желая наказать себя, Стэн решил спать в коридоре на полу. Особых мук он не испытал, так как уснул довольно быстро: алкоголь своё дело знал. Под утро домой вернулась Анна, споткнулась о храпящее тело и крепко выругалась, после чего тоже отправилась спать. Не спал только герой вчерашнего вечера, о котором все понемногу стали забывать.
Утром Стэн, мучаясь угрызениями совести, всё же рассказал племяннику о том, что задумал Говард. Конечно, было уже поздно, но Стэну стало немного легче, чего не скажешь о Дженнаро, который, в ярости дав дяде не самую лестную характеристику,
решил собрать вещи и покинуть этот дом, не дожидаясь, пока проснётся мать и начнётся очередная заварушка. Вещей было не так уж много, поэтому сборы заняли считанные минуты.
Вариантов, куда можно было бы пойти, почти не было: учитывая, что в доме, который он уже начал считать родным, обитали лишь редко появляющаяся мать, из-под излишней опеки которой хотелось, наконец, сбежать, а также дорогой дядя Стэн, столько времени скрывавший отвратительные планы своего закадычного друга от родного племянника – возвращаться с каждым шагом хотелось всё меньше. Добравшись до концертного зала, Дженнаро решил разыскать Райдера Крикета и попытаться с его помощью решить вопрос со своим будущим, которое, несмотря на недавние достижения, почему-то снова стало казаться беспросветным.
Не успел парень переступить порог вестибюля, как к нему подскочил тощий невысокий человечек с густой рыжей шевелюрой. Со спины его можно было бы принять за ребёнка, но довольно солидный возраст выдавали проступающие морщинки и небрежная щетина. В его глазах словно горел огонь безумия: они были широко распахнуты и смотрели будто бы сквозь лицо собеседника. В сочетании с пугающей сардонической улыбкой смотрелось это всё довольно жутко, но в намерения человечка, казалось бы, ничего злого не входило.
– Ой, а вы знаете, мистер Крикет совсем вас заждался, совсем заждался! – пронзительно запищал медноволосый.
Дженнаро удивился тому факту, что его заждался человек, о встрече с которым он даже не договаривался. Но огорчать коротышку не хотелось, да и вид его всё ещё немного напрягал, поэтому музыкант невнятно извинился за опоздание и отправился вслед за рыжим, которого трясло то ли от волнения, то ли от радости, хотя явной причины ни тому, ни другому, казалось бы, не было.
– Добрый вечер, мистер Крикет, – начал разговор Дженнаро, вошедший в директорский кабинет вслед за необычным проводником, который тут же юркнул обратно за дверь и исчез.
– Привет-привет, дружище! Заглянул, значит, ко мне, – Райдер набросился на музыканта с радушными рукопожатиями.
– А вы, значит, ждали меня? Мне ваш сотрудник так сказал, странный он какой-то, – Дженнаро почувствовал необычное напряжение в воздухе, а из шкафа, стоящего слева от входа, определённо тянуло холодом.
– Ждал, разумеется, ждал! Вот чудесное кресло, садись, пожалуйста. Сейчас я всё тебе расскажу.
– То есть, даже не выслушаете, зачем я пришёл? – в голове пианиста стало возникать всё больше сомнений, стоило ли вообще сюда приходить.
– Не переживай так, у старика всё равно сифилис, помрёт на днях, – улыбка с лица мистера Крикета, судя по всему, пропадала разве что во сне.
Дженнаро шлёпнулся бы на пол от неожиданности такого заявления, если бы не это мягкое кресло, любезно предложенное директором.
– Говорю же, не переживай. Я ведь обещал всё объяснить, этим и занимаюсь, – продолжил мужчина, – В общем, я в курсе похождений нашего с тобой общего знакомого. Естественно, я в курсе похождений и твоей, надеюсь, уже бывшей девушки. Даже разговаривать не стал бы с ней после такого на твоем месте, тьфу!
– Откуда? Какой сифилис? – Дженнаро показалось, что в его зеницах сейчас царит тот же необъятный хаос, что и во взгляде того странного рыжеволосого мужичка.
– Самый обыкновенный, – беззаботно ответил мистер Крикет, – Симптомы, правда, не очень заметны: Говарду ведь уже лет ого-го, нос отвалится – он и не заметит! Впрочем, сам виноват, нечего было с девицами распутными лобызаться, жил бы как все нормальные пенсионеры и чай с молоком пил. Терпеть не могу алкоголиков, – мужчина недовольно поморщился, а улыбка немного потускнела.
– Всё ещё ничего не понимаю. Я сюда пришёл, чтобы... – попытался вставить слово музыкант.
– Помолчи хоть немного, договорить ведь не даёшь! – разозлился Райдер.
В кабинете повисла тишина, а напряжение сменилось явной тревогой.
– Так вот, о чём это я? – спохватился мистер Крикет, – Мне всё известно о твоей беде, о твоём отчаянии. Ты, кстати, тоже сифилитик теперь.
– Но мы с Эльзой даже не спали! – музыканта затрясло.
– А целовались очень даже достаточно. Не самый везучий ты парень, Дженнаро, – с огорчением в голосе промолвил директор, – Всего лишь пара дней, а столько новой и неприятной информации будто из ведра на тебя вылили, не завидую.
– Да что же такое происходит, это бред какой-то, откуда вам всё известно? – осипшим от шока голосом прошептал пианист.
– Открой, – Райдер Крикет снова улыбнулся и указал рукой в сторону необычного шкафа.
Дженнаро не стал даже пытаться спорить, хотелось просто закончить этот балаган и, скорее всего, свести счёты с жизнью. Помогать ему оправиться от множества потрясений, очевидно, никто не собирался. Поднявшись с кресла он открыл шкаф, оказавшийся холодильником причудливой конструкции, а из холодильника на него смотрели
остекленевшие зрачки его бывшей возлюбленной, голова которой лежала на полке ровно на уровне головы парня.
Пришёл в себя Дженнаро всё в том же уютном кресле, которое стояло на том же самом месте. Напротив сидел Райдер Крикет и с абсолютно невозмутимым выражением лица попивал чай с молоком. Около двери стоял тот самый странный помощник директора, казавшийся ещё более рыжим, нежели при первом своём появлении.
– Зачем ты убил Эльзу? – язык пианиста с трудом поворачивался.
– Это не я, это он, – мистер Крикет указал на своего подручного, – Давай его накажем, а?
Не дожидаясь ответа, мужчина щёлкнул пальцами и несчастный человечек запылал синим пламенем, надрываясь от леденящих душу воплей. Взгляд его был так же безумен: вероятно, с рыжим этот трюк проделывали уже не в первый раз. Огонь совершенно не касался ни ковра, ни стен, ни даже книг, стоявших на стеллаже рядом. Директор встал, остановил ногой катающегося по полу человека и тот мгновенно потух, вскочил с пола и скрылся за дверью. Дженнаро успел заметить, что никаких следов на погорельце не осталось, даже костюм был цел.
– Вот доказательство того, что я не лгу, отвечая на следующий твой вопрос, – довольно прищурился мистер Крикет.
– Кто вы такой? – не раздумывая спросил пианист.
– В глупых религиозных книжках меня обычно называют Хабарил. Думаю, тебе достаточно знать, что Ад – это не сказка, а конкуренция между демонами, одним из которых я, как ты мог догадаться, являюсь, довольно суровая. Мои сподвижники, как и когда-то твои друзья, отвергли моё дружелюбие и обернулись против меня. Тот дурачок, – мужчина махнул в сторону двери, – Он мой единственный верный помощник, которого мне удалось вырвать из Преисподней сюда, когда мне потребовалось скрыться от преследователей и набраться сил. Здесь меня не найдут, пока я нахожусь в человеческом обличии и не сильно выделяюсь, поэтому собирать души сам я, к сожалению, не могу.
– Собирать души? – после такого пламенного зрелища Дженнаро не мог усомниться в правдивости слов Хабарила.
– Ага. Трескаю их, прямо как ты свою любимую яичницу с беконом на завтрак, но за последние дней пять удалось полакомиться только твоей ненаглядной Эльзой, а через недельку загляну к Говарду, он как раз будет при смерти, никто и не заметит, что я вытяну из него душу раньше, чем она отправится во всё то же пекло. Сосчитать все до одной там всё равно никто не успевает, так что не заметят. Иногда позволяю себе так побаловаться.
– Стало быть, тебе нужна моя душа?
– Я думал, что ты немного дальновиднее. Душонка твоя не сильно мне поможет, а вот тело может быть кое-чем полезно. То, что ты желал своей девушке смерти, я чувствовал, потому и приказал Крештебалю придумать, как бы тебя порадовать. Вероятно, он решил, что оторвать ей голову и положить в морозилку – идея на миллион. Тело, кстати, никто не найдёт, не беспокойся насчёт этого.
– Говори прямо, что тебе от меня надо? – Дженнаро собрал всю волю в кулак и попытался выглядеть немного менее напряжённым. Голова гудела и пульсировала, руки страшно тряслись, а всё тело ниже пояса, казалось, весило больше, чем самый тяжёлый на свете рояль, поэтому одними лишь словами эмоции скрыть было проблематично.
– В тебе, наконец-то, проснулся деловой малый! Похвально, – демон, хихикнув, потёр ладони, – Смотри, что я предлагаю: можешь забыть о своих болезнях, потому что болеть ничем подобным ты больше никогда не будешь – это в моих силах. Более того, ты сможешь продолжить заниматься любимым делом, талант у тебя, вижу, имеется, а с организационными моментами с радостью помогу. Как видишь, я неплохо здесь устроился, покинув свою родину. Но ещё тебе понравится мой замечательный бонус, с которого я и буду иметь выгоду.
– Бонус? – переспросил Дженнаро.
– Именно! Хочешь, чтобы тебе отдавалась любая женщина, которую пожелаешь?
– Неужели кто-то отказался бы? – парень начал вливаться в беседу.
– Великолепно, дружок. Конечно же, тебе интересно, в чём тогда мой выигрыш? – Хабарил не стал дожидаться ответа, – Каждая, с кем ты переспишь, ровно через четверо суток уйдёт из жизни. С тобой это никоим образом не свяжут, погибать они будут по разным причинам, моя забота, в общем. Твоя работа – трахать.
– Проясним, на всякий случай: всё, что от меня требуется – это заниматься сексом с как можно большим количеством понравившихся мне девушек? – уточнил музыкант.
– Ну совсем уж геноцид устраивать не нужно, мы ведь не хотим излишне светиться ни перед людьми, давая им лишний повод для паники, ни перед моими собратьями. Но и голодом меня морить тоже не стоит. Ты не представляешь, как мне хочется вернуться домой во всем своём великолепии и навалять всем этим выскочкам!
– Так запутанно... Мне нужно время, чтобы переварить весь этот поток дикой нелепицы, – начал было Дженнаро.
Демон вновь щёлкнул пальцами. Пианист вдруг почувствовал, что в голове перестало гудеть, разум полностью вернулся в строй, а страдания по Эльзе канули в Лету.
– Я ведь обещал вылечить. Только не отпиливай себе конечности и головой об стенку не бейся, – Хабарил расхохотался, – быть смертным человечишкой ты всё ещё не перестал,
уж извини. Нервная система у тебя тоже на месте осталась, не злоупотребляй сильно, но от венерических проблем ты защищён на все сто.
– Значит, могу идти и просто развлекаться с девушками, продолжая играть? – ещё раз переспросил Дженнаро.
– Так ведь вся жизнь – игра! Кстати, есть неплохой шанс прославиться за пределами этого захолустья. Неподалёку от столицы намечается крупный фестиваль, если интересно, то могу рассказать, в чью койку нужно запрыгнуть, чтобы поучаствовать.
Музыкант молча кивнул в ответ.
– Крештебаль, хочу ещё чая с молоком! И пареньку тоже принеси, – Хабарил пристально посмотрел на пианиста, – Отличный чай, для потенции полезно. Мы ещё немного побеседуем, – демон высосал остатки содержимого чашки.
Через пару мгновений его щуплый приспешник явился с двумя чашками чая и разговор продолжился, а холодильник, всё это время остававшийся открытым, но чудесным образом не разморозившийся, наконец, захлопнул свою дверцу, навсегда оставив голову красавицы в своих ледяных владениях.
