Город просыпался в сизой, неподвижной мгле. Не туман это был, а нечто иное – взвесь мельчайших частиц, которые система «Климат-1» распыляла по ночам для очистки атмосферы. Воздух имел вкус стерильности, словно в гигантском холодильнике, где только что провели дезинфекцию.
– Задание на сегодня поступило, – без предисловий сообщил механический голос. – Улица Созидания, сектор 7-Г. Приступайте к исполнению в 08:00.
Экран погас. Леон медленно протер лицо, словно стирая с него остатки сна. Он был «Специалистом по Оптимизации Городского Пространства». В обиходе – «Уборщиком». Но убирал он не мусор. Он убирал всё, что система признавала бесполезным.
Он вышел из квартиры. В лифте, как всегда, никого. Его доставили прямо в подземный гараж, где его ждал служебный транспорт – чёрный, каплевидный автомобиль без окон. Он сел внутрь, и машина плавно тронулась, управляемая центральным сервером.
Леон закрыл глаза. Он вспомнил, как десять лет назад, ещё мальчишкой, смотрел, как такие же чёрные машины увозили библиотеку с улицы Поэзии. Тогда он плакал. Книги были его лучшими друзьями. Отец, высокопоставленный чиновник, строго сказал ему: «Бумажные книги – архаика. Они накапливают пыль, являются рассадником бактерий и несут субъективную, часто деструктивную информацию. Их КПД равен нулю. Не плачь. Город становится чище».
Теперь Леон сам был частью этой «чистоты».
Машина остановилась. Дверь бесшумно отъехала. Леон вышел на улицу Созидания. Сектор 7-Г был кварталом старых, так называемых «дореформенных» домов. Их ещё не снесли, но уже внесли в план оптимизации. Здесь пахло не стерильностью, а пылью, старой штукатуркой и тихой печалью.
Его задача сегодня – «Оптимизация» дома № 24. Причина: «Несоответствие современным стандартам эффективности проживания. Низкий коэффициент полезного действия на квадратный метр».
Леон поднял голову. Дом был старый, пятиэтажный, с затейливыми лепными карнизами и крошечными балкончиками. В одном из окон на третьем этаже стоял горшок с геранью. Алым, неэффективным пятном.
Дверь в подъезд была не заперта. Внутри пахло щами, воском и кошками. Леон почувствовал странный укол в сердце. Этот запах был… живым. В отличие от очищенного воздуха в его квартале.
Он поднялся на третий этаж. Квартира 14. Та самая, с геранью. В его планшете уже горела зелёная галочка напротив этой ячейки – «Заявка на оптимизацию одобрена. Объект: Иванова Эмилия Петровна. 78 лет. Коэффициент полезности: 11,3%. Критически низкий».
Леон нажал кнопку звонка. Из-за двери послышались медленные шаги. Дверь открылась. В проёме стояла худая, как птенец, старушка в аккуратном платье. Её глаза, невероятно живые и яркие, с любопытством рассматривали его.
– Я вас ждала, – сказала она, и в её голосе не было ни страха, ни злобы.
Леон, сбитый с толку этой встречей, молча протянул ей планшет с официальным уведомлением. Она покивала, даже не глядя на экран.
– Знаю, знаю. Проходи, садись. Чай будешь?
Она повернулась и заковыляла вглубь квартиры. Леон, ошеломлённый, последовал за ней.
Квартира была каким-то музеем прошлого. Кружевные салфетки на спинках стульев, выцветшие фотографии в рамках, массивный резной буфет с потёртой фарфоровой посудой. И книги. Повсюду книги. На полках, на столе, стопками на полу. Тот самый, запрещённый, «неэффективный» хлам.
– Садись, – указала она ему на стул. – Я Эмилия.
– Леон, – автоматически ответил он, садясь. – Бартенев. Служба оптимизации.
– Знаю, – она поставила перед ним стакан с дымящимся чаем. – Мёд положить?
Леон покачал головой. Он должен был зачитать ей протокол, провести опись имущества и вызвать транспорт. Но слова застряли в горле. Он смотрел на её руки – старческие, в коричневых пятнах, но удивительно изящные. Они лепили из воздуха что-то невидимое, пока она наливала чай.
– Вы… вы не боитесь? – не удержался он.
– Чего бояться? – она улыбнулась, и её лицо покрылось паутиной морщин. – Всё равно скоро. Да и пожила я уже. А ты попробуй мой пирог. Яблочный.
Она разрезала румяный пирог и положила ему кусок на тарелку. Запах корицы и печёных яблок ударил в нос, вызвав вдруг забытый с детства образ – бабушка на кухне в их старом, давно снесённом доме.
– Зачем? – прошептал он. – Зачем вы всё это храните? – он махнул рукой на полки с книгами.
– Это не «хранить». Это – жить, – она присела напротив. – Вот эта, – она тронула потрёпанный том на столе, – «Анна Каренина». Я её в шестнадцать лет читала, влюбилась во Вронского. Глупость, конечно. А вот это – стихи Ахматовой. Муж дарил, когда делал мне предложение. В каждой книжке – кусочек моей жизни. Выбрасывать книги – всё равно что вычеркивать себя из памяти.
Леон молча ел пирог. Он был невероятно вкусным. Настоящим. В городе давно не было настоящей еды, только синтетические пасты и батончики с максимальной питательной эффективностью.
– А что будет… с вами? – спросил он, не глядя на неё.
– Со мной? – она вздохнула. – Наверное, отправят в Центр Адаптации. Переучат на какую-нибудь полезную деятельность. А может… — она не договорила, но Леон понял. Слишком низкий КПД. Слишком старая. Её могли просто «утилизировать», как утилизировали старую мебель из её же квартиры.
Внезапно в его планшете раздался резкий сигнал. Десятиминутное предупреждение. Пора заканчивать.
Эмилия Петровна посмотрела на него своими живыми глазами.
– Ты хороший человек, Леон. Я вижу. Не бойся. Делай свою работу.
Она подошла к буфету и вынула маленькую, потёртую книжку в кожаном переплёте.
– На. Это тебе. Стихи. Почитай как-нибудь. Чтобы душа не засохла.
Леон, не думая, взял книжку и сунул её во внутренний карман униформы. Она была тёплой, как живая.
– Мне пора, – глухо сказал он.
– Иди, милый. И спасибо за компанию.
Он вышел из квартиры, не оглядываясь. Его руки сами собой вызвали команду на опись и вывоз. Через пятнадцать минут к дому подъехали грузовые дроны и бесшумные погрузчики. Леон стоял в стороне и смотрел, как из подъезда выносили старую мебель, книги, ту самую герань. Всё это складывали в контейнеры для переработки.
Последней из дома вышла Эмилия Петровна. Она была в простом сером комбинезоне, её вещи умещались в один небольшой чемодан. Она села в чёрную машину, похожую на его, и та бесшумно уехала.
Леон остался один на опустевшей улице. Он потрогал карман, где лежала книжка. В горле стоял ком.
Вечером Леон стоял в центре своей идеальной, функциональной квартиры, где каждая вещь имела своё назначение и максимальный КПД. Стекло, металл, пластик. Ничего лишнего.
Он вынул из кармана книжку: «Анна Ахматова. Стихотворения». Он открыл её на случайной странице и начал читать. Шёпотом.
«Сжала руки под тёмной вуалью…»
Он не понимал до конца смысла. Но слова, странные, неэффективные, лишённые утилитарной цели, падали в тишину его квартиры, как камни в гладкую поверхность воды. И рождали круги. Круги чего-то забытого, тёплого, болезненного и живого.
Он прочитал всё, от корки до корки. И потом начал сначала.
На следующее утро он получил новое задание. Улица Памяти, сектор 4-Д. «Оптимизация» ремесленной мастерской. Владелец – мужчина 68 лет. Низкий КПД.
Леон пришёл в мастерскую. Это была пещера Али-Бабы. Пахло деревом, лаком и металлом. Повсюду стояли неоконченные скрипки, висели старинные инструменты. Хозяин, седой бородач с грустными глазами, что-то зачищал наждачной бумагой.
Леон посмотрел на него. Потом на свои руки. Он вспомнил тёплую книжку в кармане. Вспомнил Эмилию Петровну.
Он подошёл к станку, на котором лежала почти готовая скрипка. Её деревянные бока сияли мягким золотым светом.
– Она почти готова, – сказал мастер. – Не хватает только души.
Леон протянул руку и дотронулся до скрипки. Дерево было тёплым.
– Я… я могу помочь? – тихо спросил Леон.
Мастер удивлённо посмотрел на него, потом кивнул.
Леон не пошел по протоколу. Он провёл весь день в мастерской, помогая. Он учился шлифовать дерево, натягивать струны. Он слушал истории о каждой скрипке. Вечером, уходя, он оставил в системе отметку: «Объект оптимизации требует дополнительного анализа. Рекомендую отложить».
Он шёл по вечернему городу и смотрел на идеальные башни, на стерильные улицы. Но теперь он видел за этим не порядок, а огромную, тотальную пустоту. Пустоту, которую он сам помогал создавать.
Он зашёл в свой квартал, где жили такие же, как он, «оптимизаторы». Везде горели ровные, безжизненные огни. Ни музыки, ни смеха, ни запаха пирогов. Только гул вентиляции.
Он подошёл к своему дому и увидел, что на ранее голом балконе на втором этаже стоит тот самый горшок с геранью. Эмилия Петровна… Может, она выжила. Может, она теперь здесь.
Леон поднял голову. Сизый смог медленно опускался на город, готовясь к ночной «уборке». Но теперь он знал, что даже в самом стерильном пространстве могут прорасти семена. Семена памяти, красоты и бессмысленной, неэффективной, но такой живой человеческой души.
Он достал книжку Ахматовой и прижал её к груди. Его личный осенний марафон только начинался. Марафон по спасению того, что ещё можно спасти. Даже если это будет всего один горшок с геранью. Одна старая скрипка. Одна потрёпанная книжка.
Он вошёл в подъезд. Дверь за ним бесшумно закрылась, но внутри него что-то щёлкнуло и распахнулось настежь.
