Она не стала ходить вокруг да около и сказала, что муж изменяет мне с женщиной, с которой встретился в спортзале. Я настолько устала от бессонной ночи и эмоциональной встряски, устроенной мне Реддитом, что даже никак не отреагировала. Она сказала, что они с Томом ходят в один зал, и через 2 месяца после сердечного приступа Том убедил моего мужа присоединиться к ним. Если вы читали все или большинство написанное мною, то поймете, что именно тогда он перестал проводить время с семьей. Муж сильно похудел, пока был в больнице, и его обручальное кольцо начало спадать, так что он перестал его носить, потому что “не хотел потерять”. Видимо, он обаял эту женщину, навешал ей лапши и начал с ней встречаться. Она понятия не имела, что он женат. И просто млела от истории про сердечный приступ и ЛЖВУ. Он очень удобно опустил тот факт, что реанимацию ему делала его собственная жена.
К этому моменту я была в полной растерянности и спросила Шелли, какая ей выгода в рассказе этого мне. Я ее не знаю. Может, она ненавидит меня за то, что я наговорила мужу в наш последний разговор? Она сказала, что может позвонить “Джен” и попросить ее приехать, чтобы предоставить мне доказательства. Я согласилась. 10 минут спустя из машины рядом с домом вышла пикантная блондиночка лет 25-ти с белым хвостом волос. Ее глаза распухли и покраснели, и, завидев меня, она тут же начала рыдать, повторяя: “Простите, я не знала!”
Она показала мне свой телефон, фото за фото - на них она была вместе с моим мужем. На некоторых они лежали на подушках, со спутанными волосами и очевидно голые выше пояса. Затем она перешла к сообщениям, и мне захотелось блевать. Заигрывающие, эротические и откровенно порнографические переписки между ними. Тут позвольте мне вставить пояснение. Когда мы изучали вопрос ЛЖВУ и пересадки сердца, как-то всплыла тема секса. Человек, проводивший нам обучение, упомянул, что угасание либидо у пациента после операции вполне нормально. В каких-то случаях может возникнуть проблема с эрекцией, чаще всего - временно, но у каждого пациента все по-своему. У нас с мужем всегда была здоровая, полностью нас удовлетворяющая сексуальная жизнь. Даже после 15 лет брака мы занимались сексом по несколько раз в неделю, порой даже каждый день. Через месяц после его возвращения из больницы я попыталась инициировать половой акт, и он извинился, но сказал, что еще не готов. Я не давила. Пыталась потом еще пару раз, но он неважно себя чувствовал, так что я сказала, чтобы он не беспокоился по этому поводу. Я могу подождать, пока он не будет готов. 13 месяцев спустя я обнаруживаю, что он трахает свою 26-летнюю личную тренершу. Какое убогое клише!
Каждое фото, каждое сообщение было для меня словно удар в живот. Но ударом в сердце стало сообщение, отправленное около 2 месяцев назад. Он сказал ей, что готов к пересадке. Сказал ей. Не своей жене. Некоторые из вас предположили, что он был в ужасе оттого, что его жизнь зависит от машины. Или что его ПТСР был настолько силен, что он боялся умереть от осложнений с ЛЖВУ. Она ему ответила: “О боже, детка, это потрисающе! Ты раньше так сильно был против, почему ты пиридумал?” (да, я настолько мелочна, что не могу не упомянуть ее смехотворную грамотность). Он написал: “Меня так достала эта чертова тяжелая сумка. Из-за нее я выгляжу старым и больным”. Она: “Вовсе нет! Мне наплевать на эту дурацкую сумку, ты суперсексуальный!”. Его ответ? “Она мешает мне тебя трахать”.
Вот тут я и начала рыдать. Не из-за этого сообщения. А из-за даты. Он отправил ей это сообщение в тот день, когда мой сын пытался во второй раз убить себя. Я была в реанимации больницы, смотрела на лежащего на койке сына, с перевязанными запястьями и капельницей с кровью, МОЛИЛА бога не забирать у меня сына. А мой “муж” находился дома, предположительно присматривая за дочерью и отмывая комнату сына от крови. Возможно, лежал в нашей постели или сидел на диване, где мы с ним целовались неделей раньше, и развлекался секс-перепиской со своей подружкой. На следующее утро мой сын открыл глаза и спросил папу. Я позвонила мужу и сказала, что наш мальчик очнулся и хочет его видеть. Муж, запыхавшись, ответил, что идет на раннюю встречу и опаздывает, и обещал заехать после работы.
Что же было в той переписке? Она отправила ему свое фото с голой грудью, демонстрируя засос размером с виноградину, и написала: “Мне нравится, как сумка шлепает меня по бедру. Это пикантно”. Он ответил: “Желал бы я быть сейчас с тобой. Заеду завтра по пути на работу, может, притворюсь больным”. Она в ответ прислала эмоджи персика и баклажана.
Меня все же вырвало. Я попросила ее рассказать подробнее про пересадку. Он сказал ей, что не выносит свою мать, так что о нем будет заботиться его сестра. У нее нет мужа, нет детей, нет жизни вообще, так что она сможет стать его сиделкой. Когда “Джен” предложила самой заботиться о нем, он ответил, что не хочет, чтобы она видела его в наихудшем состоянии. Но три дня назад он пришел с небольшой сумкой и спросил, может ли остановиться у нее. И начал намекать, что, может, все же будет лучше, если она будет о нем заботиться после операции.
Я повернулась к Шелли и спросила, как долго она знает о романе. Похоже, она увидела пост и прокомментировала его Тому. А тот сказал, что звучит знакомо с ситуацией его друга, и все ей рассказал. Она начала плакать, потому что пока мой муж “играл в гольф” с Томом, Том “ездил на рыбалку” с моим мужем. Прочитав, что мой муж не может ездить на рыбалку, она поняла, что Том тоже ей врет. Но она давно знакома с Джен, поэтому позвонила ей и рассказала правду.
Я спросила Джен, что она собирается делать. Она у меня на глазах написала моему мужу: “Ты лживый, изменяющий жене кусок говна, не пытайся со мной больше связываться”. Ее телефон тут же начал звонить, но она его заблокировала. Затем она согласилась пойти со мной к адвокату по разводам. Пообещала дать мне все фото и переписки и, если будет нужно, сделать заявление. Джен все просила прощения, снова и снова, а затем они с Шелли уехали. Шелли тоже пообещала дать показания.
Пока дети завтракали, у меня зазвонил телефон. Мне очень хотелось выбросить его в мусоропровод, но я ответила. Муж тут же начал многословно извиняться, говоря, что я была права, что он вполне может подождать полгода и хочет вернуться домой, к семье. Я сказала, чтобы он заезжал после работы. Так что у меня есть около 9 часов, чтобы упаковать его барахло и оставить его за дверью вместе со скриншотами их переписок. У него не будет выбора - ему придется принять помощь родителей. И я молю бога, чтобы у него хватило порядочности попытаться наладить отношения с собственными детьми. Это единственный шанс, который я готова ему дать.
Простите, что вышло так длинно. Я абсолютно опустошена, но, как ни странно, спокойна. Так многое встало на свои места. А сейчас я собираюсь сводить детей в кино.
Второе обновление. После того, как я сказала Херу-Потаскуну (ХП), что он может приехать после работы, я начала собирать все его вещи. Освобождая его шкаф, я нашла обувную коробку с весьма интересным содержимым. Розовые стринги с пятнами, похожими на засохшую сперму, и фотографии обнаженной, спящей Джен. Не знаю, позировала ли она, или он их сделал без ее ведома. И приличная пачка записочек, написанных ею за последние 8 месяцев. Все были подписаны и датированы.
Около часа дня мне написал ХП, сказав, что направляется домой, и не могла бы я отправить детей к соседям, чтобы мы могли поговорить. К счастью, дети уже были там.
ХП вошел и тут же направился ко мне с распростертыми объятьями. Я уклонилась и встала по другую сторону кухонного острова вне его досягаемости. Он выглядел так, словно я его обидела. Я спросила, почему он не на работе, и он ответил, что просто ужасно себя чувствует из-за того, что так накричал на меня тем вечером, так что он бросил работу и приехал поговорить со мной. Сказал, что очень сильно любит меня. Любит свою семью и просто в ужасе от мысли нас потерять. Он знает, что не должен был за моей спиной начинать процесс постановки в лист ожидания трансплантации. Он просто хотел избавиться от батарей, потому что они постоянно мешаются.
Я сказала: “Мы так часто говорили об этом в прошлом году. Ты решил, что не хочешь пересадку. Ты решил оставить ЛЖВУ на пару лет. Вместо того, чтобы действовать за моей спиной, почему ты не пришел по мне, чтобы мы могли разработать план вместе?” Он сказал, что думал, будто я не буду возражать, потому что мы уже поступали так раньше. Херня. Мы никогда раньше не принимали решений, предварительно их не обсудив. Ну, по крайней мере, я не принимала.
Я ответила: “Знаешь что? Это неважно. За последние пару дней я поняла, что мы с тобой хотим от будущего совершенно разного. Я осознала серьезные перемены в наших отношениях и, если честно, не верю, что наш брак можно спасти”. Я подождала несколько секунд, но он молчал. “Я нашла в интернете заявление на развод, и хотела бы, чтобы мы уладили все мирно и договорились насчет имущества. Так мы избежим крупных расходов на адвокатов”. Он перешел от раскаяния к бешенству и начал орать: “Если ты думаешь, что можешь избавиться от меня, ты, блядь, выжила из ума!” Я напомнила, что он только что извинялся за то, что орал на меня, и тут же делает это снова. Он продолжал орать: “Пошло оно нахуй! И ты пошла нахуй! Что насчет твоих брачных обетов? Что насчет “в болезни и в здравии”?” Я поглядела на него и сказала: “А что насчет “отринув всех прочих”? Кто первый нарушил обеты?” Выражение его лица было бы забавным, если бы я его не боялась. Назвав меня сукой, он выбежал из дома. До этой недели он никогда не орал на меня, никогда не обзывал и не посылал.
Я постаралась успокоиться, чтобы дети, вернувшись домой, не увидели, что я расстроена. Спустя примерно полчаса после ухода ХП я получила сообщение от Шелли. Она сказала, что Джен нужно со мной поговорить и написала оба их номера телефона. Я позвонила Джен. Она, рыдая, сказала, что ХП пришел к ней и умолял открыть дверь, чтобы они могли поговорить. Он сказал, что любит ее, просил прощения за ложь и клялся, что его брак давно разрушен и он еще не развелся только ради детей. Поняв, что она не поддается, он начал неудержимо рыдать и просить об еще одном шансе. Сказал, что в понедельник подаст на развод, и когда он разведется, они смогут пожениться. Джен ответила, что не верит ни единому слову. Как можно уверять кого-то в любви и в то же время месяцами ему лгать? Она попросила его уйти, а он спросил, можно ли будет ей позвонить. Она ответила нет. Рассказывая мне это, она вышла из квартиры и я услышала, как она прошептала: “Что. За. Херня!” Я спросила, что случилось, и она ответила, что ХП сидел в машине у дома и плакал. Я была с ней на связи, пока она не села в свою машину и не уехала.
Я сводила детей на ужин в кафе, и мы прекрасно провели время. Вернувшись домой, они захотели почитать и ушли к себе в комнаты. Я налила большой бокал вина и тоже присела со своей книгой, и тут мне написала Джен, говоря, что ХП подошел к ней в спортзале и от “Пожалуйста, детка, дай мне еще шанс” быстро перешел к “Ты флиртуешь с этим уебком, чтобы я ревновал?” Джен призналась, что он напугал ее, и она теперь думает о получении запретительного ордера. Она решила разблокировать его, чтобы собрать доказательства его преследований.
Около 8.45 ХП вновь явился домой и застыл на месте при виде кучи коробок с вещами. Он посмотрел на меня и спросил: “Ну и куда ты думаешь уехать?” Это было просто уморительно! Я ответила, что это его барахло, а не мое. Сказала, что наш брак кончен, и раз уж он несколько дней назад забрал часть своих вещей, он может не останавливаться на этом и забрать остальное. Он ответил, что останется здесь.
Я спросила, где он жил эти несколько дней, и он ответил: “ У Тома”. Я глянула на него и сказала: “Хватит врать!!! Мы оба знаем, что ты был с подружкой!” Он клялся, что понятия не имеет, о чем я говорю. Он любит меня и хочет восстановить наши супружеские отношения. А я на это: “А я думала, ты со мной только ради детей и собрался разводиться в понедельник”. Он спросил, кто мне такое сказал, я ответила: “Ну очевидно же, Джен”. Он замер, побледнев, и спросил: “Какая Джен?” Вздохнув, я сказала: “С меня хватит. Я так устала от твоего вранья. Я хочу развода. Я хочу, чтобы мы сели, все обсудили и пришли к соглашению, кто какое имущество получит. Я хочу составить расписание насчет детей, не привлекая суд. Но больше всего я хочу, чтобы ты убрался из дома и с глаз моих”. Он хрюкнул. Этот сучоныш ХРЮКНУЛ!!! И сказал: “С чего это я должен облегчать тебе жизнь?” Я схватила телефон и показала ему фото содержимого его обувной коробки: “Потому что если мы пойдем в суд, я совершенно уверена, что ты проебешься”.
Он выглядел побежденным, и смог лишь проговорить: “А что насчет моей пересадки?” Я ответила, что пересадка теперь не мое дело, и что ему нужно позвонить родителям, они чудесные люди, жаждущие ему помочь. И в тот момент, когда я решила, что мудаковатее быть уже нельзя, он заявил, что я могу оставить себе дом, если помогу ему пройти процесс выздоровления после трансплантации. На это я сказала, чтобы он нахуй валил из моего дома, прежде чем я вышвырну все коробки на газон и подожгу их. НАКОНЕЦ-ТО он ушел.
И вот я сижу, охваченная тошнотой, гневом, болью, спрашивая себя, как я смогу все оставшиеся годы как-то с ним договариваться ради детей. И задаваясь вопросом, так сильно ли он изменился или всегда был таким. И я так злюсь на себя, потому что знаю, что буду рыдать, пока не засну, из-за жалкого уебка, не стоящего моих слез.
Последнее обновление. Эти несколько дней были просто безумными. Так много всего случилось!!! Я называла своего, вскорости бывшего, мужа Хер-Потаскун, но это слишком длинно, так что буду звать его Хер. Очень ему подходит, я считаю.
На следующий день после того, как Хер предложил оставить мне дом взамен на то, чтобы я 3 месяца была его сиделкой (это была суббота, 23 декабря), он мне написал, спрашивая, можем ли мы поговорить. Я ответила, что можем, если он не будет на меня орать и уделит некоторое время детям. Он согласился.
Я сказала детям, что папочка скоро приедет, и я собираюсь пойти выпить кофе, пока они будут общаться. Приехав, Хер, казалось, был искренне рад видеть детей, но сын спросил, может ли он вместо отца пойти со мной. Я спросила, почему он хочет со мной, и он ответил: “Пожалуйста, я бы не хотел с ним оставаться”. Затем дочь сказала, что тоже не хочет оставаться без брата.
Хер разозлился и отправил детей в их комнаты, чтобы мы могли поговорить. И снова перешел от извинений к гневу, от отчаяния к жестокости. Я старалась сохранять спокойствие и сказала ему, что серьезно считаю, будто ему нужно поговорить с кем-то (я не хотела использовать слово “терапия”). И напомнила, что последний год был травматичным и стрессовым, и ему нужно больше поддержки, чем я могу дать ему в одиночку.
Он ответил, что пойдет на терапию, если я соглашусь стать его сиделкой. Но он согласен только на терапию по вопросам брака. Я отказалась. Наш брак окончен, и никакая терапия не изменит мое решение. И единственное, что я готова обсуждать - это условия развода. Мы какое-то время переливали из пустого в порожнее. Он сказал, что никогда не согласится на развод. Я сказала, что у него нет выбора. Он сказал, что будет бороться со мной за полную опеку над детьми. Я сказала, что он может попытаться, но вряд ли выиграет. Затем он заявил: “Если ты согласишься быть моей сиделкой, я подпишу бумаги на развод, отдам дом и полную опеку над детьми”. Мне захотелось сорвать со стены наше свадебное фото и разбить о его голову. Я только сказала: “Если ты это серьезно, то изложи все в письменном виде”. Он ушел, даже не попрощавшись с детьми.
В рождественский сочельник я изо всех сил старалась соблюсти традиции нашей семьи. Моему сыну, кажется, лучше. Мы пекли печенье, потом он помог мне прибраться на кухне. Потом он сказал, что очень взволнован тем, что в следующем году переходит в старшие классы. Если вы не имели дела с суицидальным подростком, то даже не поймете, НАСКОЛЬКО ВАЖНО сказанное им. Мой сын говорил о будущем так, словно он действительно планирует продолжать жить! Мне хотелось плакать. Просто хлопнуться на пол посреди кухни и голосить, как младенец.
Мы замечательно провели сочельник, пили горячий шоколад и смотрели “Секретную службу Санта-Клауса”. Хер написал с вопросом, можно ли ему приехать завтра, чтобы обменяться подарками с детьми. Сын сказал, что не возражает, но только если я не уйду из дома во время его визита. Я передала это Херу, и он согласился.
Утро Рождества было чудесным. Дети подарили мне ожерелье с прозрачной подвеской-медальоном и брелочками внутри в виде дома, машины, двух кошек и фигурками-палочками мальчика и девочки с родовыми камнями моих детей. Мне он безумно понравился! Мы поехали в церковь, по пути завезли печенье в полицейский участок и пожарную часть.
Хер приехал во второй половине дня. Все было неплохо. Я заранее покупала Херу подарок, поэтому сказала, что он может его забрать. После того, как дети открыли свои подарки, Хер сказал, что ему нужно зайти в его “берлогу” и забрать там мой подарок. Я сказала, что он может это сделать, но я не хочу от него подарков. Но вернувшись, он сказал: “Поверь, этот ты захочешь. Он большой, так что это тебе на Рождество и день рождения”. Я открыла его потому, что дети, казалось, знали, что же внутри, и были очень взволнованы. И ебать этого ублюдка до ада и обратно, потому что от этого подарка мне было РЕАЛЬНО трудно отказаться: путешествие в Вегас в феврале и 2 билета на Суперкубок!!! Он знал, что у моей любимой команды есть все шансы в этом году взять Суперкубок. И он знал, что больше всего после моей семьи, друзей и домашних питомцев я люблю мою футбольную команду. А я знала, что он будет настаивать, чтобы поехать вместе со мной.
Потом мы еще немного поговорили, и я сказала, что очень беспокоюсь за него. Его настроение так сильно меняется, что он пугает людей, в том числе и собственных детей. Он ответил, что знает, что сам начал себя бояться. Я сказала, что не понимаю, почему он не позволяет матери помочь ему. Он ответил, что вбил себе в голову, что я его жена, так что я должна быть единственной, кто будет о нем заботиться. Я спросила, не передумает ли он и не позволит ли родителям приехать на помощь? А он: “Что если мы подождем полгода, как ты и просила? А потом твоя сестра приедет к детям, а ты поедешь со мной. А пока мы пойдем к семейному терапевту”. Я просто не понимаю уже, как вбить ему в голову, что я не передумаю насчет развода. Я сказала: “Помнишь, перед тем, как пожениться, мы разговаривали о том, сколько детей хотим, выбирали им имена, и тогда мы согласились, что наш брак может выдержать все. Кроме двух вещей. Ты это помнишь?” Он молчал, и я продолжила: “Я сказала, что смогу простить все, кроме любого насилия по отношению ко мне или детям и неверности. И ты думал точно так же”.
Он отправился пожелать детям спокойной ночи. Они вернулись ко мне все вместе, и дети спросили, может ли папа остаться на ночь. Мне не хватило духа им отказать, но я ясно дала понять, что он будет спать в гостевой комнате. Ночью он пришел в мою спальню и начал проситься ко мне в постель. Ну нет, черт подери! Я попросила его уйти и заперлась за ним.
На следующее утро (вчера) он поехал на работу и, уходя, отпустил комментарий типа “Увидимся за ужином”. Я напомнила ему, что ночевка была одноразовой, и ему нужно искать себе другое жилье.
У меня был очень напряженный день. Первым делом я оставила сообщения для соцработника из больницы и адвоката по разводам с просьбой переговорить как можно скорее. Потом отправила детей к соседям, а сама с Джен поехала в суд, чтобы подать заявление на запретительный ордер. Ее уведомят по почте о дате заседания. Я позвонила Шелли, чтобы узнать, как у нее дела. Они с Томом “пытаются во всем разобраться”, и она остается с ним. Что ж, удачи ей.
Затем я вернулась домой и повезла сына на встречу с терапевтом. До начала их занятия я попросила врача уделить мне 5 минут и рассказала, что произошло, а затем спросила, как лучше донести это детям, с учетом их возраста. Он посоветовал сказать им правду, не вдаваясь в детали, а затем позволить им задавать вопросы. Затем он позвал в комнату сына и спросил его: “Могу ли я рассказать твоей маме кое-что из того, чем ты поделился со мной касательно твоего папы?” Мое сердце упало. Сын ответил: “Я сам ей скажу”. Он повернулся ко мне и начал рассказывать, что подслушал, как отец разговаривал с другой женщиной. Что этот разговор был в неподобающей форме, и сыну пришлось следить, чтобы его сестра была занята и не слышала слова своего отца, но он думает, что она уже и так знает, потому что порой ее охватывает сильная грусть, и она спрашивает, говорит ли папочка опять по телефону.
Сын посмотрел на терапевта, наверное, в поисках поддержки, и продолжил: “В последний раз, как мы гуляли с отцом, он повел нас в скейтпарк, а затем все время, пока мы там были, разговаривал с какой-то женщиной. Подойдя ближе, я услышал, как он назвал нас своими племянниками. Я спросил его, почему он так сказал, а он ответил, что я просто неправильно услышал. Но мне не понравилось то, как он с ней разговаривал”. Я поблагодарила сына за то, что он мне доверился, а затем вышла и позволила им начать сеанс.
По дороге домой я заехала в хозяйственный магазин и купила засов. И конечно же, когда Хер попытался войти в дом и не смог, он закатил истерику, начал пинать дверь. Я сказала ему, что он пугает детей, и я вызову полицию. Он ушел, а около часа спустя мне позвонила Джен, сказав, что Хер вновь появился у ее дома и снова начал умолять ее о прощении. На данный момент я не знаю, что должна предпринять на ее счет, и мне бы хотелось остаться в стороне от их разборок. Я сказала ей не открывать дверь и, если он не уйдет, вызывать полицию. Я позвонила в охранную компанию, обслуживающую наш дом, и попросила прислать мне копии всех записей с камеры на входной двери и из гостиной, на случай, если они мне понадобятся для суда.
Сегодня я разговаривала с соцработником. Она сказала, что Хер отозвал мое разрешение на получение информации, так что они больше не могут обсуждать со мной его медицинские дела. Я рассказала ей о его экстремальных сменах настроения и о том, что я не стану его сиделкой. Сказала, что реально о нем беспокоюсь, потому что он совершенно не похож на себя прежнего. Она ответила, что назначит с ним встречу и посмотрит, что происходит.
Еще я смогла встретиться с адвокатом (она нашла для меня окно во время перерыва на обед). Я собираюсь подать запрос на запретительный ордер, и если Хер снова начнет проявлять агрессию, позвоню в полицию и попрошу принудительной госпитализации в психушку. Полиция может этого и не сделать, но, по крайней мере, мой запрос останется в их базах.
Я отвела дочь на ее первый сеанс с терапевтом и рассказала врачу, что произошло. Она пообещала связаться с терапевтом сына, чтобы выработать общее решение (они работают в одном центре психического здоровья). Я позвонила своим свекрам и рассказала им все. Они ответили, что беспокоились за сына, но подумали, что он нервничает из-за пересадки. Но теперь они знают, что он врет. Они прилетят в Калифорнию и попытаются ему помочь. Я не совсем понимаю, что они могут сделать, но, по крайней мере, надеюсь, что они смогут как-то справиться с той херней, что он устроил.
Я поговорила с детьми, это было труднее всего. Я объяснила, что мы с папой больше не ладим и собираемся развестись. Дочь расплакалась и спросила, не из-за других ли женщин это все? Я сказала, что это часть причины, но еще папа пережил очень травматическое событие в прошлом году и уже не тот, что раньше. Ему нужно время восстановиться и решить, хочет ли он вновь стать таким, как был когда-то. Она спросила, вернется ли он домой, если ему станет лучше, и я ответила нет. Сын сказал, что боится отца и не хочет с ним жить, и дочь с ним согласилась. Еще дочь сказала, что чувствует себя виноватой за то, что не рассказала мне о других женщинах. Вот и еще одна тема для ее терапевта. Я ответила, что это совершенно не ее вина. Какие бы проблемы ни возникли между супругами, это только их вина и ничья больше. Она спросила, в чем же моя вина, и я сказала, что слишком долго не могла понять, насколько изменился папа, и не помогла ему раньше. Сын спросил, можем ли мы переехать обратно на восток страны, чтобы быть ближе с семьей, потому что он скучает по двоюродным братьям, но я ответила, что мы должны остаться, чтобы быть ближе к отцу, однако мы поговорим об этом вновь через несколько месяцев.
Итак, на данный момент я подаю на развод и на полную опеку над детьми. Если Хер согласится на терапию и покажет какое-то улучшение, мы можем пересмотреть соглашение об опеке. Я намерена поискать дом поменьше для себя и детей. Хер любит этот дом, так что может оставить себе или мы его продадим. Мне реально наплевать, я в каком-то странном онемении. Я нашла терапевта и для себя, начну на следующей неделе. Я раду, что у меня будет кто-то, кто поможет пережить все это.
В любом случае, думаю, все предварительно решено. Это были те еще американские горки. Я не собиралась писать это последнее обновление, но решила, что уж раз втянула вас в эту драму, пусть даже только в интернете, то обязана рассказать, что происходит. Спасибо за поддержку, вы помогли мне больше, чем можете себе представить.
Комментарий переводчика: комментарии ТС не влезли по ограничению количества символов в посте, они будут в прикреплённом комментарии. Я буду продолжать следить за аккаунтом ТС на предмет новых обновлений.
